Переписка художников с журналом «А-Я». 1982-2001. Том 2

Какого объёма предисловие ты предлагаешь сделать к альбому Хр. Хр. Сп.? И какого объёма мог бы быть сам альбом? Мне это необходимо знать для дальнейшей работы. Вообще, держи меня всё время в курсе: согласованность в работе сэкономит нам много времени, денег и сил.

В Москве отвратительная погода: вчера выпал снег (ты, наверное, тоже такого не помнишь, чтобы снег валил в июне?!). Быт отнимает больше времени, чем я вправе ему уделять. Зарабатывание денег тоже превращается в проблему – ничего нет, работать нечем, да и вообще ощущается какое-то напряжение застойного ожидания, неопределённости, все чего-то боятся, никто ничего хорошего не ждёт. Люди давно перестали улыбаться. В магазинах – пустыня. Слова «Париж», «Нью-Йорк» звучат как «Туманность Андромеды» или «Созвездие Гончих Псов». Мы все тебя целуем. А. <…>

Сидоров – Шелковскому 06.82

Игорь, милый! Это будет очень короткое письмо – у меня всего лишь минуты. Пока держусь, но не знаю, надолго ли хватит. За последние две недели – 3 обыска подряд и очень тяжёлые: Унесли всё. Документов, архива, журнальных материалов это не коснулось, т. к. всё держу на стороне и в тайниках. Но «дармоеды» совершенно осатанели и унесли все личные вещи: изданные в [неразборчиво] книги, весь инструмент (включая столы и шкафы) – работать теперь нечем, точнее, нечем забить гвоздя; личные вещи, старые письма. Всего не перечислить. Похоже, что жить здесь больше невозможно: слежки, обыски, угрозы, допросы, подслушивания и всё остальное. Власть пошла в разнос…

Несколько просьб (прости!):

1. Письмо моего друга на VI Ассамблею в Ванкувере – без промедления отправь туда и копию Анатолию Эммануиловичу [Краснову-Левитину]. Хорошо бы напечатать в «Трибуне»18 и «Русской мысли».

2. Я дошёл до кондиции: нужен вызов. Годится любой (кроме Израиля) прямо на ОВИР.

3. № 5 получил – отлично!!! Ещё не успел всё просмотреть, т. ч. комментарии потом.

4. Пришли список всех поступлений, начиная с №№ 1200 и далее.

5. Какие срочные требования по № 6?

Прости за краткость! Не знаю, получишь ли следующее письмо?

Целую, Алик.

P. S. №№ «А – Я» не надо присылать (на имя Тода [Блудо]) непосредственно от редакции «А – Я». Выбери какую-нибудь нейтральную фамилию и обратный адрес.

Сидоров – Шелковскому 06.82

Дорогой И.

Прости за долгое молчание – оно связано исключительно с внешними обстоятельствами. Очень трудно сосредоточиться и погасить все мои задолженности. Попытаюсь сделать это в ближайшее время. Прежде всего хочу успокоить тебя по поводу текста к Хр. Хр. Сп. [храму Христа Спасителя]. Работа эта только что закончена и находится в стадии перепечатки и правок. В процессе работы она превратилась из краткого общедоступного очерка в серьёзный исследовательский труд, сопряжённый с изнурительной работой по проверке и перепроверке многих фактов и источников. Пока подготавливались предварительные материалы, многие ходячие и «общеизвестные» мифы и легенды, связанные с этим памятником, либо не подтвердились, либо вошли в прямое противоречие с исторической достоверностью. Автор не мог себе позволить не критично отнестись к исходным материалам, которые ему были доступны, или сослаться на общеизвестные источники и составить ещё один цитатник, рассчитанный на среднего потребителя. Отсюда – всего один выход: основательная переработка всех доступных материалов и углубленный экскурс в историю постройки Хр. Хр. Сп. Поскольку прежде чем сокрушаться о разрушении, необходимо знать, что было разрушено. Вот почему произошла задержка.

Очень важно, чтобы был опубликован весь текст, поскольку все возможные сокращения (больше половины) уже сделаны. К сожалению, текст требует дополнительных иллюстраций, но даже здесь их очень трудно сделать (ввиду тотальной закрытости всех «публичных» библиотек). Я даже не уверен, что могу что-нибудь сделать, хотя работаю над этим целый месяц. Как бы там ни было, ты должен будешь получить текст не позже пятого октября (если с каналом всё будет ОК). Напиши, имело бы смысл искать возможность отправить оригинал альбома тебе или оставить эти попытки.

В одном из своих писем ты просил меня сообщить тебе о судьбе Козловского. Все сведения, которыми я располагаю, основаны не на слухах или догадках, а на моих личных впечатлениях и наблюдениях. Положение его очень тяжёлое, поскольку дело не прекращено. А только приостановлено. Что означает, что оно может быть в любой момент возобновлено. Под тяжестью этой угрозы ему и приходится жить. Я не буду здесь останавливаться подробно на причинах и технологии его «раскаяния», поскольку здесь очень много тонких психологических моментов, и исследовать эту зыбкую почву эпистолярным способом – дело заведомо нечестное. Сам же он относится к совершённому – сложным образом. Но мне кажется, что он многого не понимает. И всё же хочется напомнить, что в результате его «покаянного письма» никто не пострадал (Аксёнов и Солженицын не в счёт, так как я имею в виду «физический» ущерб, а не моральный, к тому же сам Женя искренне желает, чтобы они его поняли и простили). Хотя в течение 7 месяцев от него требовали только такого текста (а борьба за текст письма началась с первого дня, что говорит о цели самой акции как пропагандистской и что её жертва (вернее её «субъект») была выбрана не случайно), в котором дискриминационным образом упоминались бы 8 живущих здесь литераторов. Однако у него достало мужества эти притязания отклонить.

Но отсутствие опыта и некоторые психологические особенности его личности, а самое главное, установка – «выжить, чтобы писать», – привели его к компромиссу. Впрочем, сам он к этому относится без особого трагического накала и полученную свободу ценит превыше всего, чтобы работать и работать. Плохое материальное положение, к сожалению, отнимает от литературной работы много сил и времени, к тому же литературная подёнщина в каком-то смысле и унижает его (хотя именно в нём эти комплексы развиты очень слабо).

Но самое тяжёлое последствие его «дела» – потеря многих друзей. Эту боль он переживает в себе, так как особо поделиться не с кем. Человек он, безусловно, талантливый, но, к сожалению, большинство публикаций (особенно в «Каталоге» и в «Континенте») не дают о нём полного и верного представления. «Проверяющий» и «Маленький [белый] голубь мира» – вещи ученические и сырые. «Красная площадь» – очень далека от авторского текста и, вообще, от окончательного варианта. Поскольку Максимов опубликовал сырые («сопливые», как сказал Женя) черновики первого рабочего варианта (их потом было ещё три).

Его романа «Мы встретились в Раю», изданного Глезером, никто здесь не видел, включая самого автора. Но если он напечатан по авторскому оригиналу и без самовольных сокращений или, не дай бог, изменений (к которым автор относится в высшей степени болезненно), то это единственная (правда, я забыл упомянуть «Диссидента и чиновницу») вещь, по которой можно судить о его таланте. Сейчас, как мне кажется, он полон сил и в ближайшие его замыслы входят: а. дописать к трем, уже напечатанным (к сожалению, в черновом варианте) повестям из серии «Москвабургские повести», ещё три: «Водовозовъ и сынъ», «Голос Америки» – фантастическая повесть о том, как большевикам удалось путём фазоинвенции заглушить передачи «Голос Америки» и, организовав собственную студию и подобрав голоса дикторов под уже узнаваемых всеми американцев, выйти в эфир с фальсифицированной программой и что из этого вышло.

И повесть «Шанель» (уже в самом названии намёк на гоголевские повести, впрочем, как и название всего цикла). Эта повесть основана на действительной истории, которая произошла с одной нашей общей знакомой. Сам анекдот весьма примечателен: нашу знакомую пригласила к себе в гости Галя Брежнева, с которой они соседствовали и дружили в детстве и которую она не видела больше 30-ти лет. Готовясь к встрече, она позвонила одной известной спекулянтке с просьбой достать ей хорошее платье. Через некоторое время та предложила ей чудесное платье фирмы «Шанель» (или какой-то другой – не помню). Естественно, за бешеные деньги. Но платье так понравилось, что она решила его купить и вечером позвонила этой спекулянтке поблагодарить её. И тут, совершенно неожиданно, услышала: «Ещё бы, дорогая, это платье от самой Гали Брежневой». Что было дальше – когда повесть будет закончена.

Кроме «Москвабургских повестей» пишутся 2 романа: «Фауст и Мефистофель»19 и «Эти русские» – фантастический роман о том, как советскую Россию после короткой, но решительной битвы захватили американцы. И началось «великое построение капитализма». Со всеми вытекающими отсюда прелестями.

Роман многоплановый, сложный, и потому пересказу не поддаётся. Если к этому добавить несколько написанных и пишущихся пьес, то станет очевидно, что работает он интенсивно.

Все участники «Каталога» возмущены рецензией в «Континенте»: по их мнению, она глупая и односторонняя, сфокусирована исключительно на политических аспектах (то есть всё как у нас, только наоборот).

Беспокоит судьба литературного наследия ещё одного участника «Каталога», теперь уже покойного Евгения Харитонова. Писатель редкого таланта и тончайшего вкуса (к сожалению, очень неудачно напечатанный в этом альманахе). После него остался им самим составленный и выверенный сборник (составление которого он закончил за два дня до смерти), подытоживший всю его жизнь20. Этот сборник существует в трёх экземплярах. Один из которых сразу после смерти Жени был отправлен Аксёнову, который хранит почему-то ледяное молчание; второй – у его матери, женщины совершенно противоположных взглядов и вкусов, и есть основание полагать, что этот экземпляр уже уничтожен. Третий хранится у меня, и моё постоянное желание – прислать его тебе.

Но уже давно нет возможности. А рисковать единственным авторским экземпляром было бы преступно. Надо бы сделать хорошую фотокопию, но на всё это у меня не хватает сил, так как в моём архиве сейчас несколько десятков таких книг-рукописей. Что со всем этим будет, когда я уеду (или меня посадят), – я не знаю, тем более что постоянно возрастает трудность с хранением.

Получил «Записки нудного человека» [Владимира Альбрехта]. Не совсем понимаю, каким образом они оказались у тебя. Мне кажется, что я их умышленно попридержал, так как автор не совсем был уверен в целесообразности их публикации и, во-вторых, чтобы «Кислый ломтик» был опубликован раньше (я хорошо помню, как посылал тебе эту рукопись – правленую самим автором и не содержавшую грубых ошибок). Впрочем, это было так давно, что я мог всё забыть и перепутать, а записей на эту тему я не вёл. Да и спросить теперь не у кого. У Володи только что закончилась повторная психиатрическая экспертиза (первая не устроила городскую прокуратуру – каково!?), но и она почему-то пришлась не по вкусу, и он оставлен в больнице на третий срок. Весь мир о нём как-то забыл: где же все его бывшие друзья – Чалидзе, Твердохлебов, Турчин, Владимов?

Пытаюсь организовать действующий комитет в его защиту, но, в связи с «особым положением», это не так легко, так как такие комитеты подвергаются разгрому немедленно. Нужно придумать какой-то новый механизм, более сопротивляемый и более эффективный. Кстати, в связи с возможным комитетом, если бы такой удалось создать, могли бы рассчитывать на публикацию наших документов в «Трибуне»? Объясню, в чём трудность, – возможно, но это пока не точно, способ функционирования – без раскрытия своих членов (иначе мы не просуществуем и двух дней). И все документы будут подписаны от имени комитета. Зато каждый формальный член будет обладать правом вето на публикацию. Организационных трудностей при такой структуре много больше, но появляется шанс остаться эффективной силой в течение продолжительного времени.

Прости, что не касаюсь в этом письме журнальных дел – это тема следующего письма. От всех огромный шлю привет, целую А.

P. S. Слышал ли ты что-нибудь о Ж. [Жаке Мелконяне]? В своё время он предлагал мне сделать хороший вызов в Швейцарию, как бы вступить с ним в контакт?

Худяков – Шелковскому 06.82

Г. Шелковский!

За опубликование материала за подписью лица – интервью, к материалу отношения не имеющего, будете отвечать по суду.

Худяков

Аймермахер – Шелковскому 06.07.82

Дорогой Игорь Шелковский,

большое Вам спасибо за Ваше последнее письмо и книги Вашего журнала. 3 номера я перешлю Сидуру с просьбой подготовить ему ответ для публикации о его искусстве. Поскольку я буду в августе в Москве, мы совместно с ним сократим белградское интервью или даже выдумаем новый [текст]. Надеюсь, что Вы и текст и фотографии получите где-то в начале сентября. Если Вам всё будет нужно раньше, напишите!

Первых 2-х номеров Вашего журнала, к сожалению, у меня нет (только в библиотеке нашего Института). Что касается пересылки Вашего журнала, то пошлите пока по 3 экземпляра.

В приложении получите экземпляр с переводом моего интервью с Сидуром. Кроме этого номера газеты, вышли ещё 2 номера, которые тоже (что касается публикации фотографий) полностью были посвящены Сидуру. Ещё раз большое Вам спасибо!

Всего Вам доброго.

Ваш Карл Аймермахер

Косолапов – Шелковскому 08.07.82

Жизнь берёт своё, дела не терпят. Вчера был в советском магазине, отобрал несколько картинок для иллюстрации к статье Кабакова.

Сообщил Доджу о прибытии его собственности. На днях вышлю тебе деньги 3000, но боюсь, что придётся удержать долларов 100, т. к. прибыл неоплаченный счёт за перевод, а денег в казне нет. (Эти деньги беру взаймы, верну с продажи.)

Получаю наслаждение от книги Паперного (Люда делает копию). Вышлю копию с письмом к нему. <…>

Редактор «Новой газеты», где Глезер дал свою статью, Алик Бачан [Батчан], хочет будто бы (со слов Комара) расширить полемику, дать выдержки из Бехтеревой. Уверен, что твоя статья для него – реальный материал. Я его знаю немного. Молодой, достаточно образованный мальчик. Игорь, спешу отправить, а то так и будет лежать это письмо недописанным. <…>.

Чек на подписку вышлем с зарплаты.

Боулт – Шелковскому 18.07.82

Дорогой Игорь!

Три дня тому назад я прилетел с Фиджи и нашёл твоё письмо плюс гранки. Уч. Ж. В. и З. – (Московское) училище живописи, ваяния и зодчества – Moscow Institute of Painting Sculpture and Architecture.

Предисловие я написал. Список примечаний я составил. Перевод хороший, но это не «6-й» или «бывший» пролетарский музей, а 1-й (first). И лучше перевести это название просто «First Proletarian Museum».

Ты ничего не говоришь про иллюстрации. При сём прилагаю две. Нужны ещё? Хорошо было бы воспроизвести картину «Сидящая» 1918 года в собрании Костаки, но у меня нет фотографии. Кстати, я очень рад, что К. [Костаки] дал разрешение опубликовать наше интервью.

Бурлюковский фестиваль прошёл с огромным успехом, и бал был космическим – несмотря на (или благодаря!) футуристские драки между концептуалистами.

Привет от Яши Виньковецкого.

Твой John

Космачёв – Шелковскому 21.07.82

Дорогой Игорь!

<…> Очень интересуюсь знать следующее: когда выйдет № 4. Высылаю фотографию моей работы для города Граца. Её данные: сталь, 8 м, с двумя турбинами из нержавейки. Стоит среди липовых деревьев в парке, где имеется ещё с полдюжины разных пластических объектов, кои сделаны разными скульпторами: американцами, немцами, австрийцами и, может быть, итальянцами. Если удастся напечатать в 4-м номере что-то про эти скульптуры, будет неплохо.

Теперь о другом. Сегодня имел беседу с местными масонами. Они устраивают выставку в день республики (26 октября). Часть их программы посвящена особенной роли Австрии, как посредника, в качестве нейтральной державы, между Востоком и Западом: человеческие права, Хельсинки, и тому подобная …ня. Вот почему они хотят устроить в залах Академии Художеств или местного университета выставку нескольких художников из восточного мира. В этой связи прошу тебя ответить на такой вопрос: имеется ли ещё в твоём распоряжении выставка, или её часть, которая показывалась тобой в Chapelle de la Villedieu и позже в N. Y.? Если да, сообщи, сколько стоит пересылка материалов о деятельности 3-4-5 художников, среди которых желательно быть особенно полюбившемуся австриякам Э. Булатову?

Какие условия пересылки? Я должен иметь эти данные к следующей среде, т. е. к 28 июля. Далее. К этой выставке будет хорошо прислать номеров 30–40 «А – Я» для продажи. Я об этом говорил и встретил интерес. После следующего обсуждения напишу подробнее. Но думаю, уже сейчас покупать журналы будут.

Игорь, прошу ответить мне безотлагательно, т. е., говоря – по-русски, скорее.

Обнимаю тебя с надеждой повидаться осенью.

P. S. Пожалуйста, пришли мне адрес Глезера.

Может ли он заинтересоваться, на твой взгляд, несколькими моими конструктивными работами из фарфора и металла? Твоё мнение о нём и музее. Я не хочу иметь сраные предубеждения против кого-либо. У меня в Америке 15 работ. Мне надо думать, у кого останутся те, что не удастся продать. Это только между нами, пожалуйста.

Никитина – Шелковскому 26.07.82

Дорогой Игорь!

Мы так уже привыкли к твоим частым письмам, что чувствуем себя совершеннейшими сиротами из‐за твоего долгого молчания. Наверное, очень много работаешь? Как дела с 4-м номером? <…>

Сейчас отчитаюсь тебе о последних моих достижениях. В Толстовской библиотеке недавно был вечер Войновича, и я, вооружённая экземплярами «А – Я», отправилась туда. Но это, конечно, самое «негрибное» место. Мне отказали все состоятельные русские, в том числе и один очень прилично зарабатывающий музыкант, на которого я возлагала большие надежды. Долго подготавливала его телефонными разговорами, но он ловким ходом разрушил все мои уловки, сказав, что пришел сюда отдохнуть и ни о каких делах сейчас говорить не может, но, впрочем, когда-нибудь в неопределённом будущем, возможно, у него найдётся минута для такой беседы. Все мои состоятельные музыканты из различных городов, как один, не желают знать ничего про изобразительное искусство. А ведь творческие люди! <…>

Один экземпляр (вернее, 3 журнала) я дала Ирине Войнович временно, с тем чтобы она подписывала всех своих знакомых, также я дала ей комплект открыток для рекламы. То же самое я сделала ещё с одной знакомой, которая имеет много русскоязычных немецких друзей, – сама она давно уже мною подписана.

Неделю назад мы были с Борей в Вельтенбурге – его пригласили туда читать лекцию для немецких учителей. Я, конечно, захватила журналы и открытки. И тут неожиданный успех, несмотря на то что этих учителей было всего 15 – это такой узкий семинар – они купили у меня 5 комплектов открыток и 4 номера журнала. Но с журналами произошло следующее: так как Борин доклад им понравился, они все потребовали первый номер с Бориной фотографией (о подписке они и слышать не захотели, и я решила торговать в розницу, думаю, что ты не в претензии?). Соответственно, они купили 3 первых номера, которые у меня были в этом количестве, а одна дама, которая не успела схватить первый, удовольствовалась вторым после моего объяснения, что там есть тоже Борина статья. Прости мне мою мотивировку для рекламы в данном случае, но они все не владеют английским, как я понимаю, и этот жест с их стороны чисто дружеский. Да, по-русски они тоже ничего не понимают, и Боря выступал с переводчицей. Итого, сейчас у меня на руках некомплектные три третьих и два вторых номера.

Пожалуйста, если у тебя есть первые номера, пришли мне, а также пришли ещё, пожалуйста, и несколько комплектов, так как я и впредь буду всё время заниматься подпиской и продажей и, надеюсь, более интенсивно, когда кончится эта проклятая жара, от которой я совсем больна. Как ты предполагаешь, не предвидится ли некоторого снижения цены на номер журнала – это очень оживило бы, я думаю, продажу. Да, открытки, пожалуйста, тоже пришли, их берут вполне охотно. Все подписчики в один голос спрашивают про 4‐й номер и очень трогательно советуют почаще издавать журнал. <…>

Насчёт квартиры даже писать грустно – положение самое трагическое. Для того чтобы её снять, эти наши деньги оказались смехотворно недостаточными: за одну только очень среднюю трёхкомнатную квартиру, например, просят восемь тысяч марок отступного, а нам ведь надо две квартиры: ещё однокомнатную для папы. К тому же мы уже немножко потратили из этих денег на путешествие в Кассель. Я занималась квартирой 2 месяца 24 часа в сутки, но никакого, даже отдалённо напоминающего приемлемый, варианта не обнаружилось. Результатом явилось то, что наш милый приятель, огорчённый нашими неудачами, поселил на месяц нас в квартиру своей мамы, уехавшей в отпуск. Это прелестная крошечная однокомнатная квартира на берегу Штарнбергского озера, огромного и весьма живописного. Единственно, что неудобно, – это полтора часа до Гёте-института и дорогая дорога. Но так как я две недели из этого месяца проболела, то в Гёте-институт ходить не нужно было, и я всё время просидела на берегу озера. Теперь даже как-то страшно из этого рая возвращаться в наш невозможно душный, шумный и неудобный пансион. <…>

Наташа

Шелковский – Шибли 08.82

Уважаемый господин Roland Schibli,

большое спасибо за Вашу посылку и за вести от Игоря М. [Макаревича].

Если Вы его увидите ещё, то передайте ему мой привет и благодарность. Совершенно согласен, что журнал не должен публиковать материалы, которые могут оказаться вредными для оставшихся в России. Но дело в том, что само понятие «вредные» может толковаться очень растяжимо. Кое-кто может посчитать любую публикацию в журнале, да и сам факт существования журнала очень «вредными».

Художник должен иметь мужество отвечать за свои произведения. Когда писателей судили за их произведения, то некоторые из них не отказывались от того, что написали и шли за это в лагеря (Синявский, Даниэль), некоторые раскаивались и шли на сделку с властями.

Мой ответ таков: пусть художники не делают таких произведений, за которые они не готовы отвечать. Тогда все стороны будут довольны. Я вообще считаю, что в журнале надо публиковать не тех, кто «ищет известности», а тех, кто занимается искусством.

Боулт – Шелковскому 18.08.82

Дорогой Игорь!

Спасибо за письмо. Рад, что мой текст понравился тебе. Делай, что хочешь с ним.

Что касается возможной публикации в «Р. М.» [ «Русской мысли»], то я думаю всё-таки, что это нереально. Однако я ещё раз напишу А. К. Ларионовой, вдове Ларионова, хотя подозреваю, что её реакция будет негативная.

Игорь! Ты так и не заходил к Михаилу Фёдоровичу Андреенко, слепому старику? Ты помнишь, как мы условились встретиться у него, но его не было? Я думаю, что стоило бы заглянуть к нему с магнитофоном.

Твой John

P. S. Когда выйдет следующий выпуск?

Николетта [Мислер] говорит, что сейчас у неё нет подходящего текста, поэтому она не может проверить все варианты (большая часть находится в ЦГАЛИ [Центральный государственный архив литературы и искусства, с 1992 года – РГАЛИ (Российский государственный архив литературы и искусства)]. Один текст она уже публиковала в апрельском номере журнала Russian Literature21, а сейчас второй готовит. От неё большой привет.

Сидур – Шелковскому 27.08.82

Дорогой Игорь!

Я очень рад, что Вы познакомились с моим другом Карлом Аймермахером, который, как мне кажется, знает обо мне и о моей работе даже больше, чем я сам.

Карл переслал мне первые 3 номера «А – Я». И раньше я слышал о существовании Вашего журнала, но не предполагал, что он так информативен. Полиграфические его качества также вполне удовлетворительны. Очень приятно, что большинство материалов, опубликованных в «А – Я», имеют гораздо большее отношение к искусству, чем к политике.

Когда Карл был в Москве, он специально для «А – Я» взял у меня интервью. Мы совместно сделали макет тех 6-ти страниц, которые Вы мне отводите. Мы решили не мельчить и не гнаться за количеством фотографий. Не удивляйтесь, что и в начале, и в конце публикации не поместили фотографии с портретом. Но казалось, что так лучше будет передана атмосфера моего подвала. На первом слайде видны несколько больших скульптур, а на последней чёрно-белой фотографии можно разглядеть много эскизов и моделей, дополняющих впечатление от больших фотографий в тексте.

Посылаю Вам также слайд «Головы Эйнштейна». Это на тот случай, если Вы сочтёте возможным предоставить мне 4-ю сторону обложки.

Желаю Вам успехов и всего самого хорошего. Буду рад получать от Вас новые номера «А – Я».

Ваш Вадим

Косолапов – Шелковскому 08.82

Игорь!

Относительно книги Паперного (я в Париже не сформулировал своё отношение к его работе, а также статье Голомштока)22, мне кажется, что он как учёный исследует анатомию процесса всем знакомого, описывает состав крови, давление, пр. К сожалению, другого пути для выяснения правды нет. Здесь лежит подлинный интерес к жизни. Выводы он предлагает разрешить с читателем, вполне полагаясь на его ум.