Переписка художников с журналом «А-Я». 1982-2001. Том 2

Второй момент – качество. Даже в тех дешёвых, почти любительских типографиях, где я печатаю, качество выходит лучше, чем в «Дек. иск.». Если б не нужда в экономии, то журнал мог бы печататься на высоком западном уровне, зачем же снижать его до уровня советской типографии. Тот фильм (4 цвета), который ты мне прислал, кроме основного недостатка (работа малоинтересная, проходная), имеет ещё недостатки технические – нет крестов (или как они там называются) для совмещения цвета (конечно, в крайнем случае можно обойтись без них), но главное – нет гаммы, т. е. пробных оттисков каждого цвета в отдельности и в сочетании с другими, по которым печатник может контролировать ход работы. Иначе идёт печать вслепую, что иногда допустимо, особенно когда цвет декоративен (цв. Работа Олега Яковлева в № 1 или работа Ивана [Чуйкова] «Дорожный знак в круге» в № 4), но, в общем-то, нежелательно, потому что цветовые отклонения могут быть значительными. Экономия – если она и будет, то не такая значительная, чтобы решать ход дела. Чёрно-белые фильмы при наличии условий (т. е. лаборатории) я уже могу сделать сам, цветные фильмы сейчас несколько подешевле, даже при беспрепятственной пересылке. Здесь я всю работу получаю через несколько дней или через неделю. Кроме того, я не могу делать макет по контролькам. Мне нужны в изобилии все чёрно-белые фотографии и цветные слайды, чтобы отобрать то, что пойдёт в макет.

Даже при наличии материала возникают всякие сюрпризы. Например, работы Славы [Лебедева] на чёрно-белых фотографиях оказались предельно невыразительными – какие-то серые кубы с полосками. Каждый номер я начинаю с цветных пятен, ударов. Между ними распределяю всё остальное. Вклеиваю в пустые белые листы те контрольные экземпляры, которые получаю с гаммой от фотогравёра (иногда я их посылаю тебе, фотогравёр делает 3–4 лишних). Итак, если ты всё же хочешь и у тебя есть возможность этим заняться, то можешь делать фильмы для цветных открыток. Следи только, чтобы общие размеры не превышали 14 × 10 см, а также за тем, чтобы отбор работ был строгим и продуманным. Нам сейчас не до того, чтобы издавать почеркушки и работы третьестепенные. А в общем, ты здесь свободен во всех отношениях. Для тиража (кроме денег, конечно) нужны 16 открыток (именно такое их количество укладывается на клише). От каждого номера у меня остаётся несколько фильмов такого формата, теперь жду, пока наберётся 16. Вся эта техническая работа вещь нужная и у меня не было б никаких возражений, что бы ты ни делал, если был бы кто-нибудь другой, кто задумался б непосредственно журналом. Это-то дело в десять раз важнее.

Моя концепция такова: в журнале участвуют те, кто хочет участвовать. Никого не надо тянуть за руку, уговаривать, упрашивать написать статью и т. д. Всех, кто боится, – близко не подпускать к журналу – от всей этой прогнившей полуобразованщины всё равно никакого толку не будет. Хотелось бы, чтобы журнал был бы как бы разговором художников (и людей, интересующихся искусством) между собой, т. е. разговором интересных людей на интересные темы. Статьи должны быть не статьями (панегириками) о художниках, но статьями о проблемах. Творчество художника как иллюстрация той или иной проблемы. Тогда наш журнал может быть интересен широкому кругу людей. Кроме статей о художниках, могут быть и минувшие, близкие нам десятилетия, малоизвестные события, забытые факты (например, когда в Московских газетах бывает рубрика «О чём писали русские газеты 100 лет назад». Так вот – гораздо интереснее, о чём они писали 50, 30, 20 лет назад). Журнал может касаться тем, не только вопросов изобразительного искусства, но и культуры вообще (Я очень рад, что появилась, наконец, статья об архитектуре). И эти статьи не надо ни в коем случае, как ты пишешь, «заказывать», они сами будут написаны, если люди осознают их необходимость и будут знать о реальной возможности их публикации. Ведь наш журнал (как и другие эмигрантские журналы) – рупор для всех наболевших вопросов. Неужели за 65 лет страданий русской интеллигенции нечего об этом сказать и написать? (Имел в виду и наш художественный аспект). Войти в контакт с этими людьми, обсудить какие-то детали, помочь в пересылке, если у них нет своих каналов, – вот та тихая, незаметная, без шума и бравады работа, которую должен кто-то делать. Всякий натиск, неосторожность или подчёркнутая игра в «конспирацию» отталкивает людей, наводя их на мысль о провокации. Статьи могут публиковаться под псевдонимом, так что никто, включая меня, не будет знать авторов. Так что риск для них минимален. А то, что они будут опубликованы не скоро, – так что ж поделаешь? Здесь какой-то порочный круг – журнал выходит редко, потому что нет материалов, а нет материалов – потому что журнал выходит редко. Единственное, что ты можешь говорить всем с полной уверенностью, – что всё хорошее, умное, профессиональное, по делу написанное будет опубликовано рано или поздно. При той монотонности, когда десятилетиями ничего не меняется (посмотрим, что теперь будет), – подождать 1–2 года не так уж долго.

Меня, честно говоря, обрадовали те слухи, о которых ты пишешь, что мы с тобой поссорились и что дело умерло. Чем меньше твоё имя во всяких разговорах будет связываться с журналом «А – Я», тем в большей безопасности ты будешь находиться. Самый большой риск, если в конторе (пока что нет подтверждений, что её методы и цели изменились) придут к выводу, что всё зависит от кого-то одного. Вот почему мне кажется единственно правильная тактика – рассредоточить всё и как можно больше. Пусть все, кто только может, посылают свои материалы самостоятельно. Я получил недавно два пакета без обратного адреса с фотографиями работ Юликова. Они войдут в № 5 (жаль, что не прислал своей фотографии, у меня есть, но старая. Всегда интересны фотографии мастерских). Если б другие поступали так же, то у тебя было бы меньше забот и хлопот, а главное – риска. Пришло мне интервью с Сидуром, которое тоже войдёт в № 5. Я думаю, в конторе в какой-то степени не заинтересованы перекрывать все каналы, так как знают, что чем меньше материалов – полностью невинных – будет поступать из Москвы, тем больше будет печататься материалов, подготовленных здесь. А здесь не обязательно пишут эзоповым языком.

Прервал это письмо, посмотрел по телевизору фильм 38 года, того же немецкого режиссёра, который поставил «Кабинет доктора Калигарри». Этот фильм «Ультиматум» – о начале Второй Мировой Войны. Режиссёр его ставил в изгнании, во Франции, и умер в последние дни съёмки. А сейчас (около часа ночи) передача по радио об СССР. Какой-то коктейль из национальной (молдавской?) музыки, колокольного звона, Высоцкого, каких-то читаемых по-русски стихов (не Евтушенко ли? Нет, Тарковский) и Окуджавских песенок. Кстати, на концертах последнего был два раза – здесь всё доступно.

Теперь конкретные дела. Вот содержание № 5: статья про Ленингр. художников 50 гг., Дышленко, Юликов, Сидур, Нежданов и три статьи Булатова, Васильева и Кабакова о Малевиче. Жду из NY статьи о Комаре-Меламиде, возможно, подойдут ещё какие-то материалы. Планировать будущие №№ можно лишь в общих чертах. Да и что толку планировать? Если материалы будут, то будут и войдут в №№, если нет, то, что делать с пустыми планами? <…>

Меня всегда передёргивает, когда спрашивают: какие художники будут в следующем номере. При чём здесь это, ведь дело не в художниках, а в проблемах, которые обсуждаются. Художники могут быть, какие угодно. Если же мы делаем журнал по списку имен художников, то это не журнал, а каталог. Борьба тенденций, спор идей – вот что интересно. Целую тебя, Игорь

Шелковский – Сидорову 06.12.82

Дорогой А.!

Только что прочёл написанную по-французски статью о С.-Ам. [Семёнове-Амурском]. Её написал один французский критик, автор статьи о Ф. Инф. [Инфантэ] в № 3 [Мишель Константини]. Статья довольно лирична, очень абстрактна, субъективна, но это и хорошо. Много говорится о Сезанне, о цвете, даётся лёгкий пунктир биографии, название статьи «Роза из Благовещенска» – по-русски звучит хуже. И вообще, я предчувствую сложную работу по переводу, потому что в оригинале это поэзия, и игра слов почти непереводимая. Статью Франциско переводило несколько человек по очереди. Предпоследним был Олег Прокофьев, который знает оба языка с детства. А потом мне пришлось снова почти всё переписать, уйдя от буквы, но приблизившись к духу оригинала.

Автор – очень обаятельный розовощёкий молодой человек с густой чёрной бородой. Его первый опус был реакцией на посланный ему билетик, приглашение на выставку «Новые тенденции», где была голубенькая репродукция «Посвящения Малевичу». Он разразился в ответ внушительной рукописью, которую при печатании пришлось подсократить. Текст о С.-Ам. – результат нашей встречи этим летом. Он приехал ко мне по договорённости вечером, чтобы пойти потом поужинать в ресторан, который рядом с моим ателье. Было тепло. Все двери и окна в мастерской были настежь. Я стал ему показывать макет, который тогда выклеивал (№ 4). Затем работы Ф. В. [Фёдора Васильевича], затем мы так заговорились, что, когда спохватились, было уже одиннадцать часов, в ресторане сказали, что кухня уже закрывается. Мы вернулись и поужинали бутылкой пива (литровая бутылка стоит столько же, сколько газета «Ле Монд») и яичницей с луком и помидорами. Ещё был свежий хлеб и сыр, и всё это нам показалось удивительно вкусным. Где-то в час ночи он сел в свою машинку и покатил в свой пригород Парижа на другой стороне города. В журнал он пишет с большой охотой и удовольствием. Я думаю, и в дальнейшем мы будем иметь от него статьи. Наш журнал, в принципе, мне хотелось бы видеть как зафиксированные на бумаге разговоры, споры между художниками или искусствоведами, именно в таких разговорах и спорах и рождаются интересные мысли. Обе статьи Голомштока (в № 3 и в № 4) вышли из разговоров, он развивал свои мысли, а я поддакивал или возражал, а в конце говорил: вот, пожалуйста, запиши всё, что ты сейчас говорил, ведь это же тема для статьи. Видимся мы с ним редко (раз в год), но метко.

Сейчас я уже думаю о № 6, т. к. № 5 в основном заполнен. Уже намечаются, кажется, полюса, между которых будет всё развиваться. Впрочем, сколько ещё работы. Как видишь, журнал становится на ноги, в смысле содержания, материалов. Так что если железный занавес опустится полностью, на смерть, это не помешает журналу выходить. Трудности совсем в другом.

Я сейчас думаю, насколько же я, считая себя достаточно информированным, всё же не представлял себе всей здешней ситуации. Точно так же не представляете её себе все вы, а уж о среднем советском человеке и говорить нечего. У масс мозги зачернены, наверное, так, что уже ничего не поможет. Дело в том, что человеку свойственно использовать опыт своей предыдущей жизни, делать выводы (хотя бы и с поправками) из опыта своей жизни. А как представить себе жизнь совсем в другой атмосфере, с другим атмосферным давлением и с другим земным притяжением?

Более мирной жизни, чем в западных странах (я имею в виду Европу и Америку), большего миролюбия, спокойствия, и отсюда и незащищённости, неподготовленности (даже не военной, а моральной) трудно себе представить. У меня перед глазами сценка из далёкого прошлого. Две худенькие девочки гуляли по разрушенной стене в Новодевичьем монастыре, и дура сторожиха позвонила дружинникам и сказала, что «здесь хулиганят». И вот приехала машина, высыпали оттуда дружинники – этакие гориллы, молодцы с красными рожами и бычьими шеями. Засучивая рукава, они пробежали сквозь девочек и притихшую сторожиху, устремившись туда, где можно будет сейчас кого-то ловить, выкручивать руки, долго и с удовольствием применять насилие. А когда потом выяснилось, что никаких других «хулиганов» нет и понасильничать будет не с кем, все они были страшно разочарованы.

А ведь тихий, спокойный, ухоженный Запад тоже весь мир моделирует на основе собственного опыта. Здесь не представляют, что людей можно довести до состояния крыс, и этих крыс свести в одно стадо, которое потом на что угодно будет лезть и лезть, невзирая ни на какие жертвы, т. к. терять уже нечего. Здесь не знают, что такое пропаганда, здесь её просто нет в природе. Пропаганда как промывка мозгов здесь не существует, поэтому никто не представляет, какую силу она имеет по ту сторону. Никто не понимает, что этой пропаганде можно противопоставить только одно – информацию.

Здесь ведь всё именно на этом и строится, что человеку предоставляют информацию во всей её полноте, а точка зрения и выводы – дело самого человека, его личности. Непонимание, что такое тоталитарная система, можно видеть от верхов до низов (когда какая-нибудь девочка не понимает, зачем надо везти книжку в Москву). Те люди, которые понимают суть дела и особенно те, кто что-то делает, чтобы помешать трагическому ходу событий, – чрезвычайно редки. Дело борьбы с тоталитаризмом (с фашизмом, со злом) лежит на хрупких плечах прозревших одиночек, идеалистов – интеллигентов, не обладающих ни особой властью, ни особыми средствами. Вот так и получается, что с одной стороны на оглупление масс тратятся миллиарды от государства, а с другой стороны, на правдивую информацию – копейки, собранные энтузиастами с протянутой рукой. Отсюда и трудности всех эмигрантских изданий и начинаний.

В Москве закручивание гаек и нехватка продуктов. На днях в Париже расклеили повсюду плакат (какая-то оппозиционная партия): карикатурно изображённый Миттеран и огромная нога, поддающая ему под зад. Такого же рода плакаты, лозунги, газетные карикатуры были и будут против любого президента, находящегося у власти, и это не приводит к ослаблению его позиций, т. к. он выбран и правит от имени большинства. В Париже полнейшее изобилие продуктов, товаров, услуг и пр. Казалось бы, какая связь между изобилием товаров и свободной критикой власть имущих («в Сов. Союзе с оппозицией покончено»)? А связь та, что чем больше людей превращают в рабов, тем менее производителен становится их труд.

Два относительных взлёта советской экономики в период нэпа и в первые годы хрущёвского правления связаны с тем глотком свободы, который получило общество в эти два периода. Люди воспрянули некоторой надеждой, поверили в некоторую свободу, в то, что и от них что-то в жизни зависит, не только от начальства. Хватит ли ума у нынешних правителей осознать это или они лишний раз докажут, что предел их способностей – возглавлять Министерство замочной скважины? Всё контролировать, всё держать и никого никуда не пущать. Ссучивать попиков, раскалывать бывших лагерников угрозой нового срока, организовывать убийство Папы…

Новое «закручивание гаек» приведёт к новой нищете, материальной и духовной. Большие репрессии приведут к ещё большей бедности – это ясно как день. Полный тупик неминуем. И наоборот, расцвет экономический связан с расцветом духовным, расцветом культуры и большей свободой. Сейчас единственный выход из тупика, единственный способ разрубить этот гордиев узел – это резко порвать с тем, что было прежде, как это сделал в своё время Хрущёв. Всякое иное правление будет столь же бесславным, как и предыдущее. Бедная Россия, бедная русская история. Вот к таким начальным выводам приводят размышления над создавшимся положением. На Западе мало кто понимает, что же происходит на самом деле. Здесь это воспринимают немножко, как какой-то общенациональный мазохизм. Значит, им нравится всё это, если это тянется так долго. У французов своя манера мышления: и почему они не сделают революции? У американцев своя: а почему они не изберут другое правительство? И ведь действительно, даже в Польше немножко пошевелились. (В какой-то степени это и есть, наверное, мазохизм, к которому никакие рациональные доводы не приложены.)

Я вспоминаю своего новгородского приятеля. При полном безденежье он занимал несколько рублей, чтобы купить вечером какого-нибудь алкоголя, обычно это был кубинский ром. Напивался насмерть, затем блевал. На следующий день ходил зелёный, с головной болью, проклинал всё на свете. А вечером повторялось то же самое. С необыкновенным упорством он делал это изо дня в день, напрочь отвергая все разумные разговоры, как будто предлагая ему изменить образ жизни, ты покушался на что-то самое существенное в его личности, лишал его возможности самовыражения. Будто беря на себя эти мазохические страдания, он выполнял какой-то священный долг, спасал себя и окружающих. Так это и продолжалось неделями, до конца командировки: одалживание денег, блевание, головная боль. От природы он обладал отменным здоровьем (сибиряк!). Через несколько лет это были уже руины. (А был он не без задатков. Когда нам было по 20, мы много переписывались. Помню, ему очень понравился афоризм, который я откуда-то выписал: миру не хватает не силы, а воли.) Для превращения нации в руины нужны большие сроки, в этом и вся разница.

Ну а теперь к конкретным вопросам. Что делать? Мне трудно что-либо советовать тебе. Единственно, что будь осторожен и действуй по обстоятельствам. Никакой бравады. Жертвы не нужны. Не бери на себя больше, чем можешь сделать. По-прежнему настаиваю: всё должно быть рассредоточено, пусть каждый заинтересованный сам ищет возможности пересылки. Никогда, никому, ничего не обещай (и мне, в том числе. Я знал, что связь прекратится в июне, но ведь и ты знал). Категорически отказывайся от просьб со стороны: здесь дармоедам легче всего подложить нам свинью. Я посылал листочки в Вену. Потом позвонил какой-то тип из Зап. Германии, сказал, что получил их и потребовал, чтобы я ему назвал людей, которые мне их послали (конечно, я их не назвал). По его словам эти записки – незначительная часть (и ему не нужная) тех вещей, стоящих целое состояние, которые он должен был получить от кого-то, кому он доверил их и кто его надул и т. д. и т. п. Подобных историй ещё не хватало. Кажется, с этим же связана и пропажа во второй раз Хр. Хр. Сп. [храма Христа Спасителя]?

Не совсем понимаю, зачем надо разделять цв. фильмы? Кто может ими воспользоваться, если заполучит? Кто будет печатать цв. репродукции С.-Ам.? Вообще, при создавшихся условиях поменьше технической работы, побольше творческой. Из четырёх номеров можно составить представление о характере журнала, линиях его развития и целях (цель-то, в общем, одна – спасение культуры). Все споры, разговоры, столкновения идей, малоизвестные факты, забытое из недавнего прошлого, размышления о прошлом, настоящем и будущем – всё это может быть темой для журнала. До сих пор от тебя шло всё в основном на рубрику «Мы ищем таланты». Это нужно, но не только это. Журнал должен быть интересен не только художникам. Договариваться о чём-то конкретном? О чём? Как? Всё равно результаты будут зависеть от десятка случайностей: что удалось снять, что написать, что переслать. Что мне постоянно нужно – информация об официальном искусстве, фотографии новой архитектуры, каталоги новых выставок. Размышления художников об искусстве – здесь может быть кто угодно: Н. Жилинская, М. Романовская – любой художник, написавший что-то интересное. Нашёл ли ты автора «Варианты отражений»? Знаком ли ты с письмом Глезера в одиннадцатом номере «Третьей волны»? В сл. письме напишу, кто как живет. В общем – все живут хорошо.

Косолапов – Шелковскому 06.12.82

Дорогой Игорь!

Есть 1000$ на ваш приезд в N. Y.!!! Весь сценарий тебе известен. Повторю вкратце, что Додж даёт эти деньги (чек он высылает 2‐го декабря) в счёт будущей покупки своих любимых художников Гороховского, Макаревича. Все обещанные вещи у тебя, так что это повод и привезти их сюда. Формально я, как только получу его чек (где-то 1–9 декабря), немедленно вышлю их тебе. Так что ты 18–20 декабря получишь их. Я думаю, Вы можете где-то на Крисмас 25-го прилететь. Мы будем счастливы принять Вас у себя, и не о чём больше не беспокойтесь. <…>

Журнал вышел великолепный, я рассылаю имеющиеся у меня копии. Большой посылки пока нет.

Маркадэ – Шелковскому 12.12.82

Дорогой Игорь!

Большое спасибо за присылку «А – Я», который с каждым разом становится живее и интереснее. Очень рад был иметь в нём скромное участие, выдавая неизданный текст Казимира Великого.

Перевод на французский язык нескольких неизданных статей К. С. М. [Малевича] появился уже год тому назад в l’Age d’Homme30. Я возвращаюсь в Париж около 1-го апреля.

Желаю Вам всего наилучшего и остаюсь преданным Вам. И. Маркадэ

Гройс – Шелковскому 16.12.82

Дорогой Игорь!

Прости, что долго не отвечал, но только сейчас нам, наконец, удалось снять квартиру. Адрес вышлю потом. Пока можешь писать по старому.

Относительно статьи. Я как раз считаю, что Кабаков, Булатов и пр. идут от Малевича. У них совсем не иллюзорное пространство. Точнее, такое пространство есть, но только как часть картины. Строение же всей картины абсолютно плоскостное. И конечно, плакат с Лениным в «Улице Красикова» – это «Черный квадрат» Малевича. Он «вырезан» из картины. Реальный плакат внутри иллюзорного пространства выглядел бы вполне иначе. Что же касается Кабакова, то его первый альбом «Вшкафусидящий…» прямо начинается с серии чёрных квадратов, и это определяет структуру всех остальных альбомов. В общем, что бы ты ни думал, но я уверен, что я прав здесь.

Я бы это место из статьи не только не убрал, но ещё «порядком» бы развил, если бы было время и место. Также и фраза о Малевиче – не дань цензуре. Под «порядком» я вовсе не имею в виду обязательно советский режим, но вообще современный порядок дел.

Теперь ещё пара вопросов. Во-первых, Игорь Захаров-Росс очень интересуется публикацией моей статьи о нём и вообще чего‐то. В конце концов, он послал слайды и вправе чего-то ожидать. Я не считаю его таким уж плохим художником (уж не хуже Купера, если говорить о коммерции). Во всяком случае, я статью написал, ему обещал, и теперь мне очень неудобно. Да и журналу он может помочь. Поэтому я хотел бы, чтобы какой-то материал о нём был бы напечатан. Мою статью можно сильно сократить (я могу это сделать). Можно заменить её, скажем, интервью, если тебе она не нравится. Но что-то сделать надо.

И третье. Есть ли у тебя статья Шифферса о Штейнберге и Янкилевском? А также статья Янкилевского о себе? Если есть, пошли мне, можно копии. <…>

Борис

Паперный – Шелковскому 18.12.82

Дорогой Игорь!

Спасибо за журнал. Публикация выглядит очень эффектно. Прекрасный макет и хорошее качество печати.

Прочитав внимательно Ваше предисловие, я понял, в чём причина непонимания между нами.

Употребленное у меня слово «культура» указывает лишь на применяемый метод. В этом значении противопоставление «культуры» и «варварства» бессмысленно. В моём употреблении «культура» не содержит никаких! оценочных смыслов. Сказать, что в одной «культуре» больше культуры, а в другой больше злого невежества, – это же самое, как сказать, что «шесть килограмм тяжелее, чем 120 вольт».

Пример с осетриной не подходит именно потому, что здоровье – это заведомо хорошо, а болезнь – это заведомо плохо (то же самое со свежестью). «Культуры 1» и «культуры 2» – это не хорошо и не плохо, это просто политика построить схему (ограбленную, естественно) того, что происходило. Наши с Вами вкусы, по-видимому, совпадают. Мне тоже скорее нравится живопись Родченко и не нравится Иогансона. Но эти вкусы не имеют отношения к тому, о чём я пишу.

Рассуждения о естественности или неестественности смены стилей в данном случае тоже не работают. Если Вы читали моё предисловие, то заметили, что «политическое и административное вмешательство», как Вы его называете, рассматриваются у меня не с социологических, не с политических позиций, а с культурологических, то есть само это вмешательство рассматривается как элемент культуры.

Каждый играет по своим правилам. В предисловии я задал правила игры и по ним играю. Возражений «вообще», с позиций здравого смысла и житейского опыта, я не принимаю.

Ещё я не очень понимаю Вашего несколько идеалистического представления о культуре. «Ей свойственны капризность и прихотливость», это да. Но эта прихотливость иногда доходит до того, что Мейерхольд требует расстреливать на сцене во время представления настоящих буржуев.

В этом смысле в процессах 30‐х годов – почти реализуются его мечты.

Простите мне некоторую грубость. Всё, что я сказал, ерунда по сравнению с тем, что Вы издаёте замечательный журнал. На мой взгляд, лучший из зарубежных.

С наступающим Новым Годом.

Ваш В. Паперный

Кузьминский – Шелковскому 20.12.82

Дорогой Игорь, спасибо за журнал, клёво. Информативно.

Прежде всего: НЕТ никакой «коллекции Кузьминского» – просто в доме у меня висят картинки – с бору по сосенке, зачастую и не мои. Надо найти, как обозвать. Арефьев – весь не мой (как и Васми), а от Алека Рапопорта, так что «Из коллекции Алека Рапопорта», что ли.

А графика – та вся моя, вроде. Пиши просто: «Из подвала Кузьминского», а искусствоведы, мать их, пущай сами разбираются. Технику, размеры, даты – всё это у меня спрашивал Косолапов днями по телефону – нешто не прислал ещё?