Аттестат зрелости

– Супер, солнышко мое, ты молодчина! – восклицал Шахар, с упоением переворачивая лист за листом. – Ты – настоящая художница! Ты у меня мой собственный, личный талантик! И я этим горжусь! Не то, что я… в моих альбомах за все годы столько всего накопилось, что уже не разберешь.

– Вот и учись у меня, – довольно проворчала Галь, ластясь к нему.

Шахар обнял девушку и крепко поцеловал в губы, назвав при этом своей красавицей, умницей и умелицей. Та обвила руками его шею и так и застыла, изнемогая от любви.

Вдруг послышался звон ключей во входной двери, но, поскольку Галь предусмотрительно заперла ее изнури, то сразу вслед за глухим бренчанием последовал нетерпеливый звонок. Этот звонок мгновенно вывел влюбленных из истомы.

– Это мама! – шепнула Галь. – Одевайся! – и она стала в спешке натягивать домашнюю одежду и застилать постель, после чего кинулась открывать. В то же время Шахар схватил использованные презервативы с запятнанной туалетной бумагой и засунул их в свой ранец.

Несмотря на то, что их связь была долгой и открытой, перед хозяйкой дома Галь и Шахар всегда соблюдали приличия.

– Привет, Галь, ты одна? – раздался голос из гостиной вслед за звуком захлопнувшейся двери и короткого поцелуя.

– Привет, мама. Нет, не одна, у нас Шахар, – ответила дочь.

Шахар вышел поприветствовать хозяйку. Это была высокая женщина лет за сорок, с приятным, но безвременно увядшим, осунувшимся лицом, выражавшим глубокую усталость. Короткие крашенные волосы ее слиплись от пота. В одной руке она держала рабочую сумку, а в другой везла огромную тележку с продуктами.

– Здравствуй, Шимрит! – произнес Шахар, сделав движение навстречу хозяйке дома, чтоб взять из ее рук тележку.

– Не трудись, Шахар, – отдуваясь, сказала мать Галь. – Мне уже ничего не стоит дотащить ее до кухни. Сперва думала поручить покупки Галь, затем решила, что и сама справлюсь.

– И зря, – заявила девушка, почувствовавшая себя неловко перед матерью, в несчетный раз опередившей ее своей заботливостью.

С одной стороны, она всегда была готова помогать матери, и даже любила хлопотать по дому. С другой, сейчас она втайне обрадовалась, что ей не пришлось идти в магазин, ибо тогда они с Шахаром не смогли бы в полной мере побыть вдвоем. Как же часто эгоистические соображения ее брали вверх!

– Ну, продолжайте отдыхать! – с этими словами Шимрит направилась в кухню.

Некоторое время дети слышали звуки открывавшихся кухонных шкафчиков, холодильника, шуршание целлофана, шум воды из крана и звон перемываемой посуды. Когда Галь крикнула, не нужна ли ее помощь, последовал ответ, что делать, в общем, нечего. Шимрит быстрыми шагами двигалась по квартире, раскладывала какие-то вещи, что-то убирала. Едва вернувшаяся с работы и из магазина снова находилась при деле женщина. Завершив с наведением порядка, она столь же быстро приняла душ и скрылась в своей комнате, откуда через несколько минут послышался ее голос:

– Я думала, вы сегодня вечером куда-то собираетесь всей компанией.

– Кто тебе это сказал? – изумилась Галь.

– Лиат, – недоуменно отозвалась мать. – Вчера, когда ты пошла к Шахару, она тебе звонила, и мы немного поболтали.

Галь пожала плечами, вспомнив о неуместном огорчении Лиат сегодня утром, так как никакой договоренности между ними не было, и сказала, что та ошиблась.

– Я бы не выдержал еще одной ночной посиделки. И так почти проспал сегодня в школу, – поддержал ее Шахар и вопросительно добавил, глядя на свою подругу – Я пойду?

– Нет-нет, не уходи! – закапризничала Галь.

– Останься, Шахар. Сейчас будем ужинать, – предложила хозяйка, выходя из своей спальни. – Я скоро вас позову.

Видя легкое смущение Шахара, Галь ласково обняла его сзади и произнесла:

– Верни мне свой вчерашний должок! Чем только вы не кормили меня вчера! Сегодня – мы тебя закормим.

– Так и быть, – рассмеялся Шахар, – верну тебе должок. Но свою посуду я помою за собой сам!

* * *

Было уже около семи часов вечера. Низкое пыльное небо постепенно тускнело, но прохладней от этого не становилось. Тот же сухой воздух, с которым не справлялся непрерывно работающий вентилятор, вливался сквозь опущенные жалюзи в уютную столовую, где хозяйка дома, ее дочь и Шахар сидели за ужином. Большая бутылка с минеральной водой на круглом обеденном столе почти опустела уже в начале еды, а в стаканах растаяли кубики льда. Из пищи были только легкие закуски, так как ничего более плотного никто не был сейчас в состоянии съесть. В конце трапезы Шимрит угостила всех мороженым.

За пять лет дружбы, а потом романа с Галь, Шахар не раз питался в ее доме – сперва как гость, затем почти как член семьи. Хотя порой ему становилось неловко от многочисленных приглашений матери девушки, он, все же, испытывал огромное наслаждение от этих семейных трапез. Прежде всего, он стремился сделать приятное Галь. Кроме того, ему было комфортно в обществе Шимрит – гостеприимной и заботливой хозяйки, относящейся к нему как к родному сыну, и он сочувствовал этой женщине, печальная судьба которой была ему хорошо известна.

Рано увядшая мать-одиночка с нежностью поглядывала на юную пару. Ей нравилось принимать у себя не только Шахара, но и всех друзей Галь. Сама она, глубоко травмированная своим разводом, несмотря на то, что с тех пор прошло уже много лет, не имеющая близких подруг и особо крепких связей с родственниками, стремилась всячески оградить Галь от повторения своего жизненного пути, и поощряла любое времяпровождение дочери с Лиат, Шели, Шахаром и их общими товарищами, с удовольствием накрывала им на стол и часто присоединялась к ним сама.

О Лиат, наиболее давней подруге Галь, и говорить не приходилось. Та во всех подробностях знала, где что лежит, без спросу доставала еду из холодильника, включала телевизор, пользовалась телефоном… Шели тоже пользовалась всеми этими привилегиями, но не слишком ими злоупотребляла. Не из скромности, а просто будучи не столь прилипчивой, как Лиат. Вообще-то, Шимрит не вдавалась в эти детали. Она видела одно: радость своей бесконечно любимой дочери, от которой ей самой становилось радостно.

Однако, с течением неумолимых лет, в мать вселилась глубокая озабоченность. Еще немного – и ее дорогая девочка, ее ревностно оберегаемый птенчик, покинет теплое гнездо. Кто же будет защищать ее там, на поле битвы с трудностями жизни? Внутренне сознавая свою вину, Шимрит, вместе с тем, ужасно боялась нарушить гармонию, царившую в их устоявшемся мирке. Поэтому, она посматривала на Шахара с робкой надеждой, словно мысленно посылая ему свой сам собой напрашивающийся вопрос. Еще большим вопросом для нее являлось, хочет ли понимать ее материнское сердце и его высокопоставленная семья, и вопрос этот, конечно, оставался пока без ответа.

– Вы хорошо съездили? – поинтересовалась она.

– Просто великолепно! – воскликнул парень. – Никогда бы не подумал, что так много всего можно успеть за три недели! Я, кажется, набрался сил на целый год.

И он принялся подробно вспоминать каждый день путешествия, красочно описывая все места, в которых побывал, от музеев до гостиниц, показал Шимрит проявленные сегодня фотографии и пообещал в следующий раз принести все фотографии и еще видеофильм, который они сняли. "Видеофильм!" – не сдержавшись, вскрикнула на радостях польщенная Шимрит. Вот это был бы для нее наилучший подарок! Сама она никогда еще не бывала за границей. Шахар тепло засмеялся и заметил, что никогда нельзя говорить "никогда", и что он сущий растяпа.

– Ведь я привез и тебе подарок, и забыл принести его! – сказал он, ударяя себя по лбу. – Завтра обязательно передам его с Галь.

– Сумасшедший! – оторопело сказала Шимрит, не ожидавшая такого внимания друга дочери к своей персоне. – Спасибо тебе, дорогой, но, действительно, не стоило утруждаться.

– Для меня это было честью, – зарделся юноша.

– Возьми кусочек пирога, – предложила довольная хозяйка.

Галь, с не меньшим удовольствием наблюдавшая эту сцену, кинулась ухаживать за любимым, нарезая пирог и доливая сока в его стакан.

– Часто ли ты выезжаешь с родителями? – продолжила расспросы раскрасневшаяся от неловкости Шимрит, когда ажиотаж вокруг поездки Шахара улегся.

– Пока только в увеселительные поездки, – чистосердечно ответил Шахар, хваля изделие умелой хозяйки. – Обычно, папа и мама уезжают по работе, и я, на какое-то время, остаюсь один. Ведь мне надо ходить в школу, а у них совместное дело.

– В которое ты войдешь тоже?

– Не знаю, мы это не обсуждали, – смутился юноша. – Вообще-то, у меня уже есть планы на будущее. Я намереваюсь отделиться от родителей после армии, но уже в этом году сдать экзамен для поступления на юрфак. А поступать я буду туда, где выше уровень обучения. Для этого, мне нужно быть независимым и самостоятельным человеком.

Когда молодой человек произнес последнюю фразу, девушка устремила на него долгий взгляд, исполненный бесконечной гордости, да и мать ее не могла не восхититься целеустремленностью Шахара. Она похвалила его за упорство и добавила, что это очень хорошо – смолоду знать, кем ты хочешь стать в жизни.

– Я всегда это знал, – торжественно заявил Шахар. – Я всегда знал, что, так или иначе, стану продолжателем семейной трациции. Родители полностью поддерживают меня, и много вкладывают в меня.

Рассуждая о своих планах на будущее, юноша весь сиял. В каждом слове его чувствовалась огромная уверенность и такая сила убеждения, что Галь и Шимрит уже представили себе этого мальчика в адвокатской мантии на его красиво развернутых плечах. Обычно спокойный взгляд Шахара в этот миг излучал пламенное вдохновение. Лишь среди самых близких он не стеснялся быть открытым, стараясь в более широком обществе преднамеренно помалкивать из нежелания вызывать к себе зависть и недоброжелательство.

А завистников у него было много, в том числе и в классе. Если соученики втихаря обзывали его «заумником», то учителя, бывало, выражали ему вслух их общее мнение о нем, гласящее, что он слишком неестественно опережает свой возраст, чем резко выделяется из общего числа школьников, и взваливает себе на плечи больше, чем любой подросток может вынести. Эти училки, определившие в эту школу, под свое крылышко, своих собственных отпрысков, исходили из общеобразовательного подхода, согласно которму всему настает свое время и поэтому не надо торопить события.

Но Шахар оставался спокоен, зная, что он в безопасности, а так же то, что никто из этих училок, включая Дану, и других школьников не может пройти за него его путь. Он углубленно изучал английский, сдал на права вождения мотоцикла, прислушивался к деловым разговорам родителей, и даже в поездке сам часто работал с дорожной картой под четким руководством отца. Все, чем бы он сейчас ни занимался, являлось его подготовкой к будущим достижениям.

– Ты один у твоих родителей, – задумчиво произнесла Шимрит после его слов. – Понятно, что они возлагают на тебя все свои надежды и всячески помогают.

У Шахара, привыкшего выслушивать подобные замечания, возражение было готово заранее:

– Ничего подобного. Родители редко меня балуют и помогают. Да, они направляют меня, вкладывают в меня деньги – например, купили мне мотоцикл, – но ничего за меня не делают. Мало кто это понимает. Что недостаточно быть просто сыном богатых родителей, но и самому заслужить свое положение. Знаете, например, почему я занялся каратэ?

Он вопросительно поглядел на своих слушательниц, и поскольку те отрицательно покачали головами, принялся рассказывать:

– Однажды, когда мне было восемь лет, на меня напали соседские мальчишки. Мы жили в то время в другом районе, и не так богато, как сейчас. Там нашими соседями были люди из народа, скажем так. Я там ни с кем не общался. Меня считали снобом и слабаком, так как я был физически хилым, и, к тому же, все знали, кто мои родители по специальности. Так вот, эти мальчишки, которые были в два раза крупнее меня, отделали меня невероятно. Ну, а я даже не мог себя защитить. Когда я, зареванный, прибежал домой, папа и мама, конечно, испугались, но, прежде чем пожаловаться родителями моих обидчиков, они объяснили мне, что это произошло потому, что те мальчишки считают, что я лучше их всех, а потому должен стать еще лучше. И они записали меня в кружок каратэ. И что вы думаете? Не прошло и нескольких недель со дня записи, как во дворе больше ко мне не приближались. Я же, в свою очередь, сделал вид, что все забыл. А потом мы переехали в наш пентхауз и все осталось в прошлом.

Мать и дочь многозначительно переглянулись: Галь восхищенно, Шимрит задумчиво. Шахар собрался с мыслями и добавил:

– Конечно, это было давно. Но тот инцидент научил меня уверенности в себе. Самое главное – твердо знать, чего ты для себя хочешь, и действовать согласно решению и внутреннему убеждению. Думаете, – произнес он, немного понизив голос, – я не слышу, как некоторая шпана в классе смешивает меня с грязью? Наор Охана, например. Мне б ничего не стоило одним ударом заставить его прекратить оскорблять меня – коричневый пояс по каратэ достался мне заслуженно. Но я не опущусь до его уровня. Пусть себе говорит! Зато ко мне не будет никаких претензий, и он тоже, рано или поздно, отстанет.

– Совершенно верно! – поддержала его Галь. – Этот хам и придурок не стоит того.

– А кто это Наор Охана? – спросила Шимрит.

– Это – так называемый предводитель шпаны в нашем классе, – пояснила дочь. – Ничтожная личность, бездарь и шалопай с грязным ртом и дурными привычками. И как его только не выгоняют из школы? Наверно, только благодаря деньгам его папаши, владельца сети маленьких магазинчиков, у которого дела сильно пошли вверх. Его подружка Мейталь Орен, такая же похабная дура, как он сам, и, впридачу, дебелая, как корова, и несколько их приятелей – единственные из всех ему под стать.

То, о чем умолчали по устоявшейся между ними договоренности Галь и Шахар было то, что одним из тех соседских драчунов и был пресловутый Наор Охана, отец которого, действительно, был простым человеком, поднявшимся благодаря своей коммерческой жилке. Однако, как говорится, легко вывести людей из посредственности, но трудно вывести посредственность из людей. Несмотря на достаток, Наор в душе своей остался тем же шелопаем, не хотевшим учиться, вел себя соответственно своему грубому стилю, и презирал свой успевающий класс, куда его определили чтоб он "тянулся и развивался". Поэтому, встреча двух старых недоброжелателей – Наора и Шахара – в новой школе оказалась пренеприятнейшим сюрпризом для обоих. Пока что между ними царил холодный мир, но Наор просто ненавидел Шахара, а Шахар, помня о своем давнишнем унижении, всячески игнорировал и избегал Наора.

– Тогда вы правы, – согласилась не подозревавшая об этом обстоятельстве Шимрит. – С такими людьми лучше не заводиться, потому, что ничего им не докажешь.

– Почему же? – ответил Шахар. – Я всем все докажу. Но другим способом.

Шимрит прекрасно понимала, почему ее пылкая, необузданная, романтичная дочь так любила именно этого юношу. Но, при всем своем восхищении, слова друга дочери насторожили ее. Никогда раньше они не беседовали о планах Шахара на будущее. Но сегодня Шахар сам разговорился, и Шимрит без труда проглядела в нем завзятого карьериста. Будучи сама в прошлом замужем за карьеристом – отцом Галь – она знала, насколько это тяжело. Но для матери все еще было загадкой, на кого в большей степени похожа Галь – на нее, скромную секретаршу с богатым стажем офисной работы, или на своего отца.

И теперь, насколько она предполагала, все упиралось лишь в этот вопрос. Но ей было страшно его поднимать, хотя бы по той причине, что от нее больше ничего не зависело. Она сказала:

– Я от всей души желаю тебе удачи, Шахар, и надеюсь, что ты будешь и дальше беречь мое единственное сокровище!

– Мама, что за разговоры? – нахмурилась Галь.

Молодой человек сразу же закинул руку на плечо девушки и подтвердил, что они всегда будут вместе, что Шимрит не о чем беспокоиться, и призвал ее жить сегодняшним днем. Говоря о сегодняшнем дне он слукавил, но, в целом, не обманывал. Он любил свою девушку, с удовольствием проводил время в обществе их друзей, легко учился, и не ощущал необходимости напрягаться. Кроме того, ему хотелось успокоить ее трепетную мать.

После ее этого разговор сменил направление. За увлекательной беседой о всевозможных мелочах время промчалось незаметно, пока часы не пробили девять. Тут парень зашевелился: дома его еще ждали дела. Он и без того засиделся у них и злоупотребил гостеприимством Шимрит. Он хотел было помыть посуду, как и собирался вначале, но та отобрала ее у него, заявив, что уборка – забота хозяев. Галь спустилась проводить друга во двор до мотоцикла.

Какое-то время они стояли, слившись в объятии, обмениваясь спокойными поцелуями. Затем девушка тихо произнесла:

– Не бери в голову мамино беспокойство. Мне самой бывает от этого неловко. Не сердись, если что-то не так.

– Перестань! – сказал Шахар. – Твоя мама, как никто другой, вызывает у меня уважение, и, что бы она себе ни думала, я ее отлично понимаю. Ты, действительно, у нее одна, и ты – ее единственное сокровище. Ты должна радоваться, что тебя так опекают, потому, что, как я уже говорил, даже мои родители не настолько принимают участие в моей жизни, как твоя мама – в твоей.

– А сказать, почему? – Галь приподнялась на носках, чтобы достать губами до уха своего любимого, и полунасмешливо-полусерьезно прошептала: – Потому, что ты – мужчина. – И, нежно укусив мочку его уха, добавила: – И еще потому, что твои родители вместе, и вы, в отличие от нас, хорошо обеспеченны.

Сердце Шахара защемило. Он провел приятный вечер в доме своей подруги и ему не хотелось омрачать его ничем. Все же, он не мог оставить ее последнее высказывание без ответа, и, для вида, согласился с ней:

– Да, пожалуй, ты права.

Он немного помолчал и грустно добавил:

– Если бы мои родители расстались, я бы, наверно, сошел с ума.

– Твоим незачем расставаться. Они – одного поля ягоды, оба одинаково успешны и ведут общее дело. Я не знаю, что именно произошло между мамой и бросившим нас мерзавцем, – злобно заговорила она об отце, – но это только из-за него мы живем сейчас так, как мы живем. Как хорошо, что я его ненавижу! Только вот маму жалко: она, почему-то, никак не может его забыть.

Юноша посильнее прижал Галь к себе и поцеловал в лоб. Ему хотелось все-таки покончить с грустной темой.

– До завтра! – проронил он, и, вскочив на мотоцикл, умчался по вечерней улице.

Галь, счастливая и утомленная, неспешно зашагала по направлению к дому.

Глава 3. О платьях и о личной жизни

Несколько дней спустя администрация школы объявила о дате грандиозной вечеринки в честь начала учебного года. Планировалось порадовать учащихся трех старших выпусков и их учителей феерическим шоу, включавшим выступление известной рок-группы, угощение, дискотеку и бесплатную развозку детей.

Как правило, такие мероприятия проходили в спортзале, который превращался по данным случаям в танцевальный и концертный зал, а одно из учебных помещений в ведущем к нему коридоре – в закусочную. Оформления обоих помещений всегда были делом рук добровольцев среди учащихся. Поэтому, коридоры и лестничные площадки, примыкающие к месту действия, вскоре заполнились картонами, ворохами цветной бумаги, коробками с аксессуарами, цветными лампочками и рабочими принадлежностями. В то же время, билеты на вечеринку раскупались в немыслимом темпе.

Шели Ядид, обрадованная чудесным поводом не присутствовать хотя бы на некоторых уроках, работала в будущем концертном зале не покладая рук, и, довольная, прибегала в класс на переменах то измазанная краской, то с огрызками цветной бумаги на одежде. Все ее мысли были заняты лишь одной вечеринкой. Она болтала о ней без умолку, поражая своей возбужденностью всех, кто уже сбился со счета, на скольких разных вечеринках она побывала.

С подругами она обсуждала наряд, который наденет, перебрала в уме весь свой гардероб, и пришла к печальному выводу, что любая подходящая вещь в ее шкафу уже ношеная – а значит, нужно было срочно подыскивать себе новое платье.

И вот, однажды вечером, она пригласила Лиат и Галь совершить с ней прогулку в торговый центр. Хен, договорившийся провести тот вечер с ней вдвоем, ужасно разозлился, что его отстранили от принятия участия в таинстве поисков будущего наряда. В приливе ярости, он принялся проклинать страсть своей подруги к тряпкам и девчачьим разговорчикам. Однако Шели, как всегда, нашла к нему верный подход и любящие помирились.

– Как тебе это удается? – не без восхищения спросила Лиат, когда три девушки, взявшись под руки, прохаживались по торговому центру.

– Проще простого, – ответила Шели. – Хен – моя мужская копия. Мы с ним понимаем друг друга с полуслова.

– Не сказала бы, судя по его поведению сегодня утром, – скептически заявила Лиат.

– Все они – одинаковые эгоисты, – философски заметила Шели, имея в виду парней. – Хен – тоже не исключение. Но мне нравится, когда он так заводится, – это означает, что он меня любит.

– Шахар тоже меня любит, но не заводится, – вставила Галь.

– Это потому, что он – вечный ученик, и ему не до твоих нарядов! – выпалила Лиат.

– Почему же? – обиженно возразила Галь. – Ему еще как до них! Просто в отличие от Хена он уравновешенный и не ревнивый.

– Как же, все-таки, хорошо, что у меня пока еще нет парня! – вдруг воскликнула Лиат. – Хорошо быть свободной и не обязанной отчетом ни одному ревнивцу!

Галь и Шели одновременно рассмеялись. Подобные пафосные выражения Лиат, любительницы обсуждать их личную жизнь, были им не в новинку. Эта коротышка вполне смогла бы выступать с трибуны на феминистских митингах. Вообще, ораторство было одной из сильнейших ее черт: драматизм с легкой хитринкой в голосе, убедительность и хлесткость фраз проявлялись у Лиат в общении с каждым.

Тем не менее, в Шели тотчас взыграло желание возразить. Все, что касалось отношений девушек с парнями являлось словно ее личным знанием, которое она трепетно хранила и распространяла. Она решительно заговорила:

– Необязательно быть одной чтоб ощущать себя свободной. Вот, я тоже свободна, хоть и не одна. Все дело в умении создавать ситуации, при которых я могу поступать так, как мне удобно, но чтобы и друг мой считал, что он не в накладе. Вот сегодня: когда Хен разбушевался, я напомнила ему, что он давно не играл в свой любимый футбол, и что, наколько я слышала, Ран и Янив собираются на стадион. Он сразу же повеселел! Уверена, что он сейчас гоняет мяч и не вспоминает обо мне. А завтра мы встретимся, как и планировали.

– А не боишься, что завтра он проучит тебя? – подколола ее Лиат.

Шели остановилась и посмотрела на нее таким долгим и пронзительным взглядом, что пухлый рот Лиат медленно расплылся в смущенной улыбке.

– Что? Разве это я должна боятся? Ерунда! Если Хену приспичит взять реванш, то я найду, как ему отомстить. И тогда он сам за мною побежит, будьте уверены!

– Так ему и передать? – съязвила Лиат.

– Ну, попробуй, – как-то угрожающе отозвалась Шели, но обе подруги тотчас заулыбались.

– Лиат, ты пойми, – пояснила Галь, – у них все не так, как у меня с Шахаром. Им обоим необходимо разнообразие, игры в прятки, дерзкие штучки – от этого им становится только еще интереснее друг с другом. Так ведь, Шели? – обернулась она к той, желая заручиться ее подтверждением своих слов.

– Совершенно верно, – кивнула Шели. – Иначе мы быстро наскучили бы друг другу.

Она обхватила обеих приятельниц за плечи и таинственно прибавила:

– Вы помните, как у меня каждую неделю был кто-то другой, а у Хена – кто-то другая?

Знаете, почему? Потому, что все те доставали нас своею однобокостью. Мне жаль, что мы с Хеном не замечали друг друга раньше. И как же хорошо, что мы есть друг у друга, хотя бы пока!

– Что значит «пока»? Ты хочешь сказать, что готова оставить Хена, если найдешь себе парня получше? – сразу вырвалось у Лиат.

– Нет, я не это имела в виду. Хотя, – оговорилась Шели, – в наши годы бессмысленно брать на себя обязательства. Для чего понапрасну разочаровываться? Поэтому, мы любим друг друга сегодня, а не на веки вечные, ради удовольствия, а не ради страдания, стоим ногами на земле, а не витаем в облаках. Наше кредо: не думать о будущем и извлекать все радости из настоящего. Ты говорила раньше о свободе, Лиат. Так такой и должна быть свобода в любви, когда она – здоровое чувство.

– Я с тобой не согласна, – пылко возразила ей Галь. – Я считаю, что свободы в любви не существует, иначе это – не любовь.

Обеим ее подругам была хорошо известна ее романтичность и многолетняя привязанность к парню, с которым она встречалась, но, тем не менее, столь категоричное заявление Галь немного их шокировало – не столько смыслом сказанного, сколько тоном, с каким девушка выпалила эту фразу. Она сказала, как отрезала, при том, что ее нежные щечки с ямочками залились румянцем, а глаза вспыхнули страстным огнем. Шели, поняв, что их непринужденная беседа могла теперь в любой момент вылиться в серьезные исповедания, и желая предотвратить это, добродушно сострила: