Жемчужина, выпавшая из короны. Любовный исторический роман

Он ещё довольно долго, на протяжении трёх чашек, рассказывал об Америке.

– Ну, как? – спросил он, наливая четвертую и утирая пот со лба полотенцем, – Интересно ли? Везде сами побываете, все сами увидите. Идёте компании на службу?

Леонард задумался. Почему бы и нет? Так сказать, а пуркуа бы и не па бы? В Москве, да и вообще в России жить ему невозможно из-за позора: уже ославили и извращенцем, и ведьминым любовником. Куда ни пойдешь, шепчутся за спиной и пальцами показывают! Денег, фактически, кот наплакал, имение выкупить не удастся, пойдет с молотка. Дядя женился, ему не до племянника. Наследства ждать не приходится…

– Какие же кондиции, Михаил Матвеевич? – поинтересовался он, и закурил, чтобы скрыть смущение, ибо это был его первый опыт трудоустройства.

– Кондиции, Леонард Федорович, такие, – Булдаков достал из бумажника лист и стал читать.

Выходило очень даже неплохо. Да, что там, неплохо! Совсем даже хорошо! Жалованье вдвое противу армейского, с надбавкой за выслугу лет каждый год. Большие подъёмные. Проезд к месту службы за счёт компании. Оплачиваемый ежегодный отпуск – месяц! Бесплатная квартира и прислуга! Пенсион по выслуге двадцати лет в размере семидесяти процентов жалованья. Предусматривались также наградные за успешно выполненную в срок работу.

– Меня устраивает, – кивнул Леонард, когда перечисление благ закончилось, – Но нужно подумать.

– Думайте, сколько Вам потребно, – покладисто согласился работодатель, – Я здесь ещё неделю пробуду. А пока думаете, я контракт составлю. Надумаете – подпишете.

Выпили ещё по рюмке.

– А что у вас за история вышла с настройкой колокольного звона, Михаил Матвеич? Коридорный рассказал, гневались вы, – расслабившись, спросил поручик.

– Да ну, глупость одна, – поморщился купец, – Пришел какой-то жулик, знаете, из тех, что нас, провинциалов, за круглых дураков считают, и заявил, что собирает пожертвования на настройку колокольного звона по всей первопрестольной. Чтобы, значит, колокола на всех звонницах одинаково звонили. Дескать, он некую машину, синхронизатор, изобрел, и на постройку средства нужны! Звон, говорит, будет не в пример красивше нынешнего и благолепнее! Я сразу его плутню понял, ну и дал ему в ухо. Слышишь, спрашиваю, звон? Он кивает: мол, да! А, спрашиваю, знаешь, где он? Говорит: нет! Ну, я его с лестницы и наладил, звон искать!

«Да, не прост, ох, не прост, сей первой гильдии купчина!» – думал Леонард, смеясь над незадачливым жуликом.

Расставшись с Булдаковым, подумав, велел извозчику ехать на Калужскую заставу, к Михайлову.

Тот встретил его с распростертыми объятиями и сразу же повлек ужинать. За ужином, меню которого Автор описывать не будет, чтобы не захлебнуться слюной, Леонард поинтересовался, что знает Александр о японских мечах.

Александр вытер губы салфеткой и призадумался.

– Японский меч есть одно из важнейших достояний дворянина-самурая. По форме напоминает казачью шашку. Клинок длиной в аршин без двух-трёх вершков, изогнутый, но незначительно. Рукоять прямая, длинная, позволяет двуручный хват. Сталь особенная: сердечник вязкий, а режущий край – твердый. Говорят, лучше дамасской. Острота необычайная! Можно рубить кирпичи, дерево, черепицу, а потом – рассечь волос, плавающий в пруду. Секрет ковки и полировки-заточки – величайшая тайна. Представь, один меч шесть недель делают!

– Так у тебя такой есть? – напрямик спросил Леонард.

– Нет, только описание да рисунок в книге… Они шибко дорогие, Лёня. Да и купить-то негде – Япония страна секретная, закрыта для европейцев. А в самурайском роду меч переходит по наследству, как самое ценное имение. Читал я ещё, что техника фехтования у японцев наособицу от европейской. Удар наносят не рубящий, а режущий, скользящий! Колющий, впрочем, тоже. Могут человека распластать напополам запросто, даже в броне!

– А у фон Теофельса есть?

– Нет, и у него нету. Он за такой меч все, что угодно отдал бы, а человек он не бедный. Слушай, да пойдем в библиотеку, я тебе рисунок покажу!

Он быстро нашел нужную книгу и продемонстрировал рисунок Леонарду. Тот вздрогнул: именно такой меч он видел во сне! Вот тебе и воображение! Нет, тут что-то другое…

Они перешли обратно в столовую и принялись за кофе с мороженным.

– Отличное мороженное, слушай! – похвалил Леонард, – Где покупаешь?

– Это своё. Дело несложное: сливки, яйца, сахар, ваниль в мороженицу заправляешь, вставляешь в бак со льдом и солью – и знай, ручку крути! Я сладкое люблю, ты же знаешь. Такие, между прочим, рецепты есть: с шоколадом, с ягодами, с цитроном! – несколько самодовольно объяснил Александр.

Поболтав ещё с полчасика о всяких пустяках, друзья расстались.

Остаток вечера Леонард раздумывал над предложением Булдакова.

«Надо соглашаться! В самом деле: деньги хорошие, новые места увижу… Америка далеко, меня там никто не знает. Даже ежели и дойдут слухи – наплевать, переживу. А там видно будет: вернусь лет через несколько, куплю деревеньку, да и буду жить помаленьку!»

Глава восьмая

На следующий день наш поручик в отставке поехал к Булдакову. Тот встретил его по деловому.

– Вот-с, Леонард Федорович, контракт. Прочитайте внимательно, спрашивайте, ежели что не ясно.

Леонард взял стопку листов, исписанных каллиграфическим почерком писца. Вчитался. Все было, как купец и обещал накануне. Вот только…

– Здесь написано, что сей контракт заключается на двадцать лет, – отчеркнул он ногтем нужное место.

– Да. На двадцать лет. Отслужите – получите пенсион, – кивнул купец косматой головой.

– Но, ежели я пожелаю уволиться ранее? —спросил нанимаемый.

– Тогда пенсиона не будет. И, вообще, увольнение ранее двадцати лет только на усмотрение компании.

– Но это же… кабала! – неуверенно заметил Леонард, почесывaя кончик носа.

– Ой, Леонард Федорович! Ну, какая «кабала»? Коли не захотите служить, насильно никто Вас держать не будет. Только тогда уж проезд в Россию за свой счет. И неустойку заплатить придется. Там все расписано, господин Орлов! – толстым пальцем купчина указал на контракт.

Господин Орлов задумался. На усмотрение компании… То-есть, могут уволить, а могут и нет. Неустойка… Он плохо разбирался, точнее, никак не разбирался в сих юридических тонкостях, но чувствовал, что подвох есть.

– Сами посудите, – снова заговорил Булдаков, – Мы Вас нанимаем на ответственную службу, оплачиваем проезд, подъёмные, квартиру, прислугу. Надо же нам быть уверену, что Вы на другой день не передумаете и лыжи обратно не навострите!

В его словах был резон. Леонард вздохнул, умакнул перо и размашисто расписался на обоих экземплярах.

Булдаков со своим секретарем также расписались, свидетельствуя подпись Орлова. Секретарь приложил печать.

– Ну, милейший Леонард Федорович, дело сделано! Ей-Богу, не пожалеете! – радостно пробасил новый хозяин, – Теперь поехали праздновать! Я ресторацию одну знаю, там сегодня цыгане приедут! Эх, погуляем!

Леонард приглашение принял.

Гуляли долго, обстоятельно и весело. С широким размахом, но в отдельном кабинете! Стол ломился от яств и напитков. Щедро оплаченные Булдаковым цыгане пели: «К нам приехал, к нам приехал Леонард Федорович дорогой!» и «Лёня, Лёня, Лёня! Лёня, Лёня, Лёня! Лёня, Лёня, Лёня, Лёня! Лёня, пей до дна! Пей до дна, пей до дна, пей до дна…» И Лёня пил. Шампанское, водку, коньяк – все подряд. Прощался со старой жизнью и праздновал наступление новой эры.

Скрипки пели то сладко и вкрадчиво, то разухабисто-бесшабашно. Слышался гитарный звон, слышался со всех сторон! Цыганки самозабвенно плясали, тряся плечами, монистами и грудями, цыгане выделывали немыслимые коленца, хлопая ладонями по сапогам, полу и коленкам, иногда даже попукивая от усердия. Раздавались крики: «Жги! Ходи шибчей, черноголовый! Ромалэ!» Под бряканье бубнов взметались цветастые юбки, обдавая пирующих интригующей смесью запахов возбужденной женской промежности и едкого пота. Стук каблуков грозил паркету повреждениями. На коленях у купца сидели, кокетливо дрыгая ногами, сразу две красотки, отнюдь не цыганки. Блондинки!

На нравственность Леонарда также посягала какая-то особа женского полу. Притиснув его к могучему напудренному бюсту, она страстно шептала в ухо:

– Красивый мущ-щина! Поедем в нумера!

Но Леонард был уже за гранью реальности и неадекватно воспринимал окружающую среду. А вскоре и вовсе отключился, упав лицом в миску с солеными рыжиками.

Булдаков стряхнул с колен блондинок, подошел к бесчувственной тушке, оттянул веко:

– Угу! Дошел до точки! Жаль, я только-только в раж начал входить… Стешка! Поедешь с господином Орловым! Ночуешь у них, значит.

– Да они же не могут ничего! – надув губы, возразила та.

– Уплочено! – веско прогудел купец.

И господина Орлова в сопровождении Стешки отправили домой на извозчике. По дороге седок слегка очнулся и в резкой форме сделал замечание вознице по спине кулаком, что транспортное средство не вымыто с мылом.

– И кобыле клизму поставь! – потребовал пассажир, тыкая пальцем в Стешкин ядреный бюст.

Извозчик заржал. Стешка обиделась.

С помощью Данилы его перенесли в спальню и раздели. Стешка, справедливо рассудив, что, раз гонорар все равно получен, можно неплохо выспаться, прикорнула рядом. Данила погрозил ей кулаком, чтоб не баловалась, и ушел к себе. Зиновий под печкой неодобрительно вздохнул: опять человек назюзюкался. Алкоголь он не одобрял, у пьяного человека эмоции становились тусклые и малоприятные.

Сон, приснившийся Леонарду в ту ночь, был снова цветным, ярким, объёмным – полное подобие реальности.

Снова сверкало солнце, клонясь к заходу, синело море и золотилась в отдалении кромка пляжа. Но город был другой: двух-трехэтажные деревянные дома, улицы, мощеные булыжником, с чахлыми пыльными пальмами вдоль тротуаров. Кабы не пальмы, город был похож на любой русский – Коломну, или, скажем, Боровск. Церковь без креста на куполе имела на себе вывеску: «Кинотеатр «Октябрь». На стене висела афиша, анонсирующая, что на сеансах в 14.00 и 18.00 демонстрируется художественная кинокартина «Трактористы» с орденоносцем Н. Крючковым в главной роли. К окошку с надписью «Касса» стояла очередь. Все это не представляло для Леонарда никакого смысла. Пожав плечами, он, тем не менее, привычно перекрестился на купол и подошел ближе, оказавшись в конце очереди. По дороге с тарахтением, испуская зловонный дым, проехала странная самодвижущаяся повозка, нагруженная бочками. Леонард шарахнулся. Паровоз? Колеса широкие, толстые, упругие, рельсов не видно. Однако! Какое достижение прогресса и техники! Почти сразу же проехал другой странный аппарат: двухколесный, и наездник сидел на нем верхом, держась за блестящие рога. Тарахтел и вонял он ещё сильнее.

«Железный конь!» – мысленно ахнул от восторга Орлов, – «Вот бы прокатиться!»

– Мущина, Вы крайний? – раздался голос сзади.

Странное обращение и слово «крайний» резануло слух. Леонард обернулся: спрашивающей оказалась смуглая местная женщина средних лет с цветком за ухом. В руках у неё были бесформенные сумки с картофелем, в одной поверх клубней лежал небольшой кошелек.

– Нет, сударыня… Я просто так стою, – ответил он смущенно.

– А, понятно! А я, вот, карточки на картошку отоварила, дай думаю, схожу со своим в кино. На восемнадцать билеты ещё есть, не подскажете? – словоохотливо вступила в процесс общения тетка.

По русски она говорила как-то странно. И дело было даже не в непонятных словах, а в употреблении знакомых: «не подскажете?» вместо привычного «не скажете ли». И что такое «восемнадцать»? Не говоря уже о «карточках на картошку»!

Пока Леонард думал, что ответить, двое парней протиснулись мимо них, чувствительно толкнув женщину, хотя места, чтобы пройти, было достаточно.

– Хулиганы! – крикнула она им вслед, одергивая платье.

Парни удалялись быстрым шагом. Когда они были уже в двадцати саженях, тетка вдруг отчаянно завизжала:

– Кошелек! Ой, люди! Кошелек вытянули!

Очередь оживилась и завертела головами. Парни прибавили ходу, теперь они бежали рысью, и вот-вот должны были скрыться за углом. Не раздумывая, Леонард рванулся за ними. Парни были коренастые, полноватые, как и большинство местных, поэтому догнать их было не очень трудно. Они остановились, поджидая преследователя. У одного в руке сверкнуло лезвие ножа.

– Не рыпайся, хаоле! Кишки выпущу! – угрожающе заявил он, пятясь к лазу в заборе.

Другой сжал здоровенные кулаки и тоже попятился.

Леонард шагнул вперед и провел свинг в голову тому, что с ножом. Бокс – спорт английских джентльмэнов, он освоил во время командировки на Британские острова ещё в 1810 году, равно, как и язык. Ворюга охнул и выронил нож. Второй, размахивая кулачищами как попало, двинулся на нашего героя. Тот, несмотря на различие весовых категорий, не отступил, и апперкотом нокаутировал оппонента. Падая, тот зацепил скрюченными пальцами за рубаху и порвал оную до самого пояса. Раздалась трель свистка, и из-за угла выскочил немолодой человек в белой рубахе, перетянутой ремнями, и картузе – страж порядка, ярыга. За ним следовала давешняя тетка и несколько мужчин.

– Вот! Вот, товарищ милиционер! Эти у меня кошелек стырили! – истошно вопила обворованная.

– Разберемся, – одышливо просипел тот, вытирая тыльной стороной ладони обильный пот со лба, – Ну-ка, – он вытащил из кобуры на животе пистолет, – Шагом марш в отделение!

Преступники понуро поплелись вдоль по улице.

– А Вы, товарищ, тоже пройдите, свидетелем будете! – кивнул страж Леонарду.

Обращение «товарищ» резануло слух едва ли не сильнее, чем «мущина»! Но приглашение пришлось принять – против власти не попрешь.

В околотке, который здесь назывался непонятно: «Отделение Народной Милиции №2 гор. Ново-Мурманска» Леонарду было велено сидеть и ждать, пока вызовут. Ждать пришлось с четверть часа. Все это время он с любопытством рассматривал стены коридора. На одной доске размером два на полтора аршина под заголовком «Их разыскивает милиция» было приклеено несколько портретов – мерзкого вида рожи с подписанными ниже именами. Были там и цифры, но Леонард в них не разобрался. На другой такой же доске с заголовком «На Страже Правопорядка и Соцзаконности» висело несколько листов бумаги, исписанных печатными мелкими буквами. Леонард попытался разобрать, что там написано, но освещение было плохое, да и после яркого солнца глаза ещё не привыкли – зрение застилалось плавающими цветными пятнами. Было тихо, только жужжала неподалеку здоровенная заблудившаяся муха.

Тут Леонарда позвали, и он вошел в комнату, где за столом сидел уже знакомый страж, а на стуле сбоку – пострадавшая. Склонив голову набок, она писала что-то карандашом на листе бумаги. Ворюг не было, видимо, уже отправили в острог. Или в темницу, неважно. На стенах висели портреты сепией в скромных деревянных рамах. Особое внимание привлекал самый большой, в центре стены, изображающий усатого немолодого кавказца с трубкой в руке. Живописец замечательно передал властный характер: лицо волевое, жесткая складка у губ, сразу видно – вождь! Взгляд строгий, магнетизирующий. Так и подмывает встать по стойке «смирно»!

– От имени органов охраны правопорядка выражаю вам благодарность за помощь в задержании преступников, товарищ! Как вас звать-величать? – спросил человек в мундире и ремнях.

На столе лежала газета под названием «Правда».

– Орлов, Леонард Федорович, – наклонил голову поручик в отставке, пытаясь рассмотреть число.

– Рубаху они Вам, смотрю, порвали, гады! – сочувственно покачал головой околоточный, и, указывая пальцем на шрам, спросил:

– Где ранение-то получили?

– Японец мечом рубанул – ответил Леонард чистую правду, но уклоняясь от ответа на вопрос «где».

Он наконец разглядел: газета была от 19 июня 1941 года! Вот это да!

– Ой, мущина, рубаху я Вам зашью, не беспокойтесь! – подала голос женщина.

– Халхин-Гол? – полуутвердительно, вроде как уточнил стражник под названием «милиционер».

Леонард не понял, но на всякий случай кивнул.

– Да, мы им там вломили в тридцать девятом! – лицо околоточного ярыги затвердело, глаза сузились, – Товарищ Сталин тогда сказал: «Если враг не сдается, его уничтожают!»

При этом он кивнул на портрет за спиной.

Слова «Товарищ Сталин» он произнес, как во времена Орлова произносили «Государь Император». Даже, пожалуй, с ещё большим пиететом.

Женщина закончила писать и передала лист милиционеру. Тот внимательно прочитал.

– Теперь, товарищ Орлов, напишите и Вы, как преступников помогали задерживать…

Но тут за окном на деревянном столбе захрипело, забулькало странное устройство, и из далекого далека донесся торжественный голос:

…Сегодня, в четыре часа утра… без объявления войны Германия напала на… бомбили Киев… перешли государственную границу от Балтийского до Черного моря…

Речь то и дело прерывалась помехами, но смысл был ясен: война!

Милиционер побледнел. Женщина закрыла рот руками, как бы сдерживая рвущийся наружу крик. На площади стала собираться толпа. Трясущимися руками околоточный застегнул верхнюю пуговицу форменной рубахи и надел картуз. Матово блеснула красная пятиконечная звезда с серпом и молотом, скрещенными посередине.

– Пошли! – скомандовал он.

И Леонард вышел с ним на площадь.

«Война с Германией! Но, мы же союзники? Или в 1941 году уже нет? Всякое может быть… Без объявления войны! Это… неправильно!» – мелькали в голове сумбурные мысли. В животе ворочался тугой комок страха.

Речь закончилась и устройство на столбе замолчало, но люди не расходились, ждали чего-то. Женщины плакали навзрыд, мужчины негромко переговаривались. Машина на столбе снова ожила, раздалась суровая песня:

Вставай, страна огромная!

Вставай на смертный бой!

С фашистской силой темною,

С проклятою ордой!

Подумав, Леонард решился хоть немного прояснить ситуацию. Осторожно тронув за рукав стоящего рядом седого человека в очках и с тростью, похожего на учителя, спросил:

– Извините, сударь… А какие, собственно, у Германии к нам претензии?

– Претензии! – горько усмехнулся тот, – Да завоевать фашисты нас хотят! Поработить! Первое в мире государство рабочих и крестьян им как кость в горле!

«Опять ничего не понятно!» – с отчаянием подумал Леонард.

– Шрам-то откуда, товарищ? Вид у Вас военный, – поинтересовался в свою очередь похожий на учителя дядька.

– Японец мечом рубанул, – охотно объяснил поручик, присматриваясь к собеседнику, казавшемуся странно знакомым.

И тут вспомнилось: Николя! Тот самый, молоденький, что читал в госпитале газету о японском десанте! Вот и якорь, обвитый лентой с девизом, на правой кисти!

– А! Халхин-Гол! – криво улыбнулся постаревший на тридцать шесть лет ветеран Русско-Японской войны, – Значит, воевать Вам дело знакомое. Командиром, наверное, были? Что ж, винтовку в руки – и на фронт, бить гадов. Я бы тоже пошел, да не возьмут… Мне в девятьсот четвертом ногу японским осколком перебило, здесь, под Ново-Мурманском. Хромаю с тех пор, – он показал трость.

– Да-с, ушел в отставку поручиком, но за Веру, Царя и Отечество повоевать ещё раз сочту за честь! Постою за Русь-матушку! – выпятил грудь Орлов, улыбаясь.

Собеседник побледнел и отшатнулся. Несколько голов повернулось в их сторону.

– Парень, да ты кто? – ужасным, свистящим шепотом вопросил, сузив недобро глаза Николя.

Леонард растерялся. Кажется, он сказал что-то не так? Толпа угрожающе надвинулась.

– Товарищи! Это враг! Белогвардеец!!! Шпион и диверсант! – отчаянно взвизгнул бывший офицер флота Российской Империи и замахнулся тростью.

Кинулись скопом, повалили. Чьё-то грузное тело придавило к земле. Больно вонзился в лопатку камешек. Свет померк, кромешная тьма заполнила все вокруг. В следующий момент жаркие липкие губы впились в рот Леонарда, целуя взасос, а чужие проворные пальцы уже расстегивали ширинку, норовя сграбастать самое дорогое.

Леонард запаниковал, не в силах понять, что происходит. В ушах ещё слышался рев толпы, болела спина от острого камня. Тело, плющившее его, было обнаженное, и, на ощупь, женское.

– Ты кто? – булькнул он пересохшей глоткой, прервав на миг настойчивое лобзание.

– Я – Стеша! Стеша Мерзлякова, – ответила женщина, утробно хохотнув, – Мы с Вами, барин, в ресторации вечор гуляли. Ай, запамятовали?

В совершенно кривой голове (странное дело, не болевшей ни капельки!) начало разливаться понимание. Банкет, цыгане, Булдаков, наливающий коньяк в чайный стакан… И бабы, г-м! В смысле – блудницы. Купец и за них заплатил.

– А где мы сейчас?

– Да у Вас на квартире! – был ответ, и приставания возобновились.

Степанида знала свое ремесло, и Красноголовый Воин Леонарда гордо расправил могучие плечи. Сил сопротивляться у поручика не было. «Да и зачем сопротивляться? Пусть делает, что хочет…» – такая мелькнула в мозгу пораженческая мысль. Стешка ловко села на него верхом и взяла инициативу в свои… свою… ну, в лоно, в общем. Леонард лежал не шевелясь, закинув руки за голову, пока невидимая в темноте партнерша отрабатывала гонорар. Когда сей процесс закончился, не было ни удовольствия, ни радости. Только огромная, гнетущая пустота…

Утром, рассмотрев случайную подругу – так, ничего особенного, встретишь – не узнаешь, – выдал ей червонец за труды и полтинник на извозчика. Похмелившись рассолом, подробно записал сон. Перечитал. Подумав, стал рисовать по памяти безлошадную повозку и «железного коня». Рисовал Леонард неплохо, творческий процесс увлек. Попутно он осмысливал увиденное. Итак: на этот раз снова удалось увидеть будущее – 1941 год. То, что он именно видит будущее, а не воображает его, поручику было уже ясно. Никакого воображения не хватит выдумать все детали окружающей реальности! Он помнил всё: одежду людей, странный пистолет стражника-милиционера, газету… Прикрыв на миг веки и сосредоточившись, удалось даже прочитать напечатанный без еров и ятей заголовок: «Выступление товарища И. В. Сталина на заседании Центрального Комитета ВКП (б)»

Разве такое вообразишь? Потрогал лопатку, встал, посмотрелся в зеркало через плечо: синяк! Вернулся к столу. И повозка, и железный конь получились очень похоже. Так, сие круглое, между рогами, несомненно, фонарь… Колеса явно каучуковые, ибо не гремели по булыжнику… И вонь от аппарата шла, как от сгоревшей нефти! Устройство паровой машины Леонард себе представлял хорошо, но оставалось совершенно неясным, как она скомпонована на раме. Да и трубы не было, а без трубы какая ж тяга в топке! Выругавшись от бессилия, он закурил.

Домовой под печкой пригорюнился: мало того, что на руках ночью пьяного принесли, так ещё и натощак курит человек! Нет, надо с этим бороться!

Леонард, оставив бесполезные попытки разобраться с техникой будущего, а также с геополитикой (война с Германией!), крикнул Даниле, чтобы подавал завтрак.

После завтрака была запланирована поездка к дяде. Усевшись в сани, одолженные у хозяйственного Михайлова, и нагруженные всякими мелкими предметами, которые Леонард намеревался оставить Орлову старшему для сбережения, поручик велел Даниле трогать. Денщик, одетый в тулуп поверх шинели и обутый в валяные сапоги, чмокнул губами, и лошадка – сытенький буланый мерин, не спеша повлекла их по утренней Москве. Поскрипывал снег под полозьями, пахло дымом из многочисленных труб. На замерзших Патриарших прудах, расчищенных от снега, несколько человек каталось на коньках. Дурачина Бобик увязался следом, и бежал за санями до самой Калужской заставы. Потом понял, что хозяева едут дальше, чем он сможет осилить своими короткими кривоватыми лапами, и отстал.

Погода была благоприятствующая, дорога укатанная. Мерин шел ровной рысью, не особенно и напрягаясь, ибо груз был лёгкий. На всякий случай под медвежьей шкурой у Леонарда содержались два заряженных пистолета и был он при сабле, а у Данилы под сиденьем лежал драгунский короткий карабин. Приходилось предпринимать сии меры предосторожности, ибо на дорогах, особенно лесных, пошаливали разбойнички. Однако, обошлось. Пообедав в сельском придорожном трактире (село называлось Алабино), продолжили путь, дав отдохнуть животному пару часиков. Да и сами придремнули, по обычаю.

Ночевать остановились в Наро-Фоминске. Трактир был довольно большой и относительно чистый. Объяснялось это его новизной:

– Только год, как отстроились, Ваше благородие, – пояснил хозяин, раздувая для постояльцев угли в здоровенном самоваре.

Леонард с Данилой с интересом огляделись: стены трактира были украшены великолепной живописью. Собор Василия Блаженного и Красная Площадь, панорама большой реки с церковкой на высоком берегу и плывущими в небе облаками, золотой фонтан «Самсон» в Петергофе с бриллиантово искрящимися струями и гуляющей рядом нарядной публикой.