Полная версия
Жемчужина, выпавшая из короны. Любовный исторический роман
– Ну его! Не понравилось нам обоим.
– С дитём-то, как решишь? – поинтересовался, улыбаясь, Леонард.
Вопрос был деликатный. Дети, рожденные от крепостных, обычно официально не признавались, и считались также крепостными.
– Признаю своим! – твердо заявил Александр, – Моё будет отчество и фамилия! Воспитаю, образование дам, и вообще…
– А жениться на Нениле будешь?
– Зачем? Нам и так хорошо! Она в доме хозяйка, ключница. Я с ней при всех радостях женатой жизни, а сам холостой! Чего же лучше? А жениться – это эпатаж! – рассудительно ответил помнящий о своем дворянстве и месте в обществе Михайлов.
Посидев ещё немного, товарищ ушел.
Вечером припожаловал нетрезвый капитан Петровский.
– Вы нас не ждали? А мы припёрлись! – громогласно объявил он с порога.
Крепко стиснув Леонарда в объятиях, предложил:
– Выпьем, Лёня? Душа горит!
– Выпьем, конечно. А что с душой?
– Ну, так ты же нас покидаешь, в отставку вышел! А я к тебе привязался!
Данила принес коньяк и закуски. Выпили молча.
– Представляешь, Лёня, я наследство получил! – похвастался Петровский, вытирая усы, – Двоюродная тетушка преставилась две недели назад. Сорок две тыщи капиталу и имение в Тамбовской губернии: семь тысяч душ! Только вчера от стряпчего письмо получил. Хочу отпуск взять, да съездить, посмотреть, что там и как.
– Г-м, а у меня на наследство видов никаких! Дядюшка женился недавно, и потомство уже намечается.
– Да ты што-о? В его-то годы? – сделал вид, что поразился Петровский (о свадьбе Орлова старшего знавший) и налил по второй, – За молодых!
Выпили за молодых. В голове слегка зашумело.
– Вася… Я тебе должен… – собравшись с духом начал Леонард немного погодя.
– О! Точно! – воодушевился капитан, – Давай на долг в картишки сыграем? Красное-черное?
– Я не могу… – растерялся поручик, но товарищ уже достал из кармана колоду.
– Глупости! Фортуна, знаешь… Выиграешь – и ничего не должен! Давай, твои красные!
Он тщательно стасовал колоду и протянул Леонарду.
Тот, поколебавшись, взял карту. Десятка червей!
– Ну-ка, теперь я! – сосредоточенно сдвинул брови капитан и потащил карту из середины.
Если выпадет черная масть, то все придется повторить сначала. Если красная – то он проиграл. Выпала бубновая дама.
– Везет тебе! – с завистью пристукнул по столу Петровский, – Ещё разок, на отмазку!
Снова Леонард вытянул красную карту – туза червей. Капитан – тройку червей.
– Вася, ей-Богу… – начал наш герой смущенно.
– Да, – согласился тот горестно, и выпил ещё коньяку, – Не прет мне сегодня!
Он достал из кармана толстенный бумажник и отсчитал пять тысяч пятисотенными.
– На третий раз не рискну, Лёня. Не мой сегодня день!
Бутылка скоро опустела и друзья расстались, ибо было уже поздно. Проводив Петровского, Леонард отправился в спальню: добрый коньяк расслабил тело и душу, сгладил острые углы бытия, навеял дремоту. Лекарство, однако!
Убирая со стола, Данила взял колоду, забытую гостем. Странно: карты в ней были, почему-то, только красных мастей…
Вечером полковник Иловайский отправился в ресторацию. Ему было одиноко и скучно кушать дома. Жена ещё на Рождество уехала в имение со старшей дочерью и зятем. Дочь Катерина ожидала первенца и не хотела рожать нигде, кроме родной деревни Передолье, где жила повивальная бабка, принимавшая и её, и сестру Полину, и брата Аркашу. Жена и дочь регулярно писали Михаилу Витальевичу письма, заверяя его в полном своем благополучии, но он все равно немножко волновался. И скучал.
В зале он, к своей радости и удивлению, увидел старинного своего друга – графа Резанова, сидевшего за столиком с монументального вида купцом. Несколько лет назад его назначили служить в Иркутск начальником гарнизона. Деликатно сплавили из столицы как бы в ссылку за дуэль с неким августейшим лицом. Никто в той дуэли не пострадал, но, тем не менее, пришлось уехать. Писал друг Сережа редко, только на Рождество, Пасху, ну, и день ангела.
Улыбаясь, Иловайский подошел к столику:
– Позволите присесть, господа?
– Ба! Кого мы лицезреем! Мишель! – вскричал Резанов, вскакивая и тиская полковника в объятиях, – Садись, садись! Познакомьтесь, Михаил Матвеич: полковник Иловайский, Михаил Витальевич.
Пожав руку купцу, Иловайский занял место за столом.
– Какими судьбами к нам, в первопрестольную? – осведомился он.
– Проездом, из Санкт-Петербурга. Хлопотал о переводе обратно в полк, но… – Резанов скорчил рожу, – Говорят, рановато! Придется ещё пару годиков в Иркутске посидеть! А заодно с господином Булдаковым, – кивок на купца, – о делах поговорить.
Он налил, не спрашивая, водки всем троим. Метрдотель, узнавший высокое начальство, уже почтительно ожидал заказа с тремя лакеями.
– Любезный! – повернулся к нему Резанов, – Распорядись там… – он изящно покрутил в воздухе ладонями.
– Понимаем-с! – согнулся в поклоне мэтр, и через минуту стол был уставлен всякими вкусняшками и батареей бутылок.
– Да зачем столько-то! – смутился Иловайский, – Я только покушать зашел!
– Вот и кушай, что хочешь! – ободрил его граф и выпил, не дожидаясь тоста.
Булдаков извинился и вышел в ватерклозет.
– Что за дела у тебя с сим купчиной? – спросил полковник, прожевывая ломтик буженины с хреном.
– Да, понимаешь, покойный брат Николаша долю имел в Российско-Американской Компании, а я унаследовал. Вот Булдаков – он один из совладельцев, самого Шелехова зять, и хочет эту самую долю у меня выкупить. Уговаривает, обхаживает, как красну девицу! – Резанов хохотнул.
– А ты?
– А я пока ломаюсь, как пряник копеечный! Единовременно деньги-то выйдут небольшие, а каждый год с прибылей капает неплохо. И ещё больше прибыли будут, лет через несколько. Сам Государь заинтересован!
Иловайский пожал плечами.
– Для меня это все китайская грамота: паи, прибыли, проценты всякие…
– Э-э, не скажи, Мишель! На одно жалованье да доходы с имения нынче жить скучно: жизнь-то, дорожает! А предпринимательство денежки приносит немалые. За этим будущее – капитализм называется!
Вернулся Булдаков и принялся за поросенка с кашей.
– Расскажите, тезка, как у вас в Аляске дела обстоят? Индейцы не досаждают? – поинтересовался полковник.
И Булдаков, уже подогретый водочкой, стал рассказывать. О недавней постройке городка Ново-Архангельска и Форта Росс, о промысле морского зверя, о золотых россыпях где-то на реке Клондайк, о которых, правда, знали только индейцы, приносившие иногда фунт-другой золотого песка и самородков. Рассказывал он и о торговле с Китаем и Северо-Американскими Соединенными Штатами, о пограничных спорах с гишпанцами в Калифорнии. Язык у купца был подвешен прекрасно, и вечер затянулся.
– Делов, прожектов – не счесть! Ежели всё правильно организовать, деньги рекою потекут! – гудел он в бороду, – А людей толковых не хватает! По строительству, по фортификации особенно. Оно, конечно: не каждый в такую даль поедет, хотя бы и за большие деньги! Тратить-то их особо негде!
В глубине уже слегка замутненного сознания начальника Внутренней Стражи зашевелилась мысль.
– Кажется, я могу помочь Вашей нужде, компании, то-есть. Куда для разговора человека прислать? Инженер, артиллерист-фортификатор.
– Благодетель! – экспансивно воскликнул Булдаков, роняя тарелку на пол, – Век за Вас Бога молить буду! Образованный инженер вот так нужон! – он чиркнул ребром ладони по горлу, – А пришлите его ко мне в гостиницу «Европейская», я там остановился в семнадцатом нумере. Как его фамилия-то? Звать-величать?
– Орлов, Леонард Федорович, – коротко ответил Иловайский.
Посидев ещё немного, купец, извинившись – мол, рано вставать утром, дела! – покинул компанию.
– Нет, ты слышал, Мишель? Промысел морского зверя, торговля… Чтобы я такую дойную корову продал? – ухмыльнулся Резанов, – Ни за что!
Михаил Витальевич хохотнул. Потом разговор зашел о семье, о детях. Резанов рассказал о сыне Алексее, проходившем обучение в Морском Корпусе.
– Пишет мне: мол, жениться хочу! Это за два-то года до окончания! Всю карьеру погубить, ведь, по уставу, гардемарин должон быть холостой и жить в казарме. Я ему пишу: отчислят тебя, дурака! А он: и пусть! У меня любовь! Ву компренэ?
– У меня с Аркашей тоже была такая история, – кивнул Иловайский, – Так я ему написал: сынок, чтобы спать с девицею, не обязательно на ней жениться! А ежели она не даёт, значит, ты плохо просишь! Не бывает девиц, которые не дают, бывает мало шампанского! Представляешь, подействовало!
Резанов восхищенно заржал, и, отсмеявшись, спросил:
– Не возражаешь, ежели я тебя в письме Алёшке процитирую? Очень уж крепко сказано: не в бровь, а в глаз!
– Валяй! – махнул рукой полковник.
Разошлись друзья-циники только за полночь.
А поручику в отставке Орлову снилась война. С огромного, дымящего черным дымом из труб, корабля на пляж уже знакомого острова взвод за взводом высаживались солдаты, держа над головой ружья с примкнутыми багинетами. Флаг на корабле был незнакомый: красный круг на белом фоне. Офицеры, командующие десантом, стояли с саблями, нет, мечами необычной формы наголо, и яркое солнце дробилось на полированной стали. Ещё один корабль, поменьше, стоял поодаль, наведя жерла пушек прямо на Орлова. Прикрывал своих. Лес на много саженей был искорежен, там и сям виднелись поваленные пальмы, огромные ямы. Тухло воняло порохом и ещё какой-то химией, незнакомой поручику.
«Был артобстрел!» – понял он, – «Но, однако, какой же мощности пушки должны быть, чтобы так все разнести?»
Справа и слева от него цепью лежали солдаты в зелено-бурых мундирах и картузах. Странного вида устройство на колесиках и с толстым дулом, похожее отдаленно на пушечку, стояло в обложенном мешками с песком небольшом редуте. Только калибр, насколько мог разглядеть Леонард, был не пушечный, а смехотворно малый: менее ружейного. Так, на глаз – линии три. Впрочем, ружья солдат были того же калибра. Саженях в пятидесяти вправо виднелся ещё один, такой же загадочный агрегат. Сзади петляла через лес дорога, по которой, переваливаясь на ухабах, удалялось в сторону видневшегося в версте города несколько телег с ранеными. Ещё несколько раненых не оставили позицию, их перевязывали две сестры милосердия в белых косынках с красным крестом. Офицер в картузе с кокардой и портупее, на которой висела сабля и пистолет в кобуре, скомандовал:
– Без приказа не стрелять! Пулеметы начинают по моей команде, остальные ведут беглый огонь!
Десант, тем временем, построился на пляже в колонну. Вражеский офицер отдал неслышимую на расстоянии команду, и отряд, силою батальона в четыре, двинулся к просвету в деревьях, где было начало дороги.
– Ну, ребята… За Веру, Царя и Отечество! – сняв картуз, перекрестился офицер, и взмахнув саблей, скомандовал:
– Огонь!
Словно палкой провели по забору – звук, совершенно странный и непонятый поручику, сопровождался фонтанчиками песка на пляже аккурат перед колонной наступающих, до которых было саженей сто. Скорость стрельбы была фантастическая!
«Сие, значит, и есть пулемет!» – смекнул Леонард, вытягивая шею, чтобы рассмотреть действие грозной машины получше.
Солдаты принялись палить из ружей, да не залпами, а вразнобой, как Бог на душу положит. Поручик подивился такой тактике.
– Прапорщик! Выше прицел, растудыть твою едрить! – отчаянно крикнул офицер, но десант, проворно рассыпавшись цепями, уже резво бежал к лесу с криком «Банзай!»
Многие падали от ружейного огня, другие сами, приостановившись, стреляли на ходу. Орлов обнаружил, что в руке у него сабля.
Когда изрядно поредевший противник был уже саженях в десяти, офицер скомандовал:
– Вперед, в атаку! Покажем им русский штык!
И все бросились вперед под крики «Ура!»
Леонард побежал, держа саблю наперевес. Вот низенький солдат во вражеской форме, с раскосыми азиатскими глазами, попытался пырнуть его багинетом, длинным и кинжалоподобным. Леонард увернулся и махнул саблей, ранив солдата в бедро. Не останавливаясь, побежал дальше. Зарубил ещё одного. О, вот и вражеский офицер! Выписывает клинком восьмерки! Лицо с жесткой щетиной усов грозное, глаза-щелочки внимательно ловят каждое движение Орлова. Выпад! Ушел, уклонился… Разящая молния справа и сверху! Леонард упал, чувствуя, что умирает. С моря донесся пушечный грохот, потом ещё, и ещё. Повернув голову, поручик увидел, как загорелся корабль, тот, что поменьше, а из-за мыса выдвигается огромный, больше двух вражеских вместе взятых, пароход о четырех трубах. И флаг на нем русского флота, андреевский! Снова рявкнули его пушки, загудел воздух, оглушили разрывы. Из леса вынеслись казаки, окружая врагов и рубя их в капусту. Лежащий рядом пожилой солдат с распоротым животом, из которого вываливался сизый ком кишок, криво улыбнулся Орлову щербатым ртом:
– Наша берет, Ваше благородие! Всыпали, японцам-то!
Чьи-то руки схватили Леонарда за плечи и повернули на бок.
– А Вы, барин, рыгайте, рыгайте в тазик! Ишь, мало не захлебнулись!
Сон кончился. Он снова был в своей спальне, болело плечо и тошнило. Данила подсовывал таз.
Проблевавшись и попив водички, Леонард ощупал плечо, куда его рубанул японский офицер. Плечо сильно болело, но, поерзав, и найдя удобное положение, удалось обмануть боль и уснуть.
И сон вернулся!
На этот раз Леонард оказался в госпитальной палате. Плечо и грудь были стянуты повязками. Проведя рукой по подбородку, обнаружил по меньшей мере трехдневную щетину. Однако! Огляделся: в палате было человек двадцать, из них ходячих пятеро. Две молоденькие сестры милосердия что-то делали с лежащим в углу человеком, не то поили чем-то, не то ставили клизму – не разглядеть. Тот кряхтел и ругался вполголоса. Сосед слева, весь в бинтах и с каучуковой трубкой, вставленной в живот, встретив взгляд Орлова, попросил:
– Не будете ли так добры, Леонард Федорович, прикурить мне папиросу? – и показал глазами на тумбочку, где лежал портсигар.
Приглядевшись, Леонард с содроганием понял, что у этого человека нет обеих рук! Дотянувшись левой, здоровой рукой до портсигара и спичек, он прикурил папиросу с длинным картонным мундштуком и вставил в рот соседу.
– Себе возьмите! – предложил тот уголком рта. Губы были синие, лицо бледное и заострившееся, в мелких капельках пота.
– Мерси! – поблагодарил наш герой и закурил.
От крепкого табаку приятно закружилась голова. Безрукий же, сделав несколько жадных затяжек, ловко выплюнул окурок в жестяную банку и позвал:
– Сестричка! Татьяна Романовна! Укольчик бы!
Одна из сестер милосердия подошла к нему, вздохнула, и сказала жалобно:
– Это же третий за день шприц морфия будет, Дмитрий Аркадьевич! У Вас уже зависимость! Доктор будет ругаться!
– Плевать! – отозвался безрукий, – Делайте, княжна! Все равно подохну к утру, так хоть в хорошем настроении!
Сестра вышла и вскоре вернулась с накрытым салфеткой лотком. Ловко повернула офицера на бок и вонзила иглу в заголенную ягодицу. Нажала на поршень. Раненый на глазах обмяк и порозовел. Девушка сморгнула слезу.
«Сильное лекарство!» – уважительно подумал Леонард, но поёжился, представивши иглу в собственной жо… пардон, корме.
В палату приковылял на костылях один из ходячих, совсем молоденький, лет восемнадцати. На правой кисти у него синела наколка – якорь, обвитый лентой с девизом.
– Господа офицеры! – провозгласил он громко, и все обернулись к нему, – Свежая газета! Про нас пишут!
– Читайте, Николя, читайте! – раздался нетерпеливый хор голосов.
Развернув газетный лист, тот пробежал его глазами:
– Вот! «Получено от нашаго собственнаго корреспондента по беспроволочному телеграфу: …Совместными усилиями броненоснаго линейнаго корабля тихоокеанской эскадры „Великий Князь Сергей“ и Н-скаго пехотнаго полка с двумя сотнями донских казаков успешно отражена попытка японской императорской армии высадить десант на Атувае с целью захвата Ново-Мурманска! После кровопролитнаго боя враг был окружен и почти полностью истреблен! Оставшиеся в живых самураи, видя своё положение проигранным, вспороли собственные животы, совершив так называемый „хара-кири“. Пленных нет! Уничтожено до четырех батальонов пехоты, а также крейсер „Итииро“ и транспорт „Мицуи“! Благодаря заступничеству Пресвятыя Богородицы Земля Русская очищена от азиатских орд! Молись, народ православный, за героев, заслонивших грудью..»
Справа от Орлова раздался стон, переходящий в вой. Чтение прервалось, сестры милосердия устремились к койке, на которой в судорогах бился черноусый офицер. Кто-то крикнул:
– Врача! Скорее! У князя припадок!
Через минуту в палату быстрым шагом вошел доктор в белом глухом халате, к изумлению Леонарда в точности похожий на Илью Игоревича, только моложе. Глянув на бившегося в падучей, он рявкнул:
– Хлорал-гидрат Шахназарову, живо!
«Контузия… Посттравматическая эпилепсия…» – уловил поручик обрывки разговора сестер милосердия.
Через несколько минут контуженный уснул. В палате воцарилась тишина.
Безрукий сосед слева спросил громким шопотом:
– Николя! От какого числа сия газета?
– От 2 февраля сего 1904 года! – ответил тот, подойдя поближе, тоже шопотом, – Тут ещё пишут про крейсер Варяг… Сейчас, сейчас найду… Вот! «В бухте Чемульпо…»
Но сон оборвался на полуслове.
Некоторое время Леонард лежал не шевелясь, пытаясь осмыслить виденное. Бог ты мой! Война с Японией! Через девяносто лет!? Возможно ли? Он на карте видел: Япония – ма-ахонькая, пальцем накрыть можно! А Россия-то – больша-ая!
Как был, в ночной рубашке сел к столу в кабинете и яростно заскрипел пером, записывая все в подробностях. Нет, надо же! Атувай, о котором он и слыхом не слыхал – Русская Земля, сиречь, часть Российской Империи!
Закончив писать, вернулся в спальню, оголил торс и погляделся в зеркало. Наискось от правого плеча на грудь тянулся сабельный шрам вершков в семь длиною с точками от снятых швов! Но плечо не болело…
После завтрака отправился к доктору. Илья Игоревич выслушал жалобу на неизвестно откуда появившийся шрам серьёзно. Осмотрел внимательно, покачал головой.
– Сами-то, как думаете, откуда? – спросил он Леонарда.
– Сон я опять видел, доктор! Про войну, – несколько смущенно поведал тот, – Шрам наутро появился, с вечера не было!.
– Г-м, я же Вам микстуру прописал! Неужто, не подействовала?
– Действовала, пока принимал. Только, скажем так, побочный эффект был неприятный, я и бросил.
– Это, какой же? – поднял брови эскулап.
Леонард покраснел:
– Э-э… Детородный орган… не функционировал…
– А-а! Понятно. Да, сие возможно… Но, Вы же не женаты, зачем Вам? – поправив пенснэ, врач строго посмотрел на пациента, – Неужели во внебрачные интимные отношения вступали?!
В глазах доктора было удивление, смешанное с неодобрением. Такой, значит, коктейль.
Пациент опустил голову. Было очень стыдно.
– Ладно, сей грех на Вашей совести. Я подумаю, что выписать, дабы…
– Илья Игоревич! – перебил его Леонард нетерпеливо, – Не надо лекарств! Вы мне помогите разобраться со шрамом! Вот, пожалуйста, запись последнего сна!
Врач взял листы и, шевеля губами, стал разбирать прыгающий почерк.
– Феноменально! – воскликнул он, дочитав, – В Ваших сновидениях Вы живете в выдуманном мире, как я уже говорил. Война с Японией через девяносто лет, конечно, нонзенс, равно как и бессмысленные слова и выражения: хлорал-гидрат, пулемет, броненосец. А уж введение лекарства через иглу в ягодицу! – он хихикнул, – Сие непременно привело бы к воспалению, флегмоне, сиречь, здоровенному гнойнику, как любое инородное тело! Но, тем не менее, – он снова посерьезнел, – Вы во сне убеждены в реальности происходящего, и в этом все дело. Слышали о таком явлении: стигмы?
– Н-нет-с… – обескураженно признался Леонард.
– Иногда, у фанатиков веры, под влиянием образа Христа, возникают на ладонях и стопах, а иногда и на челе кровавые раны – подобие ран Спасителя. Потом проходят, заживают бесследно. Иногда открываются вновь. Сие и есть стигмы! В Вашем, Леонард Федорович, случае, в результате полной уверенности в том, что Вас рубанули саблею…
– Мечом! – поправил Леонард.
– Ну, мечом, неважно… Сформировалась стигма, выглядящая, как заживший рубец. Вам же в госпитале обработку раны сделали, зашили, как полагается, верно?
– Верно… Но, что же делать, доктор? А ежели меня во сне… э-э… прострелят насквозь? Могут до смерти?
– Могут! – твердо ответил светоч медицинской науки, – Но Вы этого избегайте! Ну, ведите себя поосторожнее, на рожон не лезьте. Ву компренэ?
Леонард вспомнил, как он сражался на пляже врукопашную, и содрогнулся.
– Гран мерси за совет, Илья Игоревич! – он встал, чтобы попрощаться.
– Пожалуйста, пожалуйста! – покивал врач, – Интереснейший для науки случай, однако! Вы, батенька, продолжайте сны записывать, буде снова увидите. Не возражаете, ежели я себе копию Ваших записок сделаю? Соберу побольше материалу, статью напишу!
– Не возражаю, – пожал плечами поручик в отставке.
– Вот и отличненько! Сегодня же вечером верну!
Дома нашего героя ждало письмо от полковника Иловайского. Он сообщал, что прошение Леонарда об отставке удовлетворено, и рекомендовал встретиться с купцом первой гильдии Булдаковым в гостинице «Европейская», имеющего к поручику деловое предложение. Прилагалась также визитная карточка упомянутого купца, на которой было нацарапано приглашение посетить его в любое удобное время.
Покрутив карточку в руках, Леонард хмыкнул:
– Деловое предложение! Что ж, сходим, хуже не будет…
В гостиницу «Европейская» решил отправиться ближе к вечеру, справедливо рассудив, что купец, закончив дневные дела, будет уже у себя. В гостинице Леонард прежде ни разу не был, и потому замешкался. Проводить его в семнадцатый нумер к господину Булдакову, портье позвал коридорного.
– Сюды пожалуйте, Ваше благородие! – показал пальцем малый, и затопал чуть впереди, – Осмелюсь спросить: Вы к господину купцу по своему делу или по ихнему?
– По обоюдному, – ответил Орлов рассеянно, – А что, есть разница?
– А как же-с! Давеча приходил к ним один господин насчет пожертвований на настройку колокольного звона, так они их с лестницы спустили! И ругалися при сем по матерному, фармазоном обозвали!
Насчет колоколов Леонард не понял, но переспрашивать не стал, ибо уже пришли. Дав коридорному гривенник за услугу, решительно постучался в высокую дверь. Створка вскоре отворилась. На пороге стоял бородатый и косматый человек в расстегнутом сюртуке и развязанном галстухе. Ростом он был на голову выше поручика.
– Ну? – вежливо спросил человек.
– Поручик от артиллерии… в отставке… Орлов, к господину Булдакову, – несколько запнувшись, отрекомендовался Леонард.
– А! Леонард Федорович! Ждем с нетерпением! Проходите в нумер! – засиял улыбкой косматый бородач. Или бородатый космач, г-м!
Приглашаемый вошел. Хозяин крикнул в коридор, чтобы принесли самовар и повернулся к гостю:
– Булдаков, стало быть, это я и есть! Михаил Матвеич!
Они обменялись рукопожатием. Рука у Булдакова была крепкая и широкая, как лопата.
– Располагайтесь, пожалуйста, Леонард Федорович! Сейчас чайку принесут, сядем рядком, да поговорим ладком!
Через минуту уже знакомый коридорный втащил самовар и всё, что положено к чаю. Подав Орлову красивую чашку, Булдаков, покосившись, налил и себе, но, почему-то, в деревянную расписную пиалу, явно китайскую.
– Привычка-с! – пояснил он, – Ни пальцы, ни губу не обожгёшь. Рому не желаете?
Выпили по рюмке рому. За Государя. Леонард взял с подноса свежий бублик.
– Так, что за деловое предложение, Михаил Матвеич?
Купец не спешил с ответом, налил по второй:
– За удачу!
Выпили за удачу.
– Я, однако, хочу Вам службу предложить, Леонард Федорович, – задушевно начал сибиряк, крутя пальцами, – По Вашей специальности: фортификации и прочим инженерным материям. Сам я из Иркутска, но все почти дела веду на Аляске. Про Российско-Американскую компанию слыхали? Так я один из совладельцев. Забот полон рот, работы не в проворот! Сейчас Форт-Росс строим-расширяем, да и Ново-Архангельск в укреплениях нуждается. Причал, пристань позарез нужно. Как без инженера?
– Просите, Форт… Росс? – переспросил Леонард.
– Ай не слыхали? – удивился Булдаков, – Хотя, конечно… Далеконько Калифорния от первопрестольной! Сие – поселение наше. Его в 1812 годе лейтенант Иван Кусков основал. Территорию у местных индейцев племени Кашайя-помо купил за три одеяла, три пары штанов, два топора, три мотыги и несколько ниток бус, – он захохотал.
– Недорого! – согласился собеседник, отхлебывая чай.
– Именно, именно! А место очень першпективное: и пушнину индейцы тащат на продажу, и камни самоцветные, и… – тут купец понизил голос, – и золотишко! Да и в рассуждении торговли с Северо-Американскими Соединенными Штатами удобно, и с Калифорнией гишпанской, и с Китаем. Стратегическое место! А земля – палка воткнутая растет! Там сейчас такие огороды развели, что любо-дорого! Всю Аляску овощами снабжают.