Для кого встаёт солнце. Доблестным предкам посвящается

– Не верю я в ваш успех! – сразу заявил Олег, выслушав ханов, при поддержке которых он занял Черниговский престол. – И речь не только о Владимире! Не даст ему Святополк мира с половцами! Слишком много интересов за этим миром стоит!

– Чьи интересы?! – пренебрежительно отмахивались ханы. – И что слабый Святополк Владимиру? Сколь раз был он нами бит, и не он один!

– Не настолько слаб Святополк, есть кому его поддержать сегодня! – не соглашался с ними черниговский князь. – Что до Владимира, так от него твёрдого слова не ждите. Ласков сей князь в обхождении, да жёсток на деле! Хотя бы сына своего оставь, Итлар! Своего Святослава Владимир, пожалуй, в заложники отдаст – вы же, оставаясь рядом, итак будете в его власти!

Половцы согласились и вот теперь, после их убийства в Переяславле, здесь, в Чернигове, он вынужден, следуя чести, спасать сына одного из них!

Ожидающий подле Леонтий прочёл в глазах князя сомнение и приблизился.

– Не сомневайся, князь! – сказал он. – Горожане тебя поддержат. До последнего будут биться, но тебя не оставят!

– Меня не оставят… – в раздумье повторил Олег. – Но будут ли сражаться за мальчика чужой крови и веры?

– Здесь кровь не в счёт! – решительно заявил священник.– А что до Веры, так я с ним уж не один день беседы о Боге веду. Мальчик жив умом и добр сердцем, путь к Христу перед ним открыт, и он готов принять Веру, ждёт лишь твоего слова, ведь ты теперь ему вместо отца! Окрестим, и народу легче на смерть за единоверца идти, и сам мальчик под защитой Бога будет. Я уже и имя ему христианское нашёл – Георгий!

С крещением не стали затягивать. На следующий день после короткого весеннего дождика из-за туч выглянуло ласковое солнце.

– Видишь, – обратился к новообращённому Георгию князь Олег, – сама природа тебе благоволит! У нас поверье: дождь к счастливому пути, а ты сейчас новую жизнь начинаешь, в самом начале дороги!

Неожиданно из-за забора ближнего дома показался всадник. Его взмыленный конь мчал седока, тяжело дыша. Дружинник натянул поводья перед церковной оградой и оставшиеся метры преодолел бегом.

– Князь! – громко объявил он. – Воевода передать велел, что Святополк с Владимиром сняли осаду! Все ушли, ни единого воина не оставили! Наши их ратника перехватить успели, так тот сказывает, что поспешают князья в родные вотчины вернуться, ибо в наказание за предательство наскочили на них возвратившиеся от ромеев половцы. Баксай сейчас разъезды за город выслал, хочет вызнать, не уловка ли какая от князей, но пока похоже на правду!

Дружинник замолчал, и тишину вспороли ликующие возгласы толпы.

Глава 4

Весенние грёзы

Вступивший в свои права цветень зелёным бархатом украсил вырьевскую землю. Озорная Вырь, обретя долгожданную свободу, шумно несла свои воды вдаль, повсюду раздавался переливчатый свист птах, и душа Миланы, подобно лесным обитателям, готова была петь. Утром, прослышав от прислуги, что князь созывает бояр на Совет, она подошла к мужу и, взглянув на него как можно ласковее, проворковала:

– Так скучно стало в тереме, милый! Вокруг весна, а мы сидим на месте, словно скобарь в своей мастерской! Поедем за город, прогуляемся в поле!

Как и предвидела княгиня, Милослав отказал, и она сморщила лобик, капризничая.

– Ты, верно, разлюбил меня! – воскликнула Милана. – Я давно заметила, что ты всё чаще отказываешь в моих просьбах!

– Голубка моя! – оправдывался князь. – Ты несправедлива! Ведь не могу же я отменить Совет из-за какой-то прогулки!

– Верно сказал, голубка! – вздохнула жена. – Сижу здесь, словно птица в клети, не то что в поле, и в город не выйти запросто!

– Да ведь ты не крестьянка какая, всё ж княгиня! – ласково произнёс князь и, не желая более тратить время, предложил: – Проедься на рынок, там сегодня купцы товар из Киева подвезли, может, присмотришь что! Возьми только в гриднице дружинника в охрану, какой первый подвернётся!

Князь ушёл, а Милана, едва улыбаясь своим мыслям, поспешила вернуться в гридницу, в которую успела заглянуть накануне разговора. Белояр ещё находился там. Скучая, он продолжал править о точило нож, не зная, чем ещё занять время.

– Пойдём! – позвала княгиня. – Князь велел тебе сопровождать меня в город!

Белояр бросил взгляд на сидящего рядом десятника и поспешил вслед за княгиней, радуясь, что нашлось дело до конца смены. Не прошло и часа, как Милана в традиционном сопровождении одной из боярынь, в обществе Белояра оказалась за пределами города. Её вовсе не интересовали столичные товары. Всё самое лучшее уже было представлено ей купцами, и рыночную площадь они миновали, не задерживаясь. Теперь их лошади скакали той же дорогой, на которой так примечательно завершилась зимняя охота. Ярило уже вошёл в полную силу, и с небосклона наполнял благоуханием и светом изукрашенную сочными красками землю. Ехали молча, пока в самой чаще Милана не перевела разгорячённую лошадь на шаг. Её тут же поспешила догнать боярыня.

– Пора возвращаться, княгиня! Что нам в этом лесу?!. – только и успела произнести она, но княгиня не собиралась её выслушивать.

– Не навязывай мне свою волю, Снежана! – прервала Милана свою спутницу окриком. – И будь позади, не успели одолеть и двух вёрст, а ты уж умудрилась мне опостылеть!

Боярыня нисколько не удивилась взрыву эмоций своей госпожи и послушно придержала коня. Она отстала сажень на десять и молча озиралась по сторонам, всем своим видом выражая неодобрение столь дальней прогулкой. Но княгиня недолго пребывала в одиночестве. Вскоре она обернулась и поманила рукой дружинника. Белояр поравнялся с ней, но женщина не спешила начинать разговор. Некоторое время она ехала с отстранённым видом, разглядывая кроны деревьев, и наконец заговорила:

– Никак не припомню, давно ты в дружине?

– Уж десять лет, – ответствовал Белояр.

– А раньше?

– Раньше в других дружинах был.

– Интересно! – усмехнулась Милана, не скрывая лёгкого разочарования. – Неужто кого из князей бросил?

Белояр явственно услышал прозвучавшие из уст княгини нотки пренебрежения и понял, чем они были вызваны. Конечно, любой дружинник обладал личной свободой и мог уйти из дружины помимо воли князя, если в это время не шли боевые действия или отсутствовала угроза таковых. Но подобные случаи в русских княжествах случались крайне редко и почитались дурными поступками, вызывающими сомнения в верности. Неверные воины не нужны были никому и никогда, поэтому перебежчиков на Руси не жаловали. Обида кровью прилила к вискам, и Белояр, вспыхнув, поспешил оправдаться:

– Не бросил, убил! – произнёс он, стараясь подавить вспыхнувший гнев.

Разочарование княгини уступило место удивлению и любопытству.

– Убил?! – воскликнула Милана. – Князя?! Какого княжества?

– Тебе он не ведом, княгиня. И никому на Руси тоже.

Но видя, что Милана жаждет подробностей, дружинник собрался с мыслями и продолжил:

– Я ведь совсем из другой Руси, варяжской! Там, за самой псковской землёй, на полдень от Варяжского моря, простираются наши владения с древних времён. Поляки, саксы с франками и другие соседние народы зовут нас по-разному: полабы, ободриты, варги… Мы же – союзы бодричей, лютичей, кашубов… Много храбрых и сильных народов, входящих в наши военные союзы, не возьмусь докучать твоим ушам, перечисляя их.

– Отчего же, мне всё интересно! – поспешила заверить Милана, и воин увидел в её глазах совсем другое выражение.

– Как бы ни звали нас соседи и недруги, все мы – вары или варны, или, как звались когда-то наши прадеды, венды или венеты. Ныне саксы, по имени предков наших, союз лютичей на свой манер вельтами или велетами кличут. Ещё по названиям рек, у которых проживаем, называть принялись, да только по крови мы все едины – всё те же варны да ререги, что по-вашему – рюрики, то есть соколы.

– Знаю, имя варяги – от варнов, коих саксы неверно зовут варгами! – бросила княгиня.

– Верно! – подтвердил воин. – Давно закрепилось за нами то название, но ведь не в нём одном дело, а в смысле, что вкладывают, произнося его!

Говоря последнюю фразу, Белояр вдруг поймал себя на мысли, что слишком уж рассловоохотился при княгине, и замолчал.

– Продолжай! – вынудила прервать молчание Милана, одарив чарующей улыбкой.

– Что продолжать? – замялся он. – Ты об убитом мною князе спрашивала. Так вот там он такой властью, как здесь, не владеет. Никаких вотчин и особых привилегий, в мирной жизни они мало чем от остальных сородичей отличны. Скажу больше – часто князьями называются даже те, кому под своё начало дружину для набега собрать удалось.

– Как половцы?

– Почти. Половцы всё ж таки своей ордой во главе ханов наскакивают, а варяги на время похода кого угодно набирают!

– И на кого походы? – продолжала засыпать вопросами Милана.

– По-разному. Деды наши тех жаловали, кому рядом жить не посчастливилось: и саксов с франками, и англов с норманами, всех перечислять долго. Всё больше морем ходили на ладьях. В наше время уже нет той силы: народы славянские во вражде, земли варгов, что ближе всех к врагу, с трудом отбиваются от германцев, от вендов одно название осталось, а лютичи от смертельных раздоров к Пскову бегут.

В словах Белояра прорвалась горечь, и он поймал себя на мысли, что совсем не о том ведёт разговор с женщиной. Зачем этой разодетой княгине слышать рассуждения мужчины о войнах, предательстве и злосчастиях народов, о которых она толком и не ведает! Но плохо знал женщин суровый воин. Милана, как и все представительницы княжеских семей, сама принадлежала к русскому роду и, вполне естественно, достаточно знала о Родине своих знатных предков, хотя и не столь много, как выходец оттуда. Ей действительно интересно было всё, что касалось малой, так называемой варяжской Руси, но больше того по сердцу был сам голос дружинника, что сейчас растекался мёдом по её трепещущей душе.

– Что, так всё плохо? – округлила она синие озёра выразительных глаз.

– Зачем же плохо?! – ухмыльнулся дружинник. – Есть в море остров, его по-всякому гости зовут: кто Рюгеном, кто Руяном, но для нас, варягов, он Русь. В нём Аркона – самый главный город и величайший храм. Народ со всего побережья морского стремится побывать в нём, цвет жречества служит родовым Богам, а золота и драгоценных камней в том храме столько, что своим блеском затмевают они и листву, и траву, и камень. Много жителей на острове, и все они есть народ русы – самый известный и сильный среди всей варяжской земли. Много богатств в полуденной от моря земле – леса переполнены дичью, озёра кишат рыбой, и сама земля щедро дарит урожаем. Купцы италийские, франкские и прочие, приходя к тамошним славянам, дивятся тому богатству и спешат выменивать свой товар на пушнину и злато, но нет предела дарам той земли! Больше всего богатств скопилось на острове – ведь нет воинственнее народа, чьи дружины бороздят просторы морей! Вот и я, как и товарищи мои, жил походами. Однажды в очередной раз собрались мы навестить данов – островных норманнов, что осели к западу от нас. Как водится, выбрали на время набега князя, набрали ладей и пустились в путь! Даны, хоть и пребывали настороже, но нам заслон дать не смогли, перебили мы тех, кто навстречу вышел. Досталось нам несколько селений, набрали мы злата-серебра разного да полона, и в обратный путь. Причалили к родному берегу, и добычу делить. Смотрю – а князю-то нашему разложенные на песке богатства разум помутили. Забыл он о мере, себе да ближним своим доли крупные, а прочим – что останется от того! Ну я и напомнил ему, что есть правила. Он вспылил, обидное слово высказал, я за меч, он тоже… За мной обделённые, за князем одарённые сверх меры да те, кто расположения его ищет! Одни кричат, что доля по заслугам каждого, мол, князю всегда больше положено, да и другие мечи крови попили неравно, но те, что со мной, не согласны. И как согласиться, когда иной обделённый в бою сталь обагрил, а ближние князя всё больше при грабежах! Закончилось поединком. Дружина порешила, что кто жив останется, за тем и правда.

– И что потом? – поспешила с вопросом Милана.

– Как видишь, правда за мной! – едва улыбнулся Белояр. – Поделили честно, но родичи князя и те из воинов, из чьих рук я княжеские милости вырвал, мне смерть его не забыли. Известили меня добрые люди, что готовятся они кончину мою приблизить, причём не раз упреждали. Знал я, что уж и разные волхвы против меня склонены, и если не от меча, так от какой напраслины на костре суждено сгинуть. Поразмыслил я, да и подался на Большую Русь, к вам.

Дружинник замолчал и продолжать разговор не спешил. Княгиня ехала, задумавшись о своём, и в полной тишине они вскоре приблизились к тому месту, в котором зимой была устроена разбойничья засада. Княгиня остановила лошадь и бросила взгляд на спутника. Ей вдруг расхотелось продолжать путь. Так и казалось, что вот там, на полянке за поворотом, за густыми ветвями распустившего листву дуба, до сих пор лежат тела крестьян и туша добитого воеводиного коня. Весенний ветер потревожил деревья, и они зашелестели листвой. Женщина помрачнела лицом, и Белояр, поняв её состояние, повернул коня.

– Возвращаемся. – сказал он. – Ещё обратный путь предстоит. В тереме хватятся, а тебя нет!

Княгиня не стала спорить. К вящей радости следовавшей поодаль боярыни, она послушно потянула рукой повод. Выехали из чащи, и солнце снова осыпало дорогу снопом лучей. Исчезли мимолётные страхи, и в душе снова поселилась безмятежность. Милана поманила к себе прощённую уже Снежану и теперь болтала с ней, наслаждаясь всеми прелестями весеннего дня. Уже приближаясь к городу, она вдруг вспомнила о сопровождавшем их дружиннике:

– Подъедь ближе, Белояр! – крикнула она, обернувшись.

Тот подъехал, польщённый тем, что княгиня среди сотен других воинов помнит его имя.

– Правду говорят, что тебе воевода жизнью обязан?

– Правду! – подтвердил дружинник.

– Где же тот злодей, которого ты в поединке одолел, ведь он твой теперь?

– У тёщи моей, в селе, в работниках. Чай, зажили раны, теперь крепкие руки на пахоте в самый раз!

– Какой же из половца работник! – рассмеялась Милана. – Не сбежит?

– Конечно, сбежит! Вот только с весенними работами поможет и пусть уходит!

– Отчего ты так уверен, что поможет?

– Я просил.

– Послушает?

– Не знаю? Вот только тёща с ребятнёй столько над его ранами выкорпели, что у него теперь выхода нет!

– Нет выхода?! – рассмеялась княгиня. – Высокого же ты мнения о пастухе!

– Не пастух он, но воин! – поправил её дружинник и замолчал, полагая, что сказанного предостаточно.

Некоторое время они ехали молча. Милана прекрасно поняла то, что имел в виду Белояр.

– Ты поэтому не дал его продать? – спросила она и задержала взгляд на его лице. – Потому, что он воин?

Белояр ответил не сразу. Он какое-то время сомневался, стоит ли откровенничать со знатной, но всё же женщиной, и наконец ответил:

– Не пристало воину в рабах. Если не смерти достоин, так свободы!

Они проехали городскими воротами и весь остальной путь следовали молча. Уже во дворе, у самого крыльца княгиня жестом остановила бросившегося к ней слугу и, оставаясь в седле, обратила властный взгляд к Белояру.

– Помоги сойти! – приказала она.

Её слова удивили дружинника, но раздумывал он недолго.

– Прости, княгиня! – произнёс он смущённо. – Моя служба мечом помахивать, стремя поддерживать не умею!

Тогда княгиня, осознав неуместность выбранного ею тона, настояла, но теперь совершенно другим голосом.

– Ты всё не так понял, Белояр! – проворковала она и, потупивши взор, продолжила: – Мне без твоей помощи не обойтись. От долгой скачки свело ногу, а слуга неуклюж, боюсь, на руках не удержит…

Других слов больше не требовалось. Дружинник уже спрыгнул с коня и торопился к ней, обходя фыркнувшую в лицо морду лошади. А ещё через миг, протянув крепкие руки, он принимал в свои объятия раскрасневшуюся лицом княгиню.

Милослав так и не заметил позднего возвращения своей жены. Все его мысли были заняты совершенно другим, тем, что всецело захватило его с утра, когда заезжие купцы принесли вести об удаче Святополка и Владимира. Таких потерь половцам не удавалось нанести никому из князей, а размеры полона и добычи просто поражали воображение. И, конечно, через неделю-другую слава о ратном подвиге этих князей достигнет всех уголков Руси, и на каждом пиру последний гусляр станет воспевать хвалебные песни, воздавая почести их доблести и отваге!

Перед собранными на Совет боярами князь поставил один вопрос: время выхода в Степь! Причём, горя желанием обойти Святополка и Владимира в славе, Милослав затеял поход не в приграничье, а далее, в глубину степей, дерзостью своей снискав ещё больше удачи. Как он и ожидал, мнения разделились. Одни утверждали, что поход в глубину мало изведанного поля сулит неминуемое поражение. Что, как бы ни были ослаблены кочевья скудностью зимнего корма, половцы сильны и по-прежнему непобедимы на открытом со всех сторон пространстве. Другие, и их, к вящей радости, оказалось большинство, горячо поддержали своего князя. Выступать нужно, заявили они, и выступать именно сейчас, не медля ни дня! Кочевья только что совершили длительный переход из приморских зимовок, половецкие кони вымотаны скудным подножным кормом и не успели откормиться на молодой, едва пробившейся траве. Больше того – из Степи от надёжных людей поступают сведения, что ханы Тугоркан и Боняк, разорив предместья Киева и Переяславля, по возвращении в Степь столкнулись с недовольством ряда других, тоже влиятельных среди половцев ханов. Те ханы не хотят большой войны и настаивают на мире, считая, что Русь достаточно заплатила за предательство своих князей. Известно также, что оба хана, перессорившись со всеми остальными, увели своих воинов из Степи, направляясь на соединение с ордой Атрака, воюющего за грузинского царя. С ними за добычей и славой ушло множество могучих воинов из других орд, и сейчас Степь слаба, как никогда! Князь внимал этим речам и радовался всем сердцем, предвкушая скорый поход и выгоду, извлекаемую из него. Единственным обстоятельством, омрачившем общее впечатление от Совета, было то, что Вышата примкнул к несогласному меньшинству. При всей скрытой неприязни к нему князь отчётливо сознавал, что воевода в военном деле весьма сведущ и своих противников изучил достаточно хорошо, но прислушиваться к его словам не стал. В самом деле, сколько можно идти в поводу у этого старика! Словно прочтя его мысли, с места поднялся сводный брат Родион.

– Я с тобой, брат! – заявил он с жаром. – Настала пора преломить копьё о степь половецкую!

По залу пронёсся гул одобрения. Почувствовав, что пришло время, Милослав встал и объявил о заранее принятом решении. Оставалось уточнить вопросы, сопутствующие любому походу, но на них ушло гораздо меньше времени. Вскоре князь отдал необходимые распоряжения и покинул зал. Он долго ещё бродил по терему в тяжёлых раздумьях, пока не вышел во двор. Лёгкий ветерок толкнул в лицо поток свежего воздуха, и Милослав вдохнул его полной грудью. Сомнения оставили его, и он прошёл несколько шагов, благодушно взирая на суетящуюся челядь. Остановившись, князь поднял голову и посмотрел на безоблачное небо, и взгляд его упал на крытый переход между жилой и хозяйственной постройками. Меж кровельных опор он заметил двоих – княгиню и воеводу, о чём-то увлечённо беседующих. Милослав не слышал разговора, но отчётливо видел выражение лиц беседующих. Вышата стоял, смущённо потупив взор, и что-то говорил, тщетно стараясь спрятать улыбку. Свою жену и вовсе было не узнать. Такой Милослав не видел её давно. Он успел позабыть это умиление в её лице, возбуждённый блеск глаз и совсем девичью порывистость в движениях. Они перебросились ещё парой фраз и разошлись, а князь долго ещё стоял, терзаемый подозрениями. Ему припомнились частые капризы жены, её холодность во взгляде и уже столь привычное безразличие в лице. Что до воеводы, то смущение как таковое для него совсем не было характерным явлением, по крайней мере, до сегодняшнего дня. Вдруг всплыло в памяти недавнее нежелание Вышаты поддержать предложение князя о походе и его нескрываемое раздражение, когда Милослав озвучил своё решение. «Неужели опечалился тем, что предстоит расставание с чужой женой? – подумал князь. – Видать, правду говорят: седина в бороду…»

Тем временем Милана вбежала к себе в горницу и схватилась за зеркало. На неё смотрело довольное лицо уже не юной, но молодой ещё женщины с упругими щёчками и задорными, обведёнными сурьмой небесно-голубыми глазами. «Да ведь я ещё хороша, и даже очень! – подумала она. – Должно быть, не только я замечаю это, иначе на что ему очи!..» Княгиня вспомнила серые, словно сталь, выразительные глаза Белояра, и сердце её затрепетало сильней. Расставшись с ним менее часа назад, она столкнулась в переходе с воеводой. Увидев её, Вышата облегчённо вздохнул. «Наконец-то, княгиня! – произнёс он. – Я уже было заволновался о вас!» Конечно, Милана догадалась, что прежде всего он беспокоился о своей дочери. Снежана, её боярыня, хотя и вышла недавно замуж, всё же оставалась любимицей Вышаты, и он, зная о затянувшейся прогулке, успел изрядно встревожиться.

– Что ты, воевода! – воскликнула княгиня. – С твоим Белояром гуляй хоть до самого вечера, никакой разбойник не страшен!

Она запнулась, решив, что сказала лишнее, но воевода не заметил её оплошности.

– Что, моя Снежана не наскучила болтовнёй? – только и спросил он.

– Не наскучила! – рассмеялась княгиня. – Хорошую ты дочь вырастил, умницу! Будет мне ближайшей помощницей.

Милана заметила, как от похвалы раскраснелся от удовольствия воевода. Она сама, недавно расставшись с мужчиной, к которому обнаружила в себе страсть, душой парила в облаках. Все и всё вокруг было милым и прекрасным, и она, объятая нахлынувшими чувствами, продолжила:

– И сын твой толковый, по всему видать, дружинник! Только не долго ли он в младшей дружине задержался?

Вышата, совершенно смутившись, потупил взор.

– Да как же, княгиня! – только и сказал он. – Ведь пойдут разговоры…

– А ты не слушай глупых речей! – повысила голос Милана. – Раз отец воевода, так, что же, сыну теперь всю жизнь в простых дружинниках маяться?! Сегодня же попрошу мужа за него! Как только начальная должность освободится, вспомнит о твоём сыне.

Оба настолько увлеклись разговором, что не замечали взирающего на них князя. Воевода благодарил за заботу, хотя и не надеясь на благосклонность Милослава, но всё же польщённый вниманием княгини. Потом он пошёл к себе, пряча довольную улыбку в усах, а Милана поспешила в хоромы, согревая сердце приятными воспоминаниями.

Совсем противоположные чувства испытывала в этот самый миг свекровь Миланы. Узнав о намеченном походе в Степь и непременном желании её родного сына присоединиться к нему, Ярина не находила себе места. Она только что возвратилась из покоев Родиона с ощущением надвигающейся беды. Её подросший мальчик совершенно отказывался внимать её доводам и слезам. Закончилось тем, что он порывисто обнял её и тоном, не допускающим возражений, произнёс:

– Мама, я давно уже взрослый мужчина! Милослав задумал благое дело, и я не прощу себе, если ты сможешь удержать меня от участия в нём! Накажем поганых половцев, и я вернусь к тебе, живой и невредимый. Ты же, гордая за своего сына, скажешь: «Вот, вернулся настоящий князь, достойный своего отца!»

«Настоящий князь! – вспомнила его слова княгиня, смахивая набежавшую слезу. – Едва семнадцать исполнилось, а торопится равняться со здоровенными воинами!» Она прекрасно знала, что в дружинники набирали уже с четырнадцати лет и что под началом Вышаты таких юных, как её сын, было предостаточно, но ведь это были совсем чужие ей, грубые дети простолюдинов! И хотя Родиону как княжичу совсем не обязательно окунаться в гущу боя, сердце Ярины продолжала точить тревога. Снова припомнились слова сына, и она вдруг услышала в них то, о чём сама думала неоднократно. Ну конечно, её Родион, довольно неглупый юноша, имел в виду то же! Хватит ему ходить в тени своего сводного брата, пришла пора заявить о себе. А где же ему сделать этого лучше, как не на поле брани! Княгиня немного успокоилась, впустив в сердце сомнение: «А может, и прав мой повзрослевший сын?» – думала она, усаживаясь в резное кресло.

– Плед мне подай! – бросила она ожидавшей рядом служанке. – И Ровду ко мне пригласи, живо!

К советам боярина Ровды прислушивался не один только князь. Ярина прежде него уже имела возможность довольствоваться помощью столь мудрого мужа. Он, после смерти мужа, был одним из немногих, кому она доверяла, и со временем их отношения стали ещё теснее. Настолько, что их продолжение приходилось скрывать от посторонних глаз и ушей.

– Скажи мне, Ровда, – спросила княгиня вошедшего в комнату советника, – насколько опасен затеянный Милославом поход?

– Не больше, чем все остальные, моя княгиня! – ответствовал тот, подходя всё ближе.