Для кого встаёт солнце. Доблестным предкам посвящается

Для кого встаёт солнце

Доблестным предкам посвящается

Олег Иралин

© Олег Иралин, 2021

ISBN 978-5-4496-5398-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Знакомство

Дружины тяжёлой поступью шли вперёд, спеша на выручку осаждённому половцами Переяславлю. Конница, шествуя в голове колонны, поднимала пыль столбом, её умножал топот множества пеших ратников, и всё воинство было окутано серой пеленой. Пыль лезла в нос, хрустела на зубах и, оседая на кожаных и металлических доспехах, приводила их в единый цвет, заставляя меркнуть блеск начищенных шлемов и зерцал. А вокруг, среди залитых солнцем полей, тут и там темнели, трепеща изумрудной листвой, многочисленные перелески. Порой, совсем рядом, взвивался в синее небо потревоженный глухарь или, поднятая шумом, мчалась прочь грациозная лань. Вот, впереди, сверкнула серебряной чешуёй речушка, и скрылась за холмом, чтобы открыться вновь за поворотом дороги, раскинувшись синей лентой на пути.

«Опять переправа!» – с раздражением подумал Милослав, князь города Вырьев. Он представил себе толчею и неразбериху и, как следствие, очередную заминку при преодолении водной преграды. «А вдруг не успеем? – мелькнула мысль. – Вдруг Святополк, подойдя с киевлянами прежде, вкупе с переяславльским Владимиром, сами с погаными управятся? И тогда слава и злато-серебро с добром отбитым – всё им одним!»

Русь, особенно её приграничные со Степью княжества, давно вынуждена была терпеть половецкое влияние. Ей и раньше приходилось соседствовать со скорыми на набег степняками, но этот народ, пришедший на смену предыдущим, был особенно опасен. Воинственные половцы, разметав печенегов, нахлынули на разобщённые княжества, неожиданно возникая то в одном, то в другом месте, и, раскинувшись на многие вёрсты облавой, угоняли полон, жгли поселения и уводили многочисленные стада в Степь. Князья выступили навстречу, но их объединённые войска, ощутимо превосходящие числом грозного противника, у реки Альта оказались наголову разбиты. Такого разгрома от степняков не помнили давно, но князья не пали духом. Русские дружины, поддержанные вновь набранными ратниками, не раз ещё заступали путь хищным ордам и вскоре, в упорных сечах, стали одерживать победы. Сейчас, в самом конце одиннадцатого века, война шла с переменным успехом, то затухая, то разгораясь вновь. Но не только одна она являлось итогом общения земледельцев и кочевников. В годы перемирий по всей границе со Степью активно шла торговля, соседствующие народы ближе узнавали друг друга и роднились. Роднился не только чёрный, то есть простой люд, но и высокие князья. Едва ли не четверть гордых потомков Сокола или, по-славянски, Рюрика, имели в жёнах, матерях или бабках дочерей могущественных половецких ханов. Их родственная поддержка обеспечивала гарантированную помощь лучшими в Европе всадниками в междоусобных конфликтах, коими расцвела Русь. Князь Милослав был типичным представителем породнившегося с могучей Степью рода – его покойная мать была половчанкой, хотя своего язычника-деда, как и дядей, он никогда не видел. Серьёзных врагов по смерти отца у Вырьевского княжества не было, и потребности в помощи степных родичей не возникало. Матушка Милослава была из так называемых «жёлтых» половцев, тех, что обличьем мало рознились с русичами. Тот же светлый цвет кожи, чуть более привычного выдающиеся скулы и совсем светлые, цвета соломы, или половы, волосы. Правда, сильно отличались глаза. Слегка раскосой, по-восточному, формой, они сразу привлекали взгляд, но всего разительней был их цвет. Чёрный как ночь или карий, но чаще изумрудно зелёный, словно у их тотемного предка волка. Милослав совсем не унаследовал черт лица матушки. Высокий ростом, с холодным блеском голубых глаз и узким лицом с едва заметными скулами, он пошёл в отца, что недавно почил, оставив сыну свою вторую жену и второго же сына, приходящегося тому сводным братом. «Хорошо, что не взял с собой Родиона! – подумал о нём князь, вспомнив, как тот умолял позволить участвовать в походе. – Два князя на одну дружину – уже перебор! Признаться, тут и одному-то, с таким воеводой…» Снова нахлынули неприятные мысли, и Милослав, бросив косой взгляд на ехавшего справа воеводу, тут же поспешил отвернуться. Вышата командовал княжьей дружиной ещё при отце. И теперь, в возрасте, перевалившем уже за сорок, он слегка погрузнел, но оставался всё так же крепок телом и мыслью. Ратной славы и опыта у воеводы хватало на двоих полководцев любых соседних княжеств, и в дружине он пользовался непререкаемым авторитетом. Казалось бы, что ещё желать, имея такого мудрого, умело распоряжающегося людьми воинского начальника? Но, к досаде Милослава, в управлении собственной дружиной не нашлось места для него самого. Когда это началось? Не с того ли времени, когда он, совсем ещё юный княжич, стал ходить в походы под опекой своего воинского наставника? Уже тогда ему, равно как и всем остальным, было понятно, кто на самом деле командует дружиной в сражении. А может, всё решилось, когда по зову переяславльского князя они выступили на галичан? Когда он, уже став полноправным князем, выхватил меч, собираясь возглавить атаку, но был остановлен Вышатой? «Куда конным на вставшую стеной пехоту? – кричал воевода, багровея лицом. – Пусть переяславская рать их строй порушит, а там и мы ворвёмся!» Так или иначе, но и сейчас, прежде чем отдать приказ, Милослав невольно оглядывался на Вышату, осознавая, что у того всегда найдётся более приемлемое решение. Прошли годы, но в единоличном влиянии воеводы на дружину ничего не изменилось.

Вскоре обогнули холм, и перед глазами, сразу за крутым спуском, в низине предстала извилистая лента реки. На счастье, мосток через неё оказался цел, и князь, спешившись, дождался, когда отроки под уздцы провели его коня по крутому склону. У самого моста они остановились, ожидая, когда князь спустится к ним. Ждали недолго. Уже верхом Милослав пустил своего белого красавца по зыбким доскам моста шагом и пришпорил его, оказавшись на другом берегу. Он выбрал возвышенность и с неё стал наблюдать за перемещением своего войска. Сначала прошла конная дружина. Сойдя с лошадей, большинство дружинников вело их под уздцы, придерживая на склоне, но были и такие, кто предпочёл преодолевать преграду верхом, по-половецки. В основном храбрецами выступили потомки недавних степняков – осевших в приграничных княжествах торков с берендеями, что в большом количестве служили в русских дружинах, в том числе вырьевской. И не только этих храбрецов. Вот, после преодоления моста первой сотней, не слезая с коня, спустился командир второй – Болот. Его отец когда-то пришёл из восточного края Великой Степи и, взяв в жёны местную девушку, определился на службу в Вырьев. Он дослужился до сотника, но вскоре погиб вместе с братом в жестокой рубке, когда вырьевцы участвовали в очередной усобице в борьбе за великокняжеский Стол. Сам Болот был смугл, даже смуглее прочих потомков степных витязей. На нешироком с едва выдающимися скулами лице обращали внимание карие глаза с непривычным для русичей разрезом и небольшой курносый нос, что даже для соседствующих с Русью степняков было редкостью. За ним, сдерживая с сёдел коней, спустилась по склону и его сотня. Следуя примеру командира, никто не стал спешиваться. Всадники, откинувшись к самому крупу своих лошадей, один за другим приближались к мосту и через короткое время выстраивались в отведённом им месте. Во второй сотне потомков степных воинов было больше, чем в двух других. Все они, отличные наездники, помимо обычного вооружения, имели при себе луки, которыми, в большинстве своём, отлично пользовались. И всё же стрелка, равного Болоту, не было во всей вырьевской дружине. Он одинаково поражал цели с места и на скаку, и ему не было разницы, подвижны они или нет. Из всей его сотни только под одним, совсем ещё молодым, воином конь понёс и, споткнувшись у самого подножия, кубарем скатился вниз. Дружинник, описав в полёте дугу, в кувырке приземлился в разросшиеся у дороги кусты. Он поднялся, очищая бармицу и кольчугу от застрявшей листвы и веток, и все выдохнули с облегчением – парень и его конь отделались лёгким испугом. Под дружный хохот он взобрался на перебирающего ногами скакуна и уже на противоположном берегу выслушал всё, что накопилось в душе воеводы. Освободившись от вертевшейся на языке ругани, тот наконец прокричал:

– Ну какого лешего ты в поводу его не повёл? Раз не можешь с седла совладать, чего ухарем полез, кто тебя гнал?

Парень предусмотрительно молчал, опустив глаза долу, и ждал, когда «батя» выдохнется. Зато колоритную речь начальника прервал его сотник. Имея полное основание обратить весь смысл услышанного и на себя, Болот не счёл возможным пережидать в стороне.

– Бать, не гневись понапрасну! – начал он, подъехав вплотную. – А кабы в бою, преследуя или, что хуже, отрываясь от погони…

– Не лезь, сотник! – рыкнул на него Вышата, не дав закончить. – Не лезь, когда не спрашиваю! Так, ещё до боя, половину коней потеряем! И таких вот, дубоголовых, тоже! Не голова, так выя переломится, а на что мне потом кикиморы скособоченные – при виде их последние лошади от смеха передохнут!

Теперь настала пора помолчать и сотнику. Вдвоём с дружинником они дослушали полную витиеватыми изречениями вдохновлённую речь воеводы, по завершении которой, наконец, поспешили к своему отряду.

Третья сотня, видя и слыша учинённый Вышатой разнос, к мосту добиралась поголовно в спешенном порядке. В этот раз обошлось без происшествий, и настал черёд ратникам. За ними спустили по склону облепленные со всех сторон повозки с войсковым скарбом и предусмотрительно распряженных лошадей. Милослав с удивлением взирал на пустующее за последней подводой пространство.

– А где князь Андрей Рыльский? – спросил он ожидавшего рядом воеводу.

– Со своими рыльчанами влево подался, брод искать! – ответил тот. – Не найдут переправу – догонят. Если повезло, то впереди уже ждут.

В этот день князю Рыльскому сопутствовала удача. Успешно преодолев речушку, его воины уже ждали впереди. Завидев приближающихся к ним вырьевцев, рыльское войско окончило отдых и стало выстраиваться, намереваясь продолжить движение в голове колонны. Возмущённый Милослав подскакал к Андрею и, не скрывая раздражения, прокричал:

– Ты пошто, князь Андрей, не своё место занял? Был же уговор, что моим в голове следовать!

– Так то раньше, до переправы! – вспыхнув, ответствовал рыльский князь.

– И что изменилось?!

– Случай подвернулся! Раз уж вышло, что я первый реку преодолел, так мне впереди и идти!

По обычаю, кто первый вступал в бой, тот мог рассчитывать на больший куш в добыче, и вырьевский князь понял, на что замахнулся князь Андрей.

Разгорелся короткий, но горячий спор, в завершение которого князь Милослав выкрикнул:

– Сам добычу заграбастать захотел? Как в бой, так твои рыльцы не охочи, а как обозы отбитые делить, так первые!

– Что мне с тобой в спорах время терять! Не желаешь позади следовать, так иди сам, всё одно, пока твои скороходы к Переяславлю доберутся, там уж всё закончится! – в ответ воскликнул князь Андрей в сердцах.

Рыльское войско ушло, возвращаясь к злополучной реке, и вырьевцы продолжили путь одни. Князь Милослав, мерно покачиваясь в седле, испытывал двойственное чувство. С одной стороны, силы воинства, спешившего на выручку осаждённым, ослабли вдвое, зато теперь, в случае успеха, можно было рассчитывать на единоличную славу, и не только на неё. Дело в том, что князь действительно не думал уже успеть к началу сражения. По поступившим из Переяславля сведениям, силы осадивших их половцев не так уж велики. Разорив близлежавшие сёла, они подступили к городу и взяли его в осаду, что для степной тактики совсем нехарактерно. Неведомо, что двигает ханом этой орды Тугорканом. Может, он ждёт подкреплений из Степи, может быть, излишне понадеялся на свои силы и неспособность русских князей, переступив через вражду, прийти на помощь. Но, если верить слухам, хан этот, даже среди сородичей своих, отличается чрезмерной воинственностью и тягой к опасным, но скоро дающим свои плоды действиям. Уже известно, что Тугоркан в первый же день осады вызвал переяславского князя на поединок, но, получив отказ, сосредоточил свою едва превосходящую числом орду в поле, прямо у главных ворот. Верно, гордый хан надеялся на такое же тщеславие осаждённого князя, но просчитался, ставя на вспыльчивость Владимира. Тот, против его ожиданий, не вывел свою дружину в чисто поле, а продолжил сидеть за крепкими стенами, затягивая время, которое сейчас работало на него. Также он не учёл, что занявший великокняжеский престол Святополк, нуждаясь в союзниках и воинской славе, уже спешил на выручку родича, вызвав к месту битвы дружины ближайших к нему княжеств. «Да, скорее всего, Святополк поспеет первым!» – размышлял князь. Зная его, Милослав предположил, что ждать прибытия подкреплений Великий князь не станет и ударит, надеясь на могучую дружину, многочисленную рать киевлян и одновременное выступление на врага переяславцев. «Если я приду к завершению сражения, то сохраню людей. – продолжал мыслить князь. – Когда же успею добраться раньше, то противники будут заняты друг другом настолько, что мне только и останется, что направить атаку в сторону половецкого полона с обозом. Тогда, попутно захватив отбитое добро, можно ударом в спину поганым решить исход битвы и тем снискать себе славу!» Милослав повеселел и улыбнулся, согреваемый приятными мыслями. Но его воины не разделяли настроение своего князя. Они шли, понурившись, прекрасно понимая, что с убытием рыльчан их возможность вернуться к родным очагам уменьшилась вдвое. Милослав вгляделся в невесёлые лица дружинников. «А что, если нас разгромят? – вдруг подумал он. – Что, если к половцам подоспеет подмога или справятся сами, как бывало не раз? Тогда убьют? Нет, не должны! – решил он тут же. – Ведь я, как ни крути, родич им! Опять же князь! На худой конец, в степь уволокут для выкупа, ну а там дядья по матери не дадут пропасть!» Он ещё раз оглядел своих воинов. И старшая, и младшая дружина неоднократно была испытана в боях и никогда не подводила ни отца, ни его самого. Мрачные мысли улетучились, и снова припомнилась недавняя ссора. «В голове колонны захотел следовать! – со злостью подумал князь. – Востёр князь Андрей… Знает ведь, что головному всегда кусок пожирней достаётся, эка замахнулся!»

Шли, не останавливаясь, до завершения дня. Уставшее солнце скрылось за верхушками деревьев, когда до осаждённого города оставалось подать рукой.

– Гляди, солнце какое красное! – заметил вслух кто-то рядом с князем. —Видать, к завтрашней прохладе!

– Ага, устроит тебе половец прохладу, до самых пяток вспотеешь! —возразил насмешливый голос, и вдоль всей сотни раздался довольный хохот людей, привыкших ценить сегодняшний день.

В сумраке, за стволами деревьев обозначилась поляна, и Милослав повернулся к следовавшему справа воеводе:

– Ночуем здесь!

– Стой! Ставь палатки! – протяжно, во всю мощь своего голоса возвестил Вышата, и тут же по колонне прокатилось разноголосье команд.

Наступившее утро действительно выдалось прохладным, что при предстоящем сражении было весьма кстати. Милослав позавтракал в расставленном для него шатре и вышел наружу. Вокруг, среди обступивших поляну деревьев, щебетали невидимые глазу птицы, и лучи солнца исполосовали края занятого людьми пространства, пробиваясь через раскинутые ветви сосен. Рядом ожидал отрок, удерживая под уздцы уже осёдланного коня, а вокруг завершали приготовления к выступлению наскоро перекусившие воины.

– Становись! – пронеслась команда, и всё пришло в движение.

Через несколько часов вырьевцы вышли к Переяславлю. Милослав не ошибся – Великий князь намного опередил его, и под стенами города уже кипел бой. Прибывшие накануне киевляне на подходе были обнаружены рыскающими окрест степными ватагами, и атака на половецкий лагерь не оказалась неожиданной. Ложным бегством их заманили к городской стене, навстречу поспешившим на выручку переяславцам. Дружины и ратники смешали боевые порядки, образовав разнородную кучу бойцов, и тут же были взяты в кольцо кочевых отрядов. Стрелы сыпались градом, собирая кровавую жатву, но князь Владимир, сумев перестроить переяславцев, бросил рати в направлении реки, стремясь пробиться к ней и тем отрезать часть вражеской конницы от основных масс. Их стремительный напор оказался удачным. Пехота закрепилась на рубеже и, поддержанная конной дружиной, продолжила развивать успех. Стена из червлёных щитов и копий ломила на отряд степняков, оттесняя его к городу, и сейчас в самый раз пришлась бы атака киевлян к крепостной стене, наперерез откатывающемуся вдоль неё половецкому отряду, но Святополк замешкался. Как знать, что послужило тому причиной – невозможность перегруппировать войска под стрелами, несвоевременный наскок степняков или просто неспособность правильно оценить обстановку, но теснимые переяславцами половцы прорвались к своим основным силам, избегнув грозившего им самим окружения. Сражение продолжилось. Половецкие стрелы изрядно проредили ряды русичей, но общим числом те всё ещё превосходили кочевников. Несмотря на это, степняки не прекращали попыток прорвать боевые порядки ратников, постоянно наскакивая конницей под прикрытием метко разящих стрел. Обе стороны бились с ожесточением, и наступил тот момент, когда вот-вот решится судьба сражения.

– Пора! – крикнул воевода, обратив возбуждённое лицо к князю Милославу. – Пора ударить, не то упустим…

Конечно, под словом «упустим» он имел в виду драгоценное время, возможную победу и воинскую славу, но Милослава сейчас занимало не только это. Перед ними справа, у самой кромки леса, на две версты раскинулся половецкий обоз. Полон из крепких мужиков и молодых женщин, стадо угнанного скота и набитые доверху повозки со свисающим до самых колёс скарбом!

– Давай! – одобрительно бросил князь.

Воевода не заставил себя ждать. С копьями наперевес, в блеске доспехов, сизыми кречетами налетели на врага дружинники. Ударом с тыла они разметали ханский резерв и продолжили атаку, гася активность теснящих киевлян отрядов. Следом за ними спешила стена рати, лишая кочевников возможности на охват своей дружины. Приблизившись, пехота обошла схватившихся на копьях всадников и направила свою поступь против половецких отрядов, осыпающих стрелами рати киевлян. Князь Милослав в окружении преданных отроков, на белом коне следовал рядом с младшим воеводой за ратниками. Тот уже осип, отдавая команды, стараясь докричаться до сотников и десятских. Он то и дело покидал Милослава, скача на тот или иной фланг, но всегда возвращался, полагая, что место его при князе. В какой-то момент он опять обратил своё багровое от натуги лицо и крикнул:

– Князь, я к правому крылу! Есть возможность охватить отряды стрелков и смять…

Милослав, едва расслышав его в грохоте боя, кивнул, и младший воевода поскакал прочь, не закончив фразы. Собственно, воеводой этот старший дружинник был от случая к случаю, при нечастой необходимости в сборе рати. В ратники, как правило, откликались на призыв одни и те же, лёгкие на подъём, не боящиеся испытать судьбу горожане. Те, кому удалось выжить в первом походе, уже имели какой-то навык, с ними иногда успевали провести дополнительную подготовку, но всё же ратник по своим боевым качествам значительно уступал дружиннику. Младший воевода сумел выполнить охват половецких ватаг на своём участке, и они, яростно отбиваясь, вынуждены были пятиться, сами попадая в окружение тех, кого недавно ещё терзали со всех сторон. Казалось, что ещё немного, и, покончив с зажатыми в «клещи» ватагами, вырьевцы смогут совместно с киевлянами развивать успех, но тут вступил в дело один из половецких отрядов. Кошевой, оценив исходящую от рати угрозу, прекратил бой со сковавшими его силы переяславцами и, прорвавшись через конный заслон, остатками своего коша ударил во фланг вырьевской рати. Пехота дрогнула и откатилась в беспорядке, оставив под копытами половецких коней добрую сотню ранеными и убитыми. Вот уже пал, сбитый с коня, младший воевода. Закрывшись щитом, он уберёгся от пущенной стрелы, но пропустил копьё в грудь, что вошло почти всем наконечником, раздвинувшим пластины доспеха. Вот ратник, сумев поразить коня, рухнул рядом от сабельного удара спешенного им седока. Один за другим падали русичи в бурую от крови траву, потери вырьевцев росли на глазах, и Вышата бросился навстречу лаве с последней, бывшей в резерве полусотней. С вступлением в бой дружинников напор степняков иссяк, но угроза разгрома всё ещё нависала над сражающимися вырьевцами. Понимая это, Болот с трудом набрал четыре десятка из своей увязнувшей в сече сотни и стал пробиваться на помощь тающему, словно весенний снег, резерву. Он успел выстроить часть ратников в боевой порядок и, спешившись, повёл их на врага. За стеной пехоты сотник оставил владеющих луками дружинников, которые, возвышаясь с коней, через головы атакующих осыпали кочевников стрелами, не позволяя тем вести прицельную стрельбу. Ратники, выставив копья из-за щитов, тут и там ссаживали с коней отчаянно наскакивавших половцев. Их потеснили и уже поравнялись с вступившим в бой резервом, но здесь боевой порядок снова изломался и вскоре рассыпался. Отряды русичей и половцев смешались, и теперь сражение на всём поле приняло вид схватывающихся меж собой групп ожесточённых людей, часто переходящее в поединки.

Всем народам, от свеев за Ругеном и ромеев в Царьграде и дальше, в жарких сарацинских странах, известна половецкая удаль и сила. Один половец с лёгкостью брал верх в поединке, как правило, одолевал двоих, а то и троих врагов сразу! Десяток степняков при встрече с десятком европейских воинов играючи развеивал его по степи, сотня крушила сотню, несколько их в силах были противостоять стольким же, но тысяча уже обычно уступала в бою тысяче, и дальнейшее увеличение численности сражающихся сторон не шло в пользу половцев. Свободные кочевники, наряду с высочайшими боевыми качествами, имели громадный недостаток. Непривычные к жёсткой дисциплине, в отсутствие навыков действия в составе многочисленных отрядов, они несли огромный урон в крупных регулярных сражениях.

Сейчас, когда боевые порядки русичей оказались сломлены, половцы, несмотря на подавляющее меньшинство, казалось, получили возможность воспользоваться своим воинским превосходством. Но сражающиеся бились настолько скученно, что степным коням не осталось места для разгона, и теперь преимущество получал тот, кто твёрдо стоял на ногах. Пехота копьями и топорами повергала боевых коней, через миг расправляясь и с недавними всадниками. Отскакивая, ратники уклонялись от половецких клинков и, тут же сократив дистанцию, наносили губительные удары. Когда солнечный диск достиг зенита, стало понятно, в чью сторону склонилась победа. Где-то рядом с ханским бунчуком протяжно завыли рожки, он резко склонился в одну, затем в другую сторону, и остатки орды отхлынули, оставив в центре поля ещё бившихся с русичами десятки половцев. Степные витязи дорого продавали свою жизнь. В разных местах ещё продолжались упорные схватки. Кочевники бились, стараясь уйти к своему Тенгри, прихватив с собой как можно больше врагов, но очаги яростного сопротивления гасли один за другим, словно звёзды на предутреннем небосклоне. Князь Милослав из-за спин своих воинов видел, как его дружинники обступили половцев, оставшихся от атаковавшего ратников коша. Их предводитель, раненый сулицей, что нашла путь в широких кольцах байданы, ещё держался в седле. Кровь густо выступила, почернив кольчугу у самого плеча, но он ещё сражался среди своих занявших круговую оборону товарищей. В крепких руках при каждом взмахе блестели клинки и чеканы, и падали, поражённые ими, храбрые русичи, но и обороняющихся всадников с каждым мгновением становилось меньше. Когда кошевой, окинув взглядом своих, увидел, что рядом осталось только двое, он с протяжным кличем направил коня вперёд. Следом устремились его воины, и половец, выделив в скоплении врагов владельца самых богатых доспехов, стал пробиваться к нему. Краем глаза он успел заметить, как, забрав с собой двух попутчиков, повисли на русских копьях, поникнув буйными головами, его последние воины. «Сейчас, братья, сейчас и я! – стрелой мелькнула мысль. – Вот только заберу…» Его аргамак грудью налетел на серого в яблоках коня и опрокинул, выбив из седла выронившего щит седока. В воздухе блеснуло зерцало брони, и грузное тело тяжело плюхнулось на сырую от крови землю. Как пожалел сейчас кошевой о копье, сломанном о пластинчатую броню русича, ссаженного ударом с лёту! Древко, изрядно посечённое мечами и секирами, сломалось, вогнав прежде острие наконечника в могучую грудь богатыря. Теперь, оставшись без копья, половец не мог дотянуться саблей до оглушённого падением воеводы, и он поднял своего аргамака на дыбы. Конь взвился, перебирая в воздухе копытами, и уже готовился опуститься всей своей массой на поверженного, когда брошенное сбоку копьё пронзило покрытую гривой шею. Конь, всхрапнув, завалился в сторону, и кошевой едва успел спрыгнуть на землю, когда туша его любимца грохнулась в двух шагах. От потерянной крови потемнело в глазах, но он справился с нахлынувшей слабостью. Сквозь пелену тумана, словно издалека, послышался крик: «Не замай, мне оставьте!» Туман перед глазами рассеялся, и половец увидел, как подают назад своих коней окружившие его русы. Один из них, чьё копьё поразило его аргамака, спешился и приблизился нескорым шагом. Видя, что пошатывающийся степняк без щита, он отбросил в сторону свой. В руке поединщика блеснула сталь меча, и степняк усмехнулся краем губ. У него оставалась ещё его верная сабля, и до сих пор никому не удавалось выстоять против её владельца! Изогнутый лебединой шеей клинок устремился вверх и, замерев на мгновение в обманном выпаде, с воем распорол воздух, нанося удар в нижней позиции, метя в незащищённое кольчугой колено. Звон металла возвестил о неожиданной преграде, и русский меч скользнул вперёд, вынуждая уклоняться вместо нанесения повторного удара.