Для кого встаёт солнце. Доблестным предкам посвящается

Схватка была недолгой. Дружинник при первых же выпадах успел ранить своего противника в руку. Когда по рукаву выше наручей расплылось красное пятно, он отбил очередной выпад и коротко ткнул степняка в грудь, в залитую кровью кольчугу. Тот рухнул навзничь, от пронзившей боли потеряв сознание, и русич вложил меч в ножны. Это была последняя схватка. По всему полю бродили воины, добивая тяжелораненых половцев и сгоняя в одно место тех, кто ещё мог передвигаться.

– Чего смотришь на него, Белояр! – крикнул победителю Ратай, командир первой сотни. – Вяжи, пока не очухался! Эти степняки и ранеными готовы в глотку вцепиться!

Белояр кивнул. Он успел уже снять с поверженного усеянный серебряными бляшками пояс и стянул позвякивающую кольцами байдану. Половец тем временем очнулся и сидел, зажимая ладонью продолжавшую кровоточить рану. Глядя на него, дружинник замялся, медля выполнять распоряжение своего начальника.

– Зачем вязать! – раздражённо сказал Болот, глядя, как дружинники помогают воеводе встать на ноги. – Голову отсечь, и все хлопоты!

Его замечание вызвало гул одобрительных возгласов, хотя тут же нашлись и несогласные. Поднялся спор, но пришедший в себя Вышата прервал его, прикрикнув:

– Тихо! Полно языками трудиться! Князь где? Жив ли, не ранен?!

Взоры всех обратились к облепленному толпой слуг, подъезжавшему на белом коне князю. Отроки, напряжённо озираясь, показательно удерживали руки на мечах, всем своим видом выражая готовность защитить своего хозяина от любого, невесть откуда взявшегося врага. Милослав только что из-за спин своих воинов видел, как, грозя страшной смертью, завис над поверженным воеводой половецкий конь. Тогда он поймал себя на мысли, что совсем не переживает за своего недавнего наставника, того, кто с детства учил держать меч и вести войсковой бой. Бесстрастно взирал он на приближающуюся развязку, и когда копьё Белояра в одно мгновение изменило исход последней половецкой атаки, князь недовольно нахмурился. Теперь, холодно улыбаясь, он обратил бледное лицо к своему воеводе и, выражая радость, воскликнул:

– Хвала Господу, ты жив, Вышата!

– С победой тебя, князь! – поспешил с приветствием воевода, и его сразу поддержал дружный хор голосов.

– Ну, покажи молодца, что едва не лишил нас лучшего защитника! – словно не замечая хвалебных речей, обратился Милослав к Белояру.

Пленный половец сидел в трёх саженях от князя и был весь на виду, но стоявший за его спиной дружинник отошёл ещё на шаг и молча наблюдал, как подскочившие княжеские слуги рывком поставили взятого им кочевника на колени.

– Кто таков и какого рода?! – грозно вопросил князь. – Или ты русского не понимаешь?

Степь давно активно соседствовала с Русью, и множество кочевников, равно как и жителей приграничной Руси, прекрасно владели обоими языками. Милослав не знал тюркского, на котором изъяснялась вся Великая Степь, протянувшаяся от угорских степей до самого Жёлтого моря у границ Китая, но им вполне владела едва ли не половина его дружины. Прежде чем ответить, половец сделал попытку подняться на ноги, но она тут же была пресечена теми же княжескими отроками.

– Звать меня Кубар, старший коша Тугоркановской орды, – на русском, совсем без акцента ответил он, стараясь придать ослабевшему голосу больше твёрдости. – Я не знатен и к ханскому роду отношения не имею, так что выкупа за меня, князь, не жди.

– Что привело вас, разбойников, в земли Святой Руси?! – громко, чтобы слышно было всем столпившимся воинам, вопросил князь.

Кубар ответил не сразу. Некоторое время он размышлял, стоит ли вообще отвечать на вопросы, ответ на которые и без того известен всем присутствующим, но всё же произнёс:

– Известно что: нажива в лихом набеге, удаль молодецкая да удача воинская!

По плотным рядам русичей пронёсся недовольный шум, но сразу стих при словах князя:

– На кол всех!

Услышав команду, один из удерживающих половца отроков подтолкнул другого, и тот помчался в сторону в поисках подходящих стволов. Озвучив своё решение, Милослав рассчитывал на безоговорочное одобрение своей дружины, но с удивлением отметил, что она придерживается другого мнения. Воины, от простого ратника до старшего дружинника, молчали, потупив хмурые лица.

– Негоже так, княже, – тихо промолвил подошедший воевода. – Не приличествует так с воинами.

– Тогда как?! – воскликнул князь, обращаясь ко всей дружине. – Как с ними поступить?

– На кол, может, и не за что, но голову долой! – крикнул кто-то из-за спин.

– Добро тебе полоном разбрасываться! – не согласился с ним другой. – Щедротам княжеским, чай, рад, ведь о деньге голова не болит!

– Что рядить, всех мечу предать, и вся недолга! – послышался третий голос.

– Пошто заведённое менять? – выкрикнул кто-то. – В Корсунь их, караимам на продажу!

Мнения разделились, и вспыхнул спор, к которому внимательно прислушивались с десяток половцев, собранных вырьевцами на поле боя. Они, получив лёгкие ранения, уцелели и теперь гадали, к лучшему ли такой поворот судьбы. Среди поднявшейся разноголосицы трудно стало разобрать отдельные фразы, и воевода не выдержал. Он уже взобрался в седло и, подняв руку, громко крикнул:

– Всем молчать!

Вышата дождался, когда восстановится тишина, и продолжил:

– Князь не всех вас слушать хочет, оглоеды! Говорить только старшей дружине!

Он остановил взгляд на командире первой сотни.

– Говори, Ратай.

Сотник снял шлем, вытер густой пот с высокого лба и лишь тогда произнёс:

– Чего тут рядить? Продать их всех, как водится, вон уж и караимы тавридские, по слухам, в Киеве ждут! Словно чуют набеги эти. Не половцы в Киеве полоном, так русичи в степи, им всё верная нажива!

За спинами впереди стоящих поднялся одобрительный ропот, и воевода перевёл взгляд на Болота. Молодой сотник в нетерпении ждал своей очереди и сразу стал высказываться, не в силах скрыть возбуждения:

– По мне, так не о деньгах вырученных надо думать, но о мести и спокойствии Руси! Уже сколько времени половцы людей наших терзают! Сколько народа разорили да перебили, скольких баб с девицами угнали, да хоть и мужиков! А мы их за это сарацинам в султанские нукеры? Не велика ли честь?

Сотник остановился, понимая, что в горячности своей был слишком многословен, но не смог удержаться от последней фразы:

– На кол, конечно, незачем, но головы их, в назидание сородичам, здесь оставить!

Болот отвернулся, всем своим видом показывая, что высказал всё, и поймал на себе удивлённый взгляд мужика из рати. «Видать, дивно ему такое слушать от чернявого да раскосого!» – подумал он, усмехаясь. Сотник вырос при княжеском тереме, среди славянских сверстников и на славянских сказках. Мать, как и все жители южной Руси, исповедовала греческую веру. Его отец тоже был крещён при рождении, как и все его сородичи в таком далёком от Руси кереитском ханстве, и вполне естественно, что и сам Болот был христианином. Ещё в детстве, имея пытливый ум, он овладел грамотой и с упоением читал всё, что попадалось под руку, особенно предпочитая то, что связано с битвами, нравами различных народов и всем тем, что называется летописью земель. Мальчиком Болот рано лишился матери, а затем и отца и взрослел он уже в дружине, продолжая познавать мир через тяготы военной службы. Народ своего отца он не знал, помнил только обрывки рассказов о кереитах, услышанные в детстве от него, но, зная об их доблести, силе и стойкости, никогда не стыдился оповещать, какая кровь течёт в нём. Когда же впервые видевшие его собеседники спрашивали, какого рода-племени он, Болот, то ответ был один – русич! И в самом деле, кем может быть человек, рождённый северянкой и выросший в Руси! Он с детства любил свой народ и с самой юности сражался, защищая его от врагов во многих битвах. Уже служа, он вдруг заметил, что в дружине его ненависть к досаждавшим набегами половцам разделяют далеко не все. «Что они тебе так не любы? – спрашивали иные после очередной битвы с ними, видя как Болот, перестреляв и перерубив одних, бросался, не зная устали, в преследование других, уже почти избегнувших смерти в жестокой сече. – Может, кого из родичей убили или угнали? Другие по завершении боя бросаются сокровища с бронёй собирать, а ты за погаными, что уже спины показали!» Ни один половец не причинял вреда ни самому сотнику, ни его немногочисленной родне по материнской линии, но он искренне возмущался, не понимая, почему эти люди допускают месть лишь за личные обиды! Он видел трупы в сожжённых селениях, видел несчастные глаза тех, кого удалось отбить у степняков, – все они были люди его, родного народа!

Воевода, хорошо зная своего сотника, не ожидал другого ответа. Выслушав Болота, он повернулся к командиру третьей сотни. Еруслан, воин в летах, до сих пор не проронил ни слова. Он отстранил дружинника, закончившего к этому времени перевязывать его раненую копьём руку, и сказал:

– Не в наших правилах с пленёнными так обходиться. Но если судьбу вот этого воина решать, так надо Белояра спрашивать – он его в поединке взял!

Взоры всех обратились к Белояру. Воин взглянул на князя, и в повисшей тишине прозвучал одобрительный голос Милослава:

– Что стоишь, решай!

– Дозволь, князь, его при себе оставить. Тесть мой в прошлом походе в ратники подался, так и сгинул под Киевом вместе со старшими сыновьями. Скоро осень, время урожай собирать, у тёщи в селе мал мала на вые, а рабочих рук нет! С пленного хоть какая-то польза, на меня ведь, служивого, надёжи нет! И товарищи его пусть живут. Вместо русского полона получат цепи на невольничьих рынках, а ты – прибыток казне!

Князь, хотя и досадуя, не возражал, и ожидавшие в стороне пленники облегчённо вздохнули. Не видеть им больше родных степей, но служба в телохранителях у султана – не самое худшее из того, что могло произойти! Редко кто из половцев задерживался в рабах. Зная боевые качества степняков, расхватывали их султаны и все, у кого хватало денег, пополняя воинские отряды свои и охрану. А Милослав, скоро потеряв интерес к захваченным кочевникам, уже был занят другими мыслями. Отбитый отроками в самом начале сражения обоз оставался под их контролем, но вокруг него всё больше собиралось пока любопытствующих переяславцев и киевлян. Требовалось срочно усилить его охрану и встретиться с князьями Святополком и Владимиром, чтобы подтвердить свои права на добычу.

– Ратай, спеши со своей сотней к обозу, русский полон гони прочь, а всё, что есть, принять до последнего возка! – крикнул он сотнику.

– Весь обоз? – переспросил сотник, переглянувшись с воеводой. – А что оставить полону?

– Обойдутся! – решительно заявил князь. – Пусть радуются, что освободили, не то век бы им в кандалах на чужбине маяться!

Князь ускакал, а дружинники, глядя вслед направляющейся к обозу первой сотне, принялись осматривать добытые в бою трофеи. Никто не торопился увидеть благодарные глаза счастливых, дорогой ценой освобождённых от уготованного им рабства людей. Им уже приходилось отбивать русский полон, видеть эти глаза и слышать идущие от самого сердца слова, что врезаются в память и звучат в душе самой дивной на свете мелодией, но…

Когда Ратай со своей сотней достиг обоза с награбленным половцами добром, навстречу им бросились уже освобождённые от своих пут мужчины и женщины. Их возгласы слились воедино, но сотник расслышал слова тех, кто был ближе к нему.

– Родные вы наши, сынки! – кричал крепкого вида мужик с бородой, что местами уже была посеребрена сединой. – Спаси вас Бог, ослобонили…

– Родимые, мы уже и не чаяли, что переймёте нас! – вторила ему женщина со свежим рубцом на всю щёку и распоротой кнутом рубахой. – Ведь до самого города бегом гнали, окаянные…

Неожиданно она подскочила, вцепилась в стремя, прильнула к сапогу лицом и завыла, и тут же навзрыд заревели ещё три бабы. Тогда Ратай, желая поскорее покончить с неприятной для него ситуацией, приподнялся на стременах и во всю мощь своих лёгких прокричал:

– Послушайте меня, люди!

Шум утих, люди воззрились на него, и сотник, каменея лицом, продолжил:

– Благоволением Божьим вы теперь свободны! Время к вечеру, а путь ваш, чай, не близок! Идите же с Богом по своим домам!

Он тут же поспешил отдать необходимые распоряжения десятским, и, слыша их, крестьяне убедились, что возвращаться им придётся с пустыми руками.

– Как же так?! – развёл руками крепыш. – Касатики! Ну куды нам на пепелища голыми? Ведь все телеги, почитай, от нашего добра ломятся, да и скотина вот эта, она тоже…

– Сказано тебе, домой ступайте! – выкрикнул Ратай, готовый сорвать охватившую его ярость на этом мужике.

«Что я на него, за что?!» – подумал он, беря себя в руки, и уже другим, не свойственным ему тоном, продолжил:

– Не рви ты мне душу, отец! Приказ князя весь обоз себе оставить. Понимаешь? Весь! Не пойдёте сами, в нагайки возьмём…

Сотник оглядел собравшийся люд и снова повысил голос:

– Радуйтесь, правоверные, что свободны! И в добрый путь!

По толпе пронёсся ропот, но вскоре стих. Седеющий крестьянин тяжело вздохнул и, прежде чем уйти, произнёс:

– Оно, конечно… Раз князь, то куды попрёшь! Только всё одно мы вам благодарны! И то, вона сколько ваших сегодня полегло… За всё спасибо вам, родимые!

Мужик поклонился в пояс, и Ратай почувствовал, как глаза его непривычно влажнеют. Сердце забилось, как в бою, к горлу подступил ком, и рука с плёткой опустилась на круп коня. Тот заржал, просев от боли на задние ноги, но через миг уже уносил седока прочь, всё дальше от расходящихся прочь людей.

Глава 2

Княжий суд

Как-то незаметно, без всяких событий миновала осень. На смену ей вступила в свои права зима, заботливо укрыв землю-матушку белым одеялом. Давно отпраздновали Коляду, по традиции дедов, нарядив ветви сосен и елей, что росли поблизости. Молодёжь с плясками и песнями ходила по дворам, прославляя древнеславянского бога, столы ломились от яств, и все двенадцать дней народ пребывал в сплошном веселье. Как всегда, Коляда победил Кощного бога, и настал черёд Велесовых Святок. Церковь, несмотря на своё столетнее владычество, так и не смогла изжить эти языческие обычаи и принуждена была смотреть на чуждые ей празднества со снисхождением, уповая на время и проповеди. Отыграли рожками да бубнами праздники, и русичи предались покою. В полях надёжно сковал реки стужень, вокруг, словно волшебные узоры, замерли укутанные снегом деревья, утихли звуки, и лишь завывающий ветер играл свою музыку в печных трубах. Милослав видел, как заскучала его княгиня. Она всё чаще подходила к окну и смотрела вдаль в задумчивости, рассеяно, иногда невпопад отвечая на его вопросы. Как непохожа она теперь на ту, что встречала его из переяславльского похода! Когда он во главе дружины, с богатой добычей вступил в Вырьев, встречающий народ торжествовал. То и дело слышны были восхваления князю, одержавшему столь решительную победу, приветственные возгласы и торжество в синих глазах Миланы – её Милослав возвратился победителем! И не беда, что, по поступившим сведениям, князь Андрей, возвращаясь через земли вырьевского княжества, разорил по пути ряд деревень. На фоне одержанного триумфа эти события стали настолько мелочны, что никто из горожан не обратил на них внимания. Тогда Милослав просто купался в восторженном приёме и счастливых глазах Миланы. Но, как сказал один древний царь, всё проходит. Сейчас княгиня хандрила. Её худенькая, невысокая фигурка всё чаще замирала у окна, проводя у него битый час, а то и больше, в созерцании далей. В это время, теребя светло-русый локон, в мыслях своих Милана была далеко отсюда, от всей этой дворни, боярынь с боярышнями, всей этой челяди и его, Милослава, своего супруга! Она подарила князю наследника, что подрастал, окружённый няньками и мамками, но сама, посвятив сыну первые годы, теперь вспыхивала любовью к нему от случая к случаю, находя себе время и для других интересов. Сначала Милана обратила своё внимание на ведение хозяйства, чем изрядно попортила нервы ключнику. К счастью для последнего, княгиня быстро охладела к сему занятию и нашла себе новое – контроль над дворовыми девками, занятыми трудом на ткацких станках и прочим рукоделием. Но и этот предмет деятельности недолго занимал её внимание. С наступлением холодов, не находя себе больше занятий, она стала всё чаще раздражаться по любому мелкому поводу или подолгу скучать одной, избегая общения с мужем. И вот однажды, в ясный морозный день, князь нашёл чем заинтересовать свою возлюбленную.

– Взгляни, какое сегодня чудесное утро! – сказал он супруге, снова застав её у окна. – Безветренно, и снег неглубокий. Я на охоту собрался, на кабана. Едешь со мной?

В глазах Миланы заплясали искорки, и, прежде чем она произнесла слово, князь понял, каков будет ответ.

Утро действительно выдалось чудесное. Под копытами коней взметался снег, а в безоблачном небе щедро дарило свет солнце. Снег то и дело выдавал охотникам следы тех или иных обитателей чащи, но и они, и взятая с собой малочисленная охрана понимали, что целью сегодняшнего выхода служит не охота, а забава. Последняя всегда брала верх в присутствии женщин, и добрая полусотня всадников, забыв о первоначальных намерениях, то и дела нарушала тишину спящего леса.

– Это не охота! – воскликнул воевода, подскакав к княжеской чете. – Уже четыре кабаньих тропы проскочили, а об облаве никто не заикается!

– Экий ты скорый, Вышата! – упрекнул его боярин Ровда – княжеский советник. – Не одной охотой жив человек!

– Так вышли мы зачем? – не захотел его понять воевода. – Эвон, народа сколько с собаками сгребли!

– Что толку в них, собаках! – отмахнулся Ровда. – Там, в глубине, сугробы по пояс, собакам не перемахнуть!

Князь перехватил благодарный взгляд Миланы, брошенный на советника, и приказал главному псарю:

– Уводи псарей с собаками! Дальше едем без вас!

Они проехали по глубокому снегу ещё, и княгиня хлестнула свою лошадь, поддразнивая князя. Его белоснежный скакун устремился вдогонку, и вскоре они оторвались от остальной массы всадников, которые и не спешили сокращать расстояние между ними. Чем глубже путешественники удалялись в лес, тем трудней становилась дорога. Снега здесь намело столько, что лошадям приходилось высоко вскидывать колена, преодолевая отдельные её участки. Душа Милослава пела, наслаждаясь покоем, но когда путь перегородила лежащая поперёк сосна, князь почуял неладное. Из-за густых деревьев и разросшегося вдоль дороги кустарника послышался шум, лес пришёл в движение, и князь растерянно оглянулся. К ним, погоняя коней, уже спешила четвёрка дружинников с Вышатой во главе. Позади старались не отстать Ровда со слугами, но их кони, утопая в снегу, приближались слишком медленно!

– Назад! – закричал князь, разворачивая коня вспять.

Тот под частыми ударами кнута скакнул в сторону и, разворачиваясь, задел лошадь княгини. Кобылу отбросило, и её копыто зажало скрытой в сугробе корягой. Животное пронзительно заржало и дёрнулось, сбросив с седла некрепко сидевшую наездницу. Увидев Милану лежащей в снегу, Милослав спрыгнул с коня. К ним уже подбегали какие-то люди в грязных и драных зипунах, и наличие в их руках дубин, топоров и оглобель не вызывало сомнений в их намерениях. «Что вы делаете?! Я князь!» – закричал он и с надеждой оглянулся на приблизившихся уже всадников. Но люди с дубьём продолжали выскакивать из-за своих укрытий, и стало очевидно, что нападавших гораздо больше. Вот двое из них перегородили дорогу спешащему на выручку воеводе. В сильных руках описала короткую дугу оглобля, и оглушённый конь его стал медленно заваливаться набок. В глубоком снегу лошади стали вязнуть, и всадники спешились. Ни копий, ни щитов с доспехами не брали, и уповать приходилось лишь на мечи. Меч слабый соперник оглобле или длинной, увесистой дубине, если его не держит рука воина. Но сейчас на пути почуявших добычу мужиков встали бойцы, умеющие убивать. В стороне, у сваленного дерева, склонился над княгиней князь, рядом, с ножами в руках, притихли его немногочисленные слуги, а впереди, горланя, напирало десятка два истошно орущих мужиков. Но, нимало не смущаясь сложившимся раскладом, дружинники вступили в бой.

Милослав, вытянув из ножен меч, наблюдал, как, тесня разбойников обратно в лес, уменьшают их число его воины. Воодушевлённые их успехом, сорвались со своих мест слуги и поспешили, стремясь поспеть к скорой победе. Но вот за спиной послышался скрип снега, и князь увидел, как к нему подбираются трое. И тогда он с силой тряхнул за плечи жену, пытаясь привести её в сознание.

– Милана, очнись! – прокричал он. – Надо бежать!

Князь снова обернулся и увидел, как здоровенный детина замахнулся на него дубиной. Не в силах подняться, он вытянул вперёд руку с судорожно зажатым в ней мечом. Дубина опустилась, и осушенная ударом рука выронила клинок. Ещё замах, и готовое размозжить голову орудие замерло в воздухе… Милослав интуитивно выбросил вперёд левую руку и закрыл глаза. Тянулись томительные секунды, но удара не следовало. Когда же он снова взглянул перед собой, то увидел, как на него обрушивается обезглавленное тело. Князь слабо вскрикнул и отпрянул прочь. Тело плюхнулось рядом, орошая кровью вытоптанный снег. Только теперь Милослав увидел Белояра. Он стоял, сжимая в руке окровавленный меч, и молча рассматривал поверженного им врага. Князь встал на ноги и осмотрелся. Двое других нападавших лежали рядом без признаков жизни. Схватка закончилась. Уцелевшие разбойники скрылись в лесу, оставив в руках дружинников двоих, успевших поднять руки. Ими тут же занялись слуги, и весь измазанный в чужой крови воевода поспешил к князю. Подойдя, он мельком взглянул на обезглавленный труп и довольно пробасил:

– Лихо ты его, князь, хороший удар!

И, уже глядя куда-то за спину Милослава, спросил:

– Ты-то как, княгиня?

Милана уже пришла в себя и твёрдо стояла на ногах. «Когда она успела? И видела ли?!» – с ужасом подумал Милослав, пытливо вглядываясь в лицо жены. Но когда та дружески улыбнулась ему и бросилась на грудь, у князя отлегло от души. Один за другим подходили дружинники, и каждый поздравлял князя с боевым успехом. Слушая их, Милослав поймал себя на мысли, что отрицать своё участие поздно и не в его пользу, и теперь молча стоял, не отвечая. Как бы невзначай он скользнул взглядом по лицу Белояра, и тот, уловив немой вопрос, приблизился.

– С победой тебя, князь! – сказал он уклончиво, но видя, что князь в молчании не сводит с него глаз, добавил: – Действительно, хороший удар!

Но вот слуги подтащили слабо упирающихся пленных, сбили с них шапки и поставили перед Милославом на колени. Вперёд выступил Ровда.

– Схватили двоих! – доложил он. – Один, похоже, за главного у них. Кому допрос чинить?

Всем своим видом он выражал готовность приступить к нему самому, но князь решил заняться допросом лично.

– Кто такие? – спросил он, вглядываясь в измождённые, с потускневшими глазами лица.

– Крестьяне мы, из Сосновки! – просипел один, тот, что постарше, сплёвывая кровь из рассечённой губы.

– Какой Сосновки? Той, что рядом с Быковкой? – удивился Милослав и, получив утвердительный ответ, спросил ещё: – Так вы вырьевские?

– Вырьевские, – подтвердил мужик. – Не губи нас, боярин!

– Какой тебе боярин! – прикрикнул на главаря Ровда. – Сам князь перед тобой!

– Князь?! – разинул в удивлении рот разбойник.

Сообразив, что с ним не шутят, он плюхнулся в снег в земном поклоне, и его примеру последовал второй пленник.

– Поднимитесь! – приказал князь. – Зачем шалить принялись? Али жилось вам скучно?!

– Помилуй князь! – вскричал всё тот же предводитель. – Хорошо поживалось, пока в серпень рыльчане не нагрянули! Когда ты под Переяславлем половца останавливал, князь Андрей Сосновку с Быковкой пожёг. Кого из наших смерти предал, кого кнуту. Баб с девками его воины обесчестили, весь скарб подчистую выгребли и скот до последней козы угнали! Хуже поганых зверствовали. Мы, как ушли они, возрадовались поначалу, что живы, да потом пожалели! Жрать-то нечего, все запасы воинство рыльское выгребло, и крова лишились! Оглянуться не успели, уж и осень, а за ней зима подбирается! Мы в лес охотой промышлять, да с неё одной семьи не прокормишь!

Мужик замолчал, сглатывая пересохшим горлом, и заговорил второй:

– Смилуйся, князь! – с жаром произнёс он, заблестев глазами. – Кабы знали мы, кто перед нами, разве пошли бы! Мы ведь тебя прежде и в глаза не видали, откуда нам ведать, каков ты? Опять же, не по своей воле, нужда заставила в лиходеи податься! Нам бы зиму только пережить, а там… Старики, дети с жёнами в землянках мёрзнут, от голода мрут! Каждую неделю…

– Ну хватит! – остановил его Ровда. – Тебя послушать, так и вины на вас никакой, прямо ангелы из леса выпорхнули!

Он выдержал паузу и обратился к Милославу, давая понять, что настало время для решения:

– Какова твоя воля, князь?

Князь думал недолго. Он вполне понимал двойственность своего положения. С одной стороны, не будь его ссоры с князем Андреем, и эти люди сейчас грелись бы в своих избах в кругу сытой родни, не помышляя ни о каком разбое. Где-то в глубине души подала голос совесть, ведь именно он, князь, обязан был защитить народ своей вотчины, а при допущенном несчастье предпринять всё, чтобы облегчить их судьбу! Но перед глазами снова предстали бегущие, жаждущие расправиться с ним люди, пережитый ужас и занесённая над его головой дубина…