Отголоски тишины

День не принес ничего нового. Я добросовестно изучил содержимое еще двух коробок. Нашел одно свидетельство существования «моего» монастыря – карту, датированную 1671 годом. На ней маленькой точкой с витиеватой подписью «монастырь св. Василия», и был обозначен дом Божий. Конечно, это не добавляло ничего нового к тому, что я и так знал, но было приятно воочию пусть лишь точкой на карте, увидеть предмет моих изысканий!

Тем временем дождь, который начался еще ночью и почти весь день неустанно барабанил по крышам, начал затихать. Густой ковер облаков поредел, и скоро на чистом небосводе не осталось ни следа от сплошной облачности. Ливень оставил после себя только лужицы, многие из которых просто на глазах подсыхали, вдобавок к ним огромную в полнеба радугу. Она блестела всеми полагающимися природному явлению своего вида оттенками, радовала глаз и отвлекала от работы. Вот только было так недолго, это все время, его это происки.

Приближался вечер. Ярко-красные лучи заходящего солнца заблестели на вымытой листве стараясь заменить собою меркнущую красочную расцветку дуги, предвестницы хорошей погоды. Солнце подкатилось к горизонту и неспешно начало проваливаться под землю, исчезало оно, а вместе с ним исчезали и мои надежды. Исчезали как мелкие лужицы под палящими лучами. Минута и они окончательно исчезли, будто и не было никогда, ни лужиц, ни надежд, ни ожиданий. Еще бы, ведь содержимое последней коробки, которую я добросовестно опустошил, было досконально изучено и аккуратно уложено обратно. Все! День уходящий, ничем меня не побаловал, а судя по тому, что коробка последняя, уже и не побалует. Я смирился с мыслью о том, что на следующий день ранним утром уеду домой. Уеду ни с чем.

Я закрыл коробку, завязал и отнес на длительное хранение в дальний угол, в тот, из которого ее и извлекли. Сам же вернулся к столу, тяжело опустился на стул, откинулся на спинку, закрыл глаза и задумался.

Не знаю, сколько я так просидел. Пожалуй, недолго. Всего лишь до тех пор, пока не осознал, что сижу в полной темноте. Нашарил на столе лампу, щелкнул выключателем. Рукой задел что-то твердое и угловатое, не успел толком разобраться в своих ощущениях, как услышал хлопок, это что-то упало. Оказалось, я задел памятную Библию, ту, с которой началось мое знакомство с архивом, ту, которую давно уже должен был куда-то отнести брат Кирилл, но так и не удосужился.

Я наклонился. Поднял книгу, открыл, полюбовался первым разворотом. Красивое издание, но совершенно мне не интересное. Закрыл, положил на стол. Вот странность – она сама собой раскрылась. Примерно посредине. Снова закрыл – она опять открылась. Мистика! Наклонил лампу, осмотрел книгу и понял, почему ей не нравилось лежать закрытой, и почему она раскрылась именно там. Вложенный между страниц, сложенный несколько раз, выглядывал пожелтевший листок.

Исключительно из любопытства развернул (хорошо хоть ни на что не надеялся!), на листе оказалась таблица, правда, без разделяющих столбцы и строки линий. Шесть колонок, в каждой буквы. Я разгладил бумагу, склонился ниже. Ничего любопытного, никакого смысла, никакой системы, как минимум, на первый взгляд. Буквы ничем не примечательные – кириллица, вот только каждая из них выведена со знанием дела. Почерк каллиграфический, точечки, черточки. Красиво, конечно, но смысл! Казалось, ничего сколько-нибудь любопытного, как минимум для меня, но… Верхний край листа потемнел, не иначе как от действия огня, а на самом краешке сохранилась часть изображения. Оттиск? Гравюра? Несколько размытая картинка, но разобрать можно. Что-то напоминающее часть стены с башенкой и буквы над ней, «св. Вас». Так похоже на святого Василия, и стена точь-в-точь, как та, «моя»!

Занимательный документ. Вверху картинка с намеком, ниже, занимая практически всю площадь листа колонки букв, а уже в самом низу страницы, несколько под углом, словно подпись, будто автограф, другой рукой и другими чернилами приписано Лк 11:9-10…

Глава девятнадцатая

– Не могу с вами не согласиться, очень даже любопытный документ. Честно скажу, я его никогда раньше не видел. Тот экземпляр Библии, о котором вы упомянули, частенько попадался мне на глаза. Кажется, я даже листал его не так давно, и нет, ничего внутри него не было.

– А как вы думаете, что это?

Настоятель взял в руки листок. Достал очки, пользуясь ними как лупой, внимательно осмотрел колонки букв, перевернул листик. Медленно пожал плечами. Поднял руку с бумагой, посмотрел на просвет, зачем-то понюхал, улыбнулся и снова пожал плечами.

– Даже и не представляю. Похоже на шифровку из фильмов про шпионов. Или как сказали бы в былые времена – тайнопись.

– В семнадцатом веке тоже пользовались шифром?

– Почему только в семнадцатом? Я не большой специалист в подобных вопросах, но читал где-то, что еще Юлий Цезарь, будучи в походе, отправлял в Рим закодированные послания. По-моему именно он и изобрел один из первых известных шифров. Сейчас вспомню, да, он менял местами первую букву алфавита с четвертой, вторую с пятой и так далее. Ну, или примерно так. Шифр конечно примитивный, особенно если сравнить с современным 128-битным шифрованием, – он грустно улыбнулся и продолжил: – Но как для своего времени кодирование вполне эффективное. Словом, не сомневайтесь, во все времена было огромное количество тайн, которые просто необходимо было утаить от постороннего ока. А коль были тайны, то и методы их сохранения также существовали. Так что все может быть. Более того, вот смотрю я на ваш листик – все атрибуты шифра на лицо и некая система просматривается, и таинственность имеется…

– А хоть язык, можно определить. На каком языке послание?

– Буквы кириллица, по написанию, старославянские. Хотя, старославянским, как таковым, пользовались примерно до начала двенадцатого века, но азбука сохранилась и живет в церковнославянском. Что касается непосредственно текста, того, который должен появиться в результате расшифровки, так кто ж его знает! Если это шифр, то, к примеру, латынь могли скрыть за кириллицей. Могли и наоборот. Не знаю. Одно скажу точно, если это действительно шифр, и послание имеет отношение к Свято-Васильевскому монастырю, и написано оно на церковнославянском языке, тогда все далеко не так просто. Придется учитывать то, что церковный язык примерно в средине семнадцатого века претерпел значительных реформаций. Было, так называемое, книжное дело…

– А вы сможете мне помочь? – я совершенно позабыл о вежливости.

Несмотря на то, что я его перебил, настоятель ничуть не рассердился, напротив, искренне улыбнулся.

– Извините, но это не мое! Попробуйте сами, или, как вариант, обратитесь к специалистам. Нет, я просто уверен, что дело это интересное и увлекательное, но к огромному моему сожалению у меня просто нет на это времени. Правда, нет. Все это, – он обвел рукой пространство вокруг себя. – Все это надо до ума довести, а потом уже на досуге можно будет и шарады разгадывать. Но вы, я уверен, не согласитесь ждать!

– Тогда один только вопрос, – я показал пальцем на подпись внизу страницы. – Мне кажется это какой-то ключ к шифру. И почерк другой и цвет чернил насыщеннее, уверен, его добавили позже. Как вы думаете, что это может быть, что может означать?

– Лк 11:9-10, – задумчиво прочел отец Александр, вздохнул и грустным жестом пожал плечами. – Что сказать, какие времена, такие и вопросы! Да, между прочим, ответ у вас в руках.

Я удивленно посмотрел на свою руку.

– Нет, не буквально! Я говорю в Библии он, и Библию же вы принесли с собою, – он поднял глаза и продекламировал: – И Я скажу вам: просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. Лк 11:9-10 означает ни что иное как Евангелие от Луки, глава одиннадцатая, стихи девятый и десятый. Хорошие слова и смыслом наполненные. Но ведь вас они интересуют не с точки зрения смысла, а с точки зрения дешифровки. Ключ? Что я могу ответить? Может быть и такое. Да, вполне может быть. Кажется, существует такой шифр – по книге. Корреспонденты договариваются об определенном произведении. Выбирают в нем некоторый отрывок, и уже на основании него создается зашифрованное послание. Хотя, именно этот метод вам точно не подойдет. В том случае должны быть цифры, а тут одни лишь буквы. И сам метод появился где-то в середине века восемнадцатого, кажется…

– Получается и это послание тоже того же периода? – окончательно растерялся я.

– Не знаю. Но если оно имеет отношение к Свято-Васильевскому монастырю, тогда нет. В то время о нем уже и воспоминания стерлись. Да, если имеет! Мы ведь этого не знаем.

– Скорее всего, вы не обратили внимания на саму бумагу, – я указал настоятелю на уцелевшую верхнюю часть листа. – А что вы скажете об этом?

– Так это… св. Вас… да, может быть. Только зачем вы спрашиваете? Вы ведь просто убеждены, что это и есть, как сейчас бы сказали, фирменный бланк, «вашего» монастыря. Я же не возьмусь судить. Не стану ни поощрять вашу уверенность, ни, тем более, пытаться ее поколебать.

– Тогда хоть советом помогите, подскажите, что мне делать?

– Как это что делать! Молодой человек, да я вам просто завидую! Вас ждет интереснейшая работа. Подбирать коды, расшифровывать шифры. Разгадывать вековые тайны. Да что там я, вам позавидует любой уважающий себя историк! Кстати именно такого я и советую вам найти. А пока не стесняйтесь, пользуйтесь нашим гостеприимством. Все документы и книги по-прежнему в вашем распоряжении. Правда, с учебниками по криптографии мы мало чем сможем вам помочь, зато литературы религиозного направления у нас полно. На многих языках мира, а в особенности на церковнославянском!

Глава двадцатая

– Да, занятно, я бы сказал, очень даже любопытная бумага. Буквы, картинка, все это впечатляет, – Игорь уже минут пять вертел в руках копию найденного мною в монастырском архиве письма. – Так что ты говоришь это такое?

– Я ничего не говорю, я хочу у тебя спросить что это. В конце концов, кто из нас историк?!

Да, конечно, мне пришлось отказаться от предложения настоятеля еще несколько дней пожить в монастыре. Сколько можно! Я и так изрядно задержался. Погостил гораздо дольше, нежели собирался изначально. Потому поблагодарил за гостеприимство, попытался даже заплатить, ну там за проживание, доступ в архив, на что получил ответ:

– Вы делаете богоугодное дело. Да, не столь важно, что именно вас побуждает действовать именно так. Дело, оно если благое, то таковым и останется. А мы, мы только помогаем вам на этом пути, думаю, еще вопрос кто и кому должен платить. Кроме того, деньги, молодой человек, уверен, вам самому еще пригодятся!

Распрощавшись с обитателями монастыря, я вышел за ворота и отправился в обратный путь. Безо всяких приключений миновал село, прошел те самые девять километров, что не так давно пугали меня, причем так быстро прошел, что не успел и подумать о том, насколько это большое расстояние. Понятно все, это же дорога к дому, она всегда короче. Вышел на трассу, подождал минут десять и оказался в салоне междугороднего автобуса. Примерно час за окном сменяли друг друга степные просторы, потом их затмил урбанистический пейзаж со своей унылой серостью. Так продолжалось лишь несколько минут, и вот я выскочил на остановке у офиса нашей фирмы, влетел в технический отдел, встреченный шутливыми овациями и вполне подлинным удивлением коллег.

Спросишь, зачем я явился на работу, будучи в отпуске? Все просто – я решил последовать умному совету умного человека и первым делом обратиться к историку. Таковым, как ни странно, был мой друг и коллега – Игорь. Стоит отметить, что он ни дня не проработал по специальности все больше в иных сферах, никак не связанных с наукой. Но я так подумал: всякое может случиться, а вдруг он чего и подскажет!

– Давай начнем сначала и пойдем по порядку. Во-первых, я не историк, а археолог. Заметь, это существенное уточнение! Во-вторых, то, что ты мне подсовываешь, это не только не археология, это даже и не история. Больше всего отдает криминалистикой или шпионажем каким-то, – он вернул мне письмо и резюмировал: – И вообще, если это шифр, то тебе, как программисту, тема сия гораздо ближе. Есть же у вас всякие там «пи джи пи», или как-то так, шифрования одним словом, следовательно, сам и занимайся!

Вот и вся помощь. Нет, Игорь, хороший товарищ, но если он чего-то не знает, не разбирается в чем-то, а показывать этого не хочет, тотчас в кактус превращается, иголки выпускает…

Это все хорошо, но время шло, надо было что-то сделать, что-то предпринимать. К примеру, просто поехать домой. Я ведь все еще в отпуске, а столько дней дома не был, да и не только в этом дело.

Не скажу, что я на самом деле верил в то, что поездка домой поможет мне в решении задачи поставленной самому себе, но шанс все-таки был. Этим шансом был, вернее, была, учительница. Когда-то давно она наставляла нас, неразумных, вбивала в нас знания, преподавала историю. Конечно, она не была специалистом по криптографии, но, насколько я помнил, частенько рассказывала, что в студенческие годы серьезно интересовалась культурой восточных славян. Связи, конечно же, никакой, но ведь славяне! А церковнославянский язык, он хоть и церковный, но еще и славянский! Как-то так…

Не откладывая на потом, утром следующего дня я вдавливал кнопку звонка у обитой дерматином двери квартиры, расположившейся на верхнем этаже одиноко стоявшей на краю города пятиэтажки.

Нина Евгеньевна искренне обрадовалась моему приходу. Она тут же схватила меня за руку, буквально втащила в квартиру и, не обращая внимания на все мои нелепые попытки разуться, завела в гостиную. Меня усадили в кресло, несколькими минутами позже на столе уже красовалась большая коробка конфет, и к моему особому удовольствию источал тонкий аромат буквально мгновение тому назад сваренный кофе. Нина Евгеньевна села напротив, искренне улыбнулась и пододвинула ко мне чашку. Внимательно посмотрела на меня. Странный взгляд, ласковый и печальный одновременно. Я вдруг задумался: «А сколько же ей лет? Ведь еще тогда, в те такие далекие школьные мои годы ей было за сорок, а теперь…»

– Угощайся, угощайся и рассказывай что привело?

Да она давно должна бы выйти на пенсию, на заслуженный отдых. Именно так, на заслуженный! Уж кто-кто, а учителя в большинстве своем отдых заслуживают. Она так точно заслужила, но нет, до сих пор преподает. Времена такие. Профессия педагога далеко не самая престижная. Да и зарплата, думаю, сам понимаешь, не такая уж и высокая. Именно потому молодые кадры не спешат сеять доброе, вечное…

– Как интересно, откуда это у тебя?

Учительница внимательно рассматривала протянутую мною бумагу. Дрожащими руками с той трепетной осторожностью, которую воспитывают в институтах у будущих историков, она придерживала листик за краешки. Поразительно, но она относилась к копеечной копии не менее бережно и аккуратно, чем обращалась бы с бесценным оригиналом…

– Да, буквы старославянские, легко заметить особенности написания, но это не слова.

– Именно так мне сказал настоятель. Кстати, он что-то еще упоминал о том, что язык старше этой своеобразной записки лет на пятьсот. Ну, насколько я понял…

– Если и вправду текст датирован семнадцатым веком, то он полностью прав. В то время старославянский уже был мертвым языком, в том смысле, что ним не пользовались, но жил церковнославянский. Хотя и тогда были люди, которые ним владели. Кстати, в наши дни найдутся, немного конечно, но несколько сот человек, которые свободно читают старославянский. Но тогда, в те времена, думаю, ним могли пользоваться только самые высокопоставленные деятели церкви.

– А почему так?

– Понимаешь, несмотря на то, что в те далекие времена именно в монастырях и жили самые образованные люди своего времени, к изучению этого языка допускались только избранные. Ними могли быть настоятели монастырей, или лица приближенные к ним. Согласись, в часы, когда большая часть населения и вовсе неграмотна, любое письмо – это уже, так сказать, шифровка. А если его написать на старославянском языке! Думаю твое письмо и вовсе особенное, так как оно написано малоизвестным языком да к тому же, зашифровано!

Я понял одно – я окончательно запутался. Во всех этих славянских, церковных и старо. Во всех этих языках, буквах, шифрах. То, что мне тогда говорила Нина Евгеньевна, само уже выглядело шифровкой, как минимум, кодом. Как-то мне резко расхотелось во всем этом разбираться. Расхотелось понимать, что это за языки, разные ли они, и, если да, то в чем состоит та самая разница. Настолько остро захотелось забросить письмо и позабыть все с ним связанное, что когда сам собой сформировался на редкость конкретный вопрос, я искренне удивился:

– Что-то я не понимаю, так на каком же из славянских языков эта записка? На каком языке текст, который зашифрован?

– Боюсь, для того, чтобы это узнать, придется сначала его расшифровать.

– А как вы думаете, это реально? Есть вероятность его прочесть?

– Конечно, что-либо, что написал один человек, всегда может быть прочитано другим. Тут вопрос в желании, терпении, и, конечно же, в количестве времени, которое придется на это затратить. Мне бы и самой хотелось поучаствовать в этом деле, но глаза уже не те. Да и кроме всего прочего, я так думаю: если письмо попало к тебе – именно ты и должен его прочесть. Может это знамение тебе, послание свыше, или что-то еще…

– Понятно, одни надежды, а результатов никаких! – я долго дожидался паузы в его длинном монологе, и вот наконец-то удалось вставить несколько слов.

– Да, ты прав. Так оно и есть. Но согласись, невозможно прожить без надежды, неимоверно трудно без ожиданий!

– Оно-то так, но я вижу лишь надежды на кого-то и ожидания от кого-то. Где собственные действия?

– И опять согласен. Но понимаешь, не знаю, может так у всех случается, а может только у меня, но как только какое-то дело наметится, такое в котором я ничего не смыслю, вот и…

Он задумался, несколько секунд внимательно смотрел в окно с выражением испуганного интереса на по-прежнему нечетком лице, плавно переходящим в подлинный ужас. Я поднялся и подошел к нему, посмотрел в том же направлении. Увидел практически пустынную улицу. Единственным человеком, которого мог видеть мой гость, был высокий мужчина. Колоритный персонаж, хотя в наше время и не такие встречаются! Одет он странно. Длинный, непонятного цвета плащ. Тон неимоверно оригинальный, нечто среднее между бежевым и розовым. Просто не плащ, а старый больничный халат, только иного покроя. Капюшон надвинут на глаза, оттого казалось, что под ним и вовсе ничего нет. Плюс ко всему еще и разношенные туфли на босу ногу. Словом, странный тип, мягко говоря. Стоял он на тротуаре в круге света уличного фонаря и вертел в руках черную коробочку, скорее всего, мобильный телефон…

Ничуть не оригинальным, а оттого изрядно отдающим театральностью жестом я вернул моего гостя к реальности. Да, я звонко щелкнул пальцами перед его лицом, он встрепенулся и удивленно посмотрел на меня. Перевел взгляд на улицу, снова на меня. Во всей его позе, в движениях отчетливо читался страх.

– Да, правда, так часто бывает, вобью себе в голову что-то, идею какую-то, первым делом выберу того, кто сможет мне помочь, а потом следуют сплошные разочарования, – похоже, ему удалось взять себя в руки, но медленно выговаривая слова, он несколько раз поглядывал на уже и вовсе безлюдную улицу.

Он замолчал, посмотрел на часы, резко поднялся и сухо сказал:

– Все. Мое время вышло, извини. Но ты не расстраивайся, в ближайшие недели я планирую съездить в Киев там и увидимся. Твой номер телефона у меня есть, так что жди, я обязательно позвоню!

На этом месте я окончательно растерялся. Мой номер! Да за все время нашего «разговора» я только и успел, что пару слов сказать, плюс пальцами пощелкать, о каком обмене телефонами он говорит?! Нет, да, я действительно ему звонил. Да, у него в телефоне сохранился мой номер, но я ведь пользовался стационарным аппаратом, он записал номер гостиницы!

Что я должен был делать? Догнать, объяснить, исправить ситуацию? Зачем? Нет, можно было, но мне как-то сразу захотелось забыть обо всех этих письмах, звонках, рассказах. Захотелось как можно быстрее увидеть, как последние здания города, названного в честь Сергея Мироновича Кирова, человека и революционера, исчезают за окном поезда. Захотелось снова оказаться у себя. И совершенно неважно, где именно «у себя», дома у родителей, в арендованной квартире или даже в изрядно поднадоевшем офисе, на своем рабочем месте…

Мечты, особенно если они такие простые и бесхитростные, обязательно сбываются. Пролетела ночь, за ней стал прошлым день, и вот я с истинным наслаждением наблюдал за тем, как город исчезает за редкими холмами, растворяясь в бескрайних степных просторах.

Еще одна радость – проводник принес кофе. Вручил мне наполовину наполненный ароматной жидкостью стеклянный стакан в блестящем подстаканнике. Кстати, довольно сносный кофе, даже без поправки на поезд! Я благодарно кивнул и принялся с наслаждением потягивать горячий напиток. Пил, отчетливо ощущая, как с каждым глотком мое настроение улучшается. Действительно я чувствовал что-то непонятное, какой-то душевный подъем что ли! Даже любопытно – отчего? Может в стакан что-то не то плеснули, а может просто на меня перестал давить город, унылые строения которого вот уже несколько минут как скрылись за горизонтом? А может, это было предчувствие, предвкушение чего-то нового и обязательно приятного, чего-то, что ожидало меня впереди? Не знаю, да и кто может знать! Одно точно: кофе очень даже ничего, даже не скажешь что растворимый.

Не смог я остановиться, выпил целых две порции на ночь, честно вернул стаканы проводнику и лег спать, искренне надеясь, что сердце не отомстит мне за столь сомнительное снотворное.

Вообще-то я регулярно пью кофе на ночь, привык, наверное, потому и уснул, лишь только голова коснулась подушки. Уснул, но ненадолго, очень скоро проснулся. Нет, вовсе не от бессонницы, не страдаю. Все было куда веселее и прозаичнее, причем одновременно – на меня что-то упало. Хорошо хоть что-то, а не кто-то, так и убить можно!

Я открыл глаза, первое, что они увидели – перепуганное лицо девушки. Ее большие, глубокие, кажущиеся бездонными глаза, в которых отражался свет одинокой лампочки, смотрели на меня. В их глубине, сменяя друг друга, мелькали отражения чувств. Полный спектр человеческих эмоций, от (вполне понятных в сложившейся ситуации) вины, сожаления и стыда, до ноток безудержного веселия и вовсе неуместного задорного смеха. Я приподнялся, мотнул головой, несколько раз мигнул глазами, просыпаясь, потрогал свой ушибленный лоб, то место, куда девушка угодила своей сумочкой, больше походившей на ту, с которой ходят на базар за покупками. Ничего так сумочка, что габариты, что вес…

– Вам больно? Как же вы так неудачно легли? Ничего, главное не волнуйтесь, я в медицинском учусь, я вам сейчас компресс сделаю.

Вот так новость, оказывается, это я виновен в том, что меня сумкой привалило! Нет, я все понимаю, лучшей защиты, чем нападение не существует…

Не успел я ничего ответить, как она достала (все из той же сумочки) пластиковую бутылку, плеснула чуть-чуть минералки на белоснежный платок и приложила мне ко лбу. Так получилось, что именно в этот момент поезд тронулся. Она, а вместе с ней и сумочка, и открытая бутылка, полетели на меня. Девушка громко вскрикнула, но вместо того чтобы спасать раненого, в смысле меня (почему-то мне казалось что это первоочередная задача!), или хотя бы ловить открытую бутылку, вскочила на ноги, бросилась к окну и энергично замахала кому-то обеими руками. Мне же ничего не оставалось, кроме как спасать себя самому. Подхватил бутылку, правда зря старался, она и до того была почти пустой, а теперь все то, что в ней еще оставалось, веселым потоком вылилось на меня.

Огни неизвестной мне станции остались позади. Поезд набирал ход. Только теперь, опомнившись, девушка включила свет, посмотрела на меня, на результаты своего эффектного появления, присела на край постели и тихо прошептала:

– Нет, но я ведь не знала, что поезд прямо-таки сейчас тронется!

Одно радует, не один я во всем виноват. Вот еще и машинист. И то правда, почему он поехал так не своевременно!

Девушка искоса посмотрела на меня и еще тише добавила:

– Вы только не сердитесь! Я же просто сумочку хотела положить, а оно вон как получилось…

– Спасибо хоть не ту, – я показал на другую, гораздо более объемную сумку, одиноко стоявшую посреди купе. – Хоть не ту положить. Думаю было бы намного хуже!

Мои слова прозвучали не слишком любезно, но девушка посмотрела мне прямо в глаза и по-доброму простодушно улыбнулась.

– Вот теперь вижу, что не сердитесь! Меня Дарьей зовут, а вас?

«Как?!» – мысленно воскликнул я, отчетливо ощущая, как совсем недавно рассказанная мне, кстати, тоже в поезде история, выбирается из недр памяти. Благо, воспоминание мгновенно растворилось в удивительно бездонных девичьих глазах. До чего же органично их красоту дополняло простодушие, простое, народное, неподдельное…