Невеста палача

– Едем, – попросила осипшим голосом, – дурно мне.

Палач окинул базар пристальным взглядом, девка явно скрывает что-то не доброе, но что толку допытываться, давать повод для больших пересудов. Хлестнул лошадь, та прибавила шаг, дома потолкует с невестой, не сознается по-хорошему, что ж, применит силу, надоело в няньках ходить, пора мужику характер показать.

Над замком Амбра Каструм нависли черные обрюзглые, налитые холодной влагой, грозовые тучи. Константин сидел в кресле перед разожженным камином библиотеки и потягивал из бокала коньяк. Брови его, сошедшиеся на переносице, давали понять, что он не в самом позитивном расположении духа.

– Как долго нам бездействовать? – мрачный голос Алтэры прозвучал за спиной Темного Князя. – До лунного затмения остались считанные дни.

– Знаю, – отмахнулся колдун.

– Каллида так и не показалась больше, – не унималась дух-защитница, – ее необходимо спровоцировать…

– Нет, – отрезал Константин, – она сама объявится, ждать не долго. Ступай, Алтэра, я хочу побыть один.

– Нельзя постоянно находиться в одиночестве. С тех пор, как избранница…

– Алтэра! Ступай!

– Как будет угодно, – пробурчала та и растворилась в пространстве.

Оставшись наедине с удручающими мыслями, колдун сделал глоток янтарной жидкости, заглянул на дно полупустого бокала. Он постоянно возвращался разумом к предстоящим событиям, терзался сомнениями, правильный ли сделал выбор, если допустить хотя бы один неверный шаг, то вековые усилия пойдут прахом.

Бокал его опустел, жажда не пропала, пусть разум ненадолго успокоится, затуманится, Константин поднялся, в камине затрещало полено, глянул на него с упреком, что отвлекло от напитка, направился к тумбе с графинами. Сосуды ждали хозяина, жидкости в них пропускали сквозь себя теплый золотистый свет, игравший на стенах и книжных полках разными оттенками. Князь поднял графин с янтарной жидкостью, мерцающее пламя камина плясало, отражаясь в хрустале, и на память пришло мгновение: он дает бокал с коньяком Дарине, та пробует, ее щеки покрывает нежный румянец, в глазах появляются искорки. Ненужные воспоминания резанули по сердцу, внезапным порывом нахлынуло раздражение, он силой швырнуть графин в стену. Хрустальный сосуд ударился о твердую поверхность и с жалобным звоном раскололся, разлетелся на тысячи осколков, рассыпался по полу.

– Будь ты проклята, Каллида! – прорычал Князь.

– Только не говори, что клянешь меня из-за той белесой девки, – голос жрицы Далия, внезапно материализовавшейся в комнате, прозвучал на удивление дружелюбно.

– Явилась, – буркнул Константин, довольный тем, что задуманный план принялся воплощаться в реальность.

– Не смогла устоять, мой дорогой Арман, – съязвила колдунья, и направилась к хозяину замка, стоявшему к ней спиной. – Ты ведь отменил большую часть защитных наговоров, позволил мне беспрепятственно проникнуть в твою обитель.

– Что же тогда медлила? Защита давно снята.

– Просто обдумывала… – спокойным, раздражающим Темного Князя тоном, произнесла Каллида.

– Что именно? – грубее, чем намеревался, спросил он, повернулся к женщине лицом.

– Стоит ли мне доверять тебе, или ты пытаешься заманить меня в ловушку, – пропела та медовым голосом, льстиво улыбнулась.

Колдун же нахмурился, чувствуя подвох в словах.

– Но потом решила, – продолжала жрица, угрюмость колдуна ее не смущала, – решила, что моя магия превосходит твою в сотни раз, и как бы ты не старался, я снова приручу тебя.

– Этого не потребуется, – в тоне Константина слышалась твердость, он шагнул вперед, вплотную приблизился к врагу. – Я уже в твоей власти. Ты была права, моя госпожа.

– Права? –Каллиды не ждала скорой капитуляции, глаза ее подозрительно сузились, превратившись в тонкие щелочки, вскинула голову, заглянула в кобальтовые глаза бывшего раба, но лжи не обнаружила. Либо тот искусно маскируется, либо с уст действительно срывается правда, это следует выяснить. – Что же заставило тебя так резко изменить мнение? Ведь ты не одну сотню лет отрицал свое предназначение служить мне! К тому же, несколько минут назад проклинал меня, не так ли? Да и как же та глупая девчонка?

– Все это больше не имеет значения, – тон мужчины по-прежнему оставался твердым, но спокойным. – Я многое обдумал с момента твоего последнего визита, и наконец, понял, что наша встреча была предопределена. Мы должны быть вместе…

– Но как же девчонка? – не унималась колдунья.

– Не стану отрицать, – признался Князь, – она была мне дорога, но не столь сильно, как ты, госпожа.

– И ты избавился от нее?

Темный Князь кивнул.

– И как же ты от нее избавился? – язвительно поинтересовалась Каллида, ей до безумия хотелось услышать подробности, посмаковать поражение соперницы.

Князь не доставил порочной женщине удовольствия, склонился к ее уху, прошептал:

– Неважно, главное, что беспокоиться более не о чем.

– Что ж, – недовольно фыркнула жрица, – тогда докажи, что твои слова правдивы, поцелуй меня так, как прежде, до того, как покинул.

Константин едва сдержался, чтобы не сжать кулаки, тело напряглось, желание отступить промелькнуло в сознании, но он подчинился требованию женщины. Темноволосая голова склонилась, глаза сверкнули холодными льдинками, потянулся к устам колдуньи, властно накрыл их, впился жестким поцелуем. Он сминал податливые губы беспощадно, до боли, стон удовольствия вырвался у Каллиды, бесстыдно подалась вперед, ей не хватало этой страсти сотни лет, пока ее верный раб находился в недосягаемости. Но теперь она снова властвует над ним, пожирает жизненную энергию, диктует условия, теперь он не ускользнет, ни за что, никогда.

Колдунья не распознали лжи, ярость, пылавшую в синих глазах мужчины, приняла за страсть, облизнула влажные, припухшие губы, довольно хмыкнула:

– Мой дорогой Арман, я тосковала по этим ласкам, наконец, ты одумался. А теперь, нам пора, у меня накопись поручения…

– Еще не время, – Константин не отводил взгляда от госпожи, изучая ее реакцию.

– И что это значит? – раздраженно спросила женщина.

– Это значит, – ответил колдун, сдерживая нарастающий гнев, – что у меня есть неоконченные дела в Амбра Каструм.

– В этом замке?

– Да, моя госпожа.

Каллида зло сверкнула глазами, только что он клялся в верности, а через мгновение ищет предлог, чтобы снова увернуться.

– Арман, – закричала она, – в какие игры ты со мной играешь?

– Я больше не играю в игры, Каллида! – резко отрезал Князь. – Мне действительно необходимо кое-что уладить прежде, чем твоя власть поглотит меня полностью. Если не веришь мне, возьми вот это, в знак повиновения и преданности.

В руке колдуна материализовался тряпичный мешочек.

– Что это? – колдунья брезгливо уставилась на странный предмет.

– В этом предмете сокрыты великая и чистая энергия, – пояснил хозяин замка, – он долгое время впитывал светлые энергетические потоки, переплетенные с лазурной волной…

– Так он из другого мира? – было заметно, как интерес колдуньи к тряпице возрос, лазурная волна редкое кратковременное явление межмирья, раздобыть даже малейшую крупицу этого чуда практически невозможно.

Рука жрицы непроизвольно потянулась к мешочку, слегка коснулась его, легкий щелчок по пальцам дал понять, что в крохотном предмете сокрыта величайшая сила, способная умножить магические возможности в сотни, в тысячи раз. И если колдун так легко расстается с тем, что возможно помогло бы ему справиться с ней, значит, он действительно отныне в ее власти. Хищная улыбка расцвела на лице Каллиды, повернувшись спиной к мужчине, торопливо выговорила:

– Надень его на меня.

Тряпица повисла на изящной шее колдуньи, она возбужденно потрогала подношение, чувствуя потоки чистой энергии, разливающиеся по ее телу, внутри все дрожало, кожа покалывала.

– Великолепно! – почти зарычала женщина, с трудом сдерживая магическое напряжение.

– А теперь, моя госпожа, – глухо выдавил Князь, – возвращайся в Далий.

– Ты что, приказываешь мне? – выпалила жрица, резко повернувшись, игривый взгляд выдал истинный настрой.

– Отнюдь, – льстивая улыбка украсила лицо колдуна, возбудившая Каллиду до предела.

– Ох, ладно, – все же отступилась она, – на сей раз будь по-твоему. Но не затягивай, мой дорогой Арман, ты же знаешь, твоих ласк я жажду больше всего на свете и долго ждать отныне не намерена.

«Жаждешь, – подумал мужчина,– но не больше, чем власти.»

– Слушаюсь, моя госпожа.

Подарив ему томную соблазнительную улыбку, Каллида растаяла в воздухе. Поистине, магическая сила женщины стократно приумножилась, Константин надеялся, что этот факт не построит дополнительных трудностей, а, впрочем, чему быть, того не миновать. Сбросив маску послушного раба, Князь зашагал прочь из библиотеки, время утекает, необходимо как можно быстрее попасть в Великий Новгород, все готово к перемещению.

Влетев ураганом в конюшню, он услышал приветственное ржание Фрагора. Конь нетерпеливо бил копытом в стойле, храпел, мотал головой, запах хозяина будоражил его, предвкушение скачки делало нетерпеливым.

– Хэдес, – позвал колдун, дух незамедлительно явился, – ты знаешь, что делать, к моему возвращению все должно быть готово.

Фантом кивнул, Князь прошел мимо него к стойлу верного друга, запряг и скользнул в коридоры межмирья.

Деревянное веретено, юлою бегало по полу, Дарина выпустила из рук тонкую ниточку пряжи, продолговатый предмет вздрогнул, упал, закатился под скамейку. Рука девушки легла на грудь, сердце билось сильнее, покалывало, странное предчувствие овладело ею, навалилось необъяснимой тяжестью, слабость сковала тело. Грядут перемены, только вот хорошие ли?

Отругав себя за минутную слабость, Дарина отбросила глупые мысли, потянулась к веретену и застыла, неведомая тень, до боли знакомого человека, мелькнула за окном. Взгляд метнулся к небольшому отверстию, затянутому бычьим пузырем, сердце обмерло, силуэт вырисовывал образ Темного Князя. Невеста палача резко вскочила, подбежала к двери, распахнула настежь, выскочила на улицу. Голова возбужденно металась из стороны в сторону, но на улице не было ни души. Вечернее зарево окрасило небо багровыми красками, и девушка ощутила знакомую горечь разочарования, это закат ее надежды.

Тяжелый вздох вырвался помимо воли, медленно побрела обратно, уныло претворила дверь, не подозревая о тайном наблюдателе. Константин успел скрыться за углом соседнего здания, ей нет нужды знать, что он здесь, достаточно того, что она невредима.

Колдун направился к главным воротам Великого Новгорода, вечерний мрак подступал, серым плащом ложился на его плечи. За пределами града Темный Князь огляделся, по близости ни души.

– Фрагор! – выкрикнул он в сумеречную пустоту.

Горизонт окутала плотная дымка, стук подкованных копыт поднял в воздух стаю ворон, сидевших поблизости на ветвях высокого тополя. Конь грациозно выпорхнул из пустоты, закружив дымку причудливым узором, рысью подскакал к хозяину, фыркнул, загарцевал на месте, покачивая головой, размахивая черной гривой.

– Фрагор, мой верный друг, – проговорил мужчина, похлопал коня по холке, вскочил на него и поскакал вдоль дороги в сторону небольшого поселения, к дому, где выросла Дарина.

Стоя перед обветшалой хатенкой, Константин хмурил брови. Омерзение, гнев, презрение, необходимо усмирить эти чувства, прежде чем завяжется разговор с нерадивым отцом, продавшим дочь палачу. Подступив к двери, толкнул, петли неприятно скрипнули, отворился проход, похожий на черную пасть, могильным повеяло холодом, нехорошее предчувствие мелькнуло в сознании. Колдун переступил порог, внутри царила мертвая тишина, повсюду расползся мрак, мерзкое зловонье витало в спертом воздухе. Тихий скрипучий звук привлек внимание Князя, его глаза постепенно привыкли к сумраку, напрягся, мороз пробежал по позвоночнику, шагнул вперед, поднял голову и застыл на месте. Под камышовым потолком, слегка покачиваясь на натянутой до предела веревке, обвившей толстую шею, висело безжизненное тело Угрима.

– Безумец, – мрачно выговорил Константин.

Он рассчитывал перекупить Дарину, расторгнуть договор, заплатить отцу сумму большую, чем дал палач, но непредсказуемый поступок мужика оказался совсем некстати, планы необходимо пересмотреть.

Натянутая веревка скребнула по потолочной балке, высвободив едва уловимый хруст, колдун мрачно хмыкнул, отметил, что на физиономии мертвеца застыло выражение покоя, освобождения и даже умиротворения. В его чертах ни читалось, ни страха, ни гнева, ни раскаяния, ни отчаяния, глаза плотно зажмурены, рот слегка приоткрыт, но приглядевшись, Князь заметил отпечаток боли, боли душевной, вырвавшейся наружу едва уловимыми чертами, приподнятостью густых бровей и уголками рта, опущенными к низу. Стало ясно, Угрим страдал при жизни, но тщательно скрывал гнетущие душу муки, прикрывался буйством, гневом, раздражением. Как бы там ни было, теперь все это уже не имело значения.

На дворе послышалось ржание коня, Темный Князь направился к выходу, вскочил в седло, небрежно махнул рукой. Яркая искра метнулась от его пальцев к обветшалой хатенке, та полыхнула, занялась пламенем.

– Вперед, Фрагор! – колдун пришпорил коня.

Огромный вороной жеребец храпнул, заглушая топотом копыт, треск горящих бревен, рванул к стенам Великого Новгорода.

Ночь принесла в град пустоту, люд разбрелся по домам и кабакам, невзирая на яркую, полную луну, разливавшую лучи взамен дневному светилу. Безлюдные улицы приветствовали Константина тишиной, он пронесся вдоль незамысловатых построек, натянул поводья у жилища палача, Фрагор послушно остановился, запрядал ушами, мотнул головой, звякнув сбруей.

– Тише, друг, тише.

Колдун потрепал гриву жеребца, спешился, в небольшом оконце мелькали знакомые силуэты, он напряг зрение, стараясь понять, что происходит.

Не подозревая о затеянной слежке, Гордей зажигал лучину. Утомленная Дарина спала на скамье, опершись спиной о стену, палач нагнулся, рассматривая невесту, в руках ее покоилась пряжа, деревянное веретено лежало у ног без дела. Слегка склонившись над девушкой, мужик потряс ее за плечо.

– Даринка, ты чего тут уснула?

Девушка вздрогнула, резко открыла глаза, затуманенные дремой.

– Что? – выдохнула она, инстинктивно отдернула плечо.

– Тише, – Гордей ощутил неприятное томление, – тише, Даринка.

– Темно! Ночь на дворе?

– Ночь ли, день ли, – загадочно проговорил палач, – а минуло много времени, с тех пор как ты воротилась.

Знакомый страх прокрался в сердце Дарины, брошенные в лицо слова не предвещали ничего хорошего, неприятно кольнуло в области груди. Она силилась не подать вида, спрятала вспотевшие ладони в складках сарафана, опустила глаза, поджала губы.

– Может, все ж, поведаешь, где пропадала, спустя то столько времени, – хмуро прохрипел палач, разбивая надежды девушки на маленькие осколки, – да почему люд на базаре ведьмой называл? Ясно ж, что про тебя шушукали… а, Даринка? Ну что молчишь, как в рот воды набрала? Отвечай, коли спрашивают!

Девушка молчала, горло сдавило, стук сердца отдавался в ушах. Что она могла сказать? Уж конечно не правду о колдуне, магии, другом мире, совершенно не похожем на здешний. Не оставалось ничего, кроме как покорного ожидая неминуемой участи.

– Молчишь, – прорычал мужик, – опять молчишь. До коли ж ты мучить то меня будешь, а?

Неожиданно, Гордей рухнул на колени, руки упали, крепко обхватили бедра невесты, уронил голову, зарывшись лицом в подол сарафана.

– Не могу без тебя, – хрипел он, – не могу!

Дарина с ужасом взирала на упавшую ей на колени голову. Страх сменился жалостью, медленно, настороженно протянула руку, пригладила взъерошенные на затылке короткие волосы. Мужик напрягся, мышцы спины закаменели, он резко поднял голову, схватил тонкое запястье девушки, прижал горячие уста к ее ледяной ладони. Она не смогла сдержать прерывистый вздох, дернула руку, но не высвободилась. Гордей не собирался отступать, слишком долго ждал, пока сама его позовет. Но она не звала, и не позовет, он все возьмет в свои руки, здесь, сейчас, пусть видит его любовь, пусть знает, как дорога ему.

Перейдя в наступление, Гордей продолжил лобызать руки невесты, поцелуи становились жарче, настойчивей, губы поднимались выше, к локтям, плечу, ключице. Он старался не замечать, как девушка корчится, неприязненно отворачивается, пытается отстраниться.

– Прошу, прекрати, перестань, – с едва сдерживаемым отвращением просила она.

Палач не желал слышать отказа, мольба в голосе не останавливала его, кровь закипала, возбуждение нарастало, разжигая древние животные инстинкты, огненным потоком стремящиеся к низу живота. Зов плоти туманил разум, поддавшись искушению, он сунул руки под подол сарафана, неуклюже лаская обнаженные бедра, раздвинул девушке ноги.

– Не-е-т! – закричала Дарина, сорвалась с места, бросившись в сторону, забилась в угол, словно там крылось спасение.

Отчаянный стон вырвался откуда-то из недр души Гордея, голова поникла, с размаху стукнул кулаком по лавке, проревел, поднимаясь с колен:

– Ну почему?

– Не могу, – лепетала та, широко распахнув глаза, слезы застилали взор, – не могу! Оставь меня! Оставь!

– Вот что, Даринка, – голос палача стал суров, брови сошлись в кучу, – я боле не намерен терпеть твои выходки! Довольно! Завтра же мы с тобой обвенчаемся, на то уже давно разрешение дано! Тогда не отвертишься… а если снова бежать вздумаешь… так заруби себе на носу, сыщу даже на том свете! А пока взаперти посидишь!

Резко повернувшись, мужик выскочил на улицу, дверь с грохотом захлопнулась, едва удержавшись на петлях. Схватил длинную толстую палку, валявшуюся неподалеку, одним концом воткнул в землю напротив входа, другим упер в дверь так, что даже если надави на нее с обратной стороны с большой силой, все равно не поддалась бы и не отворилась. Перепроверил, подергал палку, та крепко застыла в установленном положении.

– Посиди, подумай, дуреха, – пробубнил он под нос, горечь безответной любви разъедала душу.

Мрачный взгляд упал на запертую дверь, в лунном свете она показалась Гордею недоступным проходом в райские кущи, зарычал, отогнал прочь искушающие мысли. Если повторно возьмет девку силой, она и руки на себя наложить может. Нет, надо сдержаться и идти прочь, подальше от наваждения, от мыслей губительных, надо идти в кабак!

Шел Гордей быстрой тяжелой поступью, гнал прочь мысли о Дарине, думал о загульной ночи, о трудах и совершенных деяниях, но как бы ни старался забыться, все равно возвращался к образу невесты. Ее светлые голубые глаза, окаймленные густыми ресницами, сводили с ума, губы манили, пьянили, заставляли забыть обо всем на свете, кроме медовой сладости, что обещали даровать при поцелуях. Хрупкий стан, прикрытый одеялом золотых локонов, каскадом ниспадающих вдоль тела, обещал трепетать от наслаждения в сильных мужских объятиях. И если бы он ни сорвался в ту роковую ночь, если бы не взял ее насильно, а завоевал медленно, настойчиво, все это могло бы уже принадлежать ему.

Неестественный звериный рык вырвался из глотки палача, сжал кулаки. Дать бы кому в морду, чтоб полегчало! Мужицкий хохот отвлек от нарастающего гнева, Гордей поднял голову, перед ним, словно из-под земли вырос кабак. Видать, сильно задумался, пути не заметил пройденного, оно и к лучшему.

Внутри Гордей почувствовал себя лучше, в ноздри ударили знакомые резкие запахи браги, лошадиного пота и немытых тел, предвестники веселой ночки. За столами сидели мужики, большие деревянные кружки, крепко зажатые в мозолистых ладонях, то и дело метались вверх-вниз, туманящий разум напиток пачкал усы, стекал по бородам, шум, гомон, болтовня неслись со всех сторон.

– Глядите-ка, кого это нелегкая принесла! – грубый мужицкий бас выделился на фоне общего гула.

– Здрав будь, Богша! – подхватил палач, направившись к обладателю грозного голоса.

Высокий, широкий в плечах мужик, одетый в простую потрепанную рубаху, сидел за дальним столом, потягивая брагу из засаленной кружки.

– И тебе не хворать, – прогромыхал он, развалившись на стуле.

Гордей подсел за стол к знакомцу, и кивнул хозяину заведения. Тут же перед ним очутился невысокий мужичок, тщательно вытиравший руки о изрядно испачканный фартук.

– Чаво изволите? – поинтересовался он.

– Хлебного вина, да утварь поболе дай, – распорядился палач, и переключил внимание на Богшу. – Что, друже, отыгрываться будешь?

– Не сегодня, – скривился знакомец, снова прикладываясь к кружке, – уже продулся Могуту, без гроша меня оставил.

– Эх ты, Могута обыграть не смог, тьфу, – разочарованно выпалил Гордей, грозно зыркнув на мужичка, быстро семенящего в их сторону.

Шустрым привычным движением тот поставил кружку на стол, развернулся, намереваясь уйти, но палач остановил его, раздраженно спросил:

– И это, по-твоему, большая посудина?

Поднял кружку, в два глотка осушил содержимое, вручил обратно кабатчику, и потребовал нести еще, мужичек откланялся за добавкой.

– Ба, гляньте-ка, важная птица! – хрюкнул Богша.

– От чего ж не важная-то? – обиженно пробубнил Гордей, приняв реплику на свой счет.

– Да вона, туды глянь! – мужик кивнул в сторону входа, палач оглянулся.

В дверном проеме стоял высокий статный мужчина, широкополая шляпа отбрасывала тень на лицо, длинный черный плащ едва не касался пола, начищенные до зеркального блеска высокие сапоги дополняли образ. Весь кабацкий сброд умолк, любопытные взоры скользили по незнакомцу.

Константин расценил обстановку, как вполне подходящую для осуществления задуманного плана, двинулся за пустой стол, недружелюбные косяки, бросаемые в его сторону, проигнорировал, занял свободное место, в ожидании, руки в кожаных перчатках легли на шершавую поверхность стола. Кабатчик засеменил к знатному иноземцу, в тонких искривленных артритом пальцах тряслась пустая кружка, заказ палача можно отложить, на горизонте маячит захожий побогаче.

– Чаво изволите? – льстиво улыбнувшись, спросил он.

– Выпить, – сказал колдун, не поднимая глаз, протянул руку и бросил на стол три золотые монетки. – На твое усмотрение.

Кабатчик, отродясь не знавший такого богатства, взвизгнул, схватил со стола монетки и убежал за питьем для щедрого гостя.

– Про мое вино не забудь! – крикнул ему вдогонку Гордей, раздраженный появлением чужака, слишком много чести иноземцу.

– Упиться решил? – спросил Богша, привлекая утраченное внимание приятеля.

– Тебе что за дело? – рыкнул палач. – Ночь длинная, домой мне до утра дорога закрыта, в кости срезались бы, да ты ж вона, Могуте продулся!

– Так я и в долг могу!

– Чего кочевряжился тогда? Не сегодня! Не сегодня! Тьфу!

– А ты плохо уговаривал, – хохотнул Богша, вынимая из кармана четыре пожелтевших кубика.

– Уговоры не про меня, – отрезал Гордей, хмель ударила ему в голову, – если надобно чего, силой беру!

– Не в этот раз, – осадил приятель, небрежно бросил кубики на стол, – остынь, а то погляжу, совсем разгорячился…

– Нечего мне указывать! – громыхнул палач, здоровенный кулак обрушился на стол с такой силой, что все четыре кубика одновременно подпрыгнули.

– Да кто ж тебе указывает? – спокойно проговорил Богша, глотнул браги. – Бери кости, давай сыграем, так и быть, уступлю, ходи первым.

– А на что играть будем? – Гордей взял кубики, принялся трясти, перемешивать. – Что в долг загонишь?

– Известное дело, – хмыкнул Богша, широкая ладонь скользнула в карман, вынырнула, увлекая за собой горсть монет-чешуек, простерлась над столом, тонкий мелодичный звон сопроводил упавшие на шершавую поверхность кругляшки, – на денежки.

– Ты ж сказал…

– Остынь, друже, пошутил я.

– Эх ты, ладно, на деньги, так на деньги, – палач не стал спорить, положил на стол всего две монетки-чешуйки.

– Чего мало достал-то? – удивился приятель.

– Да ты это сперва выиграй.

– Начинай, – нахмурился Богша, его ужасно раздражала самоуверенность знакомца.

Гордей с удвоенной силой потряс кости, бросил их на стол и наклонился ближе, ища взглядом возможные выпавшие шестерки. Но как назло, один кубик упал двойкой вверх, два других показывали четверки, третий единицу. Богша, видя неудачный расклад соперника, громко захохотал.

– Ишь, как перышки тебе да пообщипало! Давай сюда кости, моя очередь.

Приятель яростно затряс кости, сквозь его ладони слышался отчетливый треск ударяющихся друг о друга игральных предметов.

– Не сломай, – хмыкнул палач, поддразнивая.

Перетасовав шестигранники, Богша швырнул их на стол, те разлетелись в разные стороны, едва не слетев с шершавой деревянной поверхности. Резко склонившись над кубиками, тут же отпрянул, грубо выругался.

– Рано радовался, – позлорадствовал Гордей, не обнаружив в раскладе приятеля ни одной выигрышной цифры, сгреб кости, потряс, бросил.