Соседка

– Тут такое дело, Саша… – полковник замялся, что само по себе, было явлением не обычным и наводило на мысль, что дело серьезное и, скорее всего неприятное. – Едешь в командировку.

– Так точно, товарищ полковник, – несколько удивленный неожиданным сообщением, ответил Ерохин.

– Нас попросили помочь разобраться в одном деле. Ехать нужно в село Агишты. Это Шалинский район в Чечне.

– Ясно, товарищ полковник, – ответил Ерохин, естественно, не испытывая желания подскочить от неописуемого восторга до потолка.

– У них там, тоже какой-то свой маньяк завелся, – немного нервно усмехнулся полковник. – В общем, они попросили посодействовать. Приказ сверху…

Отлично! Они тут со своим маньяком разобраться не могут, а теперь еще маньяка чеченца будут отлавливать. Вернее он будет.

– Когда ехать нужно, товарищ полковник, – бодрым голосом уточнил капитан. Партия сказала: «Надо!». Комсомол ответил: «Есть!». А, что собственно, комсомолу остается? Он, между прочим, присягу давал. Хочешь, не хочешь, а куда пошлют, как говорится, туда и потопаешь, ну или поедешь.

– Завтра даю тебе отгул, послезавтра отправляешься.

– Чего-то быстро он с тобой. Видно сдавать шеф стал, быстро выдыхается, – ухмыльнулся Алексей.

– Завидуешь, что с тобой, обычно, не быстро? – хмуро спросил Ерохин. Настроение было совсем не располагающее к шуточкам приятеля.

– Чего звал-то? – с любопытством спросил Абдурахманов. Приятель вернулся какой-то не такой. Не злой, не пыхающий паром из ушей и ноздрей, а наоборот какой-то, как мешком по голове пришибленный.

– Спросил, какую я хочу прибавку к зарплате.

Абдурахманов ухмыльнулся.

– Ну, а ты, надеюсь, не прогадал? – заржал он.

– А я сказал, ничего мне не нужно, золотая рыбка, ступай себе в синее море.

– Молоток! Вот, как должен отвечать на подобные вопросы честный, преданный своему делу офицер.

– Запиши себе на бумажке, чтобы знать, что ответить, когда тебя вызовут.

– Да ладно, обойдусь. Я не настолько честный, – Абдурахманов расплылся в улыбке. – Ладно, а если серьезно, чего шеф хотел-то?

– В командировку отправил.

– Куда?! Блин, вот почему тебе, Саня, всегда везет? Я бы, вот тоже куда-нибудь махнул, хоть на пару денечков.

– Я вот сам думаю, Леха, почему мне всегда везет? Такой уж я, видать, везунчик по жизни, – буркнул Ерохин.

–

– Капитан Ерохин? – коренастый, высокий чернобородый мужчина в камуфляже, шагнул навстречу Ерохину, оценивающе оглядывая его цепким, пристальным взглядом темных глаз. – Тимирбек Мужухоев.

Рукопожатие у грозненского коллеги было крепким. По количеству оружия имевшегося при себе у нового знакомого, по московским меркам, он напоминал скорее не следователя, а какого-нибудь спецназовца, полностью готового к началу очередной операции. Заметив взгляд Ерохина, брошенный на оружие, Тимирбек белозубо улыбнулся.

– По пути заскочим в отдел, тебя тоже снабдят всем необходимым. У нас тут пока так, – он развел руками.

Столица Чечни, проносившаяся за окнами уазика Тимирбека, показалась капитану Ерохину неприветливой, хмурой, как и собственное настроение. Вид города производил удручающее впечатление. В самом воздухе, казалось, присутствовало напряжение. Только-только закончившаяся война, явственно ощущалась практически в каждом уголке Грозного. То и дело, на глаза попадались разрушенные дома, с почерневшими от взрывов обломками стен, с темными провалами глазниц выбитых окон – пугающе-реальные свидетельства недавних драматических событий, не говорящие, а буквально кричащие о том какие ужасы здесь творились. Впечатление было страшное. Больше всего капитану хотелось вернуться на вокзал, сесть в поезд и уехать обратно, подальше от всего этого, что на экране телевизора выглядело мрачными репортажами, а воочию оказалось по-настоящему ужасающе. Потому, что это была именно настоящая, реальная жизнь, а не сводка из вечерних новостей, которую смотришь, лежа на мягком диване, а рядом стоит кружка с дымящимся кофе, и в любой момент можно просто нажать кнопку пульта и переключиться, на что-то более жизнерадостное. Хотелось сбежать и от хмурых, замкнутых лиц, людей переживших весь этот кошмар, с застывшим в глазах недоверием, настороженностью и болью. Казалось, что все вокруг, раз и навсегда, окрашено в мрачные тона, без малейшего вкрапления жизнерадостных, ярких цветов, без надежды на то, что что-то изменится. Серый, черный, коричневый, и снова серый черный коричневый. Ерохин отвернулся от окна, слишком тягостная картина.

– Спасибо, что приехали, – поворачивая на очередном перекрестке, сказал Тимирбек. Ответить коллеге «всегда рады помочь», язык не повернулся. Никакой радости, как и желания оставаться здесь, капитан не испытывал.

После того, как Ерохин получил в свое распоряжение целый арсенал оружия и такую же, как у следователя, встретившего его на вокзале, камуфляжную форму, они отправились непосредственно в селение, где произошли преступления, из-за которых, капитана и вызвали из Москвы чеченские коллеги. Уазик грозненского служителя закона был без каких-либо опознавательных знаков.

– Сейчас такая обстановка, что непонятно как безопаснее добираться – как представители закона, или под видом частных лиц, – сказал Тимирбек, стараясь объезжать самые большие ямы и ухабы, что было весьма трудновыполнимо – дорога была просто ужасной и почти сплошь состояла как раз из ям и ухабов. Ерохин хмуро взглянул в окно. Прямо домой, не захочется уезжать от такой-то романтики. Дома, что? Скучища. А тут, на каждом шагу сплошной адреналин. Даже перемещение от одного населенного пункта до другого, превращается из рядовой, непримечательной поездки по делам службы в захватывающее, полное опасностей приключение, во время которого ты должен быть вооружен до зубов, как Рембо.

– Долго ехать до места? – Чтобы, хоть что-то сказать, поинтересовался Ерохин. Водитель с ухмылкой покосился на гостя из Москвы, которому явно было не по себе.

– Часа три, может, чуть больше. Не так далеко ехать, сколько дорога никуда не годится.

–

Село было самое, что ни на есть настоящее село. Одноэтажные дома, все как один, мрачные, безликие, похожие друг на друга как близнецы и больше напоминающие бараки или казармы, чем жилища, которые каждый сам строил для себя и своей семьи. Со всех сторон к селу подступали горы, поросшие лесом. Почти не тронутая человеком природа. Люди, живущие здесь, лишь едва коснулись ее, уважительно и бережно, лишь по мере необходимости, не нарушая гармонии, не претендуя на главенство над нею. Само место было красивое, но, возможно из-за хмурой осенней погоды, а может, просто из-за собственного недовольства и раздражения и всех предыдущих впечатлений, горы тоже показались капитану темными, мрачными и даже зловещими.

Машина, стойко вынесшая более чем трехчасовую тряску по дороге, которую только условно можно было назвать дорогой, заляпанная грязью, до самой крыши, подкатила к одному, не отличимому от других, дому.

– Приехали, тут местный участковый живет, – кивнув на дом, сказал Тимирбек.

– Отлично, – с кряхтением выбираясь из машины, проворчал Ерохин, которого к концу дороги от тряски начало мутить.

Дверь дома распахнулась, и навстречу приехавшим вышел, довольно молодой парень, естественно с темной бородой, темноглазый и тоже обвешанный оружием, правда не до такой степени, как они.

– Ас-саламу алейкума́, – поприветствовал хозяин дома.

– Ва-алейкум ас-салам, – ответил Тимирбек. Ерохин поздоровался. Все трое обменялись рукопожатиями.

– Салих, – пожимая руку Ерохину, представился участковый и сделал приглашающий жест, в сторону дома. – Проходите.

Мужчины вошли в комнату, очень чистую и опрятную, обставленную практически по-спартански. Через пару минут вошла молодая женщина, одетая в темное шерстяное платье. Длинные рукава, оставляли открытыми только кисти рук, подол платья доходил до самого пола. Шею и голову закрывал хиджаб.

– Здравствуйте, – привстав со своего места, сказал Ерохин. Женщина опустила глаза, и едва заметно кивнув, молча поставила на стол перед гостями порезанный домашний хлеб и глиняный горшок, с ароматно пахнущим одержимым.

После того, как женщина вышла, Салих, улыбнувшись, сказал:

– По нашим обычаям, женщина не должна говорить в присутствии мужчин, особенно незнакомцев. Я знаю, у вас в этом отношении более свободные нравы.

Ерохин усмехнулся:

– Да, куда более свободные. Уверен, многие наши мужчины мечтали-бы, чтобы подобный обычай существовал и у нас.

Мужчины улыбнулись.

После того, как женщина, оказавшаяся сестрой Салиха, закончила накрывать на стол и ушла, все трое мужчин, принялись за еду. Тимирбек и участковый рассказали подробности дела.

Естественно о совершенных здесь преступлениях, в целом, Ерохина просветили еще в Москве. Но услышать обо всем от людей, занимающихся делом на месте и знающих все его детали, это совсем не то, что читать безликие, сухие рапорты и отчеты.

Суть дела состояла в том, что полтора месяца назад в поселке произошло убийство. Был убит старик, причем перед смертью его явно пытали. Тело нашли неподалеку от селения, в небольшом лесочке. Как объяснили Салих и Тимирбек, дело было само по себе неслыханное. К старым людям, по крайней мере, в таких селах как это, относятся с большим уважением и почтением. Поднять руку на старика – дело совершенно не допустимое. Жители села были потрясены тем, что произошло, но подумали на членов какой-нибудь из банд, которые могли, скрываясь от властей, оказаться поблизости от поселка. Другого объяснения ни у кого не было. Но, спустя десять дней, точно также, был убит еще один старик. Жители заволновались. Естественно, уже пошли сомнения, что это бандиты. А еще через две недели произошло третье убийство. И опять все было также как и в предыдущих двух случаях – перед смертью старика подвергли пыткам. Тут уже не осталось никаких сомнений, что убийца, кто-то из своих. Люди заволновались. Обстановка стала напряженной. Когда все друг друга знают, и вдруг оказывается, что кому-то из соседей нельзя доверять – это порождает всеобщее недоверие и достаточно какой-нибудь мелочи, чтобы возник серьезный конфликт, что при общем положении в республике чревато самыми непредсказуемыми последствиями. Неделю назад был убит еще один старик. После этого было принято решение подключить к расследованию представителя из Москвы. Дело приняло слишком серьезный оборот.

– У нас не принято выражать чувства бурно, говорить обидные вещи, бросать обвинения в лицо, основываясь на эмоциях. Мы народ горячий и возможно, даже, излишне гордый, поэтому если возникает конфликт, он легко может перерасти в настоящую вражду, которая будет длиться годами. Поэтому мы стараемся, по возможности, не допускать возникновения конфликтов. Но сейчас отношения накалились до того, что вот-вот, может полыхнуть настоящий пожар. Сейчас и так все не просто. Нельзя допустить, чтобы дошло до того, чтобы люди взялись за оружие, и пошли друг против друга, а все может закончиться именно этим. Скорбящие родственники могут счесть виновным кого-то совершенно не имеющего отношения к происходящему. И тогда начнется настоящая война, потому, что родственники есть у каждого, и они тоже не потерпят, что члена их семьи обвинили в страшном преступлении. Может пролиться много крови, – сказал Салих.

Ерохин вполне искренне сочувствовал старикам, их родственникам и в общем-то разделял мнение участкового и следователя по поводу того, что преступника нужно поймать, и что обстановка и впрямь совсем не подходящая для возникновения дополнительных конфликтов. Но при этом он чувствовал раздражение, даже злость по отношению к обоим коллегам, сидевшим рядом с ним за столом. Какого черта сюда притащился он? Что толку в данном деле будет от его приезда? Он ничего не знает о местных жителях. Об их нравах. О том, как они живут. Как общаются друг с другом. Дружат ли они, или может, просто живут бок о бок друг с другом, соблюдают условности, принятые здесь нормы поведения, а в душе все друг друга ненавидят и только и ждут повода, чтобы начать воевать друг с другом. Он вообще ничего о них не знает. Он, как инопланетянин в этом горном краю, где женщина не может говорить в присутствии мужчин. Он с другой планеты, из другой галактики, оттуда, где, порой, мужчины не могут, даже при большом желании, заткнуть своих женщин. Где поссорившись, люди могут плюнуть друг другу в лицо, наорать, подраться, а через пять минут или на следующий день, или через неделю помириться, все забыть и общаться, как и раньше, как ни в чем не бывало. И родственники, всей семьей, как правило, не встают на защиту, того кого обидели или в чем-то обвинили. В большинстве случаев, всем плевать, у каждого свои дела, свои заботы. Все заняты своей жизнью, а до всех остальных дела нет. Как он может помочь раскрыть это дело? Да участковому Салиху проще помочь ему поймать московского маньяка, чем ему помочь отыскать кого-то здесь.

– Что скажешь? – поинтересовался участковый, как раз в тот момент, когда капитан сидел, мысленно кляня на все лады и его, и Тимирбека, и начальство, отправившее его сюда, и делая тщетные попытки понять смысл своего пребывания здесь. Тимирбек повернулся к Ерохину, по всей вероятности тоже ожидая ответа. Возможно, еще один местный обычай – позволить принимать решения и разрешать неразрешимые задачи гостю. Ерохин смерил хмурым взглядом обоих.

– А х… его знает, – честно сказал он. Участковый и Тимирбек ухмыльнулись.

– Ты, наверное, опасаешься, что ты не знаком с местом, с нашими обычаями, с тем, как и чем мы живем. И наверняка думаешь, для чего вообще ты приехал, – проявляя поистине телепатические способности, сказал Тимирбек. – Но у тебя, как у чужака, есть преимущество.

– Какое же, интересно? – с искренним любопытством поинтересовался Ерохин, сам, при всем желании ни каких преимуществ, даже самых незначительных, не наблюдающий.

– У тебя свежий взгляд. Вообще на все здесь. И еще, ты не будешь судить предвзято. Для тебя здесь все чужие. Все равны. Тебе не помешает личное отношение.

– Ладно. Считайте, мне уже стало легче. – Ерохин улыбнулся. – Полдела сделано – ты меня убедил, что я не зря приехал. Осталась ерунда – поймать ублюдка.

–

– Как и в любом деле, здесь первостепенное значение играет мотив, – направляясь к дому, где жил первый из убитых стариков, сказал Ерохин. – Я, честно говоря, очень сомневаюсь, что у вас тут, совершенно неожиданно кто-то спятил, и превратился в психопата, помешанного на убийстве стариков. Думаю, у убийцы есть какой-то свой интерес.

– Да, я тоже так думаю. Убийца не сумасшедший. По крайней мере, не маньяк, получающий удовольствие от самого процесса убийства, – согласился Тимирбек.

– Только, вот не возьму в толк, какой здесь, в таком уединенном месте, где все живут, как я понимаю, довольно бедно, может быть интерес? Может, конечно, политика, тут этому придают большое значение, насколько я знаю, или что-то личное.

Участковый засмеялся.

– Тут у всех политика и личное переплелись в один большой, запутанный клубок, так что и не разберешь, где заканчивается одно и начинается другое.

Они вошли в дом. И первой, и второй жертвой убийцы были одинокие старики, не имевшие родственников в селе. Обстановка в доме была бедная. Салих сразу сказал, что ни один из четверых убитых, особым достатком не отличался, впрочем, как и все остальные жители поселка. Пройдя по почти пустым комнатам, Ерохин вновь ощутил, как его накрывает волна тоски и безысходности. Оказывается в Москве, все, можно сказать, шикарно живут.

– Стариков пытали, – задумчиво сказал Ерохин. – Вы говорите, что здесь убийство старика, в принципе, дело недопустимое. А тут еще и пытки. Если отбросить версию с сумасшедшим, значит, тому, кто совершил убийства, была нужна какая-то важная для него информация. Настолько важная, что он пренебрег не только законом, но и всеми нравственными устоями здешнего общества. И настолько важная, что он убил ради нее четверых.

– А кто мешал остальным, если они все владели каким-то общим секретом, рассказать обо всем после первого, ну или хотя бы после второго убийства, и вывести убийцу на чистую воду?

– А, может, они сами даже и не подозревали, что что-то такое знают. Может, для них это не было важно и поэтому они даже не догадывались в чем дело. Или, к примеру, то, что нужно убийце, знает или знал, только один из стариков, но убийца не знает кто именно.

– Это как-то очень сложно, – пожал плечами участковый.

– Я просто рассуждаю. От чего-то нужно оттолкнуться. – Ерохин закурил. – Не хочу быть пессимистом, но вполне возможно, это дело окажется очень трудно раскрыть. А возможно, и не удастся изобличить убийцу, особенно, если он все-таки узнал, то, что хотел.

Они обошли все дома убитых. Третий старик жил с сыном и невесткой. После того, как гости выразили соболезнования по поводу утраты, хозяин дома проводил их к столу. От еды гости отказались, и невестка покойного подала мужчинам чай, после чего безмолвно скрылась. В доме четвертого старика жили его сестра, жена и младший, еще не женатый сын Хамид. Женщин гости не видели. Хамид, с которым Салих был в приятельских отношениях, ответил на вопросы, заданные, в основном, Тимирбеком, так как Ерохин решил пока просто присмотреться к обитателям поселка и их нравам.

– Старые люди обеспокоены. Они считают, что то, что произошло – это позор, – сказал Хамид. – Но еще больше их беспокоит, что к делу подключились посторонние. Это, по их мнению, еще больший позор.

– Их, что не волнует, что четыре человека мертвы? И, между прочим, теоретически, каждый из них вполне может быть следующей жертвой, намеченной убийцей, – проворчал Ерохин. Ему уже потихоньку начинало казаться, что на самом деле тут вообще все немного не в себе.

– Старики говорят, что нужно было самим разобраться во всем, – сказал сын убитого.

– Ну, это не им решать, – твердо сказал Тимирбек. – Как раз этого-то и нельзя допустить, чтобы кто-то сам начал разбираться.

–

Утро выдалось солнечное, и хотя по-прежнему дул ледяной ветер, но все как-то немного посветлело и не производило такого тягостного впечатления как накануне. Горы, освещаемые солнцем, выглядели весьма живописно, расцвеченные осенью в буро-зеленые, золотисто-желтые и огненно-красные тона.

– Не ходи по поселку без оружия, и лучше не ходи один. Так, на всякий случай, – посоветовал Салих Ерохину. – Но оружие напоказ тоже не выставляй, – добавил он и многозначительно улыбнулся.

– Вы, конечно, не обижайтесь, – ухмыльнулся капитан, – но, если, вдруг, приедете погостить в Москву убедитесь, что там все намного проще. По крайней мере, подавляющее большинство людей, совершенно спокойно обходится без оружия.

По просьбе Ерохина, Салих представил его старикам, живущим в поселке. Старики вели себя еще более сдержанно, чем те с кем они беседовали накануне. Судя по хмурым, даже сердитым взглядам, они и впрямь были крайне недовольны появлением в селении представителей закона со стороны, особенно тем, что к расследованию подключили еще и человека присланного из Москвы. Чужака и иноверца.

Всю вторую половину дня Ерохин изучал сведения о жителях поселка, предоставленные участковым и следователем. Численность обитателей составляла почти триста человек. А так как помимо самих жителей капитана интересовали еще и их родственные связи, в большинстве случаев очень многочисленные и распространявшиеся далеко за пределы поселка, то к концу дня у Ерохина голова шла кругом от десятков Джамалов, Баширов, Русланов, Зауров и Исламбеков и их степени родства друг с другом. Женские имена встречались намного реже, но и без них информации, обрушившейся на голову московского представителя закона, было вполне достаточно, чтобы перегрузить мозги настолько, что Ерохину казалось, что они вот-вот закипят.

Когда на поселок начали опускаться сумерки в дом участкового пришел один из стариков, знакомство с которым состоялось утром. При его появлении Салих и Тимирбек почтительно поднялись. Ерохин тоже встал. Пожалуй, уважительное отношение к старикам было одним из того немногого, что ему вообще здесь нравилось. После традиционного приветствия, и после того, как согласно обычаю старик несколько раз настойчиво предложил молодым мужчинам сесть и те, наконец, сочли возможным это сделать и уселись за стол, в комнату вошла, мать Салиха. Мужчины, включая гостя, вновь поднялись, в знак уважения. Женщина накрыла стол и удалилась, такая же безмолвная и бесстрастно-отрешенная, как и ее дочь, как вообще все женщины селения.

– Благодарю, воккха стаг* (Большой человек) что почтили мой дом своим приходом, – обратился Салих к старику. Понимая, что старик пришел не просто так, и уже изнемогая от бесконечных вскакиваний, задержек и проволочек, связанных с полным почтительности, но все же несколько странным и утомительным для непривычного человека местным этикетом, Ерохин едва не застонал.

– Дукха дехийла шу!* (Живите долго!) – ответил старик и, к счастью, видимо, тоже решив, что вежливые условности, соблюдены в полной мере, перешел, к делу. – Вы должны положить этому конец, – твердо глядя на всех троих, сказал он. – Это должно прекратиться. Позор и так уже лег на головы жителей нашего селения. Нарушены все заповеди и законы предков. Совершенные преступления, покрывают позором не только того, кто его совершил, но и всех, с кем он живет бок о бок.

Салих, почтительно глядя на старика, сказал:

– Я и эти люди, – он бросил взгляд на Ерохина и Тимирбека, намерены сделать все, чтобы найти виновного и передать его в руки правосудия. Для того они и приехали сюда.

– Совершившего эти убийства следовало бы судить по законам нашего народа, а не отправлять в большой город, чтобы его судил суд, который придерживается только статей закона. Недостойный убийца должен искупить вину за свои преступления собственной жизнью, а не сидеть в тюрьме.

Салих развел руками.

– Мы служим закону, воккха стаг. Теперь преступника судит суд. Как бы ни чтили мы традиции и заповеди, теперь другие времена, и мы уже не можем поступать как раньше.

Старик кивнул.

– Я пришел говорить не о том, как изменились законы. Я знаю, что теперь все по-другому. – Он выпрямился, глаза сверкнули совсем не стариковским ярким блеском. – Я думаю, что мне известна причина, почему этот недостойный совершает свои преступления.

На стене тихонько тикали часы. Где-то на улице несколько раз пролаяла собака. Трое слушателей, казалось, даже перестали дышать, застыв в напряженном ожидании.

– Мы слушаем, воккха стаг, – решился, наконец, подать голос Салих.

Старик вновь кивнул головой.

– Месяц с небольшим назад, я встретился с одним человеком, и у нас с ним был важный разговор. В то время когда мы разговаривали, нам показалось, что мы слышали кого-то, кто находился поблизости. Ветки несколько раз хрустнули, как будто на них наступили. Мой знакомый сходил и осмотрел все вокруг, но никого не заметил. Думаю, что там все-таки кто-то был, и этот человек слышал наш разговор, или его часть. Именно из-за нашего разговора он и пошел на эти страшные преступления. Но он, вероятно, не разглядел меня, просто увидел, что это старик.

– А можно узнать, о чем и с кем был столь важный разговор, если из-за этого кто-то даже решился на убийства, – спросил Тимирбек.

Старик помотал головой.

– Этого я сказать не могу. Я связан словом и не могу нарушить его. Все, что мог я сказал. Я просто хочу, чтобы эти страшные, недостойные преступления прекратились.

Представители закона сидели с хмурыми лицами. Даже Ерохину, мало знавшему о местных обычаях и нравах, было ясно, что больше они ничего не услышат от старика. По-хорошему, старик и сам, в какой-то степени, как бы являлся соучастником преступлений. Возможно, он не сразу догадался, что к чему. Может быть только после того, как произошло второе убийство, он понял, из-за чего убили и к тому же пытали именно стариков. Но после этого еще два человека умерли. Своим молчанием и нежеланием рассказать все, он покрывает преступника, делает его поимку сложнее, препятствует следствию.

– Я понимаю значение и важность данного слова, воккха стаг. Но гибнут люди. Невинные люди. Мы, как я уже сказал, в первую очередь служители закона. Прошу, расскажите все, что вы знаете. Вы же сами сказали, что мы должны остановить убийцу. Так помогите сделать это. Ради своих же односельчан. Ради друзей, с которыми прожили всю жизнь здесь, в одном поселке. Кто-то еще может пострадать, – глаза Тимирбека устремились на застывшее лицо старика.

– Я сказал все, что мог. Я не нарушу обещания. – Старик гордо выпрямился.

– Воккха стаг… – начал Салих, понимая, что никакие уговоры не помогут.

– Да плевать, пусть не говорит, – неожиданно подал голос Ерохин. Салих, Тимирбек и даже старик удивленно уставились на него.

– С кем именно встречался воккха стаг я, конечно, сказать не могу, – Ерохин посмотрел на присутствующих с легкой насмешкой, – но о чем был разговор, примерно, представляю.