Соседка

К подъезду, слегка прихрамывая, подошел блондин, которого они видели как-то со сногсшибательной брюнеткой, вызвавшей в молодом, еще не научившемся контролировать себя организме Генки, самые бурные реакции.

– Привет, соседка, – улыбнулся блондин. Заметив ее взгляд, он кивнул на ногу и засмеялся. – Бандитская пуля.

Проводив блондина взглядом, Леля продолжала сидеть с застывшим лицом и широко распахнутыми лихорадочно блестящими глазами.

– Сосед, – протянул Генка, подозрительно косясь на подругу. Чего она так прямо вся замерла, и только глазами хлопает?

– Да… сосед. – Она, наконец, отвернулась от двери подъезда, и опустила глаза.

Генка попрыгал на месте.

– Холодина жуть! – он похлопал себя руками.

– Да, холодно, – рассеянно сказала Леля. – Давай, Ген, иди, а то совсем замерзнешь. Я тоже пойду…

Генке было уже так холодно, что он даже не слишком расстроился, что момент расставания все же настал. Его сейчас больше беспокоила странная реакция Федоренко. Какое-то неприятное чувство шевельнулось в груди. Ну не может же быть, чтобы ей нравился этот мужик, почти в два раза старше, чем она? Или может? Вообще ничего особенного в нем нет. Мужик, как мужик. Генка снова потянул края шапки вниз и бегом помчался к своему дому. Ох уж эта Федоренко! Одни страдания из-за нее, а она как будто ничего даже не замечает. Да еще на престарелых мужиков таращится. К тому же еще и хромых. А интересно, если бы он, Генка, пришел, скажем, завтра в школу с гипсом на руке или с перебинтованной головой. Леля бы как отреагировала? Может, она бы, проникнувшись сочувствием, поняла бы, наконец, что он не только друг. Может она бы почувствовала взаимность? Говорят, женщины любят, ну не убогих, конечно, а когда мужчина страдает и его нужно жалеть. Женщинам сразу хочется проявить заботу, поддержать… Генка со всего размаха, чуть не влетел лбом в столб. Вот бы точно завтра пришел с перемотанной башкой. Федоренко, Федоренко! Бессердечная женщина!

–

Прислонившись к стенке лифта, Леля смотрела перед собой невидящим взглядом. Сердце билось в груди неровными резкими толчками, как будто у нее внезапно началась аритмия. С момента возвращения в Москву, она видела его всего два раза. Первые дни после приезда она места себе не находила. Ждала встречи. То и дело подбегала к окну. Неделю спустя она вся извелась. Потом решила, что может быть, так даже лучше. Почти убедила себя. Хотя, конечно, не убедила. Просто хотела думать, что убедила. Наконец, они встретились. Он зашел в лифт, когда она спускалась на первый этаж. От неожиданности Леля даже слегка дернулась. Он засмеялся.

– Напугал? Извини, не хотел.

Она, что-то пробормотала, как всегда невнятно. Еще больше смутилась. И конечно зарделась. И сердце забухало, как обычно. Он смотрел на нее с улыбкой. А она боялась расплакаться и не знала, куда деваться от смущения, и в то же время мечтала, чтобы лифт ехал подольше, а еще лучше вообще застрял.

Во второй раз, он пролетел мимо нее во дворе, крикнув на бегу: «Привет!», после чего сел в машину и уехал. Она даже не успела ни смутиться, ни разволноваться. Скорее немного расстроилась, что все произошло так стремительно.

Почему он хромает? Леля начала живо представлять различные варианты, что могло произойти. К тому моменту, когда двери лифта раскрылись на восьмом этаже, в голове уже промелькнул добрый десяток предположений от травмы, полученной в драке с каким-нибудь бандитом, до неудачного приземления с парашютом или прыжка из идущего на полном ходу поезда, в погоне, опять же, за бандитом. Боже! Он же мог погибнуть! У него такая опасная работа! Леля почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Дура! Ему нравится его опасная работа, иначе он бы ею не занимался. А на тебя, с твоими чувствами и переживаниями ему плевать Он о твоем существовании вспоминает, только когда ты ему на глаза случайно попадаешься.

Дома никого не было. Бросив школьную сумку, Леля уселась на мягкий пуфик у двери и расплакалась. Горько и безутешно. Любовь – это одни страдания. Кто ее только выдумал?

–

К бортику подъехал раскрасневшийся, тяжело дышащий Гаврилин.

– Не надоело? – ослепительно улыбаясь, спросил он. Сердце у Вики затрепетало.

– Нет, конечно! – глядя на него сияющими глазами, соврала Вика. Он радостно посмотрел на нее.

– Вик, ты в субботу свободна?

– Да, – выдохнула Вика, замирая от сладостного предчувствия. Кино? Концерт? Дискотека?

– У нас в субботу игра, придешь?

– Конечно, Валер! Ты же знаешь, как я люблю хоккей! – Вика одарила его лучезарной улыбкой. «Боже! Ненавижу эту проклятую игру!» – мысленно простонала она, глядя на просиявшее лицо Гаврилина.

– Можешь позвать Федоренко и этого вашего Сычова тоже, если хочешь.

– Да, конечно, позову. – Продолжая улыбаться, так, что уже начало сводить челюсти, сказала Вика. Махнув ей рукой, он заскользил обратно к центру поля.

«Ну почему, почему он так любит эту проклятую игру?!» – глядя на удаляющуюся широкую спину в хоккейной форме, едва не зарыдав от злости и раздражения, задала себе чисто риторический вопрос влюбленная «фанатка».

Глава 22

1998г. ноябрь

Телефон разразился истерической трелью звонка межгорода.

– Алло, – почти крикнула в трубку Дина, зная, что когда звонит бабушка, слышимость всегда оставляет желать лучшего.

Заметив, как лицо дочери побледнело, затем покраснело, и взгляд, сперва застыл, а потом быстро заблуждал по комнате, Алла Сергеевна тоже побледнела, и, привстав с дивана, схватилась рукой за сердце.

– Бабушка?! – прекрасные глаза наполнились слезами. Дина, как будто выйдя из оцепенения, посмотрела на мать, и не сразу поняв, о чем та спрашивает, отрицательно покачала головой. Алла Сергеевна шумно выдохнула и осторожно села обратно, теперь уже глядя на дочь с любопытством и все еще легким беспокойством.

Дина отвечала своему собеседнику отрывисто и в основном односложно. Грудь высоко вздымалась, а взгляд, лихорадочно блестевших глаз, вновь застыл.

– Мама!!! – закончив разговор, заорала Дина. Алла Сергеевна, а заодно и Вадим Николаевич, и Леля дернулись от неожиданного вопля.

– Что случилось? – осторожно поинтересовалась мать.

– Мне срочно нужны какие-нибудь книги о Москве! У нас есть? Нет? Наверное, нужно сходить в библиотеку?…

Дина быстро начала ходить по комнате. Алла Сергеевна, переглянувшись с мужем, подошла к дочери и осторожно, но крепко ухватила ее за плечо.

– Дина! Что случилось? – она посмотрела Дине в глаза. – Кто звонил?

Дина тоже посмотрела на мать рассеянным, не совсем адекватным взглядом.

– Это Георгий. Наш с Лелей знакомый из Сочи. Он едет в Москву. Спросил, устрою ли я ему экскурсию по городу. – Без какой-либо интонации, как робот, проговорила Дина. Алла Сергеевна слегка улыбнулась, на этот раз, выдохнув с облегчением мысленно. Дочь не спятила, и ничего страшного не произошло. Она просто, совершенно очевидно, влюблена. Всерьез.

– Ну и скажи на милость, почему тебя так взволновала его просьба? Ты меня напугала! Ты всех нас напугала.

– Мама! Ты не понимаешь!… – Дина снова начала было метаться по комнате, но маленькая, властная рука матери вновь заставила ее остановиться. Дина судорожно вздохнула. – Он летом возил нас с Лелькой по разным интересным местам. Показывал нам все. И куда бы мы ни ездили, он нам столько всего рассказывал. Ужасно интересно. Правда, Лелька?

– Правда, Георгий очень…

Дина нетерпеливо махнула на сестру рукой, заставив ее замолчать на полуслове. Родители, стараясь скрыть улыбки, снова переглянулись.

– Он ждет, что я тоже буду его водить по интересным местам и рассказывать, что-то интересное. А я знаю про Москву, только то, что мы проходили в институте. – Дина беспомощно посмотрела на всех присутствующих по очереди. – Что я ему про архитектурные стили буду рассказывать? Про балюстрады, капители и фронтоны? Да он умрет от скуки и будет думать, что я скучная и занудная дура. Он ждет чего-то интересного. Он…

Алла Сергеевна решительно развернула к себе, начинающую впадать в истерику дочь.

– Дина, – заглядывая в глаза дочери, сказала она мягко и улыбнулась, – он не ждет ничего интересного. Ему не нужна никакая экскурсия по Москве. Он хочет увидеть тебя. И ждет встречи с тобой, а не с московскими достопримечательностями.

Дина недоверчиво посмотрела на мать. Потом засмеялась и всхлипнула, и закрыла лицо руками.

– Я думала, что он уже забыл меня. Что мы больше не увидимся, – выдохнула она.

– Я рада, что ты больше не будешь чахнуть и пребывать в унынии и меланхолии. А то я уже начинала волноваться. Ты сама не своя от бабушки вернулась. Я все не могла взять в толк, что с тобой случилось. – Алла Сергеевна улыбнулась. – Надеюсь, ты нас познакомишь? Обещаю выучить что-нибудь интересное. И блеснуть при знакомстве своим рассказом.

Притянув к себе Динину голову, она погладила светлые волосы.

– Какая же ты у меня еще глупенькая. Слава богу, хоть Лелька пока ни в кого не влюбляется и не ведет себя, как безумная.

Леля слегка улыбнулась матери, надеясь, что улыбка выглядит естественной, и она ни чем не выдаст того, что творится у нее внутри.

Глава 23

– Товарищ, майор, разрешите обратиться, – расплывшись в улыбке, Абдурахманов уселся на край стола Ерохина.

– Разрешаю, – ухмыльнулся Ерохин. – Если не можешь смириться, что я выше по званию, попросись у шефа в командировку.

– Нет, спасибо. Это ты везучий. Этот абрек мог ведь и не в ногу тебе свой кинжал воткнуть, а еще куда-нибудь. – Абдурахманов заржал. – Так, что я как-нибудь в капитанах похожу.

– Чего там с делом о перестрелке в ночном клубе? – решив, что не мешало бы и поработать, поинтересовался Ерохин.

– А ничо, – Абдурахманов взъерошил волосы на затылке. – У всех амнезия. Двадцать человек свидетелей и никто ничего не видел. Кто-то выпустил в жертву полную обойму, а кто этот кто-то никто не заметил. То ли все двадцать свидетелей дауны, то ли они все врут. Тебе какой вариант больше нравится?

На столе Ерохина зазвонил телефон. Сняв трубку и прикрыв ее рукой, он сказал:

– Сейчас поедем, будем им память освежать. На даунов они вроде не похожи, так, что будем отучать врать.

Абдурахманов пошел к своему столу.

– Ерохин, – гаркнул, ныне уже майор Ерохин в трубку.

– Саша…

– Да, Марин? – несколько удивленно сказал он. Жена, за все время, звонила ему на работу считанные разы. – Что случилось?

– Ничего, – голос как всегда нейтрально-равнодушный, как будто прямо из трубки веет холодом. – Я хотела оставить записку, но потом решила все же позвонить. Я ухожу.

– Куда? – непонимающе спросил Ерохин.

– Никуда. В другую жизнь. Я ухожу от тебя.

Майор застыл, трубка, зажатая в руке с такой силой, что побелели костяшки пальцев, стала влажной и скользкой. Ладони стали настолько мокрыми от пота, как будто он, помыв руки, не вытер их.

– Марин, – не с первой попытки сумев вытолкнуть из себя воздух и слова, сказал, он, наконец, – почему ты хочешь уйти?

В трубке послышался вздох. Раздраженный и скучающий.

– Мне надоело.

– Что?

– Все. Ты надоел. Жизнь с тобой. Я не люблю тебя. – Ему показалось, что она усмехнулась. – Ты ведь сам это знаешь. Всегда знал.

– Марин, давай мы поговорим. Дома. Можно же как-то…

– Нет. Разговор ничего не изменит. И я не хочу никаких разговоров. Ты справишься. Ты же сильный, – она засмеялась. – Ты всегда так рвался быть мужчиной. Так хотел казаться рыцарем…

Он со злостью опустил трубку на рычаг.

– Саня…

Толкнув плечом подходящего к его столу Абдурахманова, так, что тот покачнулся и едва не отлетел в сторону, Ерохин быстро вышел из комнаты.

–

– Чего это с твоим соседом? – с нескрываемым любопытством, расплывшись в ухмылке, кивнула головой Вика. Леля, широко открыв рот, уставилась, на выбравшегося с трудом, из подъехавшего к подъезду такси, милиционера. Мужчину ее мечты, предмет ее грез и желаний. Предмет грез, изрядно пошатываясь, направился к двери. Под распахнутой на груди курткой болтался, съехавший на бок, почти развязавшийся, галстук. Рубашка под ним лишилась большей части пуговиц. Покрасневшие мутные глаза соседа были хмурыми и одновременно с тем бессмысленными и пустыми. Заметив, сидевших на своем обычном месте девчонок, он ухмыльнулся.

– Здорово! Свежим воздухом дышите? Как жизнь? Как школа?

Не дожидаясь ответа, он пошел дальше.

– Во, надрался! – почти восхищенно сказала Вика, любуясь, как сосед Федоренко пытается набрать код домофона на двери.

– Я никогда его таким не видела, – пролепетала Леля. Любящее сердце разрывалось от тоски, сострадания, желания побежать следом за любимым, узнать, что случилось.

Вика пожала плечами и философски заметила:

– Ну, теперь увидела.

– Может быть, у него что-то случилось? – горестно спросила Леля, не слишком владеющая, какой бы то ни было информацией, по поводу состояния, когда человек «надирается».

Вика снова пожала плечами. Ей было наплевать, что именно явилось причиной того что Лелин сосед явился домой в состоянии сильного алкогольного опьянения.

– Перебрал, вот что у него случилось, – со знанием дела сказала Вика. – Случится у него завтра – головная боль и похмелье.

Взглянув на застывшее, испуганное лицо подруги, и неправильно истолковав ее реакцию, Вика рассмеялась.

– У нас сосед алкаш. У него каждый день утром похмелье, а вечером опять в зюзю, и потом концерты по полночи дает. Этот, твой, считай, как стекло, по сравнению с нашим-то хроником, – кивнув в сторону подъезда, сказала Вика. При слове твой, Леля слегка дернулась.

– Господи, Федоренко, какая же ты чувствительная! Да ничего с этим мужиком не случиться, успокойся ты. Проспится и завтра будет, как огурец. Боже ты мой, Федоренко, ты меня удивляешь. Всех тебе всегда жалко. – Вика засмеялась. – Лучше меня пожалей. Меня Гаврилин опять на игру позвал, в пятницу вечером. Представляешь?! Я скоро рехнусь с этим хоккеем. Мне уже кошмары снятся хоккейного содержания.

Леля слегка улыбнулась.

– Ну а почему ты не скажешь ему, что тебе не нравится?

Вика сделала страшные глаза.

– С ума сошла? Да, во-первых, я его так долго и упорно убеждала, что обожаю хоккей, что теперь уже будет очень странно выглядеть, если я вдруг признаюсь. А, во-вторых, я вообще не уверена, захочет ли он со мной встречаться, если узнает правду.

– Мне кажется, это не правильно – обманывать. И еще, мне кажется, если ты ему действительно нравишься, то он нормально воспримет, что ты не любишь хоккей. Ведь главное, тебе нравится он. Это же намного важнее.

– Да, тебе легко говорить. Ты, вон, не влюблена ни в кого, поэтому и не переживаешь. – Вика улыбнулась. – Как, кстати, твой прежний поклонник, этот жуткий старикашка, со взглядом мурены?

– Прекрати, – легонько толкнув подругу, Леля засмеялась. – А, ведь, я совсем о нем забыла…

– Да, что ты?! А я думала, ты будешь всю жизнь его любить. А ты, оказывается такая ветреная и легкомысленная, как скажет наша русичка.

– Нет. Я после лета его ни разу не встречала. Раньше часто видела, а тут ни разу… Странно. – Леля задумчиво посмотрела на подругу. – Может быть, он заболел или что-то случилось?

Вика закатила глаза.

– Умоляю, Федоренко. Хватит! Этот алкаш прошел, ты чуть не зарыдала. Старикашка пропал, ты опять панику наводишь. – Вика посмотрела подруге в глаза. – У всех все нормально. Поняла? Ты о себе думай, мать Тереза. Ой, Федоренко, ну что мне с тобой делать?

–

Леля нажала на кнопку звонка. Послышались шаги. Дверь открыла полная пожилая женщина.

– Здравствуйте, – растерянно поздоровалась Леля.

– Здравствуй, – женщина с нескрываемым удивлением смотрела на юную незнакомку.

– Извините, я просто хотела узнать как дела у Николая Борисовича. – Леля немного смутилась. – Просто я давно его не видела. Поэтому решила зайти…

Женщина кивнула головой.

– А Николай Борисович переехал. Еще летом.

– Да?… Я не знала…

Женщина добродушно улыбнулась. Девочка была милая, воспитанная. Не какая-нибудь, из этих нахальных нынешних подростков.

– Он иногда звонит, узнать, мало ли, кто из знакомых его разыскивал по старому адресу. Он же филателист, вот и просил меня записывать, если кому-то нужно будет что-то передать. Если хочешь, я могу передать, что ты приходила.

– Да нет, спасибо. Я просто подумала, может у него, что-то случилось. Но раз все в порядке, то все хорошо. До свидания.

– До свидания. Меня зовут Нели Михайловна. Ты в этом подъезде живешь?

– Да. На восьмом. Меня зовут Леля. Спасибо, Нели Михайловна.

Новая соседка с одобрительной улыбкой проводила взглядом спускающуюся по лестнице девочку. Все-таки остались еще нормальные дети, с которыми приятно общаться. Очень милая девочка. Решив, непременно передать Николаю Борисовичу, что о нем справлялась такая юная и приятная бывшая соседка, Нели Михайловна закрыла дверь.

Глава 24

Девушка сидела на земле, опираясь спиной о скамейку, расположенную неподалеку от пруда. Мужчина, вышедший на прогулку с собакой, обнаружил тело. На этот раз маска была в руках у жертвы. Коричнево-зелено-синяя гамма. Выражение у маски было злобное, угрожающее.

– Ублюдок наш, смотри-ка, с фантазией, не повторяется. Даже эти рожи свои всегда разные делает, Абдурахманов раздраженно попинал подтаявший грязный сугроб у края пешеходной дорожки.

Ерохин молча наблюдал, как тело кладут в мешок.

–

В служебной столовой народу было мало. Пока ездили на место обнаружения жертвы, разбирались с экспертами, опрашивали свидетеля, вернее того кто нашел тело, время обеда давно прошло.

Ерохин ел молча, глядя в свою тарелку. Лицо застывшее, как каменное. Абдурахманов открыл было рот, но взглянув в холодные, пустые, как будто лишившиеся каких бы то ни было чувств, глаза передумал и вновь принялся за содержимое своей тарелки. «Совсем ума лишился из-за этой твари. Всю жизнь ему испортила, сука. Почти десять лет жили х…р знает как, а теперь совсем рехнулся. Ходит как помешанный. Вроде, освободились друг от друга, можно жизнь по новой начать. Так нет, ведь и вправду совсем крышу снесет и еще и натворит чего-нибудь». Абдурахманов хмуро покосился на неподвижное лицо приятеля.

– Я к судмедэкспертам. Они обещали в срочном порядке все сделать, – поднявшись из-за стола, сказал Ерохин.

– Сань!… – взгляд Абдурахманова наткнулся на ледяной взгляд голубых глаз. – Слушай, хорош уже! Жизнь-то продолжается.

– Я от экспертов домой. Папку с делом забираю, дома посмотрю, – глядя в пространство, равнодушно сказал Ерохин.

Не дожидаясь ответа, он развернулся и пошел к выходу из столовой. Абдурахманов с мрачным видом посмотрел ему в след.

–

Лифт снова не работал. На третьем этаже Леле повстречалась старушка с пятого, осторожно спускающаяся по ступенькам, крепко держась за перила.

– Безобразие! Третий раз за месяц, – возмущенно проворчала соседка.

– Здравствуйте, – пропуская пенсионерку, сказала Леля. Та молча кивнула в ответ, полностью сосредоточившись на спуске.

Поднявшись на шестой этаж, Леля заметила, что дверь в квартиру милиционера открыта. Леля огляделась по сторонам и подошла к двери.

– Здравствуйте! – заглянув внутрь, сказала она. Никакого ответа не последовало. Немного постояв, Леля осторожно пошла по коридору. – Здравствуйте, у Вас дверь не заперта…

Навстречу ей, из комнаты, нетвердой походкой вышел сосед. Удивленно посмотрев на гостью, он ухмыльнулся.

– Здорово!…

– У Вас дверь не заперта. Забыли, наверное… – как всегда смутившись при встрече с ним, сказала Леля.

– Забыл, – почти радостно сказал он. Пройдя мимо Лели, он запер дверь.

– Заходи, раз пришла, – он мотнул головой в сторону комнаты.

Леля нерешительно пошла вперед. Сердце стучало, как сумасшедшее.

На невысоком столике напротив дивана стояла почти пустая бутылка водки. Ни рюмки, ни закуски не было. Рядом с бутылкой лежала толстая папка.

– Присаживайся, – указывая на диван, предложил хозяин квартиры. Леля села на краешек. Она чувствовала необъяснимое волнение, любопытство страх, нежность, грусть и радость одновременно. Ей казалось, что происходящее нереально. Может быть это сон? Сейчас она проснется в своей комнате, в своей постели, и его уже не будет рядом…

– А я тут работаю, – усмехнулся он, подходя к дивану. Его слегка покачивало, как в тот день, когда они с Викой видели его вылезающим из такси. Плюхнувшись на диван, он весело посмотрел на нее. – Хочешь чаю? Водку не предлагаю. Ты еще не доросла, да и вообще гадость. Даже когда дорастешь, не пей. – Он окинул ее мутным взглядом. – Ты так прямо выросла. Повзрослела. Похорошела. Ребята, небось, в школе хвостом за тобой ходят?

Он засмеялся. Видимо, несмотря на свое состояние, почувствовав ее смущение, он сказал:

– Не обращай на меня внимание. Это я так… Ну так чего, чай будешь?

– Нет, спасибо, – Леля не знала как себя вести. И его близость смущала ее. Она странно на нее действовала. Безумно хотелось, чтобы он обнял ее и прижал к себе, и поцеловал… Она покраснела от собственных мыслей.

– А от меня жена ушла, – неожиданно сказал он. – Во как! Даже не пожелала в глаза сказать, что уходит. Позвонила на работу. – Он засмеялся, но Леля видела, что глаза у него скорее злые, чем веселые. Она подумала, что, наверное, он очень расстроен и от того и ведет себя так. Ему больно, и он не знает, как справиться с этой болью. И она сама ощутила его боль. Ей стало ужасно его жалко.

– Вы ее очень любили? – робко спросила она. Он перестал смеяться, повернулся к ней и замер.

– Я ее ненавидел! Знаешь, сколько раз я хотел ее убить? – глаза у него стали страшные, холодные.

– Почему? – прошептала Леля испуганно. Застывшее лицо расслабилось, он вновь улыбнулся.

– Потому, что она крала мою душу. Каждый день, капля за каплей.

Он махнул рукой.

– Не слушай меня. Просто лишнего выпил, вот и болтаю.

– Я, наверное, пойду, – покосившись на него, сказала Леля.

– Ты, наверное, смотришь и думаешь, пьяный идиот. Заливает свое горе водкой, сидит, жалуется, ноет… Правильно думаешь. Она правильно сделала, что ушла. За, что можно любить такого как я?

Он не смотрел на Лелю, скорее говорил сам с собой. Но она, чувствуя, что должна хоть как-то помочь все же сказала:

– Вы хороший. Вас можно любить.

Он засмеялся и посмотрел на нее почти с умилением, как смотрят на маленьких, еще совсем наивных детей.

– Ты еще совсем молодая. Ничего о жизни не знаешь. Ты хорошая девчонка, Леля. – Он поднялся, взяв со стола бутылку, сделал глоток прямо из горлышка. Потом еще один. – Таких как я, никто не любит. Моя жизнь – это работа. Ни одной женщине такая работа, как моя не понравится. Женщины так устроены.

– Неправда! – неожиданно для самой себя, сказала Леля. Он удивленно посмотрел на нее. Теперь глаза у него и вправду были веселые.

– Ой, Леля, ничего ты не знаешь и не понимаешь еще в этой жизни. Ты еще совсем девчонка. Подрастешь, поумнеешь, тогда поймешь…

– Нет! – Она вскочила с дивана. Глаза у нее сверкали. – Не пойму! Потому, что я и так знаю, что… что… – она замолчала тяжело дыша и чувствуя, что сейчас заплачет, сама не зная от чего.

Он подошел и погладил ее по голове, как она и мечтала.

– Иди домой, Леля. У тебя вся жизнь впереди. Может, ты и вправду будешь не такая, как другие.

– Я люблю Вас! – прошептала она и вся сжалась, чувствуя, что сейчас умрет от стыда и ужаса. Как она могла? Как осмелилась произнести свою тайну вслух? Хозяин квартиры стоял, изумленно глядя на нее, на губах у него была глуповатая улыбка. Он слегка наклонился к ней, и Леля закрыла глаза и подалась вперед, сложив губы, как ей представлялось, они должны быть сложены для поцелуя. Она замерла в предвкушении волшебного, счастливейшего момента в своей жизни. Сейчас она почувствует его губы на своих губах. Он поцелует ее… Счастливейший момент, отчего-то задерживался. Леля осторожно приоткрыла глаза и встретилась с холодным, злым взглядом его голубых глаз.

– Уходи, – сказал он, отступая от нее назад.

– Я… – она задохнулась от обиды, разочарования, стыда. Он не хочет поцеловать ее. Она ему противна. Она опозорилась. Жизнь кончена… Все ее надежды, и мечты рухнули…

– Уходи, – повторил он твердо.

Она всхлипнула. Ноги как будто приросли к полу. Она не могла сделать ни шага. Вообще не могла пошевелиться.

– Убирайся! – заорал он. Леля дернулась как от удара. Зажав рот руками, она попятилась назад. Глаза у нее были огромными, наполненными тоской, невыразимым страданием, болью. – Пошла вон отсюда! Малолетняя дура! – заорал он еще громче. Развернувшись, Леля рванулась вперед, в сторону двери. Ничего не видя перед собой, задыхаясь от душивших ее рыданий, она налетела на столик. Папка, лежавшая на краю, свалилась и из нее по полу разлетелись фотографии. Леля еще крепче зажала рот, чтобы не закричать. Она снова застыла, но теперь уже от настоящего ужаса. С фотографий на нее смотрели мертвые девушки. На одних были только лица. На других изуродованные тела.