Павлик

– Так кто этой способностью обладает-то, я так и не понял? С вашей точки зрения? Если эта способность – мир воспринимать – не в мозгу возникает, кто же ею обладает-то в итоге? Кто он, наблюдатель ваш загадочный?

Павлик удивленно уставился на него, на время даже позабыв о своих водительских обязанностях. Рев встречной фуры быстро напомнил ему о реальности, и, чертыхнувшись, он ловко вернул машину на курс.

– Ну вы даете! Как это – кто? Вы, разумеется.

– Я?!

– Знаете, Игорь Сергеевич, вы меня уже, в натуре, пугать начинаете, – для пущей убедительности Павлик сделал странное движение телом, словно пытался отодвинуться от своего спутника подальше, и даже зябко повел плечами, видимо, рассчитывая таким образом донести до пассажира степень собственного испуга. – Вы же всю дорогу мне про свой материализм твердите, а теперь вот такие вопросы задаете! Вы вместо того, чтобы мне эти вопросы задавать, себе лучше их переадресуйте. Только просьба одна: точку отсчета свою привычную уберите да на однозначность с очевидностью свои хваленые плюнуть не забудьте с высокой колокольни. У вас тогда сразу у самого ответы на все вопросы ваши и появятся…

– Господи! – хозяин жизни чуть не взвыл и схватился за голову. – Какая еще точка отсчета?! Почему я на очевидные и однозначные вещи плевать должен?! Вы хоть сами отдаете себе отчет в своих советах? Я вам совершенно искренне сейчас говорю: тетушка ваша на все сто процентов права! Вы, действительно, нормального человека до безумия довести способны!

– Способен, – Павлик с нескрываемой гордостью погладил себя по макушке и с широкой улыбкой скосил глаза, стараясь держать в фокусе одновременно и возмущенного оппонента, и дорожное полотно. – Только не человека, если уж на то пошло, а людя. Человека, Игорь Сергеевич, такими выкладками хрен удивишь. Человеку нормальному и так все ясно и понятно, о чем я толкую…

– Благодарю! – было похоже, что типичный аллигатор сумел взять себя в руки: с язвительной улыбкой он отвесил спутнику шутовской поклон и устало откинулся на сиденье. – Судя по тому, что для меня выкладки ваши полной бессмыслицей видятся, я, выходит, человеком, по-вашему, не являюсь?!

Павлик некоторое время молчал, задумчиво наморщив лоб, а потом, страдальчески поморщившись, примирительно кивнул явно уязвленному собеседнику:

– Слушайте, Игорь Сергеевич, вы не обижайтесь только и не кипятитесь! Но я вас сразу и честно предупредил: больно будет, когда парадигма ломаться начнет. Но вы же сами в бой рвались, сами, кстати, этот спор-то инициировали! Да и потом, – он удивленно пожал плечами, – какая вам разница, кем вы по моей классификации являетесь? Вас же собственное мироощущение волновать должно, а не чужое, разве нет? Меня, к примеру, почти любой нормальный персонаж психом считать будет – и что? Мне теперь вешаться пойти, рубаху на груди рвать по этой причине? Да мне плевать, кто там что обо мне что думает, если руку на сердце положить! Если я всю жизнь на чужую точку зрения внимание обращать буду, когда мне своей головой-то жить, скажите на милость?!

Игорь Сергеевич некоторое время молчал, сидя с полуприкрытыми глазами и бессильно откинувшись на спинку кресла, а потом с кривой усмешкой повел плечами и, обреченно разведя руками, продемонстрировал собственную то ли полную беспомощность, то ли готовность к безоговорочной сдаче перед аргументами собеседника:

– Вы, насколько я вижу, молодой человек, и правда, не понимаете…

– Я?! А что я понимать должен?

– Рассуждения ваши, Павел, извините, ницшеанством отдают, не находите? Вы меня всю дорогу призываете не обижаться, но я вам сейчас своеобразное алаверды сделаю. Вы, уж не обижайтесь, в своих рассуждениях как какой-то сверхчеловек выступаете! Никто ничего не понимает, никто никуда проникнуть не может, никому до вашего уровня и близко подняться не суждено – вот что из ваших выкладок прямым текстом следует! Все – в невежестве, во мраке, в заблуждениях различных, зато вы один – все понимающий и на серую массу с высоты своего персонального Олимпа плюющий! Вам самому-то это разве не очевидно? Вы какую-то странную картину мира создали, где все вокруг вас – люди второго сорта, зато вы – человек, – договорить Игорь Сергеевич не успел: оглушительный хохот сотряс салон. Павлик буквально захлебывался от смеха, а секунду спустя он и вовсе начал притормаживать и направил автомобиль к обочине, не обращая никакого внимания на реакцию совершенно обескураженного его поведением собеседника. «Гелендваген» замер, а Павлик продолжал давиться от смеха, навалившись телом на руль. Наконец, справившись с этим неожиданным приступом, он перевел дух и повернул мокрое от выступивших слез лицо к своему весьма потрясенному пассажиру и с широкой улыбкой показал ему большой палец.

– Зачёт, Игорь Сергеевич! Зачётище вам неимоверный! Давно я такого ЧСВ не наблюдал, честное слово!

Типичный аллигатор еще несколько секунд ошарашенно молчал, после чего лишь хмыкнул:

– Странная реакция у вас, молодой человек. Могу поинтересоваться, что именно такую бурю эмоций у вас вызвало? И что это за ЧСВ еще такое, если, конечно, ограниченному неведением людю это в принципе знать положено?

– Все, Игорь Сергеевич, проехали!

Павлик успокаивающе помахал рукой, и его собеседника в который за их недолгое общение раз поразила внезапная перемена, произошедшая с ним. Молодой человек больше не улыбался. Напротив, на его лице все явственнее проступала странная суровость, словно приступ хохота враз исчерпал запасы природной веселости и врожденного оптимизма. Он посмотрел на Игоря Сергеевича несколько секунд пристальным немигающим взглядом и легонько кивнул, как будто приглашая уязвленного хозяина жизни если не к примирению, то хотя бы к конструктивному диалогу.

– ЧСВ, Игорь Сергеевич, – это чувство собственной важности. Из книг дона Карлоса этот термин, если вам интересно. Учитель его дону Карлосу всю дорогу твердил, что это самый главный враг человеческий и есть, и выбивал дон Хуан из молодого падавана Кастанеды это ЧСВ при помощи всех подручных средств каждую свободную от остальных практик минуту. Но вас ведь реакция моя задела, так? Если что, я извинения могу принести, причем искренне абсолютно, – Павлик кивнул и для пущей убедительности приложил руки к груди. – Поверьте, обидеть я вас точно не хотел! Но чтобы окончательно иллюзии и домыслы ваши развеять, – он несколько секунд подбирал подходящие к случаю слова, потом решительно рубанул рукой, словно осекая последние свои сомнения. – Я вам так скажу: вы на четыре тысячи девятьсот семьдесят шесть процентов не правы! У меня задачи перед вами оправдаться нет, просто к сведению принять можете, а там уже – вам решать, как ко всему сказанному относиться. Если коротко и по сути, то я себя не только сверхчеловеком не считаю, а даже наоборот, скорее… – он требовательным взмахом руки остановил назревшую лавину встречных возражений. – Между прочим, я себе лучше кого бы то ни было цену знаю! И цена эта на сегодняшний день не очень высока в моих собственных глазах, чтобы там вам ни казалось и ни мерещилось. Если коротко, то я раздолбай порядочный, – Павлик еле заметно улыбнулся и слегка развел руками. – Что есть – то есть, и нечего вуалью с нашивками собачьи какашки накрывать, как один мой знакомый выражается. Ленивый, слабовольный и индульгирующий сукин сын – вот кто я есть на сегодняшний день. И из потенциала своего дай бог процентов десять реализовать способен, хотя и это вряд ли, – он поморщился и мотнул головой, словно отгоняя какие-то свои невеселые мысли. – Другой вопрос, что я все вещи их собственными именами называть привык, и от этой привычки отказываться впредь не намерен! – он, немного набычившись, смотрел на притихшего хозяина жизни, и тому показалось, что в глазах своего молодого спутника он снова видит уже знакомые ему язычки так внезапно вспыхивающего время от времени пламени. – Если я пидора перед собой вижу, то так и скажу: это, мол, пидор! Если вора вижу, который под видом гешефта нарядного полстраны обобрал, – я его не олигархом назову, а мразью вульгарной! Если скотину вижу перед собой, которой только пожрать послаще да присунуть кому поглубже, так и скажу: да вы, батенька, дескать, животное! Если я людя вижу перед собой, то с какого, скажите, перепуга я его человеком именовать должен? – Павлик завелся окончательно: по щекам пошли красные пятна, на лбу выступила испарина. – Другой вопрос, что я и с себя спросить способен, и себе цену истинную дать. Если я ленивый сукин сын, так что, я скрывать это буду? Да нет, конечно! Не хрена тут скрывать! Так и скажу: ленивая скотина Павлик, которой авансов, мол, раздали немеряно, а отрабатывать их он не спешит! Где тут ницшеанство, по-вашему? В каком месте я себя сверхчеловеком-то считаю?! Вот что вас задело-то, по большому счету, а, Игорь Сергеевич? То, что я себя человеком считаю, а других людьми называю? Так тут, извините, вопрос в других, а не во мне. Вокруг меня, например, и человеков полно, – он показал обескураженному аллигатору большой палец и для убедительности хлопнул себя по груди в области сердца. – И талантливее меня, и упорнее, и лучше во всех смыслах этого слова человеки вокруг меня имеются! Но я ведь ради сомнительного удовольствия угодить кому-то понятия менять не должен, нет? Людей с человеками равнять, чтоб не обидеть никого – мне так, что ли, поступать нужно?! Не готов! – он яростно тряхнул головой и набычился еще сильнее. – Не в ницшеанстве тут дело и не в сверхчеловеке каком-то! Вас моя привычка мир пополам делить заводит, вот что я вам скажу! Но я еще раз повторюсь: не максимализм это, а умение своими именами вещи называть, пусть и звучит это порой ни хрена неполиткорректно. А у нас из-за этой политкорректности мрази олигархами теперь называются, животные говорящие – человеками, пидоры под геев мимикрируют вовсю, разве не так я что-то говорю?

– Достаточно! – пришедший в себя Игорь Сергеевич остановил поток сознания своего молодого спутника и примирительно улыбнулся. – Достаточно, Павел! Нам, а точнее вам, еще рулить и рулить, – он окончательно восстановил утраченное равновесие и дружелюбно усмехнулся, – и энергия ваша нам на что-нибудь созидательное сгодится наверняка. И вы меня извините, – хозяин жизни виновато развел руками. – Сам не понял, что это на меня нашло! Кстати, – он лукаво подмигнул, – а при чем тут это ваше ЧСВ, про которое вы мне тут говорили? Что это за чувство собственной важности, и зачем ваш дон Хуан из гражданина Кастанеды его всю дорогу выбивал, если не секрет?

Павлик глубоко выдохнул и неожиданно широко улыбнулся. От его горячности не осталось и следа. Он снова был спокоен и расслаблен; наверное, внезапная вспышка позволила ему выпустить накопившееся напряжение, и он снова обрел свое привычное благодушное расположение духа.

– ЧСВ-то при чем? – он усмехнулся. – Так долго объяснять, но на примере проще выйдет.

– Валяйте на примере, – Игорь Сергеевич улыбнулся и вдруг нарочито грозно насупился и пожал плечами. – А что стоим то, собственно говоря, товарищ рулевой? Фору таким образом лишнюю получить пытаемся?! А ну-ка, лево руля – и в сторону Сокола шагом марш!

– Есть, капитан!

Павлик шутливо отдал честь и аккуратно вырулил на пустую дорогу. Еще несколько секунд – и внедорожник снова бодро поглощал асфальтовые метры, катясь по направлению к городу со звучным и птичьим названием.

– Если на примере, то тут проще пареной репы выйдет, – продолжал взбодрившийся водитель. – Помните наш разговор про свободную волю?

– Конечно… А при чем тут это?

– Минутку терпения, Игорь Сергеевич, как древние греки говорили. Если помните, то мы с вами к выводу совместному пришли, что никто из нас сам по себе отдельно от всего остального не существует, так ведь? Кстати! – Павлик радостно прищелкнул пальцами. – Да вот хотя бы трабл этот, что пару минут назад возник, он же – опять пример идеальный! Стоило мне только сказать что-то неосторожное, как гляньте, что с вами в тот же момент стало. Вспыхнули, как спичка, а затем – и я, вслед за вами и от вас, – он с улыбкой покачал головой. – Вот вам и взаимосвязь всего в действии, как говорится… То есть опять можно факты упрямые констатировать: все со всем связано, и все на все влияет. Так?

– Допустим, и что?

– Так мы с вами опять сейчас вернемся к тому, что все мы части одного организма огромного. Согласны?

– И с этим согласен, молодой человек, – его спутник благодушно кивнул. – Помню ваши аргументы, принимаю.

– Ну а отсюда и вывод напрашивается, – Павлик удовлетворенно покивал, – что никакой самостоятельности у частей целого быть не может. Так? Если б части целого самостоятельностью обладали, такое целое хрен бы дольше одной минуты просуществовало, логично?

– Скорее всего, – Игорь Сергеевич задумчиво посмотрел на стелющееся под колеса асфальтовое полотно и снова кивнул. – Скорее всего, так, молодой человек…

– А вот тут и чувство собственной важности появляется, о котором вы спрашивать изволили. Мы же этой взаимосвязи всего со всем в принципе осознать не можем, а почему, спросите? Да вот именно из-за этого самого чувства и не можем, – Павлик решительно тряхнул головой и для убедительности легонько пришлепнул ладонью по рулю. – Мы же именно из-за этого чувства – собственной исключительности мнимой – единства-то и не видим! Мы ж себя центром вселенной считаем, пупом земли, если хотите! Я, дескать, самый главный тут, ради меня Земля вокруг своей оси вертится! Ну а дальше уже – кто во что горазд, как говорится. Но итог один: чудо единства от наших глаз именно поэтому и скрыто, что каждый из нас себя главнее всего мира считает. А ведь тут собака вот в чем порылась: нету никаких отдельных нас, что бы нам там ни казалось и ни мерещилось. Нет меня отдельно от процесса жизни, и вас отдельно нет. И воли свободной ни у кого из нас нет, как бы для нас сейчас, может быть, это грустно и ни звучало…

– Идею понял, – согласился Игорь Сергеевич. – Только к чему вы все это? Смысл ведь какой-то практический здесь должен быть? Кроме теории и умствований голых?

– Конечно. Здесь самый прямой практический смысл и есть, – Павлик хмыкнул. – Мир, в котором все отдельно и само по себе, и мир, который как единое целое существует, – это два разных мира, Игорь Сергеевич. Законы разные у этих миров, правила мироустройства разные, да еще куча нюансов имеется! Если вы к миру подходите как к куче частей, а не как к органичному единому целому, тогда таких дров наломать можно! – он внезапно помрачнел. – Что, кстати, большинство людей собственной жизнью вполне себе удачно и демонстрирует. Люди ведь никак в толк взять не могут порой, откуда беды на них сыпаться начинают, почему наперекосяк все идет, а ответ-то прост: не понимают они, по каким законам мир существует, как устроен он, как функционирует механизм этот… Но причина-то главная – то самое чувство, о котором мы с вами говорить начали! Если я себя частью целого осознаю, о какой исключительности в таком разе речь идти может? Ослу ясно, что ни о какой исключительности тут говорить в принципе не приходится, и одна клетка важней другой для организма быть по определению не может! Ну и наоборот, соответственно. Если я своей исключительностью упиваюсь, как мне единство это увидеть? Как законы мира и устройство его понимать начать? Да никак, конечно, у меня ничего понять о осознать не получится. Вот дон Хуан и плющил товарища Кастанеду всякими подручными методами и способами, чтобы дурь и слепоту эту из него выбить. То пейотом накормит, то союзника натравит, – Павлик хохотнул. – Но в конце концов товарищ Кастанеда прозрел и все сам увидел.

– Понятно, – снова согласился Игорь Сергеевич с благодушным кивком. – Увидел ваш Кастанеда единство, и что? Что изменилось то для него после этого?

– Что изменилось то?.. Да все, по сути, – удивленно пожал плечами Павлик. – Только почему это – для него? Считай, куча народа во всем мире прозревать начала благодаря дону Карлосу…

– В каком это смысле?

– В прямом, Игорь Сергеевич! Кастанеда же книги начал писать, а уж от тех книг и люди зажглись тягой к древнему знанию…

– Миссионером, значит, ваш Кастанеда был, – спутник Павлика добродушно усмехнулся и постучал пальцем по хронометру на запястье. – Давайте с бессмертием заканчивать, молодой человек! А то до Сокола вот-вот уже доберемся – как железных коней-то делить будем? – на губах хозяина жизни снова заиграла приветливая и немного лукавая улыбка. – На чем остановились то мы с вами? – он наморщил лоб, несколько секунд сосредоточенно думал и наконец радостно хлопнул в ладоши. – Наблюдатель! Точно, на наблюдателе мы с вами этом загадочном остановились! Давайте-ка с ним разбираться закончим.

– А чего с ним разбираться-то? – Павлик недоуменно пожал плечами и улыбнулся с едва заметной ехидцей. – Вы же на меня всех собак спустили, когда я рецепты вам дал, чтобы с ним до конца разобраться! Однако я вам еще раз повторю: пока вы точку отсчета не уберете и с высокой колокольни на свои знания липовые не плюнете, так и будем на ровном месте буксовать…

– Подождите, – Игорь Сергеевич успокаивающе помахал рукой и слегка укоризненно покачал головой, видя, что его оппонент вновь начинает потихоньку заводиться. – Вы через раз вводные меняете, а потом ко мне придираться начинаете: дескать, этого я не могу, того… Что еще за точка отсчета, которую я убрать, по-вашему, должен? С колокольней-то этой все понятно, – он широко улыбнулся. – Не могу я утверждать, что способен на все свои знания резко и вот так сразу с этой высокой колокольни плюнуть, но попробовать горазд. А что за точка отсчета-то, объясните?

– Точка отсчета?.. – Павлик задумчиво почесал подбородок и мельком взглянул за окно, словно взыскуя ответа у бесконечного соснового леса, тянувшегося вдоль дороги. – Точка отсчета, Игорь Сергеевич, – это вы.

– Я?!

– Вы, – спутник типичного аллигатора широко улыбнулся и утвердительно закивал. – А если совсем точным быть в терминологии, то – «я». Тут, собственно, в самоидентификации все дело, то есть в том, кем вы себя считаете, если попросту говорить. Как только вы эту самую точку отсчета поставили – вот он, дескать, я – так у вас привычный и знакомый мир и образовался тут же! Это вот – вы, а остальное – не вы. Это, если хотите, и есть механизм, при помощи которого бинарный мир возникает. Как только точку отсчета вы эту устанавливаете, то сразу первая пара противоположностей и возникает: субъект – то бишь вы – и объекты – которое все остальное. А стоит вам эту – самую первую пару – сорганизовать своей точкой отсчета, то считайте – темница народов уже по факту имеет место быть!

– Темница народов? – Игорь Сергеевич повел плечами и с сомнением уставился на улыбающегося водителя. – А она здесь при чем?

– Элементарно! – улыбнулся в ответ Павлик, хотя и немного покровительственно. – Как только вы единый и органичный процесс на «я» и «не я» разделили, вы первую пару противоположностей образовать изволили, но это ж только – лиха беда начало! Вначале – субъект и объект, потом – верх с низом, правое с левым, ну а там уже и до сияющей бесконечности пары противоположностей пошли. Добро со злом, наши с ненашими, и все такое прочее из той же серии…

– Подождите! – Игорь Сергеевич протестующе взмахнул рукой. – У вас выходит, что это я все эти пары противоположностей создаю, но это же абсурд! Я и все остальное – это же реальная пара противоположностей, а не химера какая-то, которую я самолично создал! Верх с низом – то же самое. Ведь верх и низ, они же реально существуют, это же не плод воображения моего персонального!

– Конечно, реально, – хмыкнул Павлик, – тут кто бы спорил, как говорится. Только по отношению к чему все эти верхи и низы возникают и существуют?

– Извините, молодой человеку, не понял вопроса?!

– Игорь Сергеевич! – весело тряхнул головой водитель. – Проснитесь! Все эти пары противоположностей только благодаря поставленной вами точке отсчета существуют, разве не так? – он некоторое время наслаждался растерянностью, проступившей на лице хозяина жизни, и даже озорно ему подмигнул. – Просекли? Право и лево, они же только благодаря точке отсчета появляются и существуют, благодаря вот этому самому убеждению, что «я, дескать, вот это»! Как только вы эту точку отсчета – «я» – поставите, так и правое с левым у вас возникнут, и верх с низом, и добро появится, и зло вслед за ним нарисуется, уж будьте уверены! Да это же относительно все, – Павлик добродушно улыбнулся. – Для вас лично что-то там добрым будет, а для другого оно злом оказаться вполне может с огромной долей вероятности, ну, согласитесь же? Но абсолютно все эти пары только благодаря точке отсчета возникают, вот что понять необходимо! Однако, – он погрозил своему визави пальцем, – у нас-то с вами разговор про жизнь и смерть шел да про бессмертие, если вы не забыли еще. И тут вопрос с точкой отсчета вообще архиважным становится, как гражданин Ульянов бы сказал. Вы же точкой отсчета свое тело считаете, верно? У вас же, как у всех нормальных людей, и сомнений нет, что именно тело вы вот это самое, – он с улыбкой похлопал себя по груди, скосив глаза на собеседника. – А тело-то, как любому идиоту ясно, оно и начало имеет, то есть рождение, и конец, то есть смерть. Вот как только вы эту самую точку отсчета поставили да самоидентификацию на уровне тела провели, считайте – писец котенку, – Игорь Сергеевич невольно улыбнулся. – Вам и рождение тут же обеспечено, и смерть, и добро со злом у вас появятся, и все прочие прелести бинарного нашего мира!

– И что же тут не так, по-вашему? Где подвох то, я не пойму?

Павлик театрально совершил легкий полупоклон в сторону своего оппонента и торжественно продекламировал, старательно пряча пробивающуюся через нарочитую серьезность усмешку:

– И тут на сцене появляется наблюдатель!

– Наконец-то! – с готовностью поддержал Игорь Сергеевич лицедейство спутника, состроив напыщенно-серьезную гримасу. – Заждались! И кто это у нас будет?

– Так сами и ответьте, – молодой человек даже чуть подпрыгнул на сиденье от радости, прихлопнув рукой по колену. – Вы же сами мне всю дорогу твердите: мол, материалист я старый, только фактам верю! Вот и скажите мне теперь со всей космической прямотой: кто сейчас все это наблюдает, – он широким поворотом головы обвел салон автомобиля и кивнул в сторону окна, за которым закончившийся лес снова сменили бесконечные и неустроенные поля. – Автомобиль, природа за окном, солнышко, два тела, внутри салона беседующие – кто сейчас все это видит и наблюдает? А?

– Ну я, наверное… – типичный аллигатор с сомнением разглядывал довольное Павликово лицо, уже заранее будучи готовым к какому-нибудь очередному подвоху в его выкладках.

– Не «наверное», а «наверняка»! – строго погрозил ему пальцем Павлик. – Это стопроцентный факт, на который вам опереться можно и нужно, а вовсе не домыслы никакие! А мысли кто сейчас наблюдает? Кто сейчас вот эти самые мысли наблюдает: «Я, Игорь Сергеевич, аллигатор московский!», «Что-то этот Павлик опять какую-то хрень непонятную погнал!», «До Сокола еще пару часов минимум пилить» – и прочее из той же серии? А эмоции в данный момент кто тут переживает? Раздражение, которое еще минут пятнадцать назад вы испытали, вот кто его переживал и наблюдал? Что молчите?

– Ну я, Павел, и что из этого следует?

– Не знаю, – пожал плечами Павлик и ехидно улыбнулся. – Откуда мне знать, что для вас лично из всего этого следует? Для меня бы только одно и следовало, если б я собрался фактами оперировать. Только один вывод в этом случае напрашивается, Игорь Сергеевич, и вполне себе конкретный, кстати, вывод: вы и есть тот самый наблюдатель, про которого мы с вами уже битый час толкуем! Но тут не это главное, если хотите мое мнение на это счет знать, а другое…

– И что же?

– Тут нам с вами опять к точке отсчета вернуться потребуется. Вы же все равно, несмотря ни на что, уверены, что вы – это именно тело и психика, правильно? Пусть я вам уже все необходимое в руки дал, пусть плешь уже, простите, проел объяснениями своими, но вы же себя телом и психикой, один пес, считать продолжаете! Молчите? – Павлик взглянул на неопределенно улыбающегося пассажира. – А я вам сейчас легко доказать могу, что вы ни первым ни вторым являться как раз и не можете!

– Не сомневаюсь… – Игорь Сергеевич с усталой улыбкой смотрел за окно. – Вы, как мне кажется, специально обученным людям дона Рэбы не уступите, которые все что нужно доказать могли. Помните, у Стругацких?

– «Трудно быть богом»! – Павлик уважительно вытянул губы трубочкой. – Великая вещь!

– Вот-вот… – его спутник усмехнулся и потянулся к бутылке с водой. Предложив глотнуть и собеседнику, он получил отказ, зато сам сделал несколько аккуратных глотков, завинтил крышку и бросил бутылку на заднее сиденье. – Только те при помощи арсенала технического что-то доказывали, а вы без оного обходитесь, что демонстрирует, – он коротко хохотнул, – высокую степень подготовки и боевой выучки, как некоторые товарищи бы сказали! Так что в ваших способностях я уже не сомневаюсь! С вашим иезуитством, как мне сейчас видится, нормальному человеку не справиться без соответствующей подготовки…