Павлик

– Вы вот сейчас мои ощущения очень точно передали, – типичный московский хозяин жизни устало откинулся на сиденье и вновь с усилием стал массировать виски пальцами. – Именно что горячечный бред и есть, простите за откровенность. Вечный наблюдатель без начала и конца, в котором мир возникает, – это же бог какой-то уже получается, как религиозные господа сказали бы!

– Ага, именно! – с невесть откуда взявшейся радостью прищелкнул пальцами Павлик и оживленно завозился на сиденье. – Наконец-то вы фишку просекать начали! Именно бог это и есть, если этим термином пользоваться, хотя лично мне он, в принципе, не нравится. Уж больно заезженный – сразу мужик с бородой рисуется…

– Какую фишку?! Вы о чем?! Не вы ли минуту назад тут твердили, что наблюдатель этот вечный я и есть?!

– Конечно, вы. Какие ж в этом сомнения-то быть могут? Именно вы и есть, Игорь Сергеевич, можете ни секунды не сомневаться!

– Так я что, по-вашему, бог, что ли, получается?!

– Получается, да, – Павлик сокрушенно развел руками, искоса взглянув на раскрасневшееся лицо своего пассажира и при этом старательно пряча от него улыбку.

Игорь Сергеевич какое-то время бессильно разевал рот, словно пытался вытолкнуть из горла застрявшее в нем возражение, но вскоре обессиленно растекся по креслу и лишь с испугом поглядывал на своего невозмутимого водителя.

– Павел, вы не обижайтесь только, пожалуйста, но вопрос у меня один. Вы себя сейчас как чувствуете?

– Отлично! – большой палец Павлика победно взмыл вверх, а сам он даже не оторвал от дороги глаз, но, конечно же, не удержал маску равнодушия надолго и тут же широко улыбнулся обеспокоенному собеседнику. – Отлично, Игорь Сергеевич! Мой железный конь все ближе и ближе, дорога хорошая, собеседник приятный. Как я себя, по-вашему, в этих условиях чувствовать должен?

– Но вы же это не серьезно?

– Касательно чего?

– Касательно того, что я бог!

– Смотря что вы под этим в виду имеете. Вы же себя на полном серьезе Игорем Сергеевичем считать продолжаете. Тело там, голова, две руки, два уха и далее по списку… Как Игорь Сергеевич вы, конечно, никакой не бог, успокойтесь. А вот если вы про наблюдателя загадочного, которым вы в действительности и являетесь, тогда да, на самом полном серьезе. Я же вам сто раз уже повторил: вопрос здесь – только в точке отсчета.

– Но это же…

– Бред? Или все-таки чушь? – Павлик прыснул и махнул рукой, обрывая возражения, а потом резко посерьезнел. – Я вам, знаете, что скажу? В Индии древней правила ведения диспута существовали. Там школ разных духовных до фига было, вот и любили пандиты иногда зарубиться между собой. Сойдутся, бывало, и давай истинами меряться – у кого, дескать, истина самая истинная, а у кого – так, шляпа дырявая. Но они люди все культурные были, и чтобы глотку не рвать попусту, правила целые выработали: какие аргументы канают, а какие – нет. Вот по этим правилам и мерились, Игорь Сергеевич. И я вас заверяю: если бы вы хоть на одном диспуте подобном выступили бы так, как со мной сейчас, вас бы там на части бы порвали товарищи индийские, не взирая на врожденное дружелюбие и общую миролюбивость натуры.

– Это еще почему?

– Как – почему? А вы сами гляньте, какие у вас аргументы. Чушь, бред, – Павлик старательно загибал пальцы, наморщив лоб со всей доступной ему укоризной, но пробивающуюся улыбку прятал с не меньшим старанием. – Вы же мне ни на один мой довод контраргумента путевого не привели! Я вам свое, а вы мне: «Бред!» Я вам новый довод, а вы мне в ответ: «Чушь!» Ну и как тут с вами поступать нужно? А пандиты, Игорь Сергеевич, пусть и книжные черви, но в тихом омуте известно, кто водится! Могли бы и порвать сгоряча. Ну или «Бхагавад Гитой», на худой конец, забить насмерть.

– Что, толстая книга?

– «Бхагавад Гита»? – Павлик прыснул и зажал рот рукой. – Да нет, как раз тонкая, если что. Но это ничего, Игорь Сергеевич. Били бы просто дольше, – он, не выдержав, расхохотался так, что на его глазах выступили слезы. Отдышавшись, он повернулся к притихшему спутнику и приветливо кивнул. – Извините, воображение просто очень живое. Так и представил себе… Но если серьезно, так я вам еще раз повторю: вы мне вообще ничего дельного против моих доводов не сказали. Одни эмоции только да обвинения в умственной неполноценности. Да ладно, – он примирительно махнул рукой, останавливая готовое уже излиться с пассажирского сиденья возмущение, и улыбнулся со всем своим добродушием. – Это я так, для красного словца, если что.

– Но вы же не всерьез мне сейчас про бога говорили?

– Что вы настоящий – это он и есть? Всерьез. Только тут правильнее по-другому даже сказать будет. Он – это вы и есть. Я вам уже сто раз повторил: во всех мирах наблюдатель этот вечный один и есть. Он и мирами становится, и нами всеми. Он во всех живет, Игорь Сергеевич, пусть это до поры до времени тайной великой и покрыто. Если вам знать интересно, то именно за это иудеи Иисуса и распяли…

– Господи!.. Иудеи с Иисусом-то здесь при чем?

– При том, Игорь Сергеевич, именно что при том! Иисус же людей уму-разуму учил и способности кое-какие необычные иногда демонстрировал в процессе обучения. Вот у людей вопросы возникать и начали: а кто ты такой, дескать, мил человек, что такие вещи творишь и такие учения нам даешь?! А Иисус, он же прямой, как рельса, со всей обезоруживающей своей космической прямотой в ответ и сообщил страждущим: я и Отец – одно! Иудеи, ясень пень, его слова вполне буквально трактовать ринулись: дескать, богом себя объявил товарищ нехороший! Они же себя с телом своим идентифицировали, прямо, как вы, вот и в отношении Иисуса точно так же вопрос рассмотрели. Де, смертного мяса кусок, а туда же – богом назвался. Ну и организационные выводы сделали в соответствии с собственными дремучими нравами и обычаями. Распятие у товарищей иудеев за богохульство полагалось – для сведения, если что. Но Иисус-то совсем другую мысль хотел до них донести! «Я и Отец – одно» – это же констатация факта того, к которому я вас только что и подвел и который у вас такую бурную реакцию вызвал. Если вы хоть малую толику усвоить и осознать смогли, то вам ясно должно стать, что живет тут везде только сознание вечное, которое и в живых организмах проявляется, и в прочих формах мира нашего. Если вы это осознать способны, то слова Иисуса вам понятны и ясны будут. Вы как наблюдатель вечный и есть бог – вот что Иисус донести пытался! Бог, проявленный в человеческом теле, если уж совсем корректно идею сформулировать. Но сознание ведь не только в людях проявлено. Оно и в растениях, и в животных, и в минеральном мире, если что, присутствует. А вот осознать природу происходящего это самое вечное сознание, только начиная с уровня людей, может, если по-простому объяснять. Собака, к примеру, в принципе над этими вопросами задумываться не способна, в силу низкого уровня развития этого самого сознания, кстати. А вот когда в человеческом теле это сознание воплощается, тут уже квантовый скачок возможен. Тот самый, о котором Иисус иудеям и говорил: если вы осознавать начнете, что вы – не тела смертного кусок, а нечто другое, считайте, в шляпе дело. Вот оно, мол, вожделенное царствие праздника и вечной жизни! Принес товарищам благую весть, а товарищи не готовы ни фига оказались. Да ладно бы, просто не готовы, они же, сволочи, еще и агрессивными были, вот где совсем беда. Соответственно, для Иисуса все печальным образом и обернулось, хотя есть одна точка зрения, что и с привычным окончанием истории все не так просто, как на первый взгляд кажется. Но весть-то благая осталась! Если вы хоть малую толику того, о чем мы тут говорили, поймете и осознаете, то будьте уверены: для вас больше ни рождений, ни смертей нет. Рождаются и умирают оболочки. Рубашки, если хотите, для вечного путешественника. Или повозки, как индийские бы товарищи сказали. Да они так и говорили, между прочим: тело есть повозка для души. Но ведь не плачет никто по поводу рождений и смертей повозок? А рубашек? А ведь у любой повозки и рубашки и рождение есть, и смерть. Изготовили повозку – считай, рождение, пришла в негодность – смерть ее пожаловала. Но вот когда вечный странник себя повозкой или рубашкой всерьез считать начинает, все – пиши пропало. После такого уже и кошмар кончины мерещиться начнет, и прочие тревожные вещи рассудок терзать будут. Но стоит только очевидность в сторону отбросить и фактам в глаза смело взглянуть, все как на ладони и откроется. Продвинутые индийские товарищи именно так и говорили, кстати: вы есть То. То – это тот самый вечный наблюдатель и есть. Имен у него – тысячи: Бог, брахман, вечный свидетель, космический разум – на любой вкус и цвет, как говорится, выбирайте по душе. Имен – тысячи, а суть – одна. И задача, собственно, только одна у нас у всех и есть: осознать, как оно все в действительности устроено. А эта задача на две подзадачи разбивается в свой черед. Первая – осознать, что есть Творец у всего сущего. Для большинства, кстати, включая имбецилов ученых, это уже неподъемно, как суровая практика показывает. У большинства тут все само собой случайно происходит, хотя любому разумному существу ясно, что случайностей вообще нет и быть не может, а есть только закономерности непознанные. А вот для бабушки деревенской вполне себе очевидно, что красоту всю, – Павлик кивнул в сторону окна, – кто-то сотворить должен был, прежде чем этой красоте существовать начать. А вторая подзадача – главная самая. Вы осознать должны, что этот Творец неизвестный и запредельный вы и есть. Творец всего сущего, воплощенный в теле человеческом. Эту идею все учителя всех времен и народов своим слушателям донести пытались. И Будда, и Кришна, и Иисус – все эту идею в массы несли! Да и у мусульман изначально все один в один было. В Коране так и сказано: «Хвала Господу, творцу всех миров!» Это потом уже каждый в свою сторону одеяло тянуть рьяно принялся да первоначальное учение попутной шалью незаметненько так искажать. Ну а как только вы свое сознание расширять за рамки привычные научитесь, тогда у вас чудеса сами по себе происходить начнут. Наше сознание железобетонными рамками психики персональной связано. Что было до рождения, не помним, чего уж там про космические вещи какие-то говорить. Но сознание-то это – одно на всю Вселенную! А границы персонального сознания – условность. Если аналогию, опять же, проводить доступную, это как с рабочим компьютером. Пришел некий товарищ в контору на работу устраиваться, а ему для рабочих нужд компьютер предоставляют, но с ограниченной, заметьте, функциональностью. Выхода в Сеть нет, поскольку товарища никто еще толком не знает, а уж что у него там на уме, даже самому этому товарищу не всегда известно. И из всех возможностей великих, которые по техническим условиям вполне реальны, у бедолаги – максимум в тетрис на досуге самому с собой порубиться. Если нормальный товарищ, то ему со временем ограниченный доступ в Сеть дадут, но он и это за радость сочтет. Может с коллегами в «стрелялку» сетевую погонять, коли желание появится. Всяко веселее, чем наедине с собой кубики складывать, это любое разумное существо понимает. А если он совсем нормальным товарищем когда-нибудь себя зарекомендует, то ему доступ к Интернету со временем откроют, а там уже возможности сами понимаете какие! Но вначале-то этого делать никак нельзя – мало ли как товарищ начнет вести себя с непривычки. Вы ему – Интернет, а он сифилис какой-нибудь компьютерный всем коллегам подарит. В Интернете ведь всякого разного найти можно, порою и опасного, согласны? Кто-то музыку качает, кто-то рецепты вкусной и здоровой пищи ищет, а кто-то на порносайтах ночь напролет просиживает со всеми вытекающими для тела и психики последствиями. Так и в сознании том космическом – все есть. Все, что было, что есть и даже то, что еще только будет. Наше персональное сознание – это просто границы, которыми космическое сознание само себя условно разгородило. Коряво, может быть, выражаюсь, но мысль вы уловить всяко в состоянии. А как только осознанность расти начинает, вместе с тем и границы сознания персонального размываются потихоньку, словно бы вам пароли и доступы строгие админы открывают. Тогда и возможности ваши, соответственно, растут. Вот так, Игорь Сергеевич, все устроено. Приблизительно, знамо дело, но в целом я вам картину происходящего изложил.

Тут оба замолчали. Павлик знай себе потихонечку поглядывал на типичного хозяина жизни, а тот, похоже, сознательно дистанцировался от утомившего его диспута. Он откинулся на сиденье с закрытыми глазами будто заснул, но через несколько минут опять выпрямился и принялся усиленно массировать пальцами виски.

– Знаете, молодой человек, какой вопрос меня сейчас занимает? Ну ладно, я понимаю: книги там всякие священные, знания вечные, учителя великие и авторитетные… Это все ясно и понятно. Непонятно одно только. Вы сейчас настолько дикие для меня вещи излагаете, что вопрос единственный назрел: вы себе хоть как-то это все сами представляете? Вы вот о вечном свидетеле рассуждаете, в котором мир возникает и существует, или о сознании космическом, если другим вашим термином пользоваться, а вы сами для себя механизм этого каким-нибудь образом представляете? Есть ли тут хоть что-то еще, кроме слов учителей древних и авторитетных? Об опыте твердите непосредственном постоянно, но сами-то вы к этому опыту хоть как-нибудь приблизиться сумели? Я вас вполне откровенно заверяю: мне сейчас именно это только и интересно, если руку на сердце положить. – он очень похоже скопировал своего спутника, на что тот кивнул с лукавой улыбкой и, по всей видимости, ни капли не обиделся.

– Я вам вначале на второй ваш вопрос отвечу, поскольку сомнения ваши мне вполне понятны. Вы же как сейчас рассуждаете? Начитался, дескать, молодой падаван умных книг и давай благую весть в массы нести на радость публики неподготовленной. Так ведь? Раз молчите, значит, так и есть. Впрочем, – Павлик продолжал благодушно улыбаться, – удивительного тут ничего нет. Многие точно так и делают, если уж начистоту говорить. У меня же, Игорь Сергеевич, случай другой просто. Меня же сначала в опыт непосредственный этот макнули, как котенка за шкирку, а уж только потом я разбираться стал: а что же это произошло со мной такое, собственно? Если вы про опыт расширения сознания говорить изволите, то я вам так отвечу: сотни раз я этот опыт имел. Не десятки, слышите? Сотни!.. Но и здесь загвоздка скрыта, и о ней многие то ли молчат умышленно, то ли не осознали еще попросту, каким образом оно все тут устроено в действительности. Да, расширяется сознание до масштабов космических! Но после-то оно опять до первоначальных размеров схлопнуться норовит, собака страшная! Про это же молчат все больше, но из песни-то слов не выкинешь. Да, стал ты на миг – хоть и ослепительный да короткий – самим богом-Творцом, но дальше-то тебя опять в конурку тесную сознания персонального вгоняют! Почему так – не спрашивайте. Просто так есть, и это факт. Вначале – на миг просветление. Потом минут на пять накрыть может, и через месяц только. После ты полгода дурак дураком живешь, а потом – снова здорово. И так – бессчетное количество раз. Тезка мой, о котором я вам в ресторане давеча говорил, апостол Павел, он ведь именно это в виду и имел. Вначале Господа гадательно видим, как через стекло мутное, а потом – лицом к лицу! Вначале узнаём, значит, а потом – познаём. Под каждым словом кровью подпишусь, уж будьте уверены! Я же вам сейчас этот процесс и описал своими словами. И в ресторане еще тогда сказал со все той же космической прямотой: иногда, как через стекло мутное, вижу, иногда – будто лицом к лицу. Все так и есть, если хотите знать. Так что, если вас вопрос мучает, книжный ли это жопыт, как один мой знакомый выражается, или прямое постижение природы своей, то отвечу: прямое это знание, не книжное. Мне перед вами козырять нужды нет, говорю, как есть. А что касается механизма, каким таким способом вечный наблюдатель в себе мир создает, то здесь все еще проще, как бы это дико для вас сейчас ни прозвучало. Здесь опять принцип аналогии рулит, если не забыли еще его: как вверху – так и внизу, как внутри – так и снаружи. Сон ваш про пирамиду помните?

От упоминания о сне Игорь Сергеевич даже дернулся непроизвольно, и Павлик удовлетворенно кивнул головой:

– Вижу, что не забыли. Вот мы сейчас с механизмом этим вместе с вами за три минуты и разберемся. Вы мне для этого на один вопрос ответьте: кто весь это сон создавал? Пирамиду, толпы народа, лес, небо и прочие прелести пейзажа того местного, ни хрена не индустриального?

Типичный московский аллигатор с нервным смешком покачал головой:

– Это вы точно подметили: ни разу не индустриальный пейзаж был…

– Создавал-то это все кто? – пытал его упрямый Павлик.

– Что значит – кто? Я, Павел, вопроса вашего вообще не понимаю.

– А что тут понимать, скажите на милость? Сон тот ваш, чьих он рук дело?

– Вы на сознание мое, что ли, намекаете?

– Именно на него, Игорь Сергеевич, на сознание. Вот только вашим я бы не рискнул то сознание именовать. Что там вашего-то, прости меня господи, за прямоту? Я вам уже доходчиво показал, что вашего там ровным счетом ничегошеньки нету. Сознание это – одно на всех. Нет в нем ничего такого, чтобы бирку такую повесить можно было б: ваше, мол, это сознание, распишитесь в получении.

– Ну хорошо, хорошо! Не мое это сознание, а просто – сознание. Вот оно, Павел, сон тот и создало.

– Отлично! Все, что вы во сне видели, всё-превсё – его рук дело, так?

– Ну допустим.

– Но ведь вы правильно совершенно ощущаете, что сознание то самое вы и есть! Вы нутром это чуете, только выражаетесь через пень-колоду, уж извините за откровенность. Вы ж про какое-то там свое сознание перманентно твердите, а я вам пытаюсь простую мысль в обход этой вашей очевидности хоть как-то донести: вы и есть сознание это! Вы и есть это космическое сознание, вот что я вам все это время хочу сказать!

– Да вы не горячитесь так, – типичный московский аллигатор устало улыбнулся и примиряюще взмахнул рукой. – Пусть я и есть сознание это, что из этого проистекает-то? Почему вы все на мелочах всяких внимание заострить норовите?

– Потому, уважаемый Игорь Сергеевич, что в этих мелочах дьявол кроется, это еще мудрые люди подметили. Впрочем, ближе к телу, как говорил Остап Ибрагимович. По сути, если вы и есть сознание это, значит, вы тот мир весь сами и создали? И пирамиду неустойчивую, и джунгли те, и толпы человечков мечущихся. Разве не так выходит?

– Можно и так сказать. Если вашим определением пользоваться, то именно так все и выходит, – Игорь Сергеевич устало потянулся и откинулся на сиденье. – Мне одно непонятно: что же следует изо всех этих ваших стройных рассуждений?

– Так тут же механизм налицо, Игорь Сергеевич, о котором вы меня спрашивать изволили.

– Не понял?

– А что тут понимать-то? Тут все очевидно, по-моему. Я вам уже несколько раз повторил: все дело – в точке отсчета. Если вы себя Игорем Сергеевичем считаете, который на кровати спит и которому сон странный снится, вы никогда в суть происходящего проникнуть не сможете. Но стоит вам только на один миг, пусть и короткий, зато ослепительный, убрать точку отсчета ложную, как вам сразу истина и откроется. И войдете вы в царствие вечной жизни, и механизм создания познаете, если уж вам именно это так приспичило…

– Павел, это все слова общие, не более. А конкретики добавить в эту кашу вас не затруднит? А то несъедобно получается.

– Не затруднит, разумеется. Тут, напомню, проблем вообще никаких нет. Если вы хоть на миг осознать сможете, что вы и есть сознание это самое космическое и искомое, вам механизм сразу, как на ладони, ясен и понятен станет. Сами судите: вы же сами как сознание весь этот мир создали. И джунгли, и пирамиду, и человечков, которые толпой вкруг нее мечутся, так? Если с точки зрения формальной логики подходить, то в этом сне вашем за что ни возьмись – все сознанием окажется. И пирамида, и джунгли, и люди – все сознание. Разве не так? Точнее, сознание и есть все это: народец мечущийся, пирамида наклонившаяся, деревья, небо… Пандиты восточные докопались бы до меня, конечно, что не совсем корректно я предмет вопроса излагаю, но им только повод дай – до столба мирного докопаются. Но ведь мы с вами только что отметили, что сознание – это вы и есть, если строго уже совсем к вопросу подходить. То есть, если со всей космической прямотой правду-матку рубить, вся эта хрень ваша во сне – пирамида, джунгли, толпы людей – все это вы и есть, по большому счету. Разве нет? Однако, вот и парадокс очевидный налицо, который вы самостоятельно ощутить и заметить способны. Хоть вы всю эту тьму вещей и создали, но вы же себя всем этим не осознаете, да? Не ощущаете? Я же вас в офисе еще об этом спросил, по-моему. Вы ведь себя в тот момент не ощущали всем этим праздником, а наоборот тревожились? Вы ж себя не всем этим ощущали, а только частью одной какой-то? Вот это, дескать, – я, а остальное – мир богатый, враждебный и окружающий.

– Допустим. Я, и вправду, не помню, кем себя ощущал тогда, но точно не пирамидой и не джунглями…

– Так я вам про то и твержу битых полчаса. Если по сути разбираться начать, так вы в качестве сознания и есть вот это все. Но в силу помутнения определенного, вы сию простую и очевидную истину осознать никак не способны…

– Не способен, Павел. Я вам более того скажу, нет там никакой определенности и очевидности. А вот тревога есть, тут вы правы.

– Бинго! – хлопнул в ладоши неунывающий Павел. – Я же вам и твержу об этом только! Собственно, это единственная причина вашего беспокойства и есть – неведение ваше.

– Не понял. Какое еще мое неведение?

– Самое простое и элементарное. Если вы себя и дальше кем-то конкретным считать будете, вокруг которого богатый и беспокойный окружающий мир существует, это и есть оно самое – невежество, о котором все учителя человечества говорили. А как только вы себя сознанием космическим осознаете, в котором весь мир существует, какие проблемы и тревоги у вас появиться в таком разе могут? Все, за что ни возьмись, – вы. Вы – во всем, все – в вас. Разве при таком понимании причины для беспокойства возникнуть смогут?

Игорь Сергеевич молча смотрел на собеседника, очевидно, переваривая услышанное. По виду не сказать было, что типичный московский аллигатор поражен. Скорее, в его облике чувствовалась определенная усталость, если и вовсе не обреченность. Он некоторое время созерцал Павлика, иногда сомнамбулически кивая своим мыслям, и наконец со слабой усмешкой произнес:

– Знаете, я почти все понял. Если и не все, то главное – уж точно. Если я вашу теорию правильно уяснил, то я не смертный кусок мяса есть, а сознание бессмертное. Как сознание я всю эту Вселенную и создаю, которая потом во мне же и существует. При этом я никак самого себя как создателя мира этого осознать не могу, верно? В силу каких таких загадочных причин не могу – отдельный вопрос. Не могу – и точка. И из-за этих причин у меня разделение на внешний и внутренний мир происходит. Дескать, вот этот конкретный персонаж – я, а это – все остальное. И вот именно с этого момента я и дискомфорт, и все прочие безрадостные психические составляющие испытывать начинаю. И я, получается, бьюсь и мучась от кошмара, который по сути своей есть просто химера некая умственная. Я вас, молодой человек, правильно понял?

Павлик молча показал большой палец правой руки, не отрывая глаз от дороги, зато в немом «Во-о-о!» уважительно вытянул губы.

– Точно так, Игорь Сергеевич. – вернулся он в вербальный пласт общения. – Именно так и обстоит все. В силу неведения вашего вы самого себя как Творца всего сущего осознать не можете, и от этого тревогу и беспокойство испытываете. От этого, как товарищ Сиддхартха Гаутама завещал, вообще все наши беды и начинаются. Как только вечное сознание с какой-то формой самоотождествилось, считай – кранты этому сознанию. Любая форма, она же и начало имеет, и конец. Вот сознание и начинает париться по поводу конца того неминуемого, в лютых – это надо особо подчеркнуть – муках! Сознание, ясен пень, не только по этому поводу парится, если уж откровенно-то, оно себе повод для запарки всегда и везде сыщет, но один пес – самый лютый страх именно от осознания кончины грядущей и неминуемой рождается. И тогда уже каждый собственные себе рецепты ищет, как ему с этим страхом справиться. Одни природу свою познать пытаются, чтобы за пределы рождений и смертей выйти, вторые материальными ништяками страх этот заглушить пытаются. Третьи вообще ни о чем не переживают особо, а по течению плывут просто-напросто, что та субстанция известная, но в этом деле – уж каждому свое, так устроено. Но как бы там ни было, а самый главный враг у людей один только и есть – страх кончины неминуемой. Вот от него, родимого, каждый в меру сил и способностей всю жизнь тушки и бегает.

– Это-то все ясно, – Игорь Сергеевич устало махнул рукой, будто заранее безропотно покоряясь перспективе грядущего бессмертия и могущества, – я вас о другом еще спросить хочу. Зачем сознанию космическому весь этот спектакль нужен, а?