полная версияПолная версия
Стихотворения
10 июля 1931
(ПОЭТ И ЦАРЬ)
1 (5)ПотустороннимЗалом царей.– А непреклонныйМраморный сей?Столь величавыйВ золоте барм.– Пушкинской славыЖалкий жандарм.Автора – хаял,Рукопись – стриг.Польского края —Зверский мясник.Зорче вглядися!Не забывай:ПевцоубийцаЦарь НиколайПервый.12 июля 1931
2 (6)Нет, бил барабан перед смутным полком,Когда мы вождя хоронили:То зубы царёвы над мертвым певцомПочетную дробь выводили.Такой уж почет, что ближайшим друзьям —Нет места. В изглавьи, в изножьи,И справа, и слева – ручищи по швам —Жандармские груди и рожи.Не диво ли – и на тишайшем из ложПребыть поднадзорным мальчишкой?На что-то, на что-то, на что-то похожПочет сей, почетно – да слишком!Гляди, мол, страна, как, молве вопреки,Монарх о поэте печется!Почетно – почетно – почетно – архи-Почетно, – почетно – до черту!Кого ж это так – точно воры вораПристреленного – выносили?Изменника? Нет. С проходного двора —Умнейшего мужа России.Медон, 19 июля 1931
3 (7)Народоправству, свалившему трон,Не упразднившему – тренья:Не поручать палачам похоронЖертв, цензорам – погребеньяПушкиных. В непредуказанный срок,В предотвращение смуты.Не увозить под (великий!) шумокПо воровскому маршруту —Не обрекать на последний мрак,Полную глухонемостьТела, обкарнанного и такНожницами – в поэмах.19 июля 1933
Страна
С фонарем обшарьтеВесь подлунный свет!Той страны на карте —Нет, в пространстве – нет.Выпита как с блюдца,—Донышко блестит.Можно ли вернутьсяВ дом, который – срыт?Заново родися —В новую страну!Ну-ка, воротисяНа спину конюСбросившему! КостиЦелы-то – хотя?Эдакому гостюБулочник – ломтяЛоманого, плотник —Гроба не продаст!Той ее – несчетныхВерст, небесных царств,Той, где на монетах —Молодость моя,Той России – нету.– Как и той меня.Конец июня 1931
Ода пешему ходу
1В век сплошных скоропадских,Роковых скоростей —Слава стойкому братствуПешехожих ступней!Все́утёсно, все́рощно,Прямиком, без дорог,Обивающих мощноЛишь природы – порог,Дерзко попранный веком.(В век турбин и динамТолько жить, что калекам!)…Но и мстящей же вамЗа рекламные клеймаНа вскормившую грудь.– Нет, безногое племя,Даль – ногами добудь!Слава толстым подметкам,Сапогам на гвоздях,Ходокам, скороходкам —Божествам в сапогах!Если есть в мире – одаБогу сил, богу гор —Это взгляд пешеходаНа застрявший мотор.Сей ухмыл в пол-аршина,Просто – шире лица:Пешехода на шинуВзгляд – что лопается!Поглядите на чванствомРаспираемый торс!Паразиты пространства,Алкоголики верст —Что сквозь пыльную тучуРукоплещущих толпРасшибаются. – Случай?– Дури собственной – столб.2Вот он, грузов наспинныхБич, мечтателей меч!Красоту – как насильникС ног сшибающий: лечь!Не ответит и ляжет —Как могила – как пласт,—Но лица не покажетИ души не отдаст…Ничего не отдаст вамНи апрель, ни июль,—О безглазый, очкастыйЛакированный нуль!Между Зюдом и Нордом —Поставщик суеты!Ваши форды (рекордыБыстроты: пустоты),Ваши Рольсы и Ройсы —Змея ветхая лесть!Сыне! Господа бойся,Ноги давшего – бресть.Драгоценные куклыС Опера́ и Мадлэн,Вам бы тихие туфлиМертвецовы – взаменЛакированных лодок.О, холодная ложьМанекенных колодок,Неступивших подошв!Слава Господу в небе —Богу сил, Богу царств —За гранит и за щебень,И за шпат и за кварц,Чистоганную сдачуПод копытом – кремня…И за то, что – ходячимЧудом – создал меня!3Дармоедством пресытясь,С шины – спешится внук.Пешеходы! Держитесь —Ног, как праотцы – рук.Где предел для резины —Там простор для ноги.Не хватает бензину?Вздоху – хватит в груди!Как поток жаждет прага,Так восторг жаждет – трат.Ничему, кроме шага,Не учите ребят!По ручьям, по моррэнам,Дальше – нет! Дальше – стой!Чтобы Альпы – коленомЗнал, саванны – ступней.Я костьми, други, лягу —За раскрытие школ!Чтоб от первого шагаДо последнего – шелВнук мой! отпрыск мой! мускул,Посрамивший Аид!Чтобы в царстве моллюсков —На своих-на двоих!Медон, 26 августа 1931 – Кламар,
30 марта 1933
Бузина
Бузина цельный сад залила!Бузина зелена, зелена,Зеленее, чем плесень на чане!Зелена, значит, лето в начале!Синева – до скончания дней!Бузина моих глаз зеленей!А потом – через ночь – костромРостопчинским! – в очах красноОт бузинной пузырчатой трели.Красней кори на собственном телеПо всем порам твоим, лазорь,Рассыпающаяся корьБузины – до зимы, до зимы!Что за краски разведеныВ мелкой ягоде слаще яда!Кумача, сургуча и ада —Смесь, коралловых мелких бусБлеск, запекшейся крови вкус.Бузина казнена, казнена!Бузина – целый сад залилаКровью юных и кровью чистых,Кровью веточек огнекистых —Веселейшей из всех кровей:Кровью сердца – твоей, моей…А потом – водопад зерна,А потом – бузина черна:С чем-то сливовым, с чем-то липким.Над калиткой, стонавшей скрипкой,Возле дома, который пуст,Одинокий бузинный куст.Бузина, без ума, без умаЯ от бус твоих, бузина!Степь – хунхузу, Кавказ – грузину,Мне – мой куст под окном бузинныйДайте. Вместо Дворцов ИскусствТолько этот бузинный куст…Новосёлы моей страны!Из-за ягоды – бузины,Детской жажды моей багровой,Из-за древа и из-за слова:Бузина (по сей день – ночьми…),Яда – всосанного очьми…Бузина багрова, багрова!Бузина – целый край забралаВ лапы. Детство мое у власти.Нечто вроде преступной страсти,Бузина, меж тобой и мной.Я бы века болезнь – бузинойНазвала…11 сентября 1931, Медон – 21 мая 1935, Ванв
«Тоска по родине! Давно…»
Тоска по родине! ДавноРазоблаченная морока!Мне совершенно все равно —Где совершенно одинокойБыть, по каким камням домойБрести с кошелкою базарнойВ дом, и не знающий, что – мой,Как госпиталь или казарма.Мне все равно, каких средиЛиц ощетиниваться пленнымЛьвом, из какой людской средыБыть вытесненной – непременно —В себя, в единоличье чувств.Камчатским медведём без льдиныГде не ужиться (и не тщусь!),Где унижаться – мне едино.Не обольщусь и языкомРодным, его призывом млечным.Мне безразлично – на какомНепонимаемой быть встречным!(Читателем, газетных тоннГлотателем, доильцем сплетен…)Двадцатого столетья – он,А я – до всякого столетья!Остолбеневши, как бревно,Оставшееся от аллеи,Мне все – равны, мне всё – равно,И, может быть, всего равнее —Роднее бывшее – всего.Все признаки с меня, все меты,Все даты – как рукой сняло:Душа, родившаяся – где-то.Так край меня не уберегМой, что и самый зоркий сыщикВдоль всей души, всей – поперек!Родимого пятна не сыщет!Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,И все – равно, и все – едино.Но если по дороге – кустВстает, особенно – рябина…3 мая 1934
«О поэте не подумал…»
О поэте не подумалВек – и мне не до него.Бог с ним, с громом. Бог с ним, с шумомВремени не моего!Если веку не до предков —Не до правнуков мне: стад.Век мой – яд мой, век мой – вред мой,Век мой – враг мой, век мой – ад.Сентябрь 1934
«Рябину…»
РябинуРубилиЗорькою.Рябина —СудьбинаГорькая.Рябина —СедымиСпусками…Рябина!СудьбинаРусская.1934
Отцам
1В мире, ревущем:– Слава грядущим!Что во мне шепчет:– Слава прошедшим!Вам, проходящим,В счет не идущим,Чад не родящим,Мне – предыдущим.С клавишем, с кистью льСпорили, с дестью[11] льПисчего – чистоПрожили, с честью.Белые – крашеСнега сокровищ! —Волосы – вашейСовести – повесть.14–15 сентября 1935
2Поколенью с сиреньюИ с Пасхой в Кремле,Мой привет поколеньюПо колено в земле,А сединами – в звездах!Вам, слышней камыша,– Чуть зазыблется воздух —Говорящим: ду – ша!Только душу и спасшимИз фамильных богатств,Современникам старшим —Вам, без равенств и братств,Руку веры и дружбы,Как кавказец – кувшинС виноградным! – врагу же —Две – протягивавшим!Не Сиреной – сиреньюЗаключенное в грот,Поколенье – с пареньем!С тяготением – отЗемли, над землей, прочь отИ червя и зерна!Поколенье – без почвы,Но с такою – до дна,Днища – узренной бездной.Что из впалых орбитЛиком девы любезной —Как живая глядит.Поколенье, где крашеБыл – кто жарче страдал!Поколенье! Я – ваша!Продолженье зеркал.Ваша – сутью и статью,И почтеньем к уму,И презрением к платьюПлоти – временному!Вы – ребенку, поэтомОбреченному быть,Кроме звонкой монетыВсё – внушившие – чтить:Кроме бога Ваала!Всех богов – всех времен – и племен…Поколенью – с провалом —Мой бессмертный поклон!Вам, в одном небываломУмудрившимся – быть,Вам, средь шумного балаТак умевшим – любить!До последнего часаОбращенным к звезде —Уходящая раса,Спасибо тебе!16 октября 1935
«Двух станов не боец, а – если гость…»
«Двух станов не боец,а только гость случайный…»Двух станов не боец, а – если гостьТо гость – как в глотке кость, гость – как в подметке гвоздь.Была мне голова дана – по ней стучалиВ два молота: одних – корысть и прочих – злость.Вы с этой головы – к Создателеву чудуТерпение мое, рабочее, прибавь —Вы с этой головы – что́ требовали? – Блуда!Дивяся на ответ упорный: обезглавь.Вы с этой головы, уравненной – как грядыГор, вписанной в вершин божественный чертеж,Вы с этой головы – что́ требовали? – Ряда.Дивяся на ответ (безмолвный): обезножь!Вы с этой головы, настроенной – как лира:На самый высший лад: лирический… – Нет, стой!Два строя: Домострой – и Днепрострой – на выбор!Дивяся на ответ безумный: – Лиры – строй.И с этой головы, с лба – серого гранита,Вы требовали: нас – люби! те́х – ненавидь!Не все ли ей равно – с какого боку битой,С какого профиля души – глушимой быть?Бывают времена, когда голов – не надо.Но слово низводить до свеклы кормовой —Честнее с головой Орфеевой – менады!Иродиада с Иоанна головой!– Ты царь: живи один… (Но у царей – наложницМинута.) Бог – один. Тот – в пустоте небес.Двух станов не боец: судья – истец – заложник —Двух – противубоец! Дух – противубоец.25 октября 1935
Читатели газет
Ползет подземный змей,Ползет, везет людей.И каждый – со своейГазетой (со своейЭкземой!) Жвачный тик,Газетный костоед.Жеватели мастик,Читатели газет.Кто – чтец? Старик? Атлет?Солдат? – Ни черт, ни лиц,Ни лет. Скелет – раз нетЛица: газетный лист!Которым – весь ПарижС лба до пупа одет.Брось, девушка!Родишь —Читателя газет.Кача – «живет с сестрой» —ются – «убил отца!» —Качаются – тщетойНакачиваются.Что́ для таких господ —Закат или рассвет?Глотатели пустот,Читатели газет!Газет – читай: клевет,Газет – читай: растрат.Что ни столбец – навет,Что ни абзац – отврат…О, с чем на Страшный судПредстанете: на свет!Хвататели минут,Читатели газет!– Пошел! Пропал! Исчез!Стар материнский страх.Мать! Гуттенбергов прессСтрашней, чем Шварцев прах!Уж лучше на погост,—Чем в гнойный лазаретЧесателей корост,Читателей газет!Кто наших сыновейГноит во цвете лет?Смесители кровей,Писатели газет!Вот, други, – и кудаСильней, чем в сих строках! —Что́ думаю, когдаС рукописью в рукахСтою перед лицом– Пустее места – нет! —Так значит – нелицомРедактора газет-ной нечисти.Ванв, 1—15 ноября 1935
Стихи сироте
Шел по улице малютка,Посинел и весь дрожал.Шла дорогой той старушка,Пожалела сироту…1Ледяная тиара гор —Только бренному лику – рамка.Я сегодня плющу – проборПровела на граните замка.Я сегодня сосновый станОбгоняла на всех дорогах.Я сегодня взяла тюльпан —Как ребенка за подбородок.16–17 августа 1936
2Обнимаю тебя кругозоромГор, гранитной короною скал.(Занимаю тебя разговором —Чтобы легче дышал, крепче спал.)Феодального замка боками,Меховыми руками плюща —Знаешь – плющ, обнимающий камень —В сто четыре руки и ручья?Но не жимолость я – и не плющ я!Даже ты, что руки мне родней,Не расплющен – а вольноотпущенНа все стороны мысли моей!…Кру́гом клумбы и кру́гом колодца,Куда камень придет – седым!Круговою порукой сиротства,—Одиночеством – круглым моим!(Так вплелась в мои русые пряди —Не одна серебристая прядь!)…И рекой, разошедшейся на две —Чтобы остров создать – и обнять.Всей Савойей и всем Пиемонтом,И – немножко хребет надломя —Обнимаю тебя горизонтомГолубым – и руками двумя!21–24 августа 1936
3(ПЕЩЕРА)Могла бы – взяла быВ утробу пещеры:В пещеру дракона,В трущобу пантеры.В пантерины – лапы —– Могла бы – взяла бы.Природы – на лоно, природы – на ложе.Могла бы – свою же пантерину кожуСняла бы… – Сдала бы трущобе – в учебу!В кустову, в хвощёву, в ручьёву, в плющёву,—Туда, где в дремоте, и в смуте, и в мраке,Сплетаются ветви на вечные браки…Туда, где в граните, и в лыке, и в млеке,Сплетаются руки на вечные веки —Как ветви – и реки…В пещеру без света, в трущобу без следу.В листве бы, в плюще бы, в плюще – как в плаще бы…Ни белого света, ни черного хлеба:В росе бы, в листве бы, в листве – как в родстве бы…Чтоб в дверь – не стучалось,В окно – не кричалось,Чтоб впредь – не случалось,Чтоб – ввек не кончалось!Но мало – пещеры,И мало – трущобы!Могла бы – взяла быВ пещеру – утробы.Могла бы —Взяла бы.Савойя, 27 августа 1936
4На льдине —Любимый,На мине —Любимый,На льдине, в Гвиане, в Геенне – любимый.В коросте – желанный,С погоста – желанный:Будь гостем! – лишь зубы да кости – желанный!Тоской подколеннойДо тьмы проваленнойПоследнею схваткою чрева – жаленный.И нет такой ямы, и нет такой бездны —Любимый! желанный! жаленный! болезный!5–6 сентября 1936
5Скороговоркой – ручья водойБьющей: – Любимый! больной! родной!Речитативом – тоски протяжней:– Хилый! чуть-живый! сквозной! бумажный!От зева до чрева – продольным разрезом:– Любимый! желанный! жаленный! болезный!9 сентября 1936
6Наконец-то встретилаНадобного – мне:У кого-то смертнаяНадоба – во мне.Что́ для ока – радуга,Злаку – чернозем —Человеку – надобаЧеловека – в нем.Мне дождя, и радуги,И руки – нужнейЧеловека надобаРук – в руке моей.Это – шире ЛадогиИ горы верней —Человека надобаРан – в руке моей.И за то, что с язвоюМне принес ладонь —Эту руку – сразу быЗа тебя в огонь!11 сентября 1936
< 7 >В мыслях об ином, инаком,И ненайденном, как клад,Шаг за шагом, мак за маком —Обезглавила весь сад.Так, когда-нибудь, в сухоеЛето, поля на краю,Смерть рассеянной рукоюСнимет голову – мою.5–6 сентября 1936
«– Пора! Для этого огня…»
– Пора! Для этого огняСтара! – Любовь старей меня!– Пятидесяти январейГора! – Любовь еще старей:Стара как хвощ, стара как змей,Старей ливонских янтарей,Всех привиденских кораблейСтарей! – камней, старей – морей…Но боль, которая в груди,Старей любви, старей любви.23 января 1940
«Всё повторяю первый стих…»
«Я стол накрыл на шестерых…»Всё повторяю первый стихИ всё переправляю слово:– «Я стол накрыл на шестерых»…Ты одного забыл – седьмого.Невесело вам вшестером.На лицах – дождевые струи…Как мог ты за таким столомСедьмого позабыть – седьмую…Невесело твоим гостям,Бездействует графин хрустальный.Печально – им, печален – сам,Непозванная – всех печальней.Невесело и несветло.Ах! не едите и не пьете.– Как мог ты позабыть число?Как мог ты ошибиться в счете?Как мог, как смел ты не понять,Что шестеро (два брата, третий —Ты сам – с женой, отец и мать)Есть семеро – раз я на свете!Ты стол накрыл на шестерых,Но шестерыми мир не вымер.Чем пугалом среди живых —Быть призраком хочу – с твоими,(Своими)… Робкая как вор,О – ни души не задевая! —За непоставленный приборСажусь незваная, седьмая.Раз! – опрокинула стакан!И всё, что жаждало пролиться,—Вся соль из глаз, вся кровь из ран —Со скатерти – на половицы.И – гроба нет! Разлуки – нет!Стол расколдован, дом разбужен.Как смерть – на свадебный обед,Я – жизнь, пришедшая на ужин.…Никто: не брат, не сын, не муж,Не друг – и всё же укоряю:– Ты, стол накрывший на шесть – душ,Меня не посадивший – с краю.6 марта 1941
Комментарии
СТИХОТВОРЕНИЯМаме. – Стихи, связанные с воспоминаниями о матери – Марии Александровне Мейн (1868–1906), занимают в раннем творчестве Цветаевой одно из важнейших мест. Ее влияние на поэта было огромным. Цветаева считала, что обязана матери всем самым главным в себе. Ей позже посвятила она и страницы своей прозы «Мать и музыка», «Сказка матери» и т. д.
У гробика. – Обращено к Е. П. Пешковой (1878–1965), жене М. Горького. В 1906 г. семьи Цветаевых и Пешковых жили в Ялте в одном доме. Дочь Е. П. Пешковой, Катя, умерла в возрасте 5 лет.
Даме с камелиями. – Обращено к великой французской актрисе Саре Бернар (1844–1923). В драме Александра Дюма-сына (1824–1895) «Дама с камелиями» она исполняла главную роль. «В 1909 году летом Марина увидела Сару Бернар на сцене в Париже. После одного из спектаклей „Орленка” или „Дамы с камелиями” Марина дождалась ее и передала ей ее фотографии – для подписи на память. Это был ее новый кумир…» (Цветаева А. Воспоминания. М.: Сов. писатель, 1983. С. 305).
В Париже. – Написано во время поездки Цветаевой в Париж летом 1909 г.; она прослушала при Сорбонне летний курс по старофранцузской литературе. Ростан Эдмон (1868–1918) – французский поэт и драматург…мученик Рейхштадтский – единственный сын Наполеона, герцог, получил в 1818 г. во владение от императора Франца небольшой богемский город Рейхштадт. Воспитывался в замке Шенбрунн, где и умер от чахотки в 1832 г. в возрасте 21 года. Герцогу Рейхштадтскому Э. Ростан посвятил пьесу «Орленок». Сара Бернар была исполнительницей главной роли в этой пьесе. В юношеские годы «Орленок» был кумиром Цветаевой. В 1908–1909 гг. она перевела пьесу Ростана на русский язык. Перевод не сохранился (см. также стихотворение «Даме с камелиями» и комментарий к нему).
Книги в красном переплете. – Григ Эдвард (1843–1907) – норвежский композитор, пианист. Шуман Роберт (1810–1856) – немецкий композитор. Кюи Цезарь Антон (1835–1918) – русский композитор. Том… Бэкки… Индеец Джо… Гекк Финн… Принц и Нищий – герои произведений американского писателя Марка Твена (1835–1910).
Правда. – Vitam impendere vero (лат.) – цитата из «Сатир», IV, римского поэта Децима Юния Ювенала (ок. 60 – ок. 127).
Гимназистка. – Бурже Поль Шарль Жозеф (1852–1935) – французский писатель.
Литературным прокурорам. – Стихотворение скрыто обращено к В. Я. Брюсову.
«Идешь, на меня похожий…» – В ранней редакции (Северные записки. Литературно-политический ежемесячник. Петроград, 1915. № 5–6. С. 105) после четвертой строфы шли строки:
Я вечности не приемлю!Зачем меня погребли?Я так не хотела в землюС любимой моей земли!«Моим стихам, написанным так рано…» – «Формула – наперед – всей моей писательской (и человеческой) судьбы», – сказала в 30-е годы Цветаева о заключительной строфе этого стихотворения (Марина Цветаева. Избранные произведения. М. – Л., 1965. С. 732).
Сергею Эфрон-Дурново (1–2). – Дурново – фамилия матери С. Эфрона Елизаветы Петровны (1855–1910).
1. «Есть такие голоса…» – В рукописи была вычеркнута четвертая строфа:
Девушкой – он мало лунВстретил бы, садясь за пяльцы…Кисти, шпаги или струнПросят пальцы.«Быть нежной, бешеной и шумной…» – Посылая в числе других это стихотворение писателю В. В. Розанову 7 марта 1914 г., Цветаева писала: «…я совсем не верю в существование Бога и загробной жизни. Отсюда – безнадежность, ужас старости и смерти. Полная неспособность природы – молиться и покоряться. Безумная любовь к жизни, судорожная, лихорадочная жажда жить.
Все, что я сказала, – правда.
Может быть, Вы меня из-за этого оттолкнете. Но ведь я не виновата. Если Бог есть – он ведь создал меня такой! И если есть загробная жизнь, я в ней, конечно, буду счастливой» (ЦГАЛИ).
В посылаемом варианте стихотворения была шестая строфа, которую Цветаева впоследствии опустила:
Забыть все прозвища, все думы,Все голоса,Свои старинные костюмы,Свои глаза…Але (1–2). – Аля – дочь Цветаевой, Ариадна Сергеевна Эфрон (1912–1975). «Я назвала ее Ариадной, – писала Цветаева в 1913 г., – вопреки Сереже (мужу), который любит русские имена, папе, который любит имена простые, друзьям, которые находят, что это „салонно”»… Назвала от романтизма и высокомерия, которые руководят всей моей жизнью… – Ариадна! Ведь это ответственно! Именно поэтому». Ариадна Сергеевна сохранила архив матери, много работала над ним, занималась публикацией произведений Цветаевой, подготовила к изданию ее книги. Обладала незаурядным литературным дарованием: оставила замечательные воспоминания о Цветаевой (О Марине Цветаевой. М.: Сов. писатель, 1989).
П. Э. – Цикл посвящен брату мужа Цветаевой, Петру Яковлевичу Эфрону (1884–1914), умиравшему от туберкулеза. К нему обращено также незавершенное стихотворение «Я видела Вас три раза..»
Подруга. – Цикл состоит из семнадцати стихотворений. Обращен к поэтессе С. Я. Парнок (1885–1933), с которой Цветаеву связывала пылкая дружба-любовь в 1914–1915 гг.
Их отношения с Софьей Парнок стали темой вышедшей в 1982 г. в США сенсационно-бульварной книжки С. Поляковой «Закатные оны дни: Цветаева и Парнок», где личность Цветаевой дана искаженно, документы, вопреки правде, истолкованы превратно, а отношения с Парнок трактуются как чуть ли не главный эпизод цветаевской биографии.
5. «Сегодня, часу в восьмом…» – Кай – персонаж сказки датского писателя Х.-К. Андерсена «Снежная королева».
«Мне нравится, что Вы больны не мной…» – Обращено к Маврикию Александровичу Минцу (1886–1917), впоследствии мужу А. И. Цветаевой.
«Спят трещотки и псы соседовы…» – Кордова – город в Испании, знаменит своими церквами и монастырями.
Стихи о Москве (1–9). – Цикл был вдохновлен поездкой зимой 1915/16 г. в Петербург, где Цветаева мечтала встретиться с Ахматовой (которой в то время там не было). На литературном вечере, где присутствовали С. Есенин, М. Кузмин и О. Мандельштам, она «от лица Москвы» читала свои юношеские стихи. Много лет спустя Цветаева описала эту поездку в очерке «Нездешний вечер».
1. «Облака – вокруг…» – Первенец – дочь Цветаевой Ариадна. Семихолмие. – По преданию, Москва была заложена на семи холмах. Ваганьково – московское кладбище.
2. «Из рук моих – нерукотворный град…» – Стихотворение, как и следующее, обращено к О. Мандельштаму (1891–1938), которому Цветаева «дарила Москву».
Поэзию Мандельштама Цветаева всегда ценила высоко, видела в ней «магию», «чару», несмотря на «путаность и хаотичность мысли», а также утверждала, что на поэзии Мандельштама лежит след «десницы Державина» (статья «Поэт-альпинист», 1934 г., перевод с сербскохорватского). Мандельштам посвятил Цветаевой в том же 1916 г. стихотворения «В разноголосице девического хора…», «Не веря воскресенья чуду…», «На розвальнях, уложенных соломой…»
Часовня звездная – стоявшая у входа на Красную площадь Иверская часовня с голубым куполом, украшенным золотыми звездами. Пятисоборный… круг – площадь в Кремле с пятью соборами. Нечаянныя Радости – церковь в Кремле.
3. «Мимо ночных башен…» – Иверская – см. комментарий к стихотворению «Из рук моих – нерукотворный град…»
5. «Над городом, отвергнутым Петром…» – Отвергнутым Петром. – В 1712 г. Петр I перенес российскую столицу из Москвы в Петербург.
6. «Над синевою подмосковных рощ…» – Калужскою дорогой. – Цветаева говорит о городке Таруса.
7. «Семь холмов – как семь колоколов!..» – Иоанн Богослов – один из апостолов Христа. День его памяти по церковному календарю приходится на 26 сентября, день рождения Цветаевой.
8. «Москва! – Какой огромный…» – Пантелеймон – имя святого-«исцелителя», изображавшегося на иконах в облике отрока. Иверское сердце // Червонное горит. – В Иверской часовне находилась икона Иверской Божьей Матери в окладе из червонного золота. Аллилуйя – хвала Господу.
