Мертвая топь

Он вдруг взглянул на нее через плечо.

– Холодно, – резко произнесла она. – Спи давай. И мне не мешай.

Отвернулась, с трудом сдерживая глупую улыбку.

– Не спится?

Исгерд не обернулась. Стоя на крепостной стене, она тоскливо смотрела в ночную пустоту северного тракта, откуда на город набредал туман. Прихрамывая, Избор встал рядом с ней и устало вздохнул.

– Возьми. – Протянул ей теплый сверток.

Взглянула на князя со смятением, но приняла сверток и развернула его. Горячий кулич дохнул паром и съестным духом.

– Почему не стала с нами ужинать?

– Я здесь чужак.

– Уже нет. – На лице князя появилась многозначительная улыбка.

– Где это видано, чтобы конунг наёмнице еду приносил?

– Я принес еду не наёмнице, а красивой женщине. Могу себе позволить такую роскошь?

– Признаться, я начинаю себя неловко чувствовать.

– Это пройдет.

– Надеюсь.

– Я рад, что ты здесь.

Ранним утром, нагрузившись добычей, они отправились домой. Рогдар, таща на себе связанные шкуры, шел впереди. Малка следовала за ним и наблюдала за его твердой поступью, вслушивалась в его ровное дыхание.

С неба посыпала первая снежная пыльца, сменившая нудную морось, которая смочила шкуру, покрывающую Рогдара, так что серая шерсть слиплась от влаги.

– Рогдар? А ты еще на охоту пойдешь?

– Не знаю. Вряд ли.

– Зараза… – буркнула она, понурившись. – Но почему?

– Потому что дома не всё ладно. В Ладоге, если ты не знала, ныне властвует бандит, который мнит себя князем. Требует от всех покорности, а несогласных по обычаю пускает под меч. Псковские власти дали ему отказ. Наняли варягов для защиты от варягов. То есть бандитов супротив бандитов.

Рогдар остановился, огляделся, поправляя свернутые шкуры у него за спиной, и двинулся дальше, пробираясь через старый бурелом. Груженый, он свободно и легко перебирался через массивные бревна, поросшие бурыми грибами.

– Бандитов супротив бандитов… – задумчиво повторила Малка, неуклюже переваливаясь через громадное бревно. – Это как приручить волков для охоты на волков?

– Хуже. Волка хотя бы можно приручить.

– И что теперь будет?

– Война теперь будет.

– Зараза! Вот же сумасшедшее говно этот ваш… как там его?.. Хольгер?

– Нет, Хольгер не безумен.

– Ах, ну да! Конечно же! Я и совсем забыла! Отнимать, убивать и насиловать – это такие забавы у вояк. Просто развлечение.

Рогдар внезапно остановился и упер в нее проницательный взгляд. Она растерялась и невольно попятилась. Вздрогнула, наткнувшись ногами на гнилой пень. По спине пробежалась холодная волна мурашек. Отшельница непроизвольно сглотнула.

– Ты прячешься на отшибе и ничего не знаешь об этом мире. Взгляни вокруг: ты живешь среди зверей и лесов. Здесь всё подчинено своим законам. Людской мир не таков. В нем не вожаки творят всю грязь, а люди, потакающие их прихоти. Они ли не безумны, когда ради процветания вожака омывают руки свои в грязи, крови и дерьме? А он лишь довольствуется сладкими плодами. Ибо умен и хитер, а не безумен.

Малка недоуменно таращилась на него большими глазами. Рогдар поправил связку шкур и двинулся дальше. Мгновение помедлив, Малка торопливо последовала за ним.

– Как волки, честное слово, – буркнула она.

– Как люди.

– Не любишь ты людей.

– Хороших люблю, плохих – нет.

– Не много я знавала людей. Только вот хороших среди них совсем не было. Кроме тебя.

Резко остановился, сделал четкий знак рукой, и Малка замерла, словно вкопанная. Набежал холодный ветер, нагоняя снежную крошку. Рогдар смахнул с головы меховой капюшон, напряженно прислушался, задержал дыхание.

– Слышишь?..

Малка напряглась. Сквозь колючий шелест слабо пробивался отдаленный шум. Она юркими прыжками пробежала немного вперед, взметнулась на поваленное бревно и, прислушавшись, тревожно повернулась к Рогдару.

Его лицо мертвецки побледнело. При виде его изменившегося облика ее вдруг обуял непреодолимый всепоглощающий страх, который расползался по телу мелкой лихорадочной дрожью.

Он сбросил добычу и со всей скоростью рванулся в сторону Пскова. Стремительно летел мимо деревьев, напролом пробиваясь через ощетинившиеся заросли. Вскипевшая кровь стучала в висках, сердце бросалось на ребра, дыхание срывалось до глухой хрипоты.

Оскалив стиснутые зубы, он выбежал к пологой кромке леса и, тяжело, надрывно дыша, остановился, обмер, оцепенел. Мертвенный ужас блеснул в застывших глазах, в которых отражалось багряное марево полыхающих предместий. Густой дым заволакивал черной гарью свирепое войско викингов, стоявших у ворот Пскова.

В городе бесилась суета. Ополченцы вскрывали ящики со стрелами, снаряжали луки, хватали связки с дротиков и спешили на стены. Дым тающих в огне предместий заволакивал улицы, душил и разъедал глаза. Викинги не шли на приступ: они стояли неподвижным станом, отгородившись стеной щитов, и методично выбивали стрелами лучников со стен.

Они ждали.

Наемники не спешили. Собравшись на опустевшей городской площади, они неторопливо разминались, готовили мечи, топоры и щиты. На суровых, угрюмых лицах застыло хладнокровное спокойствие, выработанное годами варяжской жизни. Готовясь, они не обмолвились ни единым словом, переговаривались редкими жестами, знаками и взглядами.

Не смели потревожить или отвлечь ее.

Исгерд сидела на коленях. Она достала из кожаного кошеля несколько небольших шляпок сушеного мухомора, разжевала и запила медовухой. Дурман медленно наполнял ее тело боевой бодростью и обострял ясность сознания. Мысль стала быстрой, звуки стали громче, воздух пахнул кровью.

Глаза вращались под закрытыми веками, стиснутые зубы поскрипывали, пальцы нервно подергивались, жилистые мышцы наливались грубой силой. От учащенного дыхания расширялись ноздри, во рту становилось сухо.

Она саданула себя по щеке, оставив на бледной коже алый след. По-волчьи оскалилась, зарычав сквозь стиснутые зубы. Кровь мощными толчками била в голову, туманя взбешенное сознание.

Набрав полную грудь воздуха, она разразилась надсадным протяжным криком, срывающим голосовые связки. Сжатое напряженными жилами горло назойливо засаднило.

Открыла истрескавшиеся красными прожилками глаза, отливающие стеклянным блеском. Она внимательно наблюдает ими за могущественной фигурой седовласого старца, который пересекает площадь. Облаченный в черный плащ, одноглазый, с двумя черными воронами на плечах, он опирается на боевое копье, как на посох. Его шаги оставляют позади кровавые следы, по которым за ним следует два матерых волка. Старец вдруг останавливается и, медленно обернувшись, пристально смотрит на Исгерд единственным глазом.

Замерцав, фигура старца исчезает.

Избор быстро прихрамывал, двигаясь в окружении дружинников мимо городской площади. Остановился, увидев Исгерд, и встретился с ней долгим взглядом. Она неотрывно смотрела на него багровыми от дурмана глазами и поджимала напряженную, как струна, нижнюю губу.

– Скорее! – призвал Избор, махнув рукой. – У нас мало времени!

Она не шелохнулась.

– Сдержи обещание! – крикнул князь, указывая в сторону ворот, и тихо добавил: – Помоги нам…

Исгерд грозно поднялась. Раскинула в руки, в которые наемники вложили меч и топор. Она крепко сжала грубые рукояти, и обветренные костяшки пальцев побелели, словно раскалившись в печи.

Разразившись надсадным воем, она сорвалась с места, как спущенная стрела. Наемники тесной толпой бросились за ней. Они приливной волной накатились на княжескую дружину. Варяжские топоры обрушились на ратников железным роем, и площадь обагрилась скользкой кровью.

В слепой ярости боя они и она столкнулись. Князь размашисто занес меч для удара, но вдруг остановился, глядя ей в глаза. Исгерд медлила, выжидая, когда он первым нанесет удар. Однако князь лишь продолжал смотреть на нее. Она ужалила его мечом в больную ногу, пропахав глубокую зияющую борозду, захлебнувшуюся кровью.

Избор отчаянно зарычал от боли и наотмашь всадил ей кулаком по лицу. Из разбитых губ брызнул всполох крови. Исгерд пошатнулась, но удержалась на ногах. С размаху всадила топор у его шеи, и лезвие вошло наискось, глубоко. Князь пал на колени, словно подкошенный, неотрывно глядя ей в глаза.

Исгерд толкнула его ногой, повалила на землю и в приступе животного бешенства обрушила на него быстрые удары топора. Оскалившись, истошно рыча, нещадно рубила его, пока лицо не почернело от крови.

Умирая, Избор смотрел на нее. Он поднимается к ней, уединившейся на крепостной стене, и вручает еще теплый сверток. Она принимает его и разворачивает. На ее лице зреет неумело подавленное изумление, и зеленые глаза наполняются блеском.

– Я рад, что ты здесь, – с улыбкой говорит он.

Его потухшие глаза смотрели в небесную пустоту, затянутую махровыми облаками, с которых сыпал редкий снег.

Исгерд отшатнулась от него, встряхнула головой и отдышалась, повела ошалевшим взглядом по сторонам. Перебитые княжеские дружинники лежали под ногами викингов. Исгерд дала им команду, и они ринулись вниз по улице, обрушивая топоры и мечи на всё живое.

Слепое, необузданное, звериное бешенство вело их. Викинги бросились к воротам и свирепым налетом забили топорами жидкие ряды ополченцев. Подхватили затвор, сбросили его и с бычьим усилием толкнули двери.

Ворота распахнулись перед главарем викингов. Он спокойно и твердо стоял в терпеливом ожидании, опираясь обеими руками на тяжелый меч. Медвежья шкура покрывала его плечи, скандинавский шлем с полумаской защищал его голову. За ним плотной стеной щитов, мечей и топоров располагалось войско.

Быстро дыша и утирая глаза от крови, Исгерд вышла ему навстречу. Он неспешно подошел к ней, с усмешкой сквозь рыжеватую бороду оглядел ее окровавленное лицо. Сделал четкое, хлесткое, безразличное движение рукой, и викинги с яростным ревом ломанулись бешеной ратью в открытые ворота.

Главарь взял ее за подбородок, хмуро осмотрел разбитую кулаком губу, провел по ней большим пальцем и одобрительно похлопал по щеке.

– Не сомневался в тебе.

– Я рада тебе служить…

– Я знаю, хэрсир. Я знаю.

Положив меч клинком на плечо, обогнул Исгерд и неспешной, прогулочной поступью вошел в ревущий город.

Выскочив из дома, Каля пересекла дворик и выбежала на улицу. Увидев приближающихся варягов, застыла в страхе. Соседка схватила ее за руку, утянула за собой. Охваченные ужасом, они бросились бежать дворами, перемахивая через плетни. Скрывались за амбарами, проскакивали мимо варягов и бежали прочь ко двору князя. Воздуха не хватало, ноги путались, сердце яростно билось в грудь, будто пыталось пробить ребра и вырваться наружу, чтобы бежать прочь из охваченного резней города.

Каля споткнулась, упала, разодрав ладони и колени, измазалась в грязи, кто-то подбежал к ним, по-звериному рыча. Сжалась, закрываясь руками, и пронзительно вскрикнула. Глухой удар, она вздрогнула – бледная кожа покрылась брызгами теплой крови. Что-то тяжело упало рядом, коснувшись ее ноги. Взглянула и застыла, увидев распахнутые глаза и бородатое лицо, поглощаемое темным пятном крови. Из головы торчал топор.

Кто-то вновь схватил Калю за руку, встряхнул ее, приводя в чувства, потянул за собой. Они бросились бежать сквозь дым и дождь искр. Мимо пронеслись ошалевшие лошади, кто-то закричал, истошно завыл, раздался громогласный треск, задрожала земля, воздух вновь разорвал пронзительный крика.

Она обернулась: прущая вслед за ними ватага, охваченная тупой яростью, решительно приближалась.

Они достигли псковских бойцов, ополчившихся у ворот. Вновь кто-то утянул ее за руку, они вбежали во двор, заваленной мертвыми и ранеными. Люди сновали, ругались, кричали, кто-то звал на помощь, снаружи оглушительно и яростно гремела сталь, суматоха кружила бурей.

– Всех в терем! Всех баб в терем! – кричал кто-то, перекрикивая шум и звенящую ругань.

Обернулась. В стену ополченцев врезалась свирепая толпа, полетели щепки, загремели мечи и топоры, ужасающий рев рвал воздух. Строй смешался, замертво падали люди, хлынула кровь.

– Не стой! – закричал кто-то, подталкивая Калю в сторону княжеского крыльца. – Не стой! Беги! Беги!!

Взлетела по ступеням вместе с остальными. Изнеможенные дружинники подгоняли их, поторапливали, кричали. Очутилась в душном княжеском зале, заполненном женщинами, детьми, стариками. Тревога, плач, суматоха, напряжение и отчаяние в глазах. Кто-то случайно толкнул ее, она упала, ей наступили на руку, едва не раздавив пальцы. Некто другой подхватил ее, помог подняться и протолкнул вперед.

Обернулась и увидела, как двери скрипнули, затворились и заблокировались крепким затвором.

Рогдар вбежал через городские ворота на безлюдные улицы, заваленные посеченными телами защитников Пскова и варягов. Мельком осмотрел раны ополченцев и сурово выругался: такие увечья наносят из страха.

Малка оглядела следы побоища, вдруг согнулась и, судорожно давясь, обильно вырвала. Мелкая дрожь покатилась по сжавшемуся от ужаса телу. Теперь она увидела своими глазами, каким еще может быть людской мир. Годы, проведенные в отшельничестве, где не было ничего, кроме сырой полусгнившей землянки, бесконечного одиночества и волчьего воя по ночам, показались счастливым временем в сравнении с одним мгновением, отражавшимся в ее намокших глазах, с которых сорвались блестящие слезы.

Рогдар пригляделся – у княжеского двора бурлил бой.

– За мной не ходи.

– Ты… ты что – собрался туда идти?! – Малка тяжело откашлялась.

– Уходи. – Достал из-за пояса топор, подобрал валяющийся возле мертвеца щит. – Спрячься у себя в хижине. А лучше уйди подальше в лес.

– Да ты с ума сошел! – Цепко схватила его за плечо. – Идти туда – самоубийство! Они же убьют тебя!

Не ответил. Лицо его изменилось, напряглось, взгляд оскалился злобой. Знал, что княжеский терем – это последний оплот сопротивления. Значит, там Каля.

– Да очнись же ты!

– Убирайся! – взревел он и пихнул Малку к выходу. Она не устояла, повалилась на землю и вытаращила на него глаза. На его лице проступили ожесточенные черты. – Спасай свою жизнь.

Перехватил щит удобнее и трусцой помчался вверх по улице.

На разграбленном дворов наткнулся на потрепанный отряд ополченцев. Взглянул на них, оценивая: израненные, уставшие, но не сломленные. Лишь следы скорби оттеняли их лица. Они меняли сломанное оружие и что-то обговаривали, готовились.

– Рогдар? – Десятник оживился. – Ты? Сотня, мы думали, ты погиб.

– Я тоже.

– Откуда ты?

– С охоты.

– С охоты на охоту. – Десятник хмыкнул. – Насмешка жизни. Рад тебя видеть, Сотня.

– Где князь?

– Пал. Варяжская сука нас продала со всеми потрохами. Это она Хольгеру ворота открыла. Я на женщину в жизни руки бы не поднял, но эту дрянь я бы…

– Что с варягами?

– Всё в полном порядке: грабят, насилуют, убивают. Человек триста их. Столпились на княжьем дворе. Все там.

На покосившейся лавке сидел потрепанный ратник. Прислонившись затылком к частоколу, он задумчиво смотрел на небо.

– Я вот всё думаю, – сказал он. – Сколько нужно убить людей, чтобы наступил тот сказочный дивный мир, ради которого вырезаются целые народы. Ну, сколько нужно убить, мужики?

– Всех. – Рогдар поправил щит. – Ударим Хольгеру в спину. Удивим его.

– Охотно.

– Готовы?

– Веди.

Двинулись плотным отрядом, ощетинившись оружием. На мертвых смотрели уже с привычным хладнокровием, как на пожухлую траву. Узкая улочка, пролегающая меж частоколов, отгораживающих дворы, чернела от смерти. Они осторожно переступали через небрежно разбросанные тела.

Среди них Рогдар мельком замечал знакомые лица. Его рука всё крепче сжимала древко топора.

Накопившаяся злоба взбесила его. Подступив ближе, Рогдар яростно зарычал и бросился на толпу варягов, пытавшихся сломить сопротивление ополченцев, который удерживали вход на княжеский двор. Быстро крушил топором, пробивая кольчуги и шлемы. Кровь брызгами ложилась на его свирепо оскаленное лицо, заливала глаза и пьянила терпким запахом.

Положил нескольких варягов и прорвался в гущу бойни. Его топор без разбору крошил одуревшие головы.

Толпа поредела и рассыпалась на отдельные стычки. Воины исступленно секли, резали, рубили, давили ногами и катались по земле, намертво вцепившись друг другу в охрипшие от рева глотки.

Рогдар осекся, машинально укрылся щитом, и удар раскрошил его щит в щепки. Рогдар грохнулся на землю, с трудом поднялся на ватные ноги, пошатнулся и встряхнул оглушенной головой. Перед глазами мутным водоворотом крутилась густая пелена.

Холодная сталь ужалила в бок. Злая боль обожгла нутро, обильно хлынула горячая кровь, пропитывая одежду. Шершавое лезвие резко выдернули, толкнули Рогдара в спину. Удержался, лишь опустился на одно колено, пытаясь совладать с болью и накатившей слабостью. Сознанием завладела сильная сонливость, взгляд помутился, дыхание сперло, подступила мучительная тошнота.

Его толкнули. Беспомощно рухнул, по спине кто-то пробежался, вдавливая его в землю. Он неотрывно смотрел расширенными зрачками на двери княжеского терема, куда кинулись прорвавшиеся варяги.

Громко и тяжело дышал, отчаянно стиснув зубы. Надрывно зарычал, брызжа красной слюной, что пенилась на его губах. Приподнялся, попытался ползти, чтобы добраться до викингов, которые уже принялись рубить двери топорами. Вновь приподнялся, но рухнул на землю и бешено завыл.

От оскалившегося лица отлила кровь, на багровых выпученных глазах лопались сосуды. Отчаянно всадил нож в землю, ударил кулаком и потянул скрюченные злобой руки к варягам.

Колотая рана треснула от усилий, словно разрываемая ткань, блестящие глаза мгновенно потускнели, потухли, и сознание погрузилось в густую черноту.

Топоры злобно гремели наперебой, кроша дубовые двери. Оголенные по пояс варяги рычали, пробивая вход. Двери треснули, расшатались и проломились внутрь.

Варяги разошлись, почтительно уступая дорогу главарю. Он спокойно вошел в терем, остановился и оглядел жавшихся к противоположной стене женщин с перепуганными детьми и беспомощными стариками. Громко потянул воздух, принюхиваясь, и усмехнулся. Медленно снял с головы боевой шлем и всучил стоявшему рядом варягу.

– Подумать только, – проговорил он, прищурив властные глаза. Суровый, нещадно битый жизнью, но закаленный ею, как обожжённая пламенем сталь. Его взгляд явственно говорил о том, что видел излишне много на своём веку. В этих свинцовых глазах никогда не было проблеска отрады.

– И эти люди хорохорились.

Сделал к ним шаг, однако на его пути внезапно оказалась Каля. Выставив перед собой рогатину, она направила острое перо наконечника ему в грудь, неотрывно глядя на него большими испуганными глазами.

Спохватившись, свита выстроилась перед вожаком, закрывая собой, и ощетинилась топорами. Исгерд, злобно поджимая губы, сверлила Калю безумно вытаращенными немигающими глазами.

Каля невольно попятилась. Главарь спокойным жестом заставил своих людей опустить оружие и расступиться, шагнул девушке навстречу. Поднял руку, которой за волосы держал отрубленную голову псковского князя.

– Бей челом в пол. – Сказал ровно, сухо. – Перед тобой псковский князь… Не весь, правда. Но всё же князь.

Сделал к ней шаг. Она пригрозила ему рогатиной, но он продолжал медленно приближаться.

– Поди прочь! Клянусь, я убью тебя!

На его лице мелькнула снисходительная улыбка. Бросил голову Исгерд. Однако Исгерд нарочно не поймала ее. Голова с глухим стуком упала на пол, покатилась и наткнулась на ноги одного из викингов.

– Исгерд, будь так добра. Подержи псковского князя. И развлеки его по-всякому.

Главарь вновь шагнул к Кале. Она неуклюже, неумело ткнула в него рогатиной. Мгновенно перехватил древко и вырвал из ее рук.

– Глупая, но смелая. – Опираясь на рогатину, как на посох, присел на лавку, не отрывая от Кали проницательных задумчивых глаз. – Я восхищен. Эта девушка взяла оружие. Одна против нас всех. А ее господин – вот этот князь – ползал у меня в ногах и умолял о пощаде, пока я ему голову резал. Как тебя звать?

– Мое имя тебе знать незачем, пес.

– Я не пес, кукла. Зовут меня Хольгер. Я – конунг Ладоги, Новгорода и еще каких-то земель – не помню. И теперь – хозяин вашей земли. Видишь? Не так трудно быть вежливым.

– Вежливым? – возмутилась она. – Вежливым?! Да как ты… Выгляни ты наружу и посмотри, что ты натворил! Здесь же полно невинных людей! Я тебя прошу. Прекрати эту бессмысленную бойню!

– Причем здесь я? – Хмыкнул нарочно громко. – Ты на людей моих посмотри. Это всё они. Я вышел к ним, сказал, что надо Псков захватить. Они пошли и захватили. Клянусь, так и было.

– Будь же ты человеком!

– Да мы все здесь люди. И те снаружи, рожденные людьми, людьми так и остались. Никто из них не лаял, не рычал и шерстью не покрылся. Ни одно животное не учинит такой бойни. Эти особые способности дарованы только человеку. Понимаешь? Человек – это не то, чем он пытается казаться. Не питай иллюзий по поводу рода людского.

Каля не стала раздумывать. Осознав природу этого человека, она махнула со стола топор, замахнулась и шагнула на Хольгера. Конунг даже не успел сообразить.

Исгерд мгновенно оказалась на ее пути, прошила девушку мечом насквозь. Топор выскользнул из ослабших рук, глухо стукнул в пол. Пялясь Кале в глаза, Исгерд вырвала из нее меч, девушка невольно рухнула, хватая воздух ртом. Она посмотрела на свою ладонь, на которую упало несколько капель крови, подняла на Исгерд растерянные глаза, не понимая, что происходит.

Исгерд замахнулась мечом. Хольгер жестко перехватил ее руки, стиснул их.

– Я тебя просил? – Отпихнул и всыпал ей тяжелую оплеуху. Исгерд пошатнулась, схватившись за обожженную болью щеку, боязливо попятилась при виде его глаз.

Каля плачущим голосом громко застонала, всё еще не понимая, почему из живота и горла течет так много крови. На распахнутых глазах обильно выступили слезы, отупевший взгляд расширенных зрачков плавал, словно искал выход. Прижала дрожащую руку к кровоточащей ране, но не испытала боли.

Хольгер холодно взглянул на нее, присел на корточки, внимательно рассматривая, как она отчаянно и беспомощно пытается ползти прочь, но ничего не выходит. Ее кожа, покрывшись липкой испариной, стремительно бледнела, теряя кровь. Девушка становилась вялой и сонливой, неуклюже сворачиваясь на холодном полу. Давилась кровью, под распахнутыми глазами проступали черные тени. Хриплое дыхание прерывалось, взгляд тускнел, глаза уже не бегали.

Вздрогнула и застыла.

– И ничего не исправить, – задумчиво проговорил Хольгер. – Жизнь всё-таки омерзительная паскуда.

Перевел взгляд на Исгерд. В его глазах не было укора: лишь задумчивая тоска мерцала в блестящих зрачках.

– Зачем? – холодно спросил он.

Исгерд мельком глянула во двор, где струился алый пар, поднимающийся от посеченных тел.

– Затем что могла.

– Верю. – Провел рукой по лицу Кали. – Каких смелых сыновей она могла родить. Как думаете? Она смогла бы родить мне сыновей?

Викинги загоготали. Не улыбался только Хольгер. Он поднял Калю, встал, и она повисла в его объятиях. Медленно, задумчиво, несколько сонно раскачивался с ней, танцуя и монотонно напевая какой-то мотив в нос. Гоготавшие викинги вдруг умолкли, стали недоуменно переглядываться. Хольгер взглянул на лицо Кали, погладил ее по голове и вдруг отпустил. Она мешком рухнула на пол.

– Жизнь – омерзительная сука, – сказал он и неспешно направился к выходу.

– Хольгер? – Исгерд не отводила от него взгляда. – Что с пленными?

Остановился в дверном проеме и сказал через плечо:

– Всех под нож.

Хольгер медленно шел по улице, ведущей к городским воротам. Вслушивался в истошные вопли и мольбы, что доносились со стороны княжеского терема. Уходил подальше, чтобы не слышать.

Вдруг остановился. На крыльце одного дома лежало тело растерзанной девочки. Разорванная снизу рубаха, багровые пятна на нежных ногах, разбитое невинное лицо, выбитые зубы. В мокрых глазах застыло жалобное смирение, безысходность. В окоченевших руках она сжимала изодранную куклу: ее пытались вырвать, но девочка вцепилась насмерть.

Хольгер вошел в дом. Разграбленный, вывернутый наизнанку, опустевший. На стенах черными кляксами блестела свежая кровь. Из погреба, праздно пошатываясь, вылез охмелевший варяг. Руки его мелко дрожали, лицо черной гарью покрывал налет минувшей бойни. Он заливал глаза хмельным, чтобы снять животное напряжение.

Штаны его были расстегнуты.

– Конунг?

– Что это? – Хольгер кивком указал на блестящую безделушку на его руке.

– Это? А, это для младшенькой браслет добыл. Подарю ей.

– Очень мило.

– Что-то не так? – Варяг не смел шелохнуться.

– Ты мне скажи.

– Мы сделали всё, как ты приказал, конунг.