Мертвая топь

– Да прокормили бы… – отмахнулась она. – Просто я видела, как ты заботишься о нем. Да и сама к нему привыкла…

– Возьми. – Протянул ей гривны. – И сохрани. Пусть Сивка так послужит доброму делу и поможет поднять нашего малыша. Хорошо?

Каля грустно опустила голову, но взяла гривны.

– Не вешай носа.

Он устало присел, и вид его был потрепанный, истомленный.

– Ты не захворал ли?

– Я здоров. Просто устал.

– Нет, это не усталость. Я тебя хорошо знаю. Ты выглядел так же, когда вернулся из битвы под Долонью. И был таким же, когда вернулся с Волхова.

– Под Долонью всё было иначе.

– Иначе? Бессмысленная смерть там была. И только.

– Там она была бессмысленна иначе.

– А здесь?

– А здесь мы лили кровь за вас, Каля.

– И это, по-твоему, бессмысленно?

– Отмети мотивы. А затем взгляни на бойню со стороны. Столько сил брошено на разрушение: и ради чего? В пылу битвы ты не отличишь соратника от чужака. И в голове в это время нет ни единой мысли. Что тогда говорить о мотивах? Они есть только «до» и «после», но не «во время».

– Что стряслось? Ну, не молчи. Скажи мне, что с тобой творится?

– Не знаю. Меня преследует битва на Волхове. Я сегодня на торжище будто вновь оказался там. В шапках меховых шлемы варяжские увидел. За топор стал хвататься. Бред какой-то. Я столько всего прошел. А тут сломался…

– Займись охотой. Вернись к своему промыслу. Развейся и перестань думать о битве. Она прошла, закончилась, забыта.

Тяжело вздохнул и опустил голову. Он видел послов.

– Займись охотой, – спокойно повторила она. – Возьми кого-нибудь с собой, и заготовьте пушнины. Лес лечит. И труд тоже.

– Все охотники уже разошлись. Я опоздал.

– Тогда возьми с собой Малку.

– Отшельницу? – На его лице застыло изумление.

Он однажды видел ее. Дикарка стоит босиком и выглядывает из-за дерева. Лицо ее скрыто оленьим черепом, в глазных черных впадинах блестят ее вытаращенные глаза. Она резко наклоняет голову, как ворона, издавая тихий протяжный рык…

Помотал головой.

– О-о, нет, – повторил он. – Нет, это паршивая мысль.

В дремучей глубине соснового леса бродил туман. Он то лился молочной патокой на сырую землю, устеленную мягким ковром иголок, то путался в хвойных ветвях, на которых серебрились кристальные брызги минувшего дождя. Крепкие стволы, растущие из земли могучими кольями, размеренно и задумчиво покачивались сквозь тонкий сон.

Едва заметная поросшая зарослями тропа извивалась среди деревьев и вела к ветхой землянке, сросшейся с природой в затихшей глубине. Землянка была старой, с просевшей крышей из пушистого дерна, с крохотным оконцем, затянутым воловьим пузырем, сквозь который пробивался тусклый одинокий свет.

Из давно развалившейся печной трубы курился сизый дымок, вздымаясь к хвойным кронам и умиротворенно растворяясь в них. Во дворике, неровно огороженном прогнившим плетнем, лежала груда дров. Вокруг по стволам деревьев висели обереги из костей животных, которыми глухо постукивал набредающий ветерок.

На колышке возле дряхлой двери, обтянутой облезлой шкурой, прикрывающей щели, висел посеревший человеческий череп. Должный отпугивать незваных гостей, он даже не встревожил Рогдара. Случайный путник мог подумать, что человек, которому когда-то принадлежал череп, сгинул здесь, встретившись с хозяином землянки. Но в глазницах и меж щерящихся зубов забита окаменевшая земля.

Оставалось гадать, где отшельница его откопала.

К землянке примыкала небольшая, неуклюжая, хлипкая пристройка, собранная из толстых веток и обмазанная обвалившейся глиной. Оттуда раздалось хоровое кудахтанье и возмущенный крик. Матерщина покатилась эхом по округе.

Через лазейку выскочила рыжая лиса, крепко держа в клыках задавленного куренка. Испуганно пробуксовывая лапами, стрелой бросилась в лес. Вслед за ней из курятника выскочила девушка, растянула лук, прицелилась и задержала дыхание.

Рогдар перехватил ее, пальцы соскользнули с тетивы, стрела сорвалась и гудящей осой улетела в хвойник. Малка метнулась в сторону, оступилась и рухнула наземь, стала быстро отползать, уставившись на Рогдара распахнутыми глазами. В них светился дикий страх. Кожа отливала бледнотой.

– Тише, ты чего?

– Зараза… – прыснула она, озлобленно поджав губы. – Чуть не сдохла со страху…

Взглянула вслед умыкнувшей лисе.

– Вот зараза! – Стукнула кулаком в землю. – Ушла, сучка!

И уткнула в Рогдара пылающий злобой взгляд.

– Хрена ты мне помешал? Я бы ее грохнула, и…

– Потому и помешал.

– Вот и на кой ляд?

– Животное не виновато, что хочет есть.

– А я, значит, виновата, что эта сучка давит моих кур?

– Я этого не говорил.

– Нет, именно это ты и сказал.

– Зверя ведет голод, а не разум. Не губи напрасно.

– Да они же задолбали меня – сил никаких нет! – Она поднялась на ноги. – Зараза! Это уже третья курица за неделю! Не виновата, видите ли, рыжая сучка, что жрать хочет! А я виновата, что тоже жрать хочу?

Она отчаянно топнула ногой и швырнула лук на землю. Бурча себе под нос, смахнула с подпоясанной плотной рубахи пух, обтряхнула заправленные в онучи мужские штаны. Маленькая, худая и юркая, как мальчишка. За внешней угловатостью, враждебностью скрывалось что-то женственное. Ветер слегка растрепал ее короткие до линии ушей волосы. Это шло вразрез с принятым обычаем в общине. Но для нее это ничего не значило – просто было удобно.

Рогдар хмыкнул. Местные мужчины вряд ли могли оценить ее растрепанные волосы, неуклюже стриженные ножом. Она не знала, что такое нравиться мужчине.

– Вот же говно! – всплеснула руками. – Сдохни где-нибудь в кустах, рыжая тварь! Зараза, куренка жалко… Хороший такой был, куренок-то.

– Легче?

– Чего? Да хрен там! Мне что теперь прикажешь жрать? Ботвой давиться? Шишки еловые грызть? – В ее голосе мелькнули плаксивые нотки, которые она с усилием подавила.

– Угомонись.

– Угомонюсь я, когда сдеру с этой рыжей морды шкуру. Понял?

– Убьешь ее – придет другая. И дальше что?

– Значит, и она пойдет на шкуру.

– Всех не перебьешь. Вместо этого лучше приведи курятник в порядок. Будешь спать спокойно и сытно.

Прищурилась, метнула на него острый, обозленный взгляд серо-зеленых глаз.

– Слушай: а ты откуда такой умный вылез? Чего приперся? Упердывай давай отсюда пока в расход не пустила.

Рогдар вновь усмехнулся. Она угрожала наигранно, неумело.

– Полегче. Я на охоту иду. Пойдешь?

– Чего-о? С тобой что ли? Да вали ты к лешему, вояка недоделанный!

– Я похож на вояку?

– Я прекрасно знаю, кто ты и кому служишь. Иди отсюда.

– Почему ты злишься?

– Почему? Он еще и спрашивает… Зараза, да я сейчас объясню тебе, чего я злюсь! Мне, значит, жрать нечего, и тут припирается княжеский душегуб и говорит, мол, лису голод гонит, а не разум. Разум! Подумать только. Это палач мне про разум будет еще говорить! Знаешь – что? Меня воротит от всех вас. Сначала губите, а потом рассуждаете.

– Это кого мы губим?

– До кого руки ваши гнилые дотягиваются.

– Тебя обидел кто?

– Да пошел ты! И все вы!

Резко повернувшись, убежала в землянку, грохнув за собой дверью.

Старая тропа терялась в глубине леса. Удаляясь в лесную пучину, где дремучие чащи забылись непробудным сном, Рогдар вдруг остановился, задумчиво постоял и сел под дерево, прижался щекой к махровой шубе мха, покрывающей грубую кору. Редкие золотистые лучи проскальзывали сквозь пушистую хвою тонкими нитями. На ветвях хрустальной рябью мерцали капли дождя, и от напитанной влагой земли поднимался смолистый дух. Неподалеку сонно бродили кучерявые шапки сизого тумана.

Он закрыл глаза. Растворился в облекающем лоне спокойствия, вслушиваясь в мирный шелест хвойных иголок, нависших над ним изумрудной зеленью. Они навевали теплую дремоту.

Тихий хруст оборвал спокойствие. Открыл глаза и не шелохнулся, не дрогнул, не изменился в лице. Она подняла лук, натянула тетиву и направила наконечник стрелы ему в грудь. Молча смотрел на нее исподлобья.

– Ставай, – велела она.

Медленно встал и приподнял руки.

– Давай, – спокойно произнес он.

Стрела пробьет его прежде, чем он успеет сдвинуться с места.

Малка напряженно молчала. Он всмотрелся в ее глаза и криво ухмыльнулся. Он не раз встречал лик собственной смерти в отражении вражеских глаз и мог отличить блеф от намерения.

– Стреляй, – повторил он.

Малка вдруг нахмурилась: вопреки ожиданиям не увидела в нем даже толики страха. Он лишь спокойно смотрел на нее уставшими глазами.

– Чего тянешь?

– В глаза твои хочу посмотреть.

– Посмотрела?

– Замолчи.

– Либо стреляй, либо опусти лук.

– Я сказала – заткнись! – Руки ее мелко дрожали.

– Зачем целишься в меня?

– Не знаю. Ты мне объясни.

– Ты не тому мстишь.

– Кто тебе сказал, что я хочу тебе мстить? И вообще, ты…

– Повторяю: ты не тому мстишь. Моя смерть не избавит тебя от обид.

– Да что ты знаешь про мои обиды?

– Тебя глаза выдают.

– Чушь. Не заговаривай мне зубы!

– Какого лешего ты потащилась за мной?

– Не знаю.

– Добычу делим пополам. Вернемся – я починю твой курятник. Идет?

Медленно опустила лук, неотрывно глядя на Рогдара. За ее острым, колючим, обозленным взглядом пряталось что-то детское: обиды, беззащитность, одиночество.

– Что ты за зверь такой? – спросила она.

– Не знаю.

Рогдар шел быстро и всю дорогу молчал, вслушиваясь в древесное безмолвие. Низкорослая Малка, запыхавшись, почти бежала вслед за ним. Его спину покрывала волчья шкура, голова скрывалась под меховым капюшоном.

Остановился, осматривая лесную колыбель. Позволил Малке перевести дух, отдышаться. Она упиралась в колени, жадно хватала воздух ртом. Его дыхание было ровным и спокойным.

– Зараза… – Сплюнула вязкую слюну. – Вот олень…

– Что?

– Говорю, выносливый, как сохатый. – Выпрямилась и утерла пот со лба. – Здорово это, наверно. Да, вояка?

Ничего не ответил, не повернулся к ней.

– Слышишь – да? Говорю: здорово быть воином. Сильный, как медведь, и выносливый, как лось. Трудно, видать, таким изобилием не воспользоваться. Например, взять что-нибудь силой. Обидеть кого. И купаться в лучах славы. Не жизнь, а малина! Я всё правильно говорю, вояка?

– Едва ли. Войной любуются издалека глупцы. На поле брани нет ничего, кроме ненависти, боли и смерти. Ты когда-нибудь видела смерть, Малка? Настоящую людскую смерть? Видела глаза человека, которому выпустила кишки, кем бы он ни был?

– Нет.

– Я завидую тебе.

Немного помолчала, тоскливо поглядев в глубину чащи.

– Нечему завидовать…

– Ты счастливый человек, Малка. Ты не видишь по ночам глаза тех, кто пал от твоей руки.

– Зачем бояться мертвых?

– Затем, что не всё мертвое мертво.

Тишина подрагивала от звонкого щебета птиц, переливистого и чистого, как горный родник.

– Нам туда.

Ясеневый лук усиливали плотные накладки из сухожилий и кожи. Рогдар упер его в землю и согнул, чтобы накинуть на верхний паз скрученную изо льна тетиву. Растянул, проверяя, и направился глубже в лес.

Старый ручей, извиваясь мелким водотоком, проточил глубокое русло. Рогдар длинным прыжком перескочил через мелкий обрыв и протянул Малке руку. Она вдруг остановилась, будто наткнувшись на стену, и оторопела, недоуменно уставившись на протянутую ей руку. Глаза растерянно забегали, и с лица сошла озлобленная маска волчьего оскала.

Его взгляд настойчиво предлагал помощь.

Малка не приняла руки. Она ловко перескочила через глубокое русло и прошла мимо Рогдара, зацепив его плечом. Сжал пальцы и посмотрел ей вслед. Малка намеренно ускорила шаг, стремительно отрываясь от него и скрывая застывшее на лице смятение.

Попыталась обернуться, но мгновенно одернула себя.

Охотники безмолвно пробирались сквозь буро-зеленые дебри, минуя склоны, покрытые коврами ползучих мхов. Воздушные потоки покачивали древесные стволы, поросшие цветастыми лишайниками.

Всю дорогу она смотрела ему в спину.

– Устала? – спросил он, остановившись возле истлевшего бревна.

– Ты зачем это спрашиваешь?

– Если устала – отдохнем.

– Слушай: что за хрень? То руки мне свои суешь, то про усталость… Чего тебе от меня нужно?

– Ничего. Ты сама пошла со мной.

Отвела взгляд в сторону, делая вид, будто высматривает что-то в чаще.

Он мельком взглянул на нее: было что-то диковатое, резкое в ее движениях. Привыкшая выживать, отшельница позабыла, что такое помощь. Изгой, чужак для людей, которые всегда относятся к ней настороженно, предвзято, с опаской.

Их можно понять, подумал он. Кто видел ее волчий взгляд, кто видел ее осиное естество, тот станет сторониться ее. Но за непробиваемой чешуей грубости, за выпущенными шипами боязливо пряталось что-то хрупкое, тонкое, ранимое.

Она старательно казалась диким зверем, чтобы жить.

– Стой.

В голосе его прозвучало нечто, что заставило Малку резко остановиться и оцепенеть. Застывший и напряженный, Рогдар всматривался в глубину чащи, где бледной дымкой бродила мгла. Там тяжелым духом парила неживая тишина: ни шелеста хвои, ни щебетанья птиц.

– Видишь? – тихо спросил он.

– Нет, ничего не вижу.

Достал лук и поставил паз стрелы на тетиву, изготовившись к стрельбе. Мягко переставляя ноги, двинулся вперед и, немного приблизившись, убедился: среди деревьев безобразной раскуроченной грудой лежала объеденная туша лося.

Подкрался ближе, внимательно просматривая округу.

– Стереги, – тихо, но четко велел Малке и присел возле обглоданной туши. Кровь густым черным пятном расползлась по земле, обильно напитав ее теплой влагой. В застывших глазах зверя отражались верхушки деревьев. На мощной шее зияли рваные глубокие раны, оставленные острыми когтями.

Кровь еще не успела запечься.

– Волки? – вполголоса спросила Малка, внимательно глядя по сторонам.

– Рысь.

– Сколько?

– Возможно, одна.

– Что? Да ты чего! Один хренов кошак вот этого лося завалил?

Взглянул на Малку.

– На рысь ты, я так понимаю, никогда не охотилась.

– Я не захожу так далеко от убежища.

– Сегодня поохотишься. – Опасливо огляделся. – Она не боится людей. У тебя будет всего один выстрел. Не убьешь сразу, она озвереет и бросится на тебя. Даже сильно раненая бежать прочь не станет. Второй раз выстрелить вряд ли успеешь.

– А если бросится?

– Закрывай руками горло и лицо. Иначе порежет когтями.

– Дурно всё это звучит…

– За рысью шкуру хорошая выручка. Если увидишь зверя – дай мне знак. Я подстрахую, если не убьешь одним выстрелом. Если увижу я – подстрахуешь ты.

– Поняла.

– И гляди в оба. Этот кошак сюда еще несколько дней ходить будет.

Рогдар внимательно рассмотрел следы вокруг туши и нашел направление, куда они уводили. Следы слабые, едва заметные, по ним сложно было определить количество рысей.

Пройдя несколько шагов, Рогдар вновь остановился, присел, чтобы рассмотреть отпечатки лап, и оглянулся, тревожно взглянув в обратное направление.

– Оглядывайся почаще, – тихо предупредил он. – Рысь ты вряд ли услышишь.

– Ловкая она – эта твоя тварюга?

– Она ловчее и быстрее тебя. Лучше видит, лучше слышит, крадется и устраивает засады. Поглядывай на деревья. Если прыгнет на тебя с дерева – помочь я тебе уже не смогу.

Пройдя еще немного, охотники разошлись, просматривая местность. Оба держали луки наготове.

Малка резко остановилась, застыла и остро прислушалась. Прошла немного дальше, осторожно огибая заросли. На нижней ветке сосны сидела пушистая серая рысь, самозабвенно слизывая с мощной лапы бледные остатки крови.

Крепкая ветка прогибалась под зверем.

Малка подала Рогдару знак рукой, он натянул стрелу и прицелился. Малка подступила ближе, и рысь заметила ее, напряглась, глядя на охотницу хищными глазами. Зашипела, громко мяукнула и угрожающе, протяжно крикнула.

Тетива звякнула, стрела свистнула, вонзилась жалом и сшибла рысь с ветки. Зверь болезненно вскрикнул и плашмя грохнулся на землю, панически попытался подняться, но лишь вздрогнул в предсмертной агонии, отчаянно мяукнул и затих.

Потухшие глаза смотрели в пустоту.

Малка повернулась к Рогдару и показала большой палец вверх. Рогдар ослабил натяжение тетивы, однако стрелу не снял, внимательно просматривая лесную глушь.

Охотница подступила к телу убитого зверя, присела на одно колено и провела рукой по мохнатой голове рыси. На лице Малки появились бледные черты сожаления, печали.

– Вот зараза… – пробормотала охотница. – Красивая же зверюга.

Она выдернула стрелу из туловища и показала Рогдару, довольствуясь меткостью выстрела.

– Ну и кто из нас охотник? – хмыкнула она. – С одного раза.

Неподалеку раздалось утробное злобное рычание. Малка испуганно ахнула и бросила ошарашенный взгляд в сторону. Из зарослей на нее смотрели глаза с вертикальными зрачками. Уши хищно прижаты, клыки оскалены, шерсть яростно вздыблена.

Не успев вскочить на ноги, Малка дернулась назад, суматошно ставя стрелу на тетиву. Рысь мощным прыжком, словно вспышка молнии, кинулась на охотницу. Крупный самец, выпустив кривые когти, налетел и перевернулся через нее, покатился кубарем. Мгновенно собрался и ловко вскочил на сильные лапы.

Лесную тишину пронзил истошный крик.

Сжавшись пружиной, зверь изготовился к последнему прыжку. Рогдар спокойно и четко спустил стрелу, она рассекла воздух и точным ударом сбила зверя. Самец яростно взвыл и быстрым прыжком бросился на Малку.

Вторая стрела сбила его в полете. Он камнем рухнул на землю, сдавленно захрипел, дергая лапами, и застыл.

Сжавшись в дрожащий комок, Малка неотрывно смотрела на оскалившегося зверя, глядевшего на нее мертвыми глазами. Через всё предплечье к локтю обильно стекала кровь.

Она сидела под деревом и жалась к стволу, словно пыталась забиться в нору. Медленно закатывала напитавшийся кровью рукав, разодранный когтями в лоскуты. Кряхтела и шипела от рвущей боли, ползущей по руке.

Малка попыталась отстегнуть ремешок поясной сумки, дрожащие пальцы, измазанные темной кровью, не слушались, соскальзывали. Злобно выругалась про себя и глубоко вздохнула, пытаясь подавить подступившую тошноту. Кожа покрылась холодной испариной, голова закружилась.

Рогдар присел напротив.

– Дай мне руку.

Малка застыла, изумленно, испуганно глядя на него. Отрицательно помотала головой, отсела в сторону и зажалась. Лицо ее отливало нездоровой бледнотой.

– Малка, я просто хочу помочь.

– Почему?

Благообразие казалось ей дикостью, а дикость – благообразием.

– Не глупи и не трогай рану. Я тебе просто помогу.

Она не шелохнулась. Рогдар приблизился и силой взял ее за раненую руку. Она вздрогнула, застыла, напряглась, словно струна, но уже не сопротивлялась. Смотрела на него, как на диковинку.

Рогдар осторожно убрал от раны изодранный рукав, внимательно осмотрел поперечные порезы, подложил под сгиб локтя вытянутый камушек и согнул ее руку, чтобы замедлить ток крови.

– Держи и не опускай, – велел он и стал рыться в своей поясной сумке. – Пальцами шевелить можешь?

Она быстро закивала.

– Зачем ты меня спас?

– Тупой вопрос.

– Я целилась в тебя. Хотела убить.

– Чушь. Ничего ты не хотела.

– Нет-нет, послушай. Ты мог бы просто остаться в стороне. Отомстить. Но не сделал этого.

– Я не мстительный.

Опустила замутненный от боли взгляд.

– Подумать только. Если бы ты не подстрелил этого кошака… Зар-р-раза.

– Многое, что случилось, могло не произойти.

– Я сделала, как ты говорил.

Он достал связку из сухого белого мха. Заранее собирал его, высушивал и, уходя на охоту, всегда брал с собой немного. Размотал свернутую полоску льняной ткани, оторвал небольшой кусок.

– Что я говорил?

– Говорил горло закрывать.

– Ты всё правильно сделала. – Улыбнулся, но не взглянул на нее. – Иначе рука была бы меньшей из проблем. Пришлось бы тебя волочить на спине.

Она тихонько засмеялась – впервые за несколько лет. Воспользовался этим, полил на рану воду, смывая кровь. Малка напряглась, стиснув зубы, зашипела и затряслась, пытаясь скрыть боль. Рогдар промокнул воду, наложил сухой мох на рану и плотно перевязал тканью вокруг предплечья.

– До свадьбы заживет, – сказал он и подмигнул ей. – Белый мох будет впитывать кровь и обеззаразит рану.

– Знаю. У меня бабка травницей была. Это мне тебя впору лечить, а не тебе меня.

– Хорошо. В следующий раз твоя очередь.

– Договорились.

Малка испуганно вздрогнула. Рогдар свалил обе туши рядом с ней, достал нож и принялся снимать шкуры. Работал долго, вдумчиво, усердно. Всё то время Малка неотрывно наблюдала за ним, изучала его движения, его рабочие руки, его задумчивое лицо. На ее губах промелькнула тонкая улыбка.

Под сенью нежных крон парила хрупкая тишина осеннего вечера.

– Рогдар? Как там у вас принято благодарить?

– Так же, как и у вас.

– Давно это было. Не помню.

– Вспомни. Говорят, человек становится добрее, когда вспоминает былое.

– Не хочу я ничего вспоминать, – тихо проговорила она, отвернувшись.

– Я не настаиваю.

– Знаешь – что? Я тут подумала и решила… Бери-ка ты обе шкуры себе.

– Мы договорились: половина твоя. Так принято.

– Не умничай. Бери всё. Должна же я тебя как-то отблагодарить.

– Скажи «спасибо».

– Ну, спасибо. И что?

– Шкура твоя.

Ночь втекла в сосновый лес черной смолью. Пламя костра изящно извивалось гибкими язычками, которые облизывали шипящие ветки, вознося к затихшим кронам ворохи мелких искр. Они свободно вздымались в прохладную высь, мгновение парили в невесомости воздушного простора и умиротворенно угасали.

Они отражались в блестящих глазах Малки, лежащей возле костра. Рогдар лежал напротив, всматриваясь в алое зарево раскаленных углей, что запекались под горящими ветвями.

Тепло навевало сон. Рогдар плавно закрыл уставшие глаза, и вдалеке звонким эхом забряцал смех мальчишки, который догоняет Рогдара, и тот поддается, подхватывает его, и на лице сына мелькает яркая отрада. Каля стоит на крыльце дома, из которого тянется душистый аромат еды. Она зовет их, держа ладонь на беременном животе:

– Рогдар! Радим! Ужинать!

Во двор с треском вваливаются варяги, ощетинившись топорами. Они вырывают из рук Рогдара сына, волокут за волосы Калю, она кричит, отчаянно бьется, умоляет защитить их, но Рогдар не двигается с места, словно скованный цепями.

– Рогдар? Рогдар?!

Вздрогнул и открыл глаза. Малка смятенно глядела на него сквозь танцующее пламя, теплом которого согревала обескровленную ранами руку.

– Я подумала, тебя надо разбудить. Хрень какая-то снилась – да?

– Не обращай внимания.

– Кто она такая?

– О ком ты?

– Ну, Каля. Ты бормотал ее имя.

Не ответил, тяжело вздохнув и перевернувшись на спину. Долго смотрел на шершавый узор крон, мерцающих в свете костра.

– Рогдар? Что такое совесть?

Не сразу ответил, задумавшись.

– Это очень сложно.

– Почему?

– Потому что проще в последний раз выйти на поле сечи, чем обратиться к совести. Значительно проще. Ибо между совестью и бойней люди выбирают последнее. Иначе не случилось бы столько войн.

– Зараза… Ничего не поняла.

– Я же говорю – это слишком сложно.

В глубине леса ухнул филин. Ветви в костре зашипели от влаги, дохнули дымом, паром. Рогдар вдруг повернулся к Малке – она не отводила от него взгляда.

– Почему ты ненавидишь дружинников?

– Можно попросить? Никогда меня об этом не спрашивай. Никогда – ладно?

Помолчал. В ее глазах блеснула давняя обида и боль. Лицо помрачнело, сделалось бледным. Она замялась в нерешительности, открыла губы, чтобы что-то сказать, но проглотила слова. Помедлила, собираясь с волей, и с трудом выговорила:

– Ты простишь меня?

– За что?

– Я целилась в тебя. Хотела убить.

– Ничего ты не хотела.

– Мне лучше знать. Хотела, хотела.

– Ничего. Я привык.

– Странный ты. Какой-то другой. Не такой, как те…

– Кто такие «те»?

– Я же просила. Никогда меня об этом не спрашивай.

Перевернулся к ней спиной и закрыл глаза. Липкий сон плавно растворил его в блаженной пустоте.

Выждав немного, Малка слегка приподнялась, пригляделась к нему, вновь легла.

– Рогдар, – шепотом позвала она.

Он не ответил.

– Рогдар, ты спишь?

И вновь тишина в ответ.

Тихонько поднялась, обогнула костер и присмотрелась к Рогдару. Улыбнулась, подошла ближе и осторожно легла рядом возле его спины. Приблизилась вплотную, прижалась и закрыла глаза, вдыхая его запах.