Мертвая топь

День ушел на покой. Сумерки заполонили тихий Псков серой пеленой, и в уютных оконцах загорелись тусклые огоньки лучин. По улицам прокатился вечерний лай собак, которые вскоре умолкли и разбрелись по будкам. Из соснового бора послышался унылый вой одинокого волка.

Обнявшись, они засыпали под теплой шкурой. Прижимаясь к Рогдару, Каля боролась с настойчивым сном, который заволакивал сознание, словно туман. Сквозь мирную дремоту сжала пальцами его шершавую ладонь. Держалась за нее, чтобы он никуда не ушел вновь.

– Рогдар?

– М?

– Ты здесь?

– Я рядом.

Умиротворенно вздохнула и улыбнулась сквозь сон: его пальцы легонько гладили ее волосы.

Заря еще не проступила, когда он проснулся. Рогдар осторожно поднялся, сел на край лежанки и тревожно взглянул на Калю. Свернувшись калачиком, она тихо дышала, объятая мирным сном.

Она спала, ничего не знаю про послов Хольгера, явившихся к Гостомыслу. Рогдар закрывал глаза и вздрагивал, видя их лица. Сон к нему больше не вернулся.

До самого утра Рогдар не сводил с жены смятенный взгляд.

– О чём они договорились?

Псковский князь Избор сидел во главе стола, за которым собрались бояре, купцы и ростовщики. Угрюмые лица неотрывно смотрели на сидевшего подле князя Рогдара.

– Не знаю, – спокойно ответил он. – Но варяги не договариваться пришли. Они пришли требовать.

– Мы ж не знаем, что ответил им Гостомысл, – возразил кто-то из бояр.

– А что он мог им ответить? – хмыкнул Рогдар.

– Рогдар прав, – кивнул Избор. – Князь Буривой пал со всей ратью. Теперь Гостомыслу нечего противопоставить варягам.

– А Белоозеро?

– Мы не знаем, что стало с белоозерским войском. Даже если оно уцелело, меряне не станут биться за независимость словенской земли. Теперь после распада союза у них одна забота – не пустить карательные банды на свою землю.

– Меня сейчас меньше всего заботит участь мерян, – сказал один из бояр. – Варяги явятся сюда и потребуют с нас дань. Что мы им противопоставим?

Зал наполнился роем людских голосов. Князь Избор медленно встал из-за стола и, опираясь на резную трость, подошел к окну, сильно прихрамывая на правую ногу. Задумчиво смотрел сквозь мутную слюду. Стиснув зубы, грубо, озлобленно, с ненавистью провел рукой по больной ноге.

Вдруг стукнул тростью, обрубая нарастающий шум.

– Сколько мы сможем выставить людей против Хольгера? – спросил он, повернувшись к столу. – Сотню? Две? И это в лучшем случае.

– Но если собрать ополчение и пополнить его за счет окрестных деревень и сел, то мы сможем выставить…

– И что это решит?

В зале повисло напряженное молчание. Купцы, бояре и ростовщики напряженно размышляли, перешептывались, советовались. Рогдар с отвращением поморщился: решение проблемы пытались найти люди, которые разбирались в этом меньше всего.

– Нет, разумеется, я уверен в силе наших мужиков. Но! Одно дело, когда человек всю жизнь работал сохой в поле. И совершенно другое, когда он всю жизнь работал мечом в набегах. Чувствуете разницу между этими двумя?

– У нас есть боевой дух, – вмешался Рогдар. – Люди понимают, за что будут биться. А варяг пришел грабить. Для него собственная шкура дороже прихоти хозяина. Варяг рисковать не станет.

– Боевой дух наших ополченцев я ставлю выше любой рати. Но ни в количестве, ни в качестве мы войско Хольгера уже не превзойдем. И это понимают все. В том числе и наши ополченцы, боевой дух которых зависит как от качества, так и от количества.

– У нас один выход, князь, – подытожил один из ростовщиков. – Платить варягам дань.

Рогдар не выдержал, вспыхнул, багровея от злобы:

– Сука, мать твою! Слушаю вас – блевать охота! Пока вы здесь жопы грели, мы подыхали в крови, грязи и дерьме. Теперь, когда некому стало защищать ваше имущество, вы решили откупиться. Продаться варягам с потрохами. У вас не было средств, чтобы снабдить оружием наших воинов. А теперь вдруг выясняется, что средства есть для откупа. Может, тогда сами дадите Хольгеру бой?

– За подобную говорильню можно и без башки остаться.

– И кто тогда будет ваши жопы оберегать?

– Найдутся умельцы. Ты не один такой.

– Правду говорят про людскую память. – Рогдар презрительно скривился. – Люди забывают, кому они обязаны миром. Вместо благодарности выливают на тебя ушат дерьма. Далеко пойдете.

Избор выпрямился, окинул взглядом шумный совет, вновь постучал тростью, призывая к тишине. Оживленный спор угас.

– Платить варягам, – сказал Избор, – это немыслимо. Это унизительно. Варяжская дань – это бескровный грабеж. Это ярмо, которое не даст нам поднять головы. Ярмо, которое не позволит даже мечтать о собственном войске. А без войска ярмо не сбросить.

– Так что же это получается? Смерть, что ли, лучше?

– Если согласимся платить – наши люди умрут не от мечей, а от каторги, на которую их обрекут. Им придется не разгибать спины, чтобы расплатиться с варягами за право быть.

– Войска у нас нет. Помощи ждать не от кого. Платить мы варягам тоже не можем. Что же тогда остается? Бежать?

– Призовем варяжский отряд на защиту Пскова.

Зал беспокойно загудел.

– При всём уважении, князь, но не безумие ли супротив варягов звать варягов?

– Клин клином вышибают.

– Но варяг варягу глаз не выбьет.

– Варяг – это наемник. Ему нет дела до того, кому выбивать глаз – своему или чужому. Вопрос лишь в цене.

– Именно! – воскликнул купец. – Варяги за дешево не нанимаются.

– Разумеется. Никто не станет драть собственную шкуру за чужое будущее просто так. Вы бы стали?

В зале духотой повисла тишина.

– А теперь, – наконец сказал один из купцов, – давайте прикинем. Сколько нам будет это стоить? Варяги, обычно, просят гривну на человека. Чтобы отбиться от Хольгера на первый раз нам понадобиться хотя бы сотни две людей.

Рогдар хмыкнул: человек, не ведший ни одного боя, не руководивший ни одной обороной и узнающий о войнах только из уст гонцов, рассуждал с важностью полководца. Однако не понимал, почему при этом князь Избор покорно молчал.

– Сколько может потребовать Хольгер? – оживились ростовщики.

– Больше. Значительно больше. Причем на долгосрочной основе.

– Отказ означает войну. – Купец внушительно смотрел на собравшихся. – Расходы увеличатся. Ополчение надобно снабдить, ущербы после погромов покрыть. Во сколько нам это выльется? При этом не забывайте: с Хольгером в будущем можно будет заключать выгодные сделки.

Рогдар побледнел от злобы.

– Что мы поимеем с этой войны?

– Всё. – Избор задумчиво смотрел куда-то в сторону. – Есть ли у кого из вас залог под то, что Хольгер не спихнет вас с ваших теплых мест или ограничит ваш произвол?

– Князь, я попрошу впредь подобные выражения…

– Кого мы обманываем? – Равнодушно взглянул на купцов. – Давайте называть вещи своими именами. Оставим красивые слова для черни. Так ответьте мне: кто из вас может дать залог под то, что варяжские купцы и ростовщики не захотят занять ваше место?

Спорить никто не стал – вопрос решился тут же.

Она вошла в княжеский зал поступью волчицы, оставив у стражей поношенный меч, топор, боевой и засапожный ножи и кнут. Ее голову покрывала волчья голова, из-под которой двумя косами ниспадали волосы, стянуты на концах бусинами с руническим орнаментом. Стройные крепкие голени обтянуты онучами, кожаные сапоги на меху, плотные мужские штаны и серая волчья шкура на плечах.

Избор присмотрелся к ней. Она обладала женственными, девичьими чертами лица, у нее был аккуратный нос и стройная фигура. О воинах, что носили волчьи головы, ходили недобрые слухи.

Князь сел во главу стола и жестом руки предложил присесть ей. Она отказалась.

– Значит, мои люди верно меня известили? Ты хочешь служить Пскову?

– Вернее некуда, – ответила она, неотрывно глядя на князя немигающими глазами, которые выделялись дикой молочной белизной на фоне черной линии, проходящей через брови, веки и переносицу. – Я и мои викинги готовы защищать псковскую землю.

– Как тебя зовут?

– Исгерд.

– Сколько у тебя людей, Исгерд?

– Сто двадцать семь воинов.

– Надо же. И какую же плату сто двадцать семь воинов и ты хотите за свою помощь псковской земле?

– Эйрир каждому человеку.

– Ну, полгривны на брата не так уж и много. Но женщина, извини меня, не внушает мне доверия. Как воевода, разумеется.

Она спокойно и невозмутимо смотрела на него немигающими глазами, в которых сидело нечто острое, осиное. Она поджимала нижнюю губу, напряженную, как струна.

– Я ульфхеднар, конунг, а не теремная девица.

– Да, я наслышан о волкоголовых. Но я ни разу не слышал, чтобы среди них были женщины.

– Это звание не дается за красивые глазки. И если я ношу волчью голову, может, я действительно чего-то стою?

– Возможно.

– Послушай меня, конунг. Я возглавляю этих людей уже пять лет. И это право не раз пытались оспорить. Попытки эти кончались всегда одинаково.

– Верю, раз уж ты здесь.

– Я и мои люди служили трем конунгам. Мы состояли на службе у византийского императора и отбили нападение хазар на Киев. К тому же я была на службе у конунга Хольгера.

– Но теперь тебе придется сражаться против него.

– Это единственная причина, по которой я здесь.

– Объясни.

– У меня давние счеты с ним. Я хорошо знаю Хольгера: его повадки, его страхи… Я знаю, как он ведет войну, какие приемы он избирает. Я знаю, как ему противостоять.

– Убедительно ты говоришь, Исгерд. Но я ничего не слышал ни о тебе, ни о твоих людях. И в сложившемся положении я не могу ошибиться, ибо ошибка эта будет стоить нам великих бед. Ты себе можешь это вообразить?

Помолчала, ни разу не моргнув. Избор заметил в ее зеленых глазах красные прожилки, косы ее были пропитаны черной краской.

– Почему ты рассорилась с Хольгером?

– Это имеет значение?

– Должен я знать, отчего ты ему хочешь мстить, или не должен?

– А отчего еще женщина может мстить мужчине?

– Ты мне скажи.

– Я служила ему. Была его преданной псиной. А он использовал меня. Всегда использовал. Использовал и выбросил, как мусор. Если бы не я, он бы никогда не достиг того, что имеет.

– Месть слепа. А мне нужна зрячая помощь.

– Прошла неделя. Целая неделя прошла с тех пор, как я узнала, что псковские кривичи призывают на помощь. Сколько за это время к вам пришло наемников?

– Ни одного.

– И ни один не явится. – На ее тонких губах мелькнула ухмылка, глаза слегка расширились, загорелись, заблестели, но ни разу не моргнули. – Никто не откликнется на ваш зов о помощи. Против Хольгера никто не пойдет. Его боятся. И его сторона выгоднее. Так что думай, конунг, и решай поскорее, потому что времени у вас уже нет.

Они вошли в город вместе с туманом. Угрюмые, суровые, крепко сбитые, наемники тащили на себе мечи и щиты, направляясь в детинец. Шли неспешно, молча, сосредоточенно просматривая город изнутри. От них веяло холодным севером.

Рогдар вдумчиво наблюдал за ними. В глазах его мелькало смутное сомнение, подозрительность, недоверие. Они переговаривались на чужом языке, обмениваясь короткими фразами. Обветренные холодом лица наемников не внушали доверия. В их равнодушных спокойных глазах – лишь хладнокровие. Совершенное безразличие и непробиваемое безучастие.

Они расположились и предались безделью. Рогдар вслушивался в их речь. На любой вопрос не сразу следовал ответ: отвечающий вдумчиво, осторожно взвешивал свои слова, словно ходил по лезвию бритвы. Когда принесли похлебку с мясом, они набросились на еду. Ели несколько обособленно, быстро, плохо прожевывая, глотали большими кусками, давились и спешили, будто кто-то мог отобрать у них последний обед.

Заметив Рогдара, Исгерд окликнула его.

– Эй! Чего смотришь? Нравлюсь что ли?

Наемники разразились удушливым смехом. Рогдар молча смотрел ей в лукавые глаза, и она с издевкой усмехалась. Вдруг подмигнула ему и поманила рукой.

– Пойдешь со мной? – игриво спросила она и пошлепала себя по бедру.

Варяги покатились со смеху. Исгерд швырнула миску с остатками похлебки в одного из них, пресекая бурное веселье.

Рогдар молча ушел.

Над городом, плавая в чернеющих небесах, кружил вороний рой, перебиваемый порывами холодного ветра. Назойливая морось оседала на оживленные улицы, по которым носились ватаги беззаботных детей.

– Баран ты, князь… – процедил Рогдар сквозь зубы. – Тупой ты баран…

– Не рановато ты взялась?

Каля сидела за ткацким станком и неспешно ткала грубую парусину. К исходу зимы она продаст ее корабельщикам, которые начнут строить новые ладьи накануне открытия рек ото льда. И тогда ладьи начнут грузить накопленными за зиму товарами, начнется повсеместный сплав.

– Решила пораньше начать. Тогда к исходу зимы смогу сделать аж триста локтей ткани. Как раз хватит на два паруса. Да, кстати, чуть не забыла… У нас с тобой лялька будет.

Его рука дрогнула. Он выронил глиняную кружку, она вдребезги разлетелась, разбрызгивая молоко. Белые струйки медленно растеклись по деревянному полу, проникая в мелкие щели.

Рогдар напряженно молчал, не поворачиваясь к жене.

Они жили вместе с того дня, как встретились. Ободранная, разбитая, уже не способная плакать, она бесцельно бродила среди пожарища сожженной деревни. Соседний князь отомстил князю местному, спалив несколько деревень. Их жители даже не успели понять, что происходит. Не знали ничего и о природе конфликта между князьями. Не знали о его существовании.

В руке она держала порванную тряпичную куклу – единственное, что осталось от дома. Единственное, что осталось от матери, сделавшей эту куклу.

Они столкнулись на окраине. Он всё прочитал по ее глазам. Слова не имели значения. Он и она сидели на поляне и молчали о многом. Не говоря ни единого слова, оба дали согласие на совместную жизнь: держаться друг за друга – яростно, отчаянно, бессрочно. Оба сироты, оба жертвы войны, оба навечно предоставленные сами себе.

Общая судьба скрепила узы, но не подарила плоды. Безрезультатно пытались зачать ребенка, но упорно оставались сами по себе.

С закрытыми глазами он прижался лицом к ее животу. Она пальцами гладила его по волосам и улыбалась.

– Это мальчик?

– Так откуда ж я знаю?

Открыл глаза и бережно провел ладонью по ее животу. Он смотрел в слюдяное окно, за которым во дворе бегает коротко подстриженный мальчишка, сжимая в руке деревянный меч. Рогдар подставляет ему трость, и мальчишка ловко бьет по ней деревянным мечом. Во дворе звенит веселый смех.

– Радим, смелее! – улыбаясь, говорит Рогдар.

Мальчишка наступает, бьет по трости деревянным мечом и заливисто смеется.

– Рогдар?..

Вздрогнул, вернувшись из забытья.

– Это мальчик, я чувствую.

– Это мы еще посмотрим.

– Нет-нет, я уверен. Представляешь? Я никогда не был отцом.

– Хочешь, открою тебе секрет? Я никогда не была мамой. У меня это впервые. Представь себе.

– А ты уверена – да? Это же точно, что будет сын?

– Будет ребенок. Это точно. Либо мальчик, либо девочка. Третьего, как понимаешь, не дано. Если, конечно, это не двойня.

Тяжело вздохнул, опустил голову и отстранился от Кали. С ее лица сошла улыбка.

– Ты не рад – да?

– Нет, что ты… Я рад. Рад…

– Рогдар? Взгляни на меня. О-о, я хорошо знаю этот взгляд. Что тебя тревожит?

Сел на край лавки, стоящей у стола, облокотился на колени и потер ладони.

– Мир, в котором я живу, очень хрупкий.

– Что случилось?

Не ответил, пряча взгляд. До белизны сжимал жилистые кулаки, желая бежать на войну сейчас же, чтобы завтра она не ступила на порог их маленького дома.

– Рогдар? Тебе, наверное, было бы легче, если бы меня не было. Да?

– Глупая. Я за тебя умереть готов, а ты «было бы легче»…

– Можно тебя попросить? – шепнула она. – Никогда не говори о своей смерти. Даже намеками. Хорошо?

Черные, как смола, вороны кружили над княжеским теремом, плавая в чугунных тучах, нависших над городом. Хриплое карканье разносилось резким скрежетом по всему Пскову.

Варяги стояли боевым отрядом посреди княжеского двора. Сложив перед собой руки, Кнуд и Торн ожидали появления князя перед ступенями крыльца. Избор вышел к ним, окинул внимательным взглядом и жестом пригласил в терем.

За столом их ожидало псковское собрание. Равнодушно и хладнокровно огляделись, не представились, ни с кем не поздоровались. Молча сели за стол, не дожидаясь разрешения князя, и принялись за угощения. Бояре, купцы и ростовщики угрюмо наблюдали за ними.

Кнуд ел неспешно, аккуратно, то и дело вытирая рот и бороду от жирного мяса, долго и тщательно жевал. Торн жадно отхватывал большие куски, громко жевал и вытирал стекающий по рукам жир об засаленную одежду.

– Зачем приехали? – Избор внимательно разглядывал варягов.

Кнуд прервал трапезу. Торн, словно не услышав князя, продолжил есть.

– Приехали забрать подати.

– Подати?

– А что не так? Ты платишь конунгу Хольгеру и спокойно живешь дальше. Нам за услугу даешь пару-тройку перстней в качестве благодарности, чтобы мы не ошиблись при счете. И будь добр: мы сейчас доедим, а ты распорядись, чтобы нам показали, где твоя казна.

– Выплата податей, – сдержанно возразил князь, – подразумевает чего-то взамен. Что ваш князь может нам предложить?

– Да ничего.

– Ничего не стоит ничего.

– Послушай, ты! – Торн поднял на князя медвежьи глаза. – Плати Хольгеру дань, и тогда ничего не будет. Понимаешь? Ни-че-го. Откажешь – Хольгер отымеет здесь всё что движется. Затем ваших баб отымеем уже мы и продадим хазарам. Многие ваши конунги бахвалились смелостью. И где они теперь? Одни гниют в канавах, а другие лижут Хольгеру сапоги за право быть. Потому не трать мое время и собирай барахло.

– Хорошенько взвесь свои слова, варяг, – сухо предупредил Избор. – Ты говоришь не с равным тебе.

– Это точно. Я представляю Хольгера. А значит я здесь главный.

– Уважаемый конунг, – примирительно произнес Кнуд. – Давайте мы все будем разумными людьми. Зачем все эти жертвы? Разве не достаточно смертей, которые случились на Волхове?

– И это говорите вы мне?

– Послушай, – Кнуд прищурился, – я давно служу конунгу Хольгеру. Я хорошо знаю его. Давай пойдем по бескровному пути. Ты платишь дань, мы уходим и встречаемся через год. Все остаются живы и здоровы.

Избор сдержано рассмеялся.

– Ты сам-то понял что сказал, мальчик? У вас совсем башка не варит или вы дурочку разыгрываете?

Торн хмыкнул, качнул головой:

– Дурочку здесь разыгрываешь ты, если до сих пор не понял, что…

– Я тебя предупредил, варяг. Следи за своим паршивым ртом. Вы сидите за моим столом в окружении моих людей и жрете мою еду. Смелости набрались? Думаете, всё вам можно, если за спиной стоит бандит, возомнивший себя князем? Но здесь его нет. И вы одни.

– Ты что, конунг? – свел брови Торн. – Ты что – совсем тупой?

Дружинники вскочили, схватились за мечи, и стальной звон забряцал в зале. Варяги не шелохнулись: Кнуд спокойно смотрел на князя, а Торн – доедал мясо, мерзко чавкая. Избор примирительно поднял руки, успокаивая дружинников.

– Ты псов своих отзови, – произнес Торн, сдерживая отрыжку. – У Хольгера есть правило: за одного нашего он давит сотню ваших. Прольешь нашу кровь – убедишься воочию.

Неотрывно буря князя тяжелым взглядом, Торн медленно пережевывал мясо, играя желваками. Он сложил тяжелые руки на столе, наклонился немного вперед, словно намереваясь достать князя через стол.

– А теперь я тебе объясню, если ты до сих пор не понял. От тебя никто ничего не требует. Тебе просто объяснили, что ты должен и будешь платить северянам дань. Без вопросов и живенько.

– Послушай, конунг, – вмешался Кнуд. – Гостомысл теперь наш данник. Он больше вам не союзник. Он разумный человек: мы мирно поговорили, и он принял верное решение. Теперь земля его живет под мирным небом.

– И все счастливы – да?

По залу прокатился заразительный смешок.

– Довольно! – рыкнул Торн, резко поднявшись. – Надоело! Молитесь своим вшивым богам! Не хотите по-хорошему – будет по-плохому. Клянусь, Хольгер отбитый на всю башку человек! Он вас таким раком поставит – в жизнь не разогнетесь. Уходим! Мы зря тратим время.

– Конунг, прошу тебя, – взволнованно произнес Кнуд, удерживая Торна. – Если не хочешь слушать меня, так послушай хотя бы его. Если мы вернемся к Хольгеру с пустыми руками – это будет война. Хольгер страшный человек. Вы обречены – вам нечем ему будет ответить.

– Поразительно. Откуда у вас такая уверенность, что нам нечем ответить?

– Разве не ваши там на Волхове воняют на всю округу? – хмыкнул Торн.

– Воняют там ваши соратнички. Если конечно они вдруг не воскресли.

Кнуд тяжело вздохнул, качнув головой и на мгновение закрыв уставшие глаза.

– Я думаю, вам пора убираться отсюда вон, – велел Избор. – И да, кстати. Я прощаю вас за ваши слова. Но если кто-нибудь из вас окажется в моих землях – натяну жопой на кол. Предупреждаю, чтобы потом не было воплей.

– Не имея оружия, ты говоришь с вооруженным на равных.

– Исгерд! – позвал Избор через плечо. – Подойди.

Она сидела в теневом углу зала, почти никем незамеченная, как затаившаяся волчица. Слушая их разговор, она спокойно ковыряла ножом ногти на пальцах. Подошла к столу, молча глядя на послов.

Торн и Кнуд мельком переглянулись.

– Видишь, варяг? – сказал Избор усмехаясь. – Я тоже вооружен.

Кнуд вдруг резко поднялся и похлопал Торна по плечу, поторапливая его.

– Всего хорошего, конунг. Берегите себя и родных.

На городском торжище бурлила суета. Просторная площадь шевелилась, словно встревоженный муравейник. Люди сновали от лавки к лавке, торговцы настырно призывали к покупке товаров, нагло дергали граждан за рукава, уговаривали и торговались.

Ведя коня за узду, Рогдар медленно пробирался через тесную толпу. Кто-то наступил ему на ногу, зацепил плечом и врезался, выпучив глаза от изумления.

Толпа давила, шумела, люди беспорядочно сновали, толкались и теснили. Окруженный человеческим роем, Рогдар вдруг остановился и напряженно застыл. Толпа ощетинилась топорами, яростно взревела и окунулась в лютую сечу.

Выхватил топор, покрывшись холодной испариной, сердце бросилось на ребра, взбесилось. Оглянулся: к нему приближались люди в скандинавских шлемах. Изготовился, но тут же осекся, пригляделся – не шлемы, но меховые шапки покрывали головы заморских купцов.

Не обратив внимания, они прошили мимо, оживленно говоря о чём-то своём. Вновь взглянул на торжище: люди всё так же ходили между лавками, вдумчиво рассматривали товары, суетились и толкались.

Дрожащей рукой спрятал топор, утер пот со лба. Люди таращились на него, с опаской сторонились, спешили уйти и перешептывались, прятали взгляды.

Он добрался до пристани. Заговорил с одним купцом, они договорились, и Рогдар немного постоял с Сивкой, пока купец рылся в своем кошеле.

– Но, но, – ласково повторял Рогдар, гладя коня по гриве. – Не верти носом. Мне тоже это не нравится.

Сивка фыркнул.

– Держи, – сказал купец, протягивая ему три гривны.

Рогдар замешкался, взглянул на деньги, посмотрел на Сивку, затем оглядел купца и нерешительно протянул ему узду, забрал выручку.

– Ну… бывай… дружище, – тихо сказал Рогдар, похлопав Сивку по холке.

Чувствовал себя паршиво. Замешкавшись, он покинул пристань, обогнув буйное торжище, больше не рискнув оказаться в толпе.

Неспешно прошелся по улице, успокаиваясь. Руки после тесного торжища тряслись, как после битвы.

Миновал свой маленький двор и вошел в дом. Каля сидел у оконца и что-то вышивала на полотенце, тихо и заунывно напевая колыбельную. Рогдар достал из-за пазухи три гривны и положил рядом с ней.

Каля замерла и подняла на него изумленные глаза.

– С ума сойти… Это откуда столько?

Она осторожно и как-то опасливо дотронулась до новенькой серебряной гривны.

– В дровах нашел.

– Да ну тебя! Я же серьезно.

– Ну, какая разница? Принес и всё. Заработал.

– Да где же это ты заработал три гривны? – усмехнулась она. – Ты же на охоту еще даже не ходил. Шкур не продавал. Да за три гривны можно целого коня купить…

Каля вдруг осеклась, ахнула, живо подскочила к окну и глянула во двор.

– Сивка… Ты его продал – да? Ты продал Сивку?

– Да. Продал…

– Но зачем? – Ее жалобные глаза посеребрили слезы. – Это же Сивка!

– Сохрани эти гривны. Нам с тобой еще малыша на ноги ставить.

– Но ты же любил Сивку!

– Любил…

– На – забери. – Решительно всучила гривны обратно Рогдару. – Верни Сивку домой.

– Каля, я охотник, а не пахарь. Мне лошадь не нужна. Это лишний рот во дворе, который чем-то нужно кормить. Ты сама знаешь, какой выдался год.