Свет во тьме. Книга вторая. Великий Восток

– Я закончила консерваторию. Могу учить детей музыке.

«Вот это удача!» – про себя обрадовался командир: с директором школы они добивались, чтобы в школу военного городка прислали ещё одного специалиста с музыкальным образованием.

Когда Иван прибыл из учебного лагеря, Катя уже поселилась в предоставленной им квартире. На первом этаже её находились прихожая с гардеробом, кухня, столовая и холл-гостиная; из холла лестница вела на второй этаж, где располагались две спальни и ванная; спальни соединял большой балкон. Квартира небольшая, компактная, уютная, с двумя роботами: роботом-уборщиком квартиры и роботом-поваром. Мебель она заказала по каталогу. К приезду Ивана всё уже было доставлено, расставлено по местам и квартира имела обжитой вид. Почти позабыв, что совсем недавно верхом их с Иваном желаний была отдельная комнатка в грязном производственном корпусе, Катя с удовольствием расхаживала по комнатам или, усевшись в кресло, подолгу представляла не лучше ли будет переставить мебель по-другому и какие нужно приобрести ковры и вазы – квартира стала её радостной заботой.

Невысокие красивые дома были живописно разбросаны среди деревьев. К домам от уличных тротуаров вели пешеходные дорожки и дорожки для роботов-разносчиков. Лестницы и лестничные площадки были широкими, красиво отделанными, с витражами в окнах. На этаже находилось две квартиры. Во второй квартире жил сам командир заставы. Был он не женат и дома находился мало

В школе тоже всё складывалось как нельзя лучше. Там встретили ее сердечно. Директор сразу представил её коллегам, двум преподавателям музыки – специалистам по фортепиано и народным инструментам, совмещающим обучение вокалу и руководство хором. Договорились, что руководить хором и обучать детей пению будет Катя.

Постепенно, с её души сходила запуганность, приниженность, и она становилась прежней Катей, преисполненной спокойствия и достоинства. Но с Иваном возникли сложности. Когда он вернулся, Катя была дома и, напевая детскую песенку, которой обучала малышей, ходила по квартире с красивой вазой в руках – искала ей место. Иван, не раздеваясь, прошёл в холл и остановился, наблюдая. Он вдруг почувствовал себя лишним: всё здесь было слишком красивым и чужим. Сияющая Катя бросилась к нему – усталому, отчужденно разглядывающему её; заглянула в глаза, поняла сердцем, встревожилась, растерялась. Потом она корила себя за то, что думала только о себе, а не подумала об Иване – приучать его к хорошему, красивому нужно было постепенно. Иван долго привыкал к домашнему уюту. Ему больше нравилось в воинской казарме среди солдат и командиров. Солдаты любили его как старшего товарища – надёжного, честного, немногословного, – в их глазах он был героем, а командиры обращались с ним, как с равным. Ивану нравились армейские дисциплина и строгость, а все домашние красивости казались лишними. И вазы, ковры, зеркала Катя убрала до будущих времён, а сама порхала по дому не в пестреньких халатиках, а в строгих с белыми воротничками. Но уже скоро Иван смотрел на шкатулки и вазы снисходительно, как на милые Катины причуды, а её нарядные одежды нравились ему всё больше.

Катя работала увлеченно. Без устали, она стремилась добиться выразительности и поэтичности звучания, мечтала о введении в репертуар серьёзных произведений.

На занятия Катя приходила всегда нарядной, тщательно причесанной, праздничной: с детьми ей хотелось быть лучше, умнее, благороднее. Особенно ей нравилось заниматься с младшими учениками: она любовалась их чистыми, доверчивыми личиками, нравилась их ласковость, старательность. Полюбила и саму школу, ей было тепло и спокойно в доброжелательной атмосфере, где всё подчинено цели – дать детям максимум знаний. Знания здесь дети получали фундаментальные, целостные и одинаковые для всех. Желающие получить более углубленные знания занимались в кружках, студиях, секциях. В школе всё способствовало развитию природного стремления ребенка к совершенству, раскрытию талантов и духовному развитию.

Любовь к детям была всеобщей, и то, что в Мире Абсолюта дети воспитываются отдельно от родителей, всех приводило в недоумение: как можно? К воспитанию детей в обществе относились ответственно. Было недопустимо проявление при ребенке злобы, гнева, ненависти, и в спокойной, доброжелательной обстановке дети росли ласковыми, доверчивыми. Каждый родитель стремился быть своему ребёнку примером для подражания. Дисциплины и послушности требовали от детей и в школе, и дома. Считалось, что попустительство в детстве ведёт к тяжёлым жизненным испытаниям. «Живи не как хочешь, а как Бог велит», – наставляли родители. «Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь», – учили детей священники.

Катя проснулась, посмотрела на изрисованное морозом еще темное окно, с удовольствием оглядела спальную комнату – просторную, нарядную; с наслаждением потянулась, ощутив каждой клеткой полноту жизни. Хорошо, что выходной день: можно подольше поспать.

– Ванечка, сколько у нас будет детей? – улыбнулась, заметив, что тот проснулся.

– А сколько нам надо?

– Трое. Два мальчика и девочка, – сказала, как о давно решеном.

Он счастливо рассмеялся.

Днем уже пригревало солнце, капало с крыш. Казалось, что в самом воздухе сквозит радость, заставляющая беспричинно улыбаться.

Чтобы прогуляться, Катя из дома вышла пораньше. Пришла, неторопливо разделась, направилась в класс. Сойдя с эскалатора, по коридору неслись в спортивный зал дети, но увидев её, переходили на шаг, вежливо здоровались.

Вошла в класс, прошла к роялю, подняла крышку, села, прошлась пальцами по клавишам. Задумалась: что сыграть, соответствующее весеннему настроению. Зазвенел сигнал видеосвязи. Директор школы сообщил:

– Зайдите. Вас вызывает начальник заставы.

Удивилась, немного встревожилась.

Начальник заставы поприветствовал, улыбаясь, сообщил:

– У нас гость – ваш старый добрый знакомый. После занятий вы не планируете отлучиться из дома? Если нет – мы вечером зайдём.

Она заверила, что сразу после уроков отправится домой. А вернувшись, в первую очередь, заложила продукты и задала программу приготовления ужина роботом.

Вскоре пришли гости. Вместе с начальником заставы пожаловал неожиданный гость – диакон, начальник лагеря беженцев. Увидев его, Катя так и ахнула. Он мало переменился: по-прежнему был широкоплеч, костист, из-под мохнатых бровей строго глядели добрые внимательные глаза. В радостной растерянности она улыбалась ему.

– Здравствуй, дочка! Здравствуй, Катя! – говорил диакон. – Ну, показывай, как живешь.

Стала приглашать их раздеться и пройти, сказала, что скоро и ужин будет готов. Но гость ответил, что зашёл лишь повидаться с ней, а вот когда приедет Иван, придёт к ним погостевать подольше, сейчас же он спешит к священнику местного прихода, у которого остановился. Прошёлся по комнатам первого этажа. Увидев иконы, одобрительно поглядел на неё и спросил:

– Квартиру-то освятили, прежде чем въехать?

– А как же…

Спросила у начальника заставы:

– Когда приедет Иван?

– Через два дня.

Ушли. Она выглянула в окно. От дома отъехал воинский электромобиль, увозя начальника заставы, а гость постоял, осмотрелся и, неспешно, отправился пешком. Торопливо обула сапожки, сорвала с вешалки шубку, на бегу нахлобучила шапочку и бросилась за ним. Подбежала, запыхавшись, как девчонка.

– Что же вы не позвали с собой?

– Постеснялся отрывать от дел…

Они стояли возле дворового катка, любовались живыми, румяными, здоровыми детьми, неугомонно снующими по льду вокруг уже изрядно подтаявшей большой снежной бабы, вслушивались в их звонкий счастливый смех.

– Чудны дела Твои, Господи! – промолвил диакон.

– Я иногда проснусь ночью, вспомню завод, сравню с нынешней жизнью и подумаю: может быть, это рай?…

Гость улыбнулся:

– Не рай…. О рае Апостолом сказано: «Не видел глаз, не слышало ухо и не приходило на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его». Нет в земной жизни ничего, что можно сопоставить с раем. Но не зря же Господь сотворил человека «по образу и подобию своему» – Творцом! – значительно поднял палец. – Вот, если отринуть зло, оказалось и можно с Божьей помощью такую сотворить жизнь, – повёл рукой вокруг.

Они шли неторопливым шагом. Зима выдалась снежная, вычищенные тротуары, из-за снежных бортов, стали похожи на траншеи. Гость продолжал внимательно всматриваться в ухоженные красивые здания и ровные аллеи голых деревьев, в снежные горки и детские площадки с ярко раскрашенными каруселями во дворах жилых домов, в веселые приветливые лица прохожих.

– Говорят, здесь особенно хорошо летом: множество зелени и цветов, – ревниво сказала Катя: ей хотелось, чтобы гостю полюбилось здесь так же, как и ей. Глядя на неё – нарядную, спокойную и уверенную в себе, с беззаботной улыбкой на лице, он вспомнил, какой увидел её в первый раз: худенькую, бледную, с, казалось, навсегда застывшим страданием в глубине светлых глаз. «Чудны дела Твои, Господи».

А Катя, невольно, отмечала перемены, произошедшие в диаконе: в нем чувствовалась властная уверенность, спокойное жизнелюбие, а в том, как держался – достоинство и стать.

Ей захотелось показать гостю школу. Вошли в школьный парк, по широкой расчищенной аллее дошли до высокого здания с красивым фасадом. Было тихо, и только со второго этажа негромко доносилась музыка.

– У нас есть очень одаренный мальчик. Учитель с ним занимается, не считаясь со временем, – пояснила. – Зайдём? Я покажу вам всё.

– Без детей не интересно…

На следующее утро он пришёл на урок Закона Божьего, весь урок просидел на задней парте, а потом директор и священник показали ему школу.

Стало темнеть. На небе загорались звезды, взошла яркая полная луна, чувствовалось, что к утру ударит мороз. Засветились окна в домах и витрины магазинов, на просторной площади со скульптурной группой, осветилось здание театра, на фоне тёмного неба золотом загорелись подсвеченные купола и кресты церкви. Гость направлялся туда.

Служба только что закончилась, крестясь, из церкви выходил народ.

– Беги, Катя. Пойду, батюшка меня ждёт. Иван приедет – я к вам приду.

Мороз крепчал; быстро пошла, поскрипывая по снегу. Задумалась: «Почему диакон приехал к начальнику заставы и для чего вызывают Ивана?»

Через два дня, возвратясь из школы, Катя застала дома Ивана и диакона. Облачившись в фартуки, они накрывали на стол. Белоснежная скатерть, красивые столовые приборы и посуда и живые цветы создавали атмосферу праздничности. Обрадованная, она принялась помогать. Оживленные и весёлые уселись за столом.

Отужинав, убрали со стола. Гость из нагрудного кармана достал аккуратно упакованные голографии. Иван и Катя внимательно рассматривали снимки, сделанные в строящемся поселке на берегу реки, где поселились беженцы с завода: широкие улицы из небольших одно и двухэтажных домиков разнообразной архитектуры; строящаяся церковь: фундамент большого здания, а возле него Бригадир и несколько человек строителей; в светлых комнатах, обставленных новой мебелью, глядя в объектив, чинно сидят знакомые люди. Наконец, увидели на снимке Бригадира с Хозяйкой в окружении Аннушки, двух племянников и зятя с сестрой. Зять, растянув меха, обнимал неразлучную гармонь. Все были нарядны и довольно улыбались. Улыбались, разглядывая снимки, и Иван с Катей.

– Вас все в гости зовут…

– Мы собираемся поехать на пасхальную неделю. Детей распустят на каникулы, вот и поедем. Да? – ласково обратилась к Ивану.

– Я человек служивый: отпустят – поедем.

Гость вновь бережно упаковал снимки, присоединив к ним и снимки Ивана с Катей.

– Я, Катя, теперь иеромонах. Возвращаюсь в старый приход. Наш батюшка рукоположен в протоиереи, буду служить под его началом. Вот и Ивана вызвали – пойдёт провожать меня.

Все стало ясно…. Катя притихла. «Вернуться по своей воле в прежний ад?!… Ни за что!» – думала она.

– Да не смотри на меня так жалостно, – улыбнулся иеромонах. – Я слуга Божий и моё место там, куда призван.

Ночевать он не остался, сказал, что ему ещё о многом нужно побеседовать с местным священником, а завтра они вдвоём будут вести службу.

Воспользовавшись тем, что уроки у неё во второй половине дня, Катя отправилась к службе первого часа и отстояла литургию. Иеромонах в красивом облачении – ризе, епитрахили, набедреннике и с золотым крестом на груди, вёл службу уверенно, его голос звучал строго и убедительно. Сослужал ему местный священник, а прислуживал юноша, бывший грузчик, заводской товарищ Ивана. Он изредка заходил к ним в гости, и Катя с Иваном встречали его у себя ласково; они знали, что он готовится поступать в семинарию.

После службы миряне подходили к иеромонаху, просили благословения. Катя тоже подошла и получила благословение.

                                                    * * *                                                    * * *

Глава седьмая

Отряд из шести человек – пяти разведчиков и иеромонаха, отправлялся за Уральский хребет. Кроме того, что довести до места иеромонаха, разведчики должны были обследовать весь путь древних: поискать, нет ли запасных отводов, найти указанные на древних картах выходы в ущелья и попытаться выяснить, почему, имея карты, люди не смогли выйти за Урал: сведений о них в архивах не было.

Как и все, иеромонах нагрузился огромным рюкзаком, в нем он нёс богословские книги. Проживая в монастыре, времени он зря не терял и теперь был грамотен.

…Навьюченные рюкзаками во мраке шли, преодолевая завалы, бредя по воде, спотыкаясь о мокрые скользкие камни. В узких и низких местах рюкзаки разбирали, их содержимое переносили по частям.

На подходе к выходу в долину, в штольне потянуло холодом и появились затянутые льдом лужи. В месте заваленного ими камнями выхода на поверхность теперь зиял обвал, вверху которого светилось небо. Каменная осыпь, перекрывшая выход, была покрыта снегом и льдом.

По скользким камням забрались наверх осыпи и распластались на камнях. Перед ними открылась картина разрушения: нагромождения опаленных взрывом камней, вывернутые с корнем обгорелые деревья, а на вершине горы одинокая сосна со сгоревшей кроной. Солнце светило ярко, приятно грело спины и лица. Покрытый коркой наста, слепящий глаза снег подтаивал, напитывался водой.

Взглянув на прикрепленный к рукаву прибор улавливания звуков двигателей, один из них заметил слабое свечение. Командир приказал всем спуститься в штольню, а сам, укрывшись за камнями, следил за прибором. Свечение делалось ярче и наконец, он услышал негромкий рокот летящего аэролёта. Подлетев к ущелью, аэролёт снизился и через равные промежутки времени один за другим сбросил несколько небольших контейнеров. Пролетев камнем до определенного расстояния от земли, контейнеры зависли на автоматически раскрывшихся парашютиках и, относимые потоком воздуха от места падения, медленно снижались. Один контейнер ветерком несло к месту, где он притаился. Не дожидаясь, когда из снизившегося контейнера начнут вылетать насекомые биороботы-убийцы, он торопливо стал спускаться в штольню.

– Уходим в штрек, – приказал дожидавшемуся его отряду.

– Всё ещё ищут нас, – заметил Иван, когда командир рассказал о сброшенных в ущелье биоубийцах.

– Похоже, что так, – согласился командир. – Придётся нам посидеть здесь.

Срок жизни биороботов был не более пяти дней, но зима была временем не благоприятным для них, замерзающих на крепком морозе. Рассудив, что если сбросили биоубийц, то можно не опасаться, что в долине есть посты клонов или карателей, с наступлением второй ночи они выбрались на поверхность. Мороз хватал за щёки. На небе висела полная луна, при её свете в том месте, где они недавно лежали, чернели точки, будто просыпанных, вмерзших в наст насекомых-убийц.

Встав на раздвижные лыжи, удобные для ходьбы хоть по снегу, хоть по насту, они по ущелью направились в долину. В долине в глубоком снегу спокойно стояли деревья, и не было никаких следов бомбёжки. К утру перешли долину, и, ориентируясь по карте, точно вышли к входу в шурф второй горной выработки.

В полумраке церкви только у алтаря слабо теплились огоньки лампад. Было холодно и пусто.

Иеромонах пристроил рюкзак у входа, подошёл к занавеске, за которой находилась келейка батюшки, и услышал голоса. Батюшка и мальчик лет тринадцати сидели рядом на лавке за столом и трапезничали. Батюшка зимовал с учеником чтеца, а самого чтеца, пока нет прихожан, он благословил служить в сельской церкви. На столе перед каждым трапезником лежало по несколько отваренных картофелин. Иеромонах вошёл в момент, когда батюшка был уличён в том, что пытался незаметно переложить мальчику свою картофелину.

– Батюшка, зачем вы опять подкладываете мне? – сердито выговаривал мальчик. – Почему вы так поступаете? Вы хвораете, вам нужно лучше питаться! А вы…

– Что ты, что ты, сынок! Я старый человек и аппетит у меня уже не тот… Я сыт, мне этого даже много…, – оправдывался батюшка.

– Батюшка… – окликнул, подходя, иеромонах.

– Свят, свят, свят…, – увидев его, в страхе закрестился тот.

– Это же я, или не узнаёшь?!

Он поднял его с лавки, расцеловал. Перепуганное лицо батюшки было бледно, землисто, исхудало, голова тряслась. Мальчик, такой же измождённый и бледный, онемев, в радостном изумлении во все глаза глядел на входящих в келью разведчиков.

– Ну, здравствуйте, отец! Я же обещал, что мы придём, вот и пришли! – обнимая и целуя священника, растроганно говорил командир.

После ухода беженцев, церковь пришла в запустение, никто не приходил на службу, да и кто придёт, если завод до сих пор оцеплен, а вместо беженцев навезли рабов, не ведающих о Боге.

– Вот и молимся мы одни с этим вьюношей о спасении мира да русского народа.

Питались они только картошкой, выращенной на тайном огороде среди гор, припасёнными сушёными грибами да кореньями.

– Картошку-то нам крысы ополовинили. Откуда взялись – не понять, – пожаловался батюшка. – Уж не чаяли, когда и весна придёт, а с ней крапива, да одуванчики.

Прошли в тёплую пещеру.

– Пауков развелось видимо-невидимо – мы сюда почти не заходим…, – предупредил батюшка.

Облепившие потолок пауки от пистолетного луча вскипали, шипели и валились на пол. Очистили пещеру, помылись в холодном ручье, и, впервые за много дней сняв верхнюю одежду, крепко уснули. Батюшка же с мальчиком долго со слезами молились, благодарили Господа за счастливый приход воинов.

На другой день в пещере собрали экран, напротив его на лавку усадили батюшку и мальчика и все вместе стали смотреть фильм о монастыре. В глубоком потрясении, роняя слезы и крестясь, смотрели батюшка и мальчик на величественные храмы, на плывущие в небе золочёные купола с крестами, на дорогое внутреннее убранство храмов. Потом смотрели фильм о мирской жизни. Воины радовались, что тяжкий путь ими пройден недаром, что и другие православные люди по принесённым ими фильмам увидят, как живут люди за Уралом.

После общей благодарственной молитвы и трапезы высококалорийными продуктами, доставленными отрядом, и недолгого отдыха, вновь устроились напротив экрана и смотрели специально заснятый фильм о благословении иеромонаха на служение в Российской Зоне Абсолюта и о заочном благословении и посвящении батюшки в чин протоиерея и вручении иеромонаху, для передачи батюшке, протоиерейского облачения. Под ангельское пение церковного хора, поздравляя, на батюшку глядели архимандрит в торжественном облачении с золоченой митрой на голове и панагией на груди, иеромонахи и монастырские иноки.

– Господи, недостоин аз, грешный…, – потрясенно твердил батюшка.

Фильм закончился радостным колокольным трезвоном.

– Теперь у нас есть колокольный звон по полному православному уставу! – радовался иеромонах.

Командир нашёл подходящее место для подачи сигналов на лунную станцию и, хотя видел, что иеромонах уже обучен этому, ещё и ещё раз объяснял ему и мальчику, как подать сигнал о том, что всё благополучно и сигнал вызова по тревоге; как перезарядить батареи, как обращаться с киноаппаратурой и медицинским диагностико-лечебным компьютером. Он присматривался к смышленому мальчику, такому худенькому, не по возрасту низкорослому, и ему очень захотелось увести его за Урал. Он много размышлял об этом и как-то раз, обняв за плечи, спросил его:

– Хочешь пойти с нами?

– Как не хотеть…. Да батюшка не благословляет, не дойдешь, говорит: путь тяжелый. Буду служить Богу здесь. У нас теперь пойдёт всё по-новому: отец иеромонах говорит, что соберет всех чтецов, будет грамоте обучать, священные книги будем читать. А там и оцепление с завода снимут – народ пойдет Богу молиться. Огороды в горах посадим. Дел много будет…

Обласканный командиром, мальчик смотрел преданно, гордясь, что офицер Русской Армии говорит с ним, как с равным.

Иван не выдержал, упросил командира разрешить ему выйти на поверхность и хоть одним глазком посмотреть на завод. Забившись в расщелину, через бинокль оглядел территорию завода: корпуса общежитий, возвышающиеся среди руин производственные корпуса. Пожалел, что садик возле больницы, где они с Катей просиживали ночи, был не виден – его загораживал административный корпус. Вся территория завода обнесена колючей проволокой, а на вышках стоят вооруженные каратели. По-прежнему всё неприглядно, снег, как и прежде, не белый, а серо-розовый, смешанный с заводской пылью. На улице почти не видно людей, никто, как бывало прежде, не толпится возле общежитий и столовой.

Чем дольше Иван, рассматривая, вспоминал и мысленно погружался в прожитые здесь годы, тем сильнее его охватывало, наваливалось тяжестью, ещё не забытое прежнее состояние подавленности, неуверенности, униженности. Он как будто становился прежним Ванькой-грузчиком, настороженным и недоверчивым, сильным и часто беспощадным общежитским драчуном, никому не дающим спуску. Тяжело вздохнув, он откинулся на спину, снял бинокль, полежал, глядя в небо, потом потряс головой, словно стряхивая наваждение, и между камнями пополз в подземелье.

На следующий день протоиерей и иеромонах, облачившись в торжественные церковные одежды, отслужили литургию, и исповедали и причастили воинов.

Помогли иеромонаху спрятать в тайник всё, что принесли: медицинский компьютер с набором лекарств, спальные мешки, оружие, аппаратуру связи, киноаппаратуру, три рюкзака, легко превращаемые в палатки или носилки; туда же, до лучших времён, убрали и упакованные священнические облачения. Потом сели за общую прощальную трапезу. Все старались скрыть печаль и держаться весело.

.Надо было спешить: неизвестно, как после бомбёжек поведут себя вешние воды, не затопят ли проходы. С тяжестью на сердце, оставляя здесь частицу души, разведчики пустились в обратный путь.

Вскоре пришла Знатка, принесла немного картофеля и муки. Ей рассказали о гостях из-за Урала, показали снимки её земляков. Она рассматривала их и растроганно проливала слезы. Увидев на снимке мальчиков, племянников Бригадира, рассмеялась, открыв беззубый рот:

– Ой, хитрованы! По грибы, говорят, ушли и не вернулись. А мы всем селом искали…, даже Управляющий из слэйв-хауса приезжал – ещё бы, два слэйва исчезли…

Отсмеявшись, залюбовалась:

– Какие они стали ладные, да справные… Родители, поди, и не чают получить о них весточку…

Увидела весёло улыбающихся Ивана с Катей и ахнула:

– Ну, словно, пара лебедей! Вот брату радость будет!

А узнав, что Иван был здесь, расстроилась, тяжело, горестно затужила:

– Знать, не судил Господь свидеться с Ванюшей…

Маленькая сухонькая Знатка за голодную зиму стала тоненькой и лёгкой, как перышко. Грудь её сотрясал натужный кашель, на морщинистом личике с запавшим беззубым ртом и выцветшими кроткими глазами выделялся только заострившийся носик.

Иеромонах извлёк из тайника миниатюрный медицинский аппарат, уложил охающую и удивляющуюся Знатку на стол в батюшкиной келейке и, точно соблюдая инструкцию, в нужных местах подсоединил к её телу датчики, и через несколько минут на маленьком экране высветился диагноз, номера лекарств, порядок их приёма и необходимые процедуры.

– Ну вот, матушка, теперь тебя подлечим, как лечат наших людей за Уралом – по науке. Ты бы оставалась здесь до лета. Куда пойдешь: уж скоро и ручьи побегут…, – уговаривал. – Как-нито прокормимся…

– Не могу, отцы родимые, брата одного оставить – недужит.

Подлечив немного, стали собирать её в дорогу. Иеромонах принёс припрятанный заветный ящичек с инструментами и принялся чинить её истрепанные башмаки. Как и почти все в окрестных деревнях, Знатка была обута в заводские рабочие ботинки.

– Дать бы тебе носки, что принесли от наших – уж больно теплы, да прочны – да опасаюсь, не будет ли беды, если их на тебе увидит кто не надо. Сама знаешь: кругом каратели.

– А мы вот что сделаем, – придумала Знатка, – ты отец, порежь их, словно они проносились, а я заштопаю – никто и не догадается.