Битва за ясли господни

В этот же день князю Горчакову доложили, что накануне в Туртукай прибыл сам Омер-Паша с 14-ти тысячным войском.

…Казачьи разъезды услышали стук топоров на острове против Туртукая еще в ночь с 19 на 20 октября. Доложили командиру сотни, однако тот насмешливо ответил: «Это турки себе гробы заготавливают». В следующую ночь разъезды снова услышали на острове шум работы. Утром решили провести разведку на лодках. Семеро смельчаков вызвались узнать, что там происходит.

По возвращению разведчики доложили: остров занят турками, которые роют окопы и строят деревянные лафеты под орудия.

На вопрос встревоженного сотника, сколько турок на острове, последовал ответ:

– …Одним словом, много…

Переполошившись, командир сотни поскакал в селение Новые Ольтеницы доложить начальству о появлении турок на острове.

…В полдень турки начали переправляться на левый берег. Казачьи разъезды, увидев какое количество их переправляется на лодках, в замешательстве отошли к Новым Ольтеницам, и турки беспрепятственно заняли каменные развалины некогда существовавшего здесь для осмотра судов и товаров карантина.

О случившемся князю Горчакову доложил генерал Данненберг и, не дожидаясь от князя Горчакова ответа, приказал своему начальнику штаба подполковнику Володину, провести разведку местности перед Новой Ольтеницей, занятой турками.

К исходу дня подполковник Володин доложил о результатах разведки. Выслушав его, генерал Данненберг с мрачным удивлением произнес.

– Черт бы их побрал!.. И когда же они успели переправить столько войск и так закрепиться?..

– С собой турки переправили не менее тысячи болгар в качестве рабочих рук. И насыпь вокруг карантина и батареи они возвели руками болгар, – ответил подполковник Володин.

– Вы говорите и в Карантине, и в самой Новой Ольтенице турки расположили только пехоту. И как же они будут без конницы? – слегка задумавшись, спросил генерал Данненберг. – Не похоже на них…

– Я думаю, конницу они переправят в эту ночь… – продолжил подполковник Володин. – И еще: на правом берегу замечены работы, которые проводятся и, как правило, при установке орудий большого калибра. Что же касается местности для нашего наступлении – хуже не бывает. Равнина от Дуная до Новой Ольтеницы во многих местах пересечена оврагами. Правой стороной она прилегает к речке Арджик, вдоль которой густой непролазный кустарник сажень на сто, если не больше, что естественно затруднит передвижение наших войск. Местность перед самим карантином, болотистая…

– Худо, – качнул головой генерал Данненберг. – Худо… – повторил он и тыльной стороной ладони потер лоб. – Есть над чем задуматься… Ну да ладно. Не так страшен черт, как его малюют. Выступаем по сбору войск у Старой Ольтеницы. Однако не позднее 23 числа, – приказал он.

Остаток дня генерал Данненберг провел в тревожном ожидании надвигающихся событий.

…За окнами дома, где расположился его штаб, начало уже смеркаться, когда к нему зашел подполковник Володин и доложил, что войска уже на подходе к Старой Ольтенице и, по всей видимости, к утру будут на месте.

– А что у турок? – поинтересовался генерал Данненберг.

– Переправляют конницу. А ниже карантина появились пять канонерских лодок, – ответил Володин и выжидающе посмотрел на генерала Даннеберга.

– Та-а-а-к… Сколько мы набираем войск? – и сам ответил на свой вопрос: – Я насчитал около 6 тысяч.

– Верно, – подтвердил подполковник Володин. – Это все, что мы можем на завтра выставить. Если бы еще день, другой…

– Ни в коем случае! – возразил Данненберг. – За день, другой они столько войск переправят, что нам с вами не поздоровится! Вы думаете Омер-паша пожаловал сюда для прогулки? Нет, голубчик мой! Он тут задумал что-то серьезное. Атакуем завтра, пока еще турки окончательно не укрепились! – и вдруг усмехнувшись, добавил: – Однажды я слышал от старого солдата слова: «В поле – две воли: кому бог поможет, тот и выиграет». Будем надеяться, что бог не оставит нас завтра…

4

С рассветом 23 октября войска уже в готовности стояли у старой Ольтеницы.

Генерал Данненберг приказал дать 4 часа на отдых всему личному составу.

В 9 утра он вызвал к себе командиров частей генералов Охтерлоне, Павлова и Сикстеля.

– Господа, – сказал он, не поднимая головы, – наберитесь терпения и выслушайте мой приказ. Итак, 1-й, 2-й и 3-й батальоны Селенгинского пехотного полка с батареей из 6-ти орудий и двух рот штуцерных стрелков составят правый фланг наступающих войск. Командование правым флангом я поручаю генерал-майору Охтерлоне. Вопросы ко мне есть? – Данненберг слегка приподнял голову и посмотрел на генерала Охтерлоне.

– Нет, – коротко ответил тот, вставая.

– Хорошо. Садитесь. Идем дальше, – продолжил Данненберг, снова опустив голову, словно, ему так было удобнее ставить задачу. – Батарею расположите справа от дороги, ведущей из Старой Ольтеницы к карантину с задачей, не допустить прорыва противника к селению. Левее батареи у вас будут стоять 4-й и 5-й батальоны Селингинского полка. Якутский пехотный полк в составе 4-х батальонов с 8-ю орудиями и саперной ротой – мой резерв. Он будет расположен позади Старой Ольтеницы. Левый фланг… – Генерал Данненберг сделал паузу и затем продолжил: – Он будет состоять из 6 батальонов Ольвиопольского уланского полка с приданной ему батареей и 34-го Донского полка. Командовать левым флангом поручаю генерал-майору Павлову. Можете не вставать, – сказал генерал Данненберг Павлову. – Вопросов у вас, надеюсь, нет. Далее. Генерал-майору Сикстелю поручаю командовать действиями всей артиллерии. Что еще я не сказал? – Данненберг снова приподнял голову. – За малым не забыл. Командиру 34-го Донского полка с выходом на рубеж атаки по команде убрать свои сотни на фланги, чтобы дать возможность конной батарее открыть огонь по неприятелю с близкого расстояния прямой наводкой. Теперь все, господа. С богом.

Данненберг встал, вышел из-за стола и, подойдя к каждому, мельком перекрестил.

…В половине первого войска получили приказ на наступление. Когда до карантина оставалось не более 400 саженей, по неприятелю дружно ударили 16 батарейных орудий. Турки открыли ответный огонь из пушек. Через несколько минут артиллерийской дуэли на территории карантина прогремели один за другим два сильных взрыва. По всей видимости, это взорвались зарядные ящики от попадания в них ядер.

На какое-то время огонь со стороны турок ослаб. Потом возобновился, однако как-то неуверенно, что позволило генералу Сикстелю продвинуть вперед орудия еще на 150 саженей, а атакующим батальонам Селингинского полка пройти вдоль берега речки Арджиса и оказаться в непосредственной близости от карантина.

Батальоны Якутского полка тоже продвинулись вперед и были готовы броситься на штурм.

Одновременно вся артиллерия правого фланга открыла огонь по турецким канонеркам, стоящим у пристани за карантином. Одна двухмачтовая лодка загорелась сразу. Другие поспешно отошли от пристани на середину Дуная.

Войска тут же ринулись на штурм так, словно горящий факел канонерской лодки послужил им сигналом.

До карантина оставалось не более шестидесяти саженей, когда впереди внезапно открылся свежевырытый ров. Штурмовые колонны остановились. Турецкая артиллерия, воспользовавшись заминкой наступающих, произвела несколько залпов картечью и нанесла ощутимый урон наступающим в первой линии Селенгинцам.

Невзирая на убийственный огонь, 1-й и 3-й батальоны Якутского полка преодолели ров и двинулись вперед. Но в это время с правого берега Дуная ударила тяжелая крепостная артиллерия.

Генерал Данненберг помрачнел, видя, как редеют прямо на глазах наступающие батальоны.

На взмыленной лошади к Данненбергу подскакал генерал Павлов и доложил, что охотники из Селенгинского и Якутского полков уже прорвались в карантин и ведут там бой, а турки снимают пушки с лафетов и увозят к пристани.

Генерал Данненберг будто не услышал его. Некоторое время он смотрел на то, что происходит перед укреплениями карантина, затем обернулся к генералу Павлову и тихо, но ясно произнес:

– Прикажите дать отбой атаке и отойти на прежний рубеж…

Генерал Павлов с недоумением посмотрел на Данненберга.

– Но турки вот-вот побегут! – возразил он.

– Выполняйте приказ! – уже жестоко повторил Данненберг. – Вы что не видите, какой ценой мы берем этот карантин? А дальше что? Они разнесут тяжелой артиллерией и этот карантин, и того, кто будет в нем!.. Достаточно того, что они уходят на правый берег!

Однако генерал Данненберг ошибся. Как только прозвучал сигнал к отходу, и войска стали строиться в колонны, из-за карантина вырвалась турецкая конница и понеслась вдоль рва, добивая у всех на глазах раненых, которых еще не успели собрать.

– Господи!.. Да что же это творится! – услышал у себя за спиной генерал Данненберг. Он оглянулся и увидел молодого солдата, который с ужасом смотрел на расправу турецкой конницы над ранеными.

Генерал Данненберг побледнел и подозвал порученца.

– Скачите к генералу Сикстелю и предайте мой приказ бить картечью по коннице! – распорядился он.

Однако порученец не успел отъехать и полсотни шагов, как с левого фланга ударили орудия и турецкую конницу, словно сдуло ветром. Нахлестывая коней, турки повернули назад и укрылись за карантином.

Батальоны отходили нехотя. Кое-кто даже роптал, недовольный исходом боя.

С правого берега Дуная огонь тут же прекратился, хотя отходящие войска местами еще были в зоне досягаемости снарядов турецкой артиллерии.

К концу дня войска повсеместно отошли к Старой Ольтенице.

Перед селением в полутора верстах остался только заслон из двух батальонов Якутского полка с конной батареей.

Генерал Данненберг находился в подавленном настроении. Он был и уверен, и не уверен в своей правоте, отдав приказ прервать атаку и отвести войска на исходные позиции, в тот момент, когда казалось, успех уже был в его руках.

…В полночь генерал Данненберг, потеряв надежду уснуть, накинул шинель на плечи и пошел по коридору в конец здания, где находился штаб.

У двери кабинета начальника штаба стоял часовой.

– Он еще здесь? – спросил генерал Данненберг.

– Так точно, ваше высокопревосходительство! – бойко ответил часовой.

Генерал Данненберг открыл дверь и вошел в кабинет Володина. Тот сидел за столом, перебирая какие-то бумаги. Хотел было встать, однако генерал Данненберг показал Володину рукой, чтобы он продолжал работать.

Данненберг уже догадался: на столе у Володина лежали донесения из частей.

Опустившись на скривившийся стул, генерал Данненберг спросил, кивнув на бумаги:

– Рапорта?

– Рапорта…

– Большие потери?

– По тем данным, которые у меня уже есть, убито 4 офицера и 230 солдат, – ответил Володин. – А вот среди раненых… – Он взял в руки другой листок бумаги. – 11 штаб-офицеров, 31 обер-офицер и 693 нижних чинов. Всего выбыло из строя около тысячи человек…

Генерал Данненберг удрученно качнул головой.

– Многовато… – мрачно подытожил он. И словно оправдываясь, добавил: – Воевать, не в помирушки играть.

– А было бы еще больше, – сказал подполковник Володин.

Генерал Данненберг внимательно посмотрел на него, стараясь понять, почему он так сказал. Для того чтобы успокоить его или он тоже разделял точку зрения Данненберга на бессмысленность продолжения атаки на карантин?

– Вы в этом уверены? – все же уточнил Данненберг.

– Абсолютно, – ответил подполковник Володин. – Просто мы кое-что не учли, начав этот бой.

Генерал Данненберг согласился.

– Бог тому свидетель, – произнес он глухим голосом. – Я желал только победы, надеясь на благополучный исход. Но не любой ценой…

Володин взял со стола несколько рапортов и стал выборочно читать.

– …Подполковник Пирогов и майор Гальс, командиры батальонов Селенгинского полка, получив тяжелые ранения, командовали батальонами, пока не лишились сознания… Командир 8-й роты капитан Конюк с четырьмя ранениями не вышел из боя… В Якутском полку… Командир 1-го батальона подполковник Сирюдери был трижды ранен, однако шел впереди батальона, пока не потерял сознание от большего истечения крови… Штабс-капитан Лютер…

– Достаточно, – прервал его генерал Данненберг. – У меня и так кошки на душе скребут… Генерал Павлов доложил мне, что в карантине вели бой подразделения охотников. Узнайте их имена.

– Там были две команды охотников во главе с поручиком Зиненко и прапорщиком Разделишиным… Оба скончались от ран. Что касается нижних чинов, я уже от вашего имени распорядился подготовить список всех оставшихся в живых для награждения, – доложил Володин.

Генерал Данненберг молча встал и направился к двери. Потом остановился и, не оборачиваясь, сказал.

– В этот список включите и погибших… Жив бог, живы и души погибших. Им тоже надо отдать должное…

5

Двадцать седьмого октября, во второй половине дня, князь Горчаков получил от фельдмаршала Паскевича письмо, в котором тот, не скрывая раздражения, писал:

«…Милостивый сударь, своими действиями при Ольтеницы вы возбудили всю Европу. Телеграфные агентства западных держав без устали передают сообщения о том, что Омер-паша, переправившись у Ольтеницы, разбил и заставил бежать русские войска, и что вот-вот он достигнет Бухареста.

Соизвольте объяснить, каким образом вы могли дать пищу нашим недоброжелателям в Европе, чтобы они могли нагло врать, нанося ущерб авторитету России, ее армии и Его императорскому Величеству?»

И без того болезненно мнительный князь Горчаков, прочитав письмо до конца, впал в смятение.

«Почему, – с горечью подумал он, отложив злосчастное письмо в сторону, – судьба судила мне пережить много дел доблестных, много дней кровавых, но мало радостных?..»

Сколько князь Горчаков помнил себя, в нем тайно всегда уживалось двоякое чувство. С одной стороны он гордился своим знатным происхождением от Черниговских князей, с другой, стыдился той бедности, в которой жило все его семейство в Костромской губернии.

Судьба улыбнулась ему, когда в 1807 году отец определил его юнкером в лейб-гвардейский артиллерийский батальон. Через два года он уже был адъютантом при командующем маркизе Паулуччи, участвовал в персидском походе и в войне с Наполеоном. За отличие в Бородинском сражении государь наградил его орденом святого Владимира с бантом. Казалось, все грустное в его жизни уже позади.

По окончанию Отечественной войны он назначается генерал-адъютантом Его Императорского Величества. Потом была польская компания. В должности начальника штаба пехотного корпуса он участвовал в сражении при Варне. Затем был назначен командующим артиллерии армии. И, наконец, штабная работа при фельдмаршале Паскевиче.

Горчаков, не знавший страха в боях, всегда терялся перед фельдмаршалом, человеком неукротимым в своих эмоциях и пресекающим любое своеволие подчиненных. Не тогда ли у него появилась неуверенность и чувство сродни опасения?..

На другой день князь Горчаков выехал в Будешти, чтобы встретиться с генералом Данненбергом и на месте разобраться в случившемся.

На прямой вопрос Горчакова: «Извольте, сударь, объяснить, почему вы отдали приказ отступить?» генерал Данненберг спокойно ответил:

– У меня не было другого выбора, ваше сиятельство, – и, заметив выжидательный взгляд князя Горчакова, пояснил: – Я бы мог, не считаясь ни с чем, очистить карантин от неприятеля. Однако это означало бы погубить большую часть войск. Ибо, заняв карантин, я превратился бы в хорошую мишень для турецких батарей, размещенных на правом берегу Дуная и близлежащем острове. Зачем нужна победа, добытая такой кровью и не сулившая успеха в дальнейшем?

Князь Горчаков, с трудом сдерживая вспышку гнева, спросил:

– Зачем тогда вы начали дело, не оценив его до конца? Насколько мне известно, ваш начальник штаба подполковник Володин провел разведку местности и, видимо, доложил вам все о неприятеле? Или может не все?

На лице Данненберга не дрогнул ни один мускул. Он не собирался оправдывать себя. Это Горчаков понял сразу.

– Ваша светлость, подполковник Володин ни в чем не виноват. Все дело в том, что занятие турками острова напротив карантина началось в ночь с 19 на 20 октября. Разъезды его заметили и доложили по команде. Однако командир сотни не придал этому значения и только через сутки доложил в полк. 22 числа турки уже заняли остров и переправились на левый берег. Ждать, когда они переправят на нашу сторону все свои силы и укрепятся, было делом еще более невыгодным. К утру 23 октября я собрал под Ольтеницы до 6-и тысяч человек. Ближайшие войска 1-я бригада 12-й пехотной дивизии и 12-я артиллерийская бригада были расположены от Ольтеницы, на значительном удалении и до Ольтеницы им потребовалось бы не менее суток движения. Следовательно, дело я мог начать не ранее 25 числа. Сколько войск за это время турки успели бы переправить на левый берег, знает один бог…

Генерал Данненберг видел по глазам князя Горчакова, что тот соглашается с ним, однако это не снимало с него вины. И это Данненберг понимал.

После доклада генерала Данненберга легче на душе у князя Горчакова не стало. Теперь он и сам не был уверен, что было бы лучше: поступить так, как это сделал генерал Данненберг, или все же дождаться подхода необходимого числа войск и артиллерии.

«И что бы от этого изменилось? – подумал князь Горчаков. – Переход на правый берег все равно был бы невозможен… Действительно получается: волю Господню и на воронах не объедешь…»

Делать опрос генералов Павлова, Охтерлоне и Сикстеля с целью выяснения их мнения князь Горчаков не стал, чтобы не унизить авторитет генерала Данненберга.

Отпустив Данненберга, князь Горчаков еще раз мысленно проанализировал все, что произошло в тот день 23 октября. Войск и артиллерии не хватало – это бесспорно. По сведениям, которые князь Горчаков получил уже после сражения, Омер-паша переправил через Дунай более 15 тысяч войск, находящихся у него под рукой.

Единственно, в чем можно было упрекнуть генерала Данненберга, так это в отступлении от требований устава. Колонны в атаку генерал Данненберг повел повсеместно сплошной массовой без интервалов, лишив тем самым места для стрелков, которые должны были вести огонь по амбразурам карантина. Да и резерв, находящийся в 300 шагах позади колонн, затруднял действия артиллерии.

Однако докладывать об этом фельдмаршалу князю Паскевичу Горчакову не хотелось, тем более, что на второй день турки оставили Новую Ольтеницу и карантин и убрались восвояси. «Ни победы, ни поражения… Для войны это не худший исход дела…» – решил про себя князь Горчаков.

Предвидя, что Омер-паша попытается воспользоваться сложившимся положением под Старой Ольтеницей и той поддержкой, которая ему была оказана в европейских странах, Князь Горчаков, находясь в Будешти, принял решение усилить войска генерала Данненберга Одесским уланским полком с конно-легкой батареей. Через три дня, получив донесение от генерала Данненберга о том, что и под Туртукаем наблюдается скопление турецких войск, князь Горчаков приказал перевести из Бухареста в Будешти 12-ю пехотную дивизию, 11-ю артиллерийскую бригаду и 9-й Донской полк. Бугский уланский полк с артиллерией был направлен в Добрени, а 1-я бригада 11-й пехотной дивизии заняла Фундени.

Одновременно генералу Анрепу князь Горчаков приказал со своим авангардом в составе 6-и батальонов Охотского и Камчатского егерских полков ускоренным маршем двигаться к Негоешти и стать там в ожидании дальнейших действий.

Селение Слободзени занял генерал Богушевский. Ему были подчинены Вознесенский уланский полк и конно-легкая батарея с задачей охранять дорогу, соединяющую Валахию с Молдавией и Бессарабией.

И чутье князя Горчакова не подвело.

На рассвете 29 октября пять турецких батальонов, воспользовавшись туманом, снова переправились у Старой Ольтеницы на левый берег Дуная и заняли рубеж от карантина до устья реки Арджиса.

Днем с острова на левый берег стала переправляться кавалерия.

Князь Горчаков приказал генералу Данненбергу выдвинуть отряд генерал-майора Павлова к Старой Ольтенице, завязать с турками бой и отойти к Негоешти, чтобы была возможность отсечь турецкие войска, которые пойдут в наступление от берега и лишить их поддержки батарей с острова и с правобережья Дуная.

…31 октября рано утром отряд генерал-майора Павлова выступил к Старой Ольтенице. Однако уже в 12 часов дня головной дозор доложил, что турки подожгли каранти6н, взорвали каменные строения, разрушили и подожгли мост, построенный двумя днями ранее через речку Арджис, и ушли на правый берег Дуная.

Когда генерал Данненберг доложил об этом князю Горчакову, тот усомнился в достоверности доклада, приказал еще раз проверить и снова ему доложить.

К концу дня генерал Данненберг подтвердил достоверность своего первого доклада, добавив к нему, что турецкие войска очистили даже остров, разрушив на нем все батарейные сооружения.

Горчаков был в недоумении.

«…Значит, произошло что-то сверхъестественное, – подумал он. – Но что?..»

Князь Горчаков был еще более удивлен, когда 1 ноября в Будешти из Бухареста на имя Горчакова пришла депеша от подполковника Эрнропа. В ней сообщалось, что войска Омер-паши покинули левый берег Дуная под давлением Австрийского правительства.

Горчаков дал прочитать депешу генералу Данненбергу.

– Невероятно! – воскликнул тот, ознакомившись с содержанием депеши.

– Но факт, – задумчиво произнес князь Горчаков. – И все же мне кое-что не понятно.– продолжил он, расхаживая по комнате. – Занятие турками Калафата, который значительно ближе к австрийской границе, они не заметили, а здесь встревожились… Мне кажется тут кроется какая-то очень серьезная причина. А какая, я не знаю пока.

– А может все по-другому, – сказал генерал Данненберг, внимательно выслушав князя Горчакова. И продолжил: – Воевать на открытой местности турки не могут. Да и сам Омер-паша за всю свою службу отличился всего два раза. Первый раз, когда служил писарем у турецкого военного министра, следил за каждым его шагом и передавал все, что знал и видел Верховному визирю. И второй раз, когда подавлял восстание в Боснии и Герцеговине, где сжигал целые деревни христиан, изгонял их с родных мест, натравляя на них магометан.

Довод генерала Данненберга князю Горчакову показался не убедительным, однако, сам факт спешного отступления Омер-паши был налицо, и по характеру ухода турок с левого берега можно было сделать вывод, что они уже не собираются здесь вести переправу в ближайшее время.

Выждав еще сутки и убедившись, что турок нет и в самом Туртукае, князь Горчаков приказал генералу Данненбергу сосредоточенные под Будешти войска расположить по квартирам между Будешти и Бухарестом.

Под Ольтеницей он оставил авангард под командованием генерал-майора Павлова, подчинив ему Селенгинский и Камчатский егерские полки, Успенский полк с артиллерией и одной ротой 5-го саперного батальона.

2 ноября князь Горчаков выехал в Бухарест.

6

Не прошло и суток после возвращения князя Горчакова в Бухарест, как вновь пришли тревожные вести на этот раз от генерала Соймонова: турецкие войска из крепости Рушук начали переправляться на островов Макан, находящихся напротив крепости.

Князь Горчаков тут же распорядился на случай переправы неприятеля с острова на левый берег всеми силами воспрепятствовать этому, однако в крупное дело не втягиваться.

Получив приказ, генерал Саймонов, прошедший за свои долгие годы службы, как он сам любил выражаться «Крым, Рим и медные трубы», решил действовать на упреждение.

Его войска занимали позиции у селения Журжи, что находилось в восьми верстах от Рущука.

Ночью генерал Саймонов выдвинул часть своих войск к Дунаю. А перед рассветом, воспользовавшись густым туманом, приказал скрытно подвезти батарею из 10-и конных орудий под прикрытием стрелкового батальона Томского полка к самому урезу воды напротив острова Макан.

Когда батарея заняла свою позицию, генерал Саймонов подозвал к себе командира батареи капитана Калинина, перекрестил его и сказал:

– Ну, с богом, капитан…

Громовой залп батареи в предрассветный час раскатистым оглушительным эхом покатился над темно-зелеными водами Дуная.

За первым залпом последовал второй, потом третий, осыпая остров ядрами и гранатами.

Орудия били без перерыва около часа, сотрясая хрустально-холодный воздух гулкими разрывами на острове. Пока гремели орудия, генерал Саймонов приказал командиру Томского батальона полковнику Нефедову выслать к острову на лодках команду штуцерных из 80 добровольцев во главе с поручиком Чаплинским.

Как только лодки пристали к острову, огонь батареи тут же прекратили. И охотники стали подниматься на высокую кручу, цепляясь за выступы глины и коренья.

Уже наверху поручик Чаплинский разделил десант на четыре группы. Не прошли по лесу и сотни шагов, как впереди открылась большая поляна, по которой были густо разбросаны тела убитых турок, дымились воронки, и отовсюду несло едкой гарью.