Сага о судьбах

Учёба Давида шла по заведённому графику. Он вставал в пять утра, но Рива просыпалась ещё раньше и не отпускала его без завтрака. Давид просиживал в йешиве до позднего вечера. После занятий он шёл в библиотеку и зарывался в книги. Когда он приехал впервые, ребе выяснил, что он знает Моисеевы книги почти на память. Теперь он точно так же знал многие главы из Мишны. ребе понимал, что это уникум, и начал за него беспокоится, поскольку Давид совершенно не отдыхал. Однажды к ребе пришла Рива с жалобой на Давида – что тот не приходит домой обедать. Он очень строго поговорил с юношей. На следующий день Давид пришёл на обед и с улыбкой покачал головой.

– Тётя Рива, а жаловаться некрасиво.

С тех пор он регулярно приходил на обед, а потом снова убегал в синагогу. Поздно вечером он коротал время с Соломоном, и их беседам не было конца. Они очень подружились. У Соломона были такие же глаза, как у его отца Аарона. Он был необыкновенно добрым парнем. По физической силе он уступал только отцу, которого очень любил. Однако у Соломона была одна серьёзная проблема: он увлёкся марксизмом. Это у него было от матери, у которой тоже в голове были какие-то странные социал-демократические идеи. Кроме Соломона, её идеи в семье никто всерьёз не воспринимал.

Забегая вперёд, скажем, что Соломон воевал в Гражданскую войну за становление советской власти в дивизии Щорса и был командиром разведывательного отряда. Вступил в большевистскую партию на второй день после смерти Ленина. Он был идейным, честным и патологически наивным человеком. Давид с ним бесконечно спорил и доказывал, что тот идёт по неправильному пути. Но все его доводы разбивались о стену идеализма. И всё же, несмотря на это, они были и оставались большими друзьями.

Наступило следующее воскресенье. Во второй половине дня Давид пришёл в кузню Андрея и был поражён: его ожидал Фабрикант! Посреди кузни стояла огромная наковальня и рядом – большой, тяжёлый, обитый железом стол, на котором лежал целый комплект молотков и всевозможных приспособлений для сложной работы. В углу кузни стояли металлические заготовки и целый набор измерительных приборов. Наум дал Давиду чертежи той самой сложной детали, о которой они говорили, и уехал.

Давид начал работать. Он работал без передышки до шести часов вечера. Приехал Фабрикант. Давид стоял возле стола, вытирая тряпкой штангель. Наум усмехнулся:

– Ну, где же моя деталь?

Давид указал на ящик. Наум открыл его и оторопел. Блестящая законченная деталь, которую в другом городе на особом предприятии изготавливали три недели, лежала готовая, сверкая своими гранями! Наум не мог поверить. Он взял деталь в руки. У него не было слов. Он не верил в чудеса, но это было явное чудо! Он смотрел на Давида, как заворожённый, и не находил слов. Тот стоял и улыбался. Наум взял прибор и сам проверил основные размеры детали. Всё было сделано с идеальной точностью. Наум достал кошелёк и протянул Давиду десять рублей. Тот в испуге отпрянул:

– Что вы, что вы! – только и промолвил он.

Наум начал ему объяснять, что за эту деталь он платит такую же сумму заводу в другом городе и не намерен Давиду платить меньше. Такую сумму в то время зарабатывал высококвалифицированный рабочий в течение месяца. Тогда за полкопейки можно было купить буханку хорошего ржаного хлеба, а за две копейки – кошерную курицу на базаре. Фабрикант объяснил Давиду, что заказ на эту деталь на очень долгое время.

– За каждую деталь я буду платить десять рублей, и, пожалуйста, не спорь со мной.

Фабрикант был очень порядочным человеком. Они договорились, что каждое воскресенье Давид будет делать одну деталь. Наум был счастлив. К кузне подъехала коляска, в которой сидела Мариам. Как ни в чём не бывало, она обратилась к Давиду: мол, готов ли её флюгер. Он улыбнулся и молча указал на Андрея. Тот вежливо пообещал, что она его получит в следующее воскресенье. Мариам хотела что-то ещё сказать Давиду, но вокруг стояли люди, в том числе её отец. Она пристально на него посмотрела, и карета тронулась.

В следующее воскресенье Наум сказал Давиду, что деталь, которую он сделал, работает лучше той, что сделал завод. Давид ответил, что в процессе изготовления некоторые части этой детали сильно нагреваются и их периодически надо охлаждать, чтобы они не теряли своей прочности, а на заводе, очевидно, этого не делают. Наум уже был «влюблён» в этого парня, не подозревая того, что его дочь была действительно влюблена в него, и очень серьёзно. Пока Наум разговаривал с Давидом, подъехала Мариам. Она вошла в кузню с вопросом на лице. Андрей указал ей на стол, на котором стоял, накрытый тканью, какой-то предмет. Наум вместе с ней подошёл к столу.

– Что ты заказала?

Мариам сдёрнула покрывало и обомлела. На столе стоял, как живой, купидон, и чашечки под ним вращались от малейшего ветерка. Изумление не сходило с лица Наума. Мариам со слезами благодарности смотрела на Давида. Тот указывал на Андрея. Мол, это не я – это он. Она спросила Андрея:

– Кто это сделал?

– Я, – ответил тот.

Она очень подозрительно посмотрела на Андрея и спросила, сколько она ему должна.

– Три рубля.

Она расплатилась. Андрей помог ей поставить флюгер в коляску. Такой флюгер был единственный в Сураже.

Уходя, Мариам глянула на Давида, и её выразительные глаза были полны любви.

Время шло. Давид напряжённо учился и, работая по воскресеньям, постепенно передавал свой опыт Андрею. Мариам же придумывала новые поводы, чтобы с ним поговорить. Однажды она пригласила его в дом. Давид очень вежливо отказался, ссылаясь на отсутствие времени, что было правдой. В синагоге, в субботний сервис, она не спускала с него глаз, и ребе это заметил. Бедная, она не знала, с какой стороны к нему подойти! Она стала нервозной – плохо спала и начала худеть. Любовь превратилась в настоящую болезнь. Отец всё видел, переживал, но ничего не мог сделать.

Однажды Мариам увидела, как Давид вручил конверты почтальону. Она подстерегла почтальона, когда тот возвращался к почтовому отделению, и попросила показать ей конверт, который дал ему Давид. Тот отказался, ссылаясь на то, что это нарушение закона. Но она настаивала. Сказала, что только посмотрит на конверт и что только за это она ему заплатит. Он дал ей письмо. Она внимательно прочла. Адрес был очень простой: губерния, село Лесное, улица Речная и номер дома. Рахели Плотницкой.

Мариам дала почтальону два рубля. Тот был счастлив. Затем она договорилась с местным фотографом, чтобы тот поймал момент и сфотографировал её вместе с Давидом. Через две недели он отдал ей две фотографии. На одной она и Давид смеются у ворот кузницы, а на другой – у её кареты. После этого она послала своего человека в Лесное с определённым поручением. Тот прибыл в Лесное и нашёл дом, где жила Рахель. Представился её матери как посланник его хозяйки, которая наслышана от своего друга, который здесь жил, об этом чудесном месте. Она, мол, хочет купить здесь участок земли, чтобы построить дачу.

Во время разговора подошла сама Рахель. Посланник увидел очень красивую девочку примерно тринадцати лет. Внутренне он был удивлён и сконфужен, но не подал виду. Рахель спросила:

– Кто же этот друг его хозяйки?

Он достал фотографии и передал их Рахели. Она глянула и улыбнулась. Протягивая фотографии матери, она сказала:

– Мама, смотри, это же наш Давид!

Мать удивлённо смотрела на неё. Она ведь знала, чтó Рахель чувствует к Давиду. Девочка вежливо показала посланнику возможные участки под застройку и, прощаясь, просила передать Давиду большой привет, спросив, может ли он оставить ей эти фотографии. Посланник поблагодарил её за внимание и, оставив ей всё, уехал. Дома мать спросила Рахель, что она об этом думает. Рахель, совсем ещё юная Рахель, ответила, что очень хорошо знает Давида и не придаёт этим фотографиям никакого значения. Подумав, она добавила:

– Если бы у него было что-то серьёзное – он бы об этом сообщил. Вот скоро он сам приедет, и всё станет на свои места.

Так оно и было. Приехал Давид. Привёз всем много подарков. Когда Рахель надела тёплую шубку и сапоги, она была похожа на живую куклу. Давид не мог на неё наглядеться. Он встретился с ребе и дал ему полный отчёт о своей учёбе и о своей работе. Он рассказал, у кого он живёт, и кто его соседи. Рассказал о Науме Фабриканте и о тех заказах, которые он получает. Затем Давид спросил у ребе совета: он рассказал, что очень много зарабатывает, а ребе в Сураже не желает у него ничего брать.

– Оставь это мне, – ответил ребе.

Давид показал список книг, которые он купил. ребе внимательно просмотрел список и сказал, что до его отъезда в Сураж он подготовит ему новый список. Он поистине гордился своим воспитанником.

Давид пробыл дома почти две недели. Он ждал своего почтальона. Всё это время он жил у своей бабушки, матери его мамы, но каждый день вместе с Рахелью навещал родителей отца и, конечно, свои дорогие памятники. Он был поражён, как за эти полгода изменилась Рахель, и это впечатление было каждый раз, когда он приезжал в Лесное. Она становилась необыкновенно красивой и женственной. Всё своё время Рахель проводила в учёбе и чтении, и была не по возрасту умна и рассудительна. Она сама попросила ребе позволить ей давать уроки иврита малышам, и он с радостью согласился.

Но время шло, и за Давидом приехал почтальон. Уезжая, Давид попросил Рахель отдать ему эти фотографии. Прошло ещё полтора дня – и он снова был в Сураже. В синагоге он передал ребе письмо от его друга и сказал, что у него к нему есть личный разговор. Он рассказал ребе всё о Мариам и показал фотографии. Тот нахмурился и попросил Давида думать только об учёбе. Он разберётся в этом сам.

Ребе позвонил своему другу Науму Фабриканту и пригласил его к себе. Они долго разговаривали. Вечером Наум имел серьёзный разговор с Мариам. Он объяснил ей, что понимает, как она страдает, что у него за неё тоже болит душа, но то, что она совершила, в высшей степени непорядочно и позорит их семью. Он должен её наказать. Отныне она не имеет своей кареты и с понедельника начинает сама зарабатывать на свои наряды: она будет преподавать в синагоге детям иврит. На работу и с работы она будет ходить пешком. Кроме того, он просил оставить Давида в покое, напомнив дочери, что тот не давал ей ни малейшего повода. Поэтому, как это ни больно, постарайся его забыть!

Мариам просила у отца прощения и пообещала, что всё постарается выполнить. Она вернулась к себе в комнату, в слезах бросилась на кровать и прорыдала всю ночь. Сердце её разрывалось от боли. Бедная, она познала, что такое неразделённая любовь! Она поняла, какую непоправимую ошибку совершила. Она полюбила впервые в жизни – глубоко, искренне, серьёзно – и не получила взаимности! Это была её настоящая личная трагедия, которая в корне изменила её характер. Вот так иногда бывает в нашей жизни. Она перестала быть капризной, стала более чуткой и внимательной к чужим проблемам, к беде или горю. Она стала значительно скромнее и намного серьёзнее. Но боль в сердце ещё очень долго не покидала её. Когда она узнала, что Рахель – всего лишь ребёнок, ей стало так стыдно, что очень долгое время она не могла смотреть Давиду в глаза. Любя его, она избегала с ним встреч во время субботнего сервиса в синагоге. Она очень страдала, не зная того, что пройдёт ещё немного времени – и жизнь её резко изменится, что она уже не будет дочерью владельца крупной фабрики и что через много лет тот же Давид спасёт жизнь ей и членам её семьи. Но сегодня она страдала от невыносимой боли, и никто не мог ей помочь. Она любила его. Так любила, что готова была пожертвовать собой. Да, это была та самая любовь, которая так редко снисходит! Любовь, способная вдохновить, но и способная убить. Бедная Мариам – хотя и избалованная, но совсем ещё невинная! Она должна была пережить это сама. От природы, от отца у неё было доброе сердце, и это сердце сейчас испытывало невероятные муки. Кто не пережил – тот никогда не поймёт.

В Сураже жизнь шла довольно однообразно и монотонно. Давид учился и работал. Часть заработанных денег он отдавал тёте Риве, часть откладывал, чтобы отправить бабушке, и значительную часть тратил на книги. Прошло ещё полгода – и он снова приехал в Лесное. Он спешил увидеть Рахель, а она – его. Когда они были вместе, то более счастливой пары не было! Она ещё немного подросла. Он шутил:

– Пожалуйста, остановись, а то я скоро буду на тебя смотреть снизу-вверх!

Она смеялась и отвечала:

– Я сама хочу остановиться, но не знаю, что я должна перестать кушать.

В свои четырнадцать с лишним она по росту догоняла Давида.

Ее отец был высоким.

С каждым приездом Давид давал ребе отчёт, и тот был в восторге от его успехов. Отдельный отчёт присылал ребе его друг. В одном из таких отчётов ребе из Суража просил рассмотреть вариант, чтобы послать Давида после окончания йешивы на работу в крупный центр. Но местный ребе ответил, что об этом и речи быть не может. Что он лично не посмеет даже заикнуться Давиду! В этот приезд ребе внимательно выслушал отчёт и затем предложил Давиду подготовить лекцию для односельчан к следующему приезду. Давид спросил:

– На какую тему?

– Выбери сам, на своё усмотрение.

Давид ответил, что подумает. За месяц до своего приезда Давид сообщил ребе, что тема лекции будет «Любовь». Ребе сообщил об этом в синагоге. О предстоящей лекции узнали и в Берковичах. Одним словом, послушать лекцию собралось два села. Её пришлось делать на открытом воздухе. На первой скамейке сидела Рахель. Слева и справа – её мама и бабушка Давида. Берковичане приехали со своими табуретками. Давид начал лекцию о любви, которая затрагивала почти все аспекты нашей повседневной жизни, включая любовь и уважение к родителям. Он говорил о любви почти два часа. Когда он упомянул о легендарной любви между его мамой и отцом, раздались продолжительные аплодисменты. Все встали и аплодировали потомку этой пары. Заканчивая лекцию, Давид опять упомянул о любви к Всевышнему. Потом задавались вопросы, на которые он очень подробно и терпеливо отвечал. Вдруг кто-то спросил:

– Давид, а ты кого-нибудь любишь?

Давид смутился и опустил голову. Наступило неловкое молчание. Поднялся ребе и сказал:

– Давид, это вопрос личный и не очень тактичный. Ты вправе на него не отвечать.

Молчание. И вдруг очень тихо Давид произнёс:

– Нет, ничего. Я отвечу. Молчание.

– Да, я люблю, но говорить об этом ещё рано.

Рахель сидела в первом ряду между мамой и бабушкой, и никто не видел, как она зарделась. Только мать почувствовала, как рука дочери стала тёплой, даже горячей.

Лекция закончилась. Давида поздравляли с исключительно интересной лекцией. Некоторые уходили грустные, опустив головы. Они понимали, что прожили жизнь, так и не познав настоящей любви. Значит, в них не раскрылись их способности, их таланты, и это было действительно грустно.

Рахель оставалась сидеть. Бабушка Давида и её мама направились домой, а она всё ещё сидела и с восторгом смотрела на окружённого людьми Давида.

С этого момента она стала видеть его другими глазами. Это уже был не просто её друг детства. Она, ещё совсем девочка, не могла себе объяснить, что её стало так волновать, что её так тронуло и что в ней вспыхнуло. Она твёрдо знала только одно. Она ужасно не хотела, чтобы он опять уехал в Сураж. На сей раз она почувствовала это сердцем. Она его ждала.

Они пошли домой – ведь они жили двор ко двору. Он спросил, что она думает о лекции. Она ответила, что не уверена в том, что всё поняла, но что-то её очень затронуло, взволновало – и она указала на сердце. Давид сказал, что её ответ – это самое лучшее, что он услышал сегодня.

На другой день рано утром Давид был в синагоге. Ребе поздравил его с прекрасно подготовленной и очень интересной лекцией, которая задела и его лично. Он посоветовал к следующему приезду подготовить лекцию о жизни наших праотцов.

Давид пошёл домой и встретил Рахель. Она покраснела, и он тоже. Она шла в синагогу учить детей. Договорились встретиться. Так в беседах, в прогулках по лесу и купаниях в пруду прошёл и этот его приезд в родное Лесное. Почему-то на сей раз уезжать не хотелось.

Приехал почтальон. Его, как обычно, накормили, дали еды в дорогу. Он любил приезжать в Лесное: люди здесь были какими- то особенными – добрыми, тёплыми и приветливыми. Он никогда не уезжал отсюда с пустыми руками и даже мечтал сюда переселиться.

Давида, как обычно, провожали бабушка, Рахель и её мама. На сей раз Рахель была явно грустной. Она еле сдерживала слёзы. При взгляде на неё у Давида тоже подступал комок к горлу. Проезжая мимо дома родителей отца, он всегда останавливался, чтобы попрощаться. ребе помахал ему. Все знали, что ещё полгода – и их Давид снова будет здесь. Теперь его приезда ждали не только родственники и Рахель – его ждало всё Лесное. Это был их лучший представитель, которого они послали учиться, чтобы в будущем он стал их духовным руководителем.

Вернувшись в Сураж, он снова окунулся в учёбу, в книги. А в воскресенье во второй половине дня он выполнял заказы Наума Фабриканта.

На сей раз Андрей признался, что все десять дней ему не хватало Давида. Тот был тронут. Они ведь давно стали друзьями. Кроме того, они удивительно были похожи. Андрей тоже высокий, худощавый и голубоглазый. Вот только волосы у него были чуть потемнее. Новые заказчики иногда их путали. Некоторые принимали за братьев. Особенно когда оба были в брезентовых фартуках и с защитными очками. А заказчиков становилось всё больше и больше. Андрей оказался очень способным и быстро перенимал от Давида приёмы и искусство ковки. Похоже было на то, что вскоре он станет очень хорошим профессиональным кузнецом.

Время было очень напряжённое и тревожное. Надвигалась война России с Германией. В Сураж стали всё чаще наезжать рекруты. Воинская повинность и действительная служба в царской армии были снижены до шести лет. Естественно, желающих было очень мало, и рекруты буквально охотились на молодёжь, которая пряталась в лесах.

Экономика страны была в ужасном состоянии из-за бездарности царского правительства. Репутация императорской семьи оставляла желать лучшего, а тут ещё довольно странные пересуды о влиянии какого-то крестьянина-«прорицателя» из Тобольской губернии по фамилии Распутин на императрицу Александру Фёдоровну, на самого императора Николая II, и о его весьма отрицательном влиянии и роли в проведении правительственной политики. Начиналось серьёзное брожение и недовольство в народных массах. Надо было каким-то образом отвлечь гнев народа и свалить на кого-нибудь всю вину, то есть, найти козла отпущения. Как и в прошлом, так и сейчас самым лучшим выходом из сложившегося положения было свалить вину на головы евреев. Для выполнения такой грязной работы уже давно была создана организация «Чёрная сотня», состоявшая из разных социальных отбросов общества, в основном из воров и разных других преступников. Организация, которая лучше всех остальных осуществляла погромы и антисемитскую пропаганду, славилась своей жестокостью.

Погромы начинались обычно с того, что ворота и калитки домов, где проживали еврейские семьи, обмазывались (обычно ночью) дёгтем или смолой. Сураж жил в тревожном напряжении, в ожидании чего-то страшного.

Однажды утром, выводя своих коров, хозяйки обнаружили обмазанные калитки и ворота. Только калитка дома кузнеца Андрея и его кузница не были тронуты. Поднялся страшный переполох. Мужчины не пошли на работу.

Давид не пошёл в синагогу. Он побежал к Андрею в кузню. Выбрал из заготовок металлический круглый прут длиной примерно три метра. Вернулся домой. Пробегая, обратил внимание, что калитка Аарона тоже была обмазана. Он попросил Риву и Лёву спуститься в погреб, который был в кухне. Дал им валенки и тёплые одеяла. В погребе даже летом было довольно прохладно. Спустил им флягу с водой и попросил не издавать какого-либо звука. Затем закрыл крышку погреба маленьким ковриком и надвинул тяжёлый кухонный стол. Взял прут и вышел во двор. Закрыл дом на засов и стал ждать. Из соседнего дома вышли Аарон с Соломоном, закрыли дом на засов.

В руках Аарона ничего не было. Соломон держал в руке огромную дубину. Аарон приказал сыну стоять у двери дома. Затем многозначительно посмотрел на Давида, на его прут и уселся на пенёк на дорожке к дому.

Все были готовы встретить погромщиков. Прошло какое-то время. Вдруг вдалеке на их улице послышались крики и вопли. Давид выглянул на улицу. В их сторону катилась чёрная масса. Впереди ехали подводы. На первой были ящики с водкой. Погромщики, все в чёрном, с топорами в руках, подбегали к подводе, хватали бутылку и пили прямо из неё. Затем, с криком «Бей жидов – спасай Россию!», бросались в следующие ворота или калитку. В слепой, звериной ярости они били топорами всё живое, что попадалось на их пути. Били стариков, мужчин, женщин, детей, младенцев. Это были не люди – это было что-то дикое, человекоподобное. Их топоры и они сами с ног до головы были в крови. Но они не только убивали – они ещё и грабили. Ворвавшись в дом, они хватали всё, что казалось им ценным: серебряные подносы, подсвечники, посуду. Хватали всё и бросали в подводы. Их целью было не только убить жида, их целью было и ограбить. Это был их день – убивать и грабить безнаказанно. Они были хуже бешеных зверей в своей зоологической ненависти к евреям, со своим антисемитизмом, впитанным вместе с молоком матери. Они убивали евреев и получали от этого удовольствие. Приближалась чёрная масса, и крики несчастных женщин и детей становились всё громче и громче. Давид стоял на каменной дорожке, ведшей к дому. Внешне он был спокоен. В руках у него был металлический прут, который он вращал с такой скоростью, что был слышен свист рассекаемого воздуха. Аарон стоял за заборчиком на такой же дорожке. Он с удивлением посматривал на Давида и на его прут. Соломон с дубиной стоял у дверей дома и тоже с любопытством поглядывал на Давида. Вдруг распахнулась калитка Давида. Первым ворвался здоровенный жлоб. Он был весь в крови, и его топор тоже. Глаза у него были красными от злобы и водки. Он бросился на Давида с поднятым топором. Свист, удар по руке… Топор выпал, громила схватился за руку – она была перебита. Он не прохрипел, а прорычал: «Ах ты, жидяра!» и левой рукой выхватил окровавленный длинный нож. Свист – удар. Нож отлетел в сторону. Снова, свист – удар по голове. Бандит повалился замертво. Давид невозмутимо вращал свой прут. В калитку вломились ещё два погромщика с топорами и бросились на Давида. Свист – удар, свист – удар. Оба лежали без признаков жизни. В калитку вломились ещё двое. Давид закричал:

– Эй, вы, заберите отсюда эту падаль, иначе я вас всех перебью!

Те за руки, за ноги начали вытаскивать своих дружков на улицу и укладывать в подводы. В пьяном угаре никто не соображал, кто живой, а кто мёртвый.

Чёрная смерть катилась дальше. Зоологическая ненависть антисемита-юдофоба страшна своей бессмысленной жестокостью. Открыть или взломать тяжёлую калитку Аарона бандиты не смогли. Со стороны улицы двоих подсадили. Они перелезли через забор. Кто-то с улицы кричал:

– Не трогай Аарона, он рабочий человек!

Но на крик никто не обращал внимания. В то время, когда Давид встречал погромщиков своим металлическим прутом, Аарон стоял, наблюдая эту картину в полнейшем изумлении. Сейчас же Давид видел, как двое с топорами перелезли через забор Аарона.

– Дядя Аарон, можно, я вам помогу?

Аарон сделал движение рукой – мол, я сам справлюсь. Повернулся к Соломону. То же движение. Мол, стой на месте. На глазах у Давида сразу двое подбежали к Аарону и занесли топоры. С улицы тот же голос просил не трогать Аарона. Но убийцы ничего не слышали. В пьяном угаре они хотели только одного – убить жида. Аарон одновременно выхватил у них топоры и отбросил в сторону. Затем он правой рукой взял за шиворот одного погромщика, а левой рукой – другого. Высоко поднял их обоих – и они повисли, как щенки, болтая ногами в воздухе. Было впечатление, что их поднял какой-то мощный механизм. Аарон развёл руки в стороны, как бы делая крест, и затем со страшной силой стукнул их лбами. Черепа треснули. Затем, не опуская, он перекинул через забор одного и другого. На той стороне их подхватили дружки и уложили в подводу, думая, что они пьяные. Аарон стоял, вытирая руки, а Давид не мог закрыть рот от удивления. Вот сейчас, вот в это мгновение он сам лично был свидетелем приложения этой сверхчеловеческой силы! Он не мог прийти в себя. Это было вне всякого воображения. Аарон, улыбаясь, подошёл к заборчику:

– Сынок, где и кто тебя этому научил? – и показал на палку.

Давид смутился и ответил:

– Папа.

Оба выглянули на улицу. Чёрная масса погромщиков катилась дальше и была уже далеко. Там раздавались крики обезумевших женщин, которых бандиты убивали вместе с их детьми. Погромщики докатились до ворот фабрики. Перелезть через ворота они не могли. Кроме того, по ту сторону стояли охрана фабрики и рабочие с ружьями. Появилась конная жандармерия. Все погромщики были арестованы и вместе с подводами доставлены в полицейский участок.