Девушка 2.0

Тесный салон пазика тут же заволокло резким сивушным перегаром («Самогонку, что ли, пьют?») и почему-то ароматом поджаренных семечек («Семечками закусывают?»). И стало совсем невмоготу.

Она достала смартфон: «Осиротел, бедняга. Как ты теперь без симки? Оказывается, как просто в современном мире исчезнуть для всех, спрятаться – вытащил симку, и все, тебя ни для кого нет».

Но как плеер смартфон работал. Алена вставила наушники и включила «Pink Floyd». Папа был фанатом классического рока, еще с молодости увлекался. Дома была большая коллекция старых магнитофонных кассет. Вся эта коллекция со временем оцифровалась и перекочевала в компьютер, но кассеты отец не выбрасывал – память все-таки. И после его смерти Алена перенесла их в свой шкафчик.

Она с детства знала лучшие композиции «Deep Purple», «Queen», «Led Zeppelin», «The Animals» и других монстров рока. Знала тексты и переводы лучших песен, многие – наизусть. А вот «Битлз» отец, как ни странно, не любил.

Сейчас она выбрала «Wish you were here», один из ее любимых дисков. И на сорок с лишним минут душа ее могла спокойно отправиться в плавание… «По волнам моей памяти». Так, насколько она помнила, назывался один из дисков в папиной коллекции. Давида Тухманова, кажется.

Классический перевод названия этого концерта «Pink Floyd», «Жаль, что тебя здесь нет…», ей не очень нравился, и она предпочитала второй вариант, менее распространенный, но тоже правильный: «Жаль, что ты не здесь…»

Она считала, что смысл в этом, альтернативном переводе, немного другой и гораздо более глубокий. И так созвучен ее нынешнему состоянию. «Я сейчас сама… не здесь».

Каким праздником для нее был день, когда отец купил ей первое кимоно! Никакое самое нарядное платье не доставило бы столько радости и удовольствия. Это был, наверное, один из самых замечательных дней всего ее детства. Она помнила до сих пор это неожиданное, но такое приятное ощущение жесткой, плохо гнущейся ткани на теле. Она думала, что кимоно таким и должно быть, и будет всегда. Как же она удивилась и даже расстроилась, когда оказалось, что буквально после нескольких тренировок и стирок кимоно стало мягким и… как бы сказать… обычным, что ли.

А тогда она долго выглаживала свою обновку. Ткань плохо гладилась, но она не торопилась, тщательно и с удовольствием проглаживала каждый шов. Мама иронизировала: «Ты бы так свою школьную форму в порядок приводила». Потом долго крутилась перед зеркалом, училась завязывать пояс. Тот пояс был еще белым. Это уже потом она стала «зарабатывать» цветные пояса. Но первый, белый, помнила до сих пор. Он тоже был жестким, практически негнущимся, и никак не хотел завязываться.

Даже перед сном она не сняла этот шикарный папин подарок, так и легла спать в кимоно вместо пижамы. Она как чувствовала, что это – ее новая одежда на долгие годы.

Она была единственной девчонкой во всей группе. Но ее это нисколько не смущало. Она с первого же занятия чувствовала себя здесь уверенно и спокойно, почти как дома. Ей здесь было комфортно, даже уютно. Это ее ощущение передавалось и другим, поэтому ее никто не задирал, все общались к ней как с равной.

Кирьяков сначала пытался опекать ее, давать какие-то облегченные задания. Но она возмутилась и даже обиделась. Тот с удивлением и уважением посмотрел на нее и, видимо, решил, что из девчонки что-то может получиться. Во всяком случае, тренировать ее он начал по-настоящему, на перспективу. Но у самого Кирьякова не хватало времени для углубленной индивидуальной работы с ней – почти тридцать человек в группе, и каждый требует внимания.

И «шефство» над ней взял чуть ли не с самой первой тренировки Сергей. Она обратила внимание на него сразу, как только вошла в зал – он единственный был в черном кимоно. Она подошла к нему и сразу спросила:

– Ты тут самый крутой?

– Почему, – удивился он.

– Черное кимоно, наверное, круче, чем даже черный пояс, – объяснила она.

Он рассмеялся, но поневоле разговорился с этой непосредственной смешной рыжей девчонкой. С тех пор они подружились. Он был уже взрослый, учился в институте, у него был черный пояс, но это нисколько не мешало их дружбе.

А на следующей тренировке он был уже в обычном, белом кимоно. В черном Алена его вообще больше не видела.

Автобус остановился. Здесь, в маленькой деревушке с названием Большая Елань, посреди дороги, автобусы всегда делали остановку. Пассажиры могли сходить в туалет, покурить, а желающие – и перекусить в придорожном кафе. Алена даже не стала выходить из автобуса – боялась, что эти вдруг нахлынувшие воспоминания исчезнут, растворятся в суете.

Она поправила наушники. Дошла очередь до лучшей композиции, как она считала, созданной «Pink Floyd» за долгие годы своего творчества – «Shine on you crazy diamond», «Сияй, безумный бриллиант». Тринадцать с половиной минут шикарной музыки и голоса Роджера Уотерса в начале концерта и двенадцать – в конце. Вообще это была классная идея Уотерса – разделить мистический, неземной «бриллиант» на две части, а в середину вставить напряженную «Welcome to the Machine» в исполнении Дэвида Гилмора и не менее напряженную «Have a Cigar» приглашенного Роя Харпера…

Она могла часами говорить и спорить о рок-музыке, но сейчас просто наслаждалась этими волшебными звуками явно не от мира сего…

Вымуштрованная за три года в «Звездочках», натренированная там на постоянное изучение новых и новых движений и комбинаций, она с легкостью осваивала ката. Те же гибкость и кошачья пластика, что помогали ей в танцах, пригодились и здесь. Причем даже в гораздо большей степени. Сначала она воспринимала ката просто как своего рода танцы, только более интересные, более резкие, четкие.

Самую первую ката, хейян-шидан, она выучила буквально за три дня. И, довольная собой, продемонстрировала Сергею. Тот, конечно, ее похвалил, а потом объяснил, посмеиваясь:

– Ты, «звездочка», выучила именно танец. Просто очередность движений. Да и то каждое из них делаешь не правильно.

Она обиженно надулась.

Он улыбнулся и продемонстрировал ей настоящую шидан, показывая и объясняя каждое движение. Оказалось, это вовсе и не танец, а имитация боя с несколькими воображаемыми противниками.

– Вот смотри, самое первое движение, ты выставляешь вперед согнутую ногу и прямую руку параллельно бедру. Да, это красивое движение. Особенно в твоем исполнении, – улыбнулся он.

Она тут же сделала это самое первое движение из хейян-шидана, выставив вперед ногу и выбросив прямую руку:

– Кья!

– Молодец. Красиво. Но совершенно не правильно. На самом деле ты сейчас пыталась поставить блок гэдан-барай. Блок против удара ногой. Название это можно перевести как «блок, все сметающий на своем пути». Вдумайся в название и представь, насколько мощным должно быть движение твоей руки, чтобы отбить удар ногой! Поэтому рука начинает двигаться от противоположного плеча, чтобы получить разгон. И насколько крепко должна стоять твоя нога! Эта стойка называется кокуцу-дачи. Вот смотри. Линия, проведенная от коленки, должна попасть в середину большого пальца.

Он продемонстрировал.

– Теперь сделай правильно. Молодец. Запомни и отработай до автоматизма. Теперь займемся задней ногой. Она тоже должна стоять не так…

После нескольких занятий она полностью разобралась с этой самой простой ката для начинающих. Когда на одной из тренировок она выступила с уже выученной ката перед Кирьяковым, тот удивленно взглянул на Сергея:

– Твоя работа?

Сергей только смущенно улыбнулся. Он и сам не ожидал, что ей будет все так легко даваться.

Потом пришла очередь хейян-нидана, потом сандана. С остальными хейянами, а их всего было пять, она разбиралась уже самостоятельно. Но это были все простые, учебные ката, а ей хотелось чего-то посложнее, «настоящего».

– Не торопись, – успокаивал ее Сергей, – твоя задача сейчас в совершенстве, идеально освоить уже то, что знаешь.

– Я уже освоила!

– Это тебе только кажется. Даже я еще дорабатываю, шлифую. Не торопись. Каждая последующая ката базируется на предыдущих. Что-то плохо выучишь, потом скажется…

Он был вынужден постоянно притормаживать ее:

– Еще раз повторяю, не торопись. Почувствуй ритм, ты же музыкальная, танцами занималась. Каждая ката делается в четко определенном ритме, с паузами и ускорениями. Пойми логику, смысл этого ритма, где именно и почему надо остановиться, подождать, а где разогнаться.

И в самом деле, она начинала чувствовать внутреннюю структуру каждой ката.

– Ката – эта сама суть карате, – объяснял ей Сергей. – Основатели карате, причем не только шотокана, но и других стилей, считали, что ката достаточно для изучения карате. А кумите совсем не обязательно.

– Я с ними совершенно согласна.

Он рассмеялся:

– Вижу.

Так, под чутким руководством Сергея, она и начала постигать основы карате. Кирьяков, судя по всему, был не против «отдать» ее в крепкие руки Сергея. Он вообще ему безоговорочно доверял, и во время своего отсутствия именно Сергея оставлял вместо себя. А отсутствовал тренер довольно часто – он был еще действующим спортсменом и постоянно выезжал то на соревнования, то на семинары. Тренировки под руководством Сергея ребятне нравились даже больше – он так ясно и подробно все рассказывал и объяснял: смысл и назначение каждого удара и блока, особенности стоек, очередность движений в ката и так далее.

Они с Сергеем иногда оставались после тренировок вдвоем, и он гонял ее, пока она могла стоять на ногах и хоть немного двигаться. Отец мужественно дожидался, ни разу не возмутился, не поторопил – он видел, что ей самой это очень нравится, и она готова тренироваться хоть круглые сутки.

Сергей объяснил ей основной принцип карате:

– Каратист никогда не нападает первым, но бьет первым.

– Как это? – не поняла она.

– Подумай хорошо, сама поймешь. Почему все хейяны начинаются не с удара, а с блока? Но имей в виду, что блок – это не просто защита, это и нападение. Каждый блок можно считать и ударом, то есть его надо делать так, чтобы и блок нанес максимальный урон сопернику.

Тетка-соседка запихивала в свои сумки-пакеты свертки с чебуреками-позами, купленными здесь, в придорожной забегаловке.

– В деревню отвезу, внучат угостить, – извиняющимся голосом объяснила она Алене, увидев, что разбудила ее.

«В деревню, где натуральное мясо, везти эти… полуфабрикаты, – Алена удивилась. – Хотя там, наверное, и нет уже этого самого натурального мяса. Говорят, коров почти никто и не держит».

– Бедрами двигай, бедрами. Движение от бедра. Тебе это должно легко даваться. И стойка ниже, – снова раздался голос Сергея. – Бьет не только рука, в удар вкладывается энергия всего тела, от ступни до кулака. А идет через бедро. Так что бедрами…

– Ну, ты спи, спи. Устала, видно, бедняжка. Скоро поедем, уже поели все. А ты что, милая, и поесть-то не вышла?

Алена молча отвернулась.

– Ну, ты спи, спи…

«Скорей бы уж поехали».

– В шотокане всего двадцать шесть ката.

– Сколько?! Двадцать шесть?!

– Да, двадцать шесть.

– Ого! – она обрадовалась. – И я их все буду знать?

– Не сразу, конечно. Если не бросишь, то рано или поздно выучишь все. Вот именно ты сможешь.

– А ты все знаешь?

– Нет, конечно. У меня ведь еще только второй дан. Вот давай, сделай все пять хейянов подряд, без остановки.

Она сделала и, мокрая, запыхавшаяся, снова подошла к Сергею:

– И что?

– Примерно так будет выглядеть одна из высших ката. Я имею в виду – по количеству движений. Хейяны – они не легкие, не простые, как многие думают. Ты, наверное, тоже?

Она кивнула.

– Они такие же, как остальные ката, и требуют такого же внимания и тщательной работы. Просто они короткие, поэтому с них и начинают.

Однажды Сергей ей предложил:

– А сделаешь шидан в другую сторону?

– Как… в другую? – не поняла она.

– Зеркально. Обычно ты начинаешь поворотом налево, а сейчас сделай направо. Гэдан-барай всегда делаешь левой рукой, а сделай правой. И так далее.

Ей стало интересно. Она попробовала, но тут же запуталась. Сама рассмеялась. Попробовала еще раз. Потом еще. Не получилось. Нахмурилась, закусила губу. Медленно, обдумывая каждое движение, сделала. Повторила. Потом быстрее. И победно посмотрела на Сергея. Он рассмеялся:

– Молодец! Теперь давай вдвоем. Я делаю обычную ката, а ты зеркальную. Потом меняемся.

И в пятницу на тренировке они показали шоу!

Она всегда ждала пятницу. Тренировки проходили три раза в неделю: понедельник, среда, пятница. По понедельникам они занимались кумите, спаррингами. По средам – кихоном, отработкой техники. Тренер привозил щиты-маты, и они без устали колотили по ним, отрабатывая удары руками и ногами. А потом была пятница. Ката. Ее день.

Она наравне со всеми занималась и кумите, и кихоном – не хуже и не лучше остальных. Но ждала пятницу. Ей безумно нравилось, когда в конце тренировки вся группа, все тридцать человек одновременно и синхронно выполняли ката. Сначала медленно, фиксируя каждое движение под команды тренера:

– Ич, ни, сан, щи, го…

Потом самостоятельно. Одновременный четкий топот ног, одновременные громкие выдохи… И одновременный оглушительный «кья!»

Иван Петрович ставил Алену чуть впереди всей группы как своеобразный эталон, образец, и все остальные подстраивались под ее ритм, старались копировать ее движения. Кирьяков и радовался, и удивлялся ее успехам. И немного опасался – а сможет ли он вырастить из этой подающей надежды талантливой рыжей девчонки настоящего мастера? На его глазах она превращалась в каратистку. А Сергей в тренера.

Автобус все еще стоял у придорожного кафе. Алена вздохнула и снова закрыла глаза…

Пятница, 18.00

Денис с трудом открыл глаза. Голова была тяжелая, как с похмелья. Он сел на кровати, озираясь вокруг, и не сразу сообразил, где он.

– А, проснулся, бедолага. Иди, поешь, мы ужин тебе принесли.

Он постепенно приходил в себя. Огляделся.

Палата, четыре кровати, по две у стенок. На одной, ближе к двери, сидит он сам. Кровать напротив аккуратно заправлена – ничейная, никем не занята. На двух оставшихся сидят два мужика. На ближней к нему – худой, седоватый, аккуратно подстриженный. Напротив худого, возле балконной двери – плотный, круглолицый в тельняшке. Вспомнил, он же знакомился с ними. Ага, худой – это Олег, инвалид. У него проблема то ли с ногами, то ли с поясницей, ходит с трудом, но без палочки. Хотя палочка вон стоит, прислонилась у кровати, на всякий случай. А второй – Геннадий, бывший прапорщик из училища. Как он сам представился: «Бывших прапорщиков не бывает». И они здесь вроде как постоянные жильцы. Денис так и не понял, как такое может быть, но они оба живут здесь довольно давно, уже несколько лет, кажется.

Денис попытался ответить, но во рту все пересохло, язык не ворочался. Безумно хотелось пить. Он вытащил из пакета бутылку минералки и, судорожно открутив пробку, жадно присосался к горлышку. «Спасибо, Клозе», – вспомнил черненькую барменшу из «Снежинки». Жанну, кажется…

– Что ты воду-то хлебаешь? Вон, чайник включай. Рядом с тобой, тебе ближе.

– Ага, умоюсь только, – Денис перевел дыхание.

– Да ты включи, а потом иди умывайся. Пока умываешься, он и закипит, – распоряжался прапорщик.

«Обрадовался. Есть теперь, кем покомандовать».

– Что-то я вырубился… – словно оправдываясь, пробормотал Денис.

– А ты как хотел? – рассмеялся Геннадий. – Тебе же капельницу воткнули. Всем втыкают…

То-то медсестра, введя ему иглу капельницы в вену, привязала потом руку к кровати: «Когда уснешь, ворочаться будешь. Не уснешь? Уснешь, уснешь».

Первый же тип, которого он встретил в коридоре, вогнал его в ступор. Небритый мужик в застиранной белой футболке и вытянутых спортивках, в дырявых тапочках брел, подволакивая ноги, держась рукой за стену. Но больше всего поразили его глаза – совершенно пустые, какие-то бесцветные. И выражение лица… Денис тут же вспомнил «Обитель зла» и чуть ли не бегом проскользнул мимо, в туалет.

Но умыться спокойно не удалось.

Туалет был совмещен не только с умывальником, но и с курилкой. Несмотря на открытую форточку, сизая дымовая завеса стояла стеной. Денис, хоть и сам курил, чуть не задохнулся. Да плюс еще резкий, бьющий в нос запах хлорки. На деревянных лавках сидело несколько человек разного возраста изрядно помятой внешности, все курили. А в единственном умывальнике какой-то мужик… стирал носки.

– Что, умыться? – он повернулся к Денису. – Щас, погоди, заканчиваю.

– Ладно, я потом, – Денис хотел уже выскочить обратно в коридор.

– Да все уже, иди, умывайся.

Умываться почему-то расхотелось, Денис только наскоро ополоснул лицо, хотел было почистить зубы, но передумал.

«Курить, видимо, бросать придется».

Когда он вернулся в палату, чайник уже закипел. На стуле у двери сидел какой-то хмурый мужик в шлепанцах, смотрел телевизор.

– Чай наливай, – тут же начал командовать прапорщик. – Заварка только в пакетиках. Позвони своим, пусть нормальный чай принесут, а то эта труха ни уму, ни сердцу. Сахар там же, в шкафу. Смотри, не просыпь. А то завтра Петровна тебе выдаст. Тут строго следят, каждый день чистоту проверяют. Ужин в чашке.

На ужин была жареная рыба и картофельное пюре.

– Куда так много? – удивился Денис.

– Бери сколько надо. Вечер длинный, потом еще поедим. Хлеб-то что не взял? Бери-бери, с хлебом ешь. Без хлеба расход еды слишком большой. А ты, Пасечник, завтра готовься, – продолжил он какой-то разговор с мужиком на стуле.

– Да не полезу я. Не могу, – хриплым голосом лениво отнекивался тот.

Было сразу понятно, что полезет.

– Ага, какой ты хитрый, Бортник. Как телевизор смотреть, так это ты можешь. Каждый день сидишь, как прописался, барракуда. А как антенну поправить, так не могу? А кто может? Я? Или вот Олег полезет? Или новенького заставим?

– Ладно, Генка, не ворчи только. Сделаю завтра.

– То-то. Тогда иди у Михалыча ключи от чердака забери, пока не ушел. А то завтра суббота, его не будет.

Этот Пасечник, он же Бортник ушел.

– Денис, ты в компах разбираешься? – подал голос Олег.

– Ну-у, мал-мало. Только как юзер. Но достаточно опытный. Как-то так. На сисадмина, конечно, не потяну. А что?

– Помочь сможешь? Я тут ноутбук прикупил, надо кое-что сбросить, кое-что скачать.

– Да без проблем! Где он у тебя?

– Внизу, в сейфе.

– Тащи, позанимаемся.

Олег, тяжело поднявшись, проковылял к двери. Хотя двери как таковой не было. Дверей здесь вообще не было. Ни в одной палате.

Геннадий снял покрывало с пустующей кровати и прицепил на гвоздики, занавесив дверной проем:

– На ночь вешаем. Наркоманы всю ночь шарахаются. А они как зомби. Открыто, значит можно, обязательно вломятся. А покрывало висит, все – табу, нельзя. Как собаки…

После еды Денису, как обычно, захотелось покурить. Что ж, придется идти в курилку. Он достал сигареты, уже направился к двери-покрывалу.

– Ты куда, на балконе кури.

– А можно?

– А почему нет? Наши все там курят. Я-то сам не курю. А Олег всегда там. Ну, если хочешь, можешь в курилку к наркоманам сходить.

– Нет, уж лучше на балконе.

– Только бычки вниз не бросай. Там пепельница есть.

Балкон был очень хозяйским, обжитым. Если бы не решетка, Денис мог подумать, что попал в самый обычный жилой дом. В углу стоял старый шкаф без дверей, забитый какими-то кастрюлями, банками и прочим барахлом, тут же тумбочка, коробка с картошкой, ящик с продуктами, у двери – два стула, видимо, для комфортного курения. Не хватало только еще каких-нибудь лыж да велосипеда.

Пепельницей оказалась литровая банка, уже наполовину заполненная окурками.

«Да, крепко они тут обжились».

Денис сообразил, что эти «постоянные жильцы» больницы прячут на балконе все свое имущество на случай каких-нибудь проверок и комиссий – в палате полный порядок, а на балкон никто не заходит. А если что, то балконную дверь тумбочкой можно загородить – мол, не пользуемся, закрыта…

Напротив, во дворе жилой пятиэтажки, бригада то ли таджиков, то ли узбеков перекрывала крышу на одноэтажном пристрое. Рядом была навалена куча перлита. Один из рабочих внизу нагребал его в ведра, цеплял веревки, а трое других поднимали заполненные ведра наверх и рассыпали утеплитель по крыше.

«До темноты работать будут». От нечего делать Денис стал наблюдать за производственным процессом. Вспомнил отцовскую присказку: «Человек готов бесконечно смотреть на три вещи – как горит костер, как бежит вода и как кто-то другой работает»…

Он и покурить-то толком не успел, как на балкон заглянул Геннадий:

– Иди, тебя зовут!

– Кто? – опешил Денис.

– Иди-иди, таблетки получай.

– Таблетки? Зачем?

– Ха, ты же алкоголик, вот тебя и лечат.

Отстояв очередь к дежурной сестре среди наркоманов и настоящих алкоголиков, Денис получил целую горсть таблеток разных размеров и цветов.

«И что с ними делать?» – в задумчивости вернулся в палату.

– Ты таблетки-то не ешь, – тут же объяснил Геннадий. – Зачем тебе это, паря, надо? Организм садить. Дай-ка гляну. Вот эту маленькую – можно. Это глицин. Под язык и сосать. Вот эту коричневую тоже можно. Это карсил, печень восстанавливает. А эти все…

Он встал и выкинул их на улицу через открытую балконную дверь.

– Психотропики всякие. Будешь по стенкам ходить и языком еле ворочать.

В палате уже был и Олег.

– А ноутбук?

– Чуть позже, они таблетки сейчас выдадут, потом из сейфа заберу.

Шторка-покрывало на двери отдернулась, заглянул Пасечник со своим прокуренным голосом:

– Завтра не получится. Только в воскресенье.

– А что так? – удивился Геннадий.

– Откуда я знаю? Михалыч сказал, ключи даст только завтра вечером. Дела какие-то, – он пожал плечами и исчез за тряпичной дверью.

– Молодец, значит, антенну наконец наладим, – вдогонку крикнул Генка, но потом не удержался и все-таки ворчанул: – Еще один день с помехами смотреть, барракуда.

– А почему вы его то Пасечником, то Бортником зовете? – спросил Денис.

– Да это одно и то же. Пчеловодом он был. А бортник – это по-старорусски, – начал объяснять Олег.

Прапорщик тут же заспорил:

– Совсем не одно и то же. Бортник по деревьям лазил, по дуплам. Мед от диких пчел собирал, тогда ульев и пасек еще не было.

– Да какая разница, – отмахнулся от него Олег. – Все одно. Дикие, домашние. Мед один.

– Не скажи. У диких мед лучше.

– Пасеку он держал, – не обращая внимания на прапора, Олег снова повернулся к Денису. – Богатая была пасека, ульев много. Не помню, сколько, он как-то говорил. Но много.

– И что?

– Клещ сожрал пчел его. Американский какой-то, то ли калифорнийский, то ли колорадский. Всех сожрал, подчистую.

– И не подавился, – хмыкнул Геннадий.

– Вот он и ушел в запой, – продолжил Олег. – Потом сюда попал. С тех пор здесь.

Денис неожиданно расхохотался. Олег и Геннадий с недоумением и немного с испугом переглянулись. Они много повидали здесь. Вдруг и у этого «крышу снесло»?

– Да я, – давясь от смеха, объяснил Денис, – просто вспомнил свое первое знакомство с пчелами. Сеструха старшая замуж выходила, ну, и поехали мы с родней новой знакомиться. А там дед тоже пчел держал. Ульи в огороде стояли. Я еще пацаном был, мне же интересно – как они живут, как в улей залазят. Первый раз видел. Но слышал где-то, что они дыма боятся. А я курил уже. Ну, закуриваю сигарету и давай дымить им прямо в дырочку.

И Олег, и Геннадий дружно расхохотались, повалившись на кровати. Им уже было все понятно:

– Они ведь не переносят запах табака!

– Да и алкоголя тоже.

– А я-то откуда знал? Дым, он и есть дым. А они как озверели, все повылетали оттуда, и на меня. И давай жалить! Я ору, как дикий, и ну бежать по огороду. А они не отстают! Хорошо, бочка стояла с водой, большая такая…

– Двухсотлитровая, – уточнил прапорщик.

– Я в нее и нырнул, как был, в одежде. Голову высуну, чтоб вздохнуть, а они, гады, летают надо мной, жужжат. Родня вся выскочила из дома, и старая, и новая. Стоят, ржут. А мне-то не до смеха! Потом дед их отогнал. Как-то так…

– Это же полезно, – раздался голос Пасечника. Они обернулись. Тот снова сидел на стуле у двери и слушал рассказ Дениса, даже не улыбнувшись. – Лечение даже такое есть, пчелиными укусами. Не помню, как называется. Апитерапия какая-то. А над пчелами вы зря смеетесь.

– А кто над ними смеется, – удивился Геннадий. – Мы не над пчелами, мы над ним смеялись. С сигаретой на пасеку. Ты-то должен понимать.