Désenchantée: [Dé]génération

– С авиацией у нас сами знаете что, – ответил Конрад. – Тут я ничего не сделаю. Франц, удар на Жешув можно отложить?

– Нет, – без обиняков ответил Адлерберг. – В Жешув отошла двадцать третья бригада пшеков, в половинном составе и без тяжелой техники, но им откуда-то подвезли новые танки, к тому же туда перебросили маршевые батальоны башибузуков из Варшавы. Сраные поляки, бьешь-бьешь, а они не кончаются!

Маннелинг скрипнул зубами. Фон Тресков кивнул. Это было чистой правдой: польская армия, словно Лернейская гидра, отращивала все новые и новые головы. Хотя польской ее можно было назвать весьма условно – на три четверти, если не на девять десятых, она состояла из «беженцев» – турок, афганцев, сирийцев, ливийцев… под бело-красным знаменем с орлом в бой шли с именем Аллаха и Мухаммада на устах, а офицеры польского генштаба свой боевой опыт приобретали в запрещенных в соседней России и самом Нойерайхе Аль Каиде, ИГИЛ и Джабхад Ан Нусре.

И опыт у них был не маленький. Джихаддисты смертельно боялись авиации (спасибо российским ВКС, натянувшим им в Сирии глаз на пятую точку), но авиации, благодаря хрену Гайзелю, вдоволь как раз не имелось.

К тому же польская армия даже сейчас, после всех понесенных потерь, была больше, чем немецкая, а когда любимая конрадовская «десятка» отразила вторжение бригады польской армии, пытавшейся совершить марш-бросок на Берлин с целью ликвидировать молодое правительство Нойерайха, польская армия по численности превышала немецкую втрое. Милитаризация Польши началась лет десять назад, если не раньше; по крайней мере, в две тысячи двадцатом покойный президент США Трамп провозгласил Польшу «союзником номер один» по сдерживанию России. Логика очевидна – «сдерживать Россию» лучше было чужими руками и на чужой территории, без риска глобальной войны. Вначале роль «великого сдерживателя» отводилась Украине, но не сложилось – доведенное до ручки «реформами» прозападных гауляйтеров население этой страны встало на дыбы, и украинским нацистам небо с овчинку показалось. Вскоре Украина исчезла с карт, превратившись в несколько новых российских округов, и как плацдарм для раздразнивания русского медведя была полностью потеряна.

Тогда польский Сейм принял скандальный Закон о приобретенных правах гражданства, предоставлявший особый статус тем мигрантам, которые согласятся вступить в ряды вооруженных сил Республики. С тех пор Польша сильно почернела, ее господствующей религией стал Ислам, а коренные поляки на своей земле стали, фактически, унтергебен-менш, обслуживающими башибузуков, «сдерживающих» Россию, которая, впрочем, назло польскому правительству Мацеревича, совершенно не собирались вновь комунизировать несчастных поляков.

ЕА в Варшаве дежурно объявили «происками Москвы». Мацеревич лично пытался убедить в этом руководство НАТО, но не успел – лишенная финансирования со стороны США, которые ввязались в затяжное изматывающее противостояние с набирающими могущество Россией и Китаем, и минимизировали свои расходы, как могли, в тайне мечтая, чтобы Россия уже занялась Европой, и оставила Китай один на один с Соединенными Штатами, структура НАТО объявила о своем распаде. Естественно, до Германии с ее ЕА никому не было никакого дела.

Вернувшись в Варшаву, Мацеревич посчитал, что после ЕА в Германии начнется хаос, чем можно воспользоваться. Президент Польши исходил из того, что бундесвер, не участвовавший в августовских событиях, не станет воевать с бывшим союзником по НАТО. Через комиссию взаимодействия командующих стран НАТО, которая по инерции продолжала работать, он уведомил и.о. главнокомандующего бундесвера генерала Швертмейстера о том, что намерен ввести в Германию войска, чтобы «ликвидировать участников прокремлевского путча». И даже сообщил, где и когда.

На границе беззаботных башибузуков на джихадомобилях встретили танки «десятки» со Швертмейстером во главе. Дерзкий комбриг польской армии Ислам ибн Салман бин Нахман Аль-Азани (типично польская фамилия, почти шляхтич) приказал у преградивших дорогу танкистов «привести старшего». Конрад в комбинезоне без знаков различия выбрался из головного танка и спросил, зачем его звали.

– Приказываю освободить дорогу, – сказал Ислам, предъявляя какую-то бумагу. – Мы следуем в Берлин, чтобы бить неверных дружков руси.

– Так Вы поляк? – спросил Конрад. – «Аве Мария» знаете?

– Я похож на неверного? – вытаращился на него Ислам. Конрад вытащил пистолет и выстрелил в лицо предводителю польских джихаддистов.

– А лучше б знали, – сказал он, но его слова заглушили выстрелы – танкисты «десятки» моментально превратили колонну техничек в груду пылающего метала.

На следующее утро Конрад получил из рук Эриха фельдмаршальский жезл. Получил прямо на поле боя – Спешно преобразованные в армии, армейские корпуса Райхсвера нанесли хорошо скоординированный удар по местам дислокации польской армии на западной границе.

Но, несмотря на первые победы, уже тогда свежепроизведенный Райхсмаршал понимал – сломать хребет десятилетиями накачивающей мускулы против более сильной России Польше будет очень непросто.

* * *

Война шла уже второй год, и лишь сейчас Конрад мог с уверенностью сказать – Нойерайх в стратегической перспективе победил. Самые боеспособные части польской армии разбиты, Половина страны очищена от либерально-эмигрантского сброда, и на территориях от Гдыни до Кракува установлен Орднунг. Немногие уцелевшие этнические поляки (оказалось, что пригретые Мацеревичем исламисты устроили коренному населению настоящий геноцид), преодолев либеральную робость, вступали в ряды Райхсвера, и уже целые полки, укомплектованные ими, сражались с бывшими «хозяевами жизни». Фронт, в основном, проходил по Висле. Гданьск был блокирован, Варшава – частично блокирована. Но исламистам удалось создать глубоко эшелонированную оборону, напичканную минами, и не только…

Конрад подошел к карте и двумя пальцами увеличил район Жешува. Карта формировалась с помощью спутниковой и беспилотной съемки, и на ней можно было разглядеть детали вроде эфэлек, замаскированных орудий, превращенных в ДОТы поврежденных танков.

– Микель, – обратился он к фон Трескову, – чем заняты «Адлеры»?

– Третьего дня отведены к Позену на доукомплектование, – ответил Фон Тресков. – Сегодня принимали новые «Пантеры32». Держу их пока в резерве – во-первых, они в Торне хорошо поработали, а во-вторых…

– А во-вторых, мне они кровь из носу нужны в Данциге! – пророкотал Маннелинг. – Почему я должен на коленях вымаливать десантников? Что вы за люди такие, снега зимой не допросишься.

– Хайнрих, я разговаривал с Райхсфюрером, – сказал Конрад Маннелингу. – На Рюген перешел «Князь Боргезе», ребята вовсю готовятся. Или тебе принципиально важно, чтобы десант был воздушным, а не морским?

Лицо Маннелинга просветлело:

– Это еще лучше. У герра Райхсфюрера ребята – во! Не то, что эти шланги из Люфтваффе!

Неделей раньше Маннелинг вымолил себе воздушных десантников у Райхсмаршала Гайзеля. Солдаты прибывшего полка могли бы сниматься в американских боевиках – каждый выглядел как Джон Рэмбо в лучшие годы. Увы, в бою они оказались более чем никакие – большинство перебили гданьские башибузуки, уцелевших пришлось под визги Гайзеля спасать с большими потерями из окружения. Десант оказался абсолютно бесполезен, зато истеричный Райхсмаршал авиации тут же заявил, что «его ребята не пушечное мясо», и теперь их на передовую он пускать не намерен.

К началу войны у Конрада в подчинении было три свои воздушно-десантные бригады, по одной на корпус. Их использовали интенсивнее других частей, и в итоге двадцать первая и двадцать вторая были полностью потеряны. Их остатки были переданы на доукомплектование уцелевшей двадцать третьей, ныне Люфтангрифбригады «Райхсадлер», на фронте называемой просто «Адлер».

Франц, бери «Адлеров» с их «Пантерами», – сказал Конрад Адлербергу, – добавь три штуки «Зенгеров» со штурмовыми экзоскелетами…

– У меня на три не наберется, все в деле, – перебил Адлерберг. – На два наберется.

– Ну, так загрузи в третий «Бруммер», так даже лучше, – сказал Конрад, потирая гладко выбритый подбородок. – Вот что, у тебя «Зенгеров» только три, да? И ничего больше?

Адлерберг кивнул, тяжко вздохнув при этом.

– Тогда возьми мой «Минизенгер». И мою Райхсъюгендкоманду, я скажу Ульриху. Пусть ударят пшекам в тыл.

– Герр Райхсмаршал, – побледнел Адлерберг. – Но ведь это же…

– Я знаю, – ответил Конрад. – Скорее всего, ребята оттуда не вернутся, но свяжут боем башибузуков. Постарайся побыстрее взять Сталеву Волю, чтобы помочь нашим в Жешуве… если, конечно, успеешь…

* * *

…Перед тем, как покинуть особняк, две женщины в полицайуниформе зашли в пустой каминный зал второго этажа. В зале не было почти ничего – только камин, большая люстра и портрет, висящий напротив камина.

– Это нормально, что в зале так пусто? – спросила одна из женщин другую. Вторая была старше – и по возрасту, и по званию. Она внимательно осмотрела пол зала, вышла в эркер, проверив уголком платка рамы на предмет чистоты, и лишь затем ответила:

– Раньше в зале был бильярдный стол и шкаф, но затем их вынесли в кладовку, не знаю, почему. Возможно, сам Райхсмаршал распорядился.

Она подошла к камину и проверила его своим платком – все, включая заднюю панель и обрешетку, все, кроме дна. Ее собеседница, тем временем, подошла к портрету, и, достав из небольшой сумочки блокнот и огрызок карандаша, стала что-то быстро черкать на задней странице блокнота.

– Кажется, он и камин-то ни разу не разжигал, – сказала старшая, тихо подойдя сзади. Молодая женщина вздрогнула, карандаш дернулся, оставляя полосу на странице. – Ты чего?

– Вы напугали меня, фрау Марта, – покраснев до корней волос, ответила та. – Вы ходите совсем бесшумно!

– Ты зря боишься, – фрау Марта провела платком по раме, по заднику картины. – О том, что ты рисуешь на досуге, в Виршафтлишабтайлунге33 не знает только ленивый. Фроляйн Хильда даже намекала на то, что твои рисунки следовало бы показать фрау Магде, – фрау Марта хихикнула, – особенно «Дилогию»…

Щеки молодой женщины из красных стали буквально пунцовыми:

– Чтобы меня за такое на Дезашанте отправили?

– Ну что ты, милая, – улыбнулась фрау Марта. – Фрау Шмидт неоднократно заявляла, что здоровая сексуальность не может считаться чем-то предосудительным в искусстве Нойерайха, а «Дилогия» как раз такая. Можно мне взглянуть?

Глядя в пол, молодая женщина повернула блокнот так, чтобы фрау Марта увидела, что она рисовала. Несмотря на то, что у женщины было немного времени, она успела буквально несколькими штрихами скопировать то, что было изображено на картине. Картина была портретом девушки с арабскими чертами лица, одетой в традиционную одежду Ближнего Востока. Волосы девушки были убраны под платок, но непослушная прядь слегка выбивалась над правым глазом. Прядь была темно-рыжей, что для Ближнего Востока было необычно и интригующе. Позади женщины виднелись какие-то руины, вроде тех, что в Алеппо, а за ними тянулась алая полоса заката над пустынным горизонтом.

– Правда, здорово, – с восхищением в голосе сказала фрау Марта. – Маргарита, я согласна с геноссе Брунгильдой – тебе незачем торчать в нашем абтайлунге и вести инвентарные списки. С этим и пронумерованный справится, а тебе необходимо показать свои работы фрау Шмидт.

Она взяла Маргариту под руку:

– И не надо бояться своих фантазий Маргарита, – продолжила она. – Я понимаю, что тебе хочется любви, отношений, хочется всего того, что составляет помянутую здоровую сексуальность. В этом нет ничего предосудительного. Если хочешь, фроляйн Хильда сама замолвит за тебя словечко фрау Магде, они знакомы накоротке.

– Это было бы честью для меня! – воскликнула Маргарита, а фрау Марта подумала, что три года назад эта скромная девушка могла быть совсем другой – беспардонной, разнузданной, нахальной, как любая другая из ее поколения. Возможно, она уже и не девушка, может, и успела познать секс до ЕА, недаром у нее на рисунках неприличные сюжеты так потрясающе реалистичны.

Наверняка она, хотя бы на словах, разделяла гнилые либеральные идеи вроде толерантности, политкорректности, равенства полов, наций, рас… поколение Марты не такое, те, кто еще помнят, пусть и через забор детского сада, разделенную Германию…

И что же изменило ее помощницу? Страх? Или все-таки восхищение Орднунгом?

– Только если ты перестанешь стесняться, – улыбнулась фрау Марта. – Вот что, выбери штук пять своих работ, обязательно «Дилогию», и еще «Минотавра», а я поговорю с фроляйн Хильдой, идет?

– Я буду обязанной Вам, – тихо сказала Маргарита. – Я и не смела на такое надеяться.

– Всегда нужно надеяться на лучшее, милая, – фрау Марта ласково потрепала Маргариту по плечу. На молодой женщине был дирндль – последнее время этот вид национальной женской одежды переживал буквально ренессанс, да и не только он: женщины Нойерайха, даже унтергебен-менш, всячески стремились подчеркнуть свою принадлежность к немецкой нации. Мужчин это поветрие почти не коснулось – тон в мужской моде задавали военная форма и костюмы от Хефтлинга. – Посмотри на наших вождей – они сумели с самого низа подняться до самых вершин власти!

Маргарита коротко кивнула.

* * *

Когда генералы, остограммившись напоследок хорошим коньяком из бара Райхсмаршала (сам Конрад не пил, потому его запасы спиртного убывали весьма умеренно даже на передовой) покинули штабсваген главнокомандующего сухопутными силами, Эрих жестом подозвал неприметного мужчину, курившего возле ничем не примечательного китайского кроссовера, кажется, от «Великой стены». Безликий мужчина у безликой машины… тот щелчком отбросил только начатую сигарету и отправился в штабсваген. Не здороваясь, он сел в одно из опустевших кресел, и Конрад подвинул ему рюмку с коньяком и тарелочку с нарезанным лимоном и горсткой сахара. Мужчина скривился:

– Закусывать коньяк лимоном – моветон, герр Райхсмаршал. Я не Сталин и не Черчилль, чтобы позволить себе подобное.

Он одним глотком влил в себя коньяк; покрытый серой щетиной выступающий острый кадык судорожно дернулся, вместе с ним вздрогнул широкий белый шрам, перечеркивающий горло от уха до ключицы. Отставив пустую рюмку, мужчина сказал:

– Все плохо.

– А подробности? – поинтересовался Райхсмаршал.

– Информация подтвердилась, – сказал мужчина. – Первый и второй блоки американцы успели зарядить. Все было проделано в тайне, поскольку зеленые были очень против, – он неприятно, лающе рассмеялся. – Ору с этих либералов, у них в стране бармалеи пальцы веером распускают, баб насилуют, да и мужиками не брезгуют, а они типа природу защищают, do jasnej holery… простите, наблатыкался тут. Так вот, эта херотень то ли изначально была двухцелевой, то ли допускала переоборудование… плюс к тому там цех по производству ЯБП34 строили, в основном, снаряды к «Палладинам»35. Достроить не успели, но материал есть, отдельно в хранилище.

– Сколько? – спросил Райхсмаршал.

– Если бахнет все вместе, получится мегатонн семь-десять, может больше. Хотя бабахнет все, голову даю на отсечение. Бармалеи сидят верхом на блоках, станция в чистом поле, вокруг все просматривается километров на полсотни, хрен проберешься. Эфэльки по углам, капониры с плазмой по периметру, мин два ряда, может, и три, я так и не понял. Плюс всякие приятные подарки вроде огнеметных фугасов с напалмом. Но это не самое худшее.

– Куда уж хуже, – буркнул Конрад. Мужчина, тем временем, достал что-то вроде лазерной указки, и направил ее на проекционную стену. Карта тут же сменилась 3-д моделью какого-то здания из двух больших кубических корпусов, длинного корпуса пониже, нескольких складов и большой котельной.

– Отличная работа, Кригер, – восхитился Конрад. – Откуда?

– От верблюда, – ответил Кригер. – У меня свои секреты. Смотрите…

Он встал и подошел к стене, после чего ткнул в одно из кубических зданий пальцем, коричневым от никотина:

– Энергоблоки. Два, Вест Кост BWR-25. Сами по себе уже бомба. Реакторный зал разделен перегородками на четыре части. Стрелять нельзя, любое повреждение оболочки реактора, сами понимаете… залы В и С полностью изолированы, имеются газовые шлюзы. В каждом сидит баба в поясе шахида с терминалом, куда выводятся все камеры. В случае штурма… Бабах, и все до Варшавы в руинах.

– Слабые места? – на всякий случай, спросил Конрад. – Канализация, водопровод, воздуховоды, кабель-каналы…?

– Ничего, – Кригер выключил свою штуку, вернув карту на стену, и уселся на место, пододвинув к себе коньяк. – Все коммуникации поверху, вода от собственной артезианской скважины, говно сливают в собственный же септик, а водообменный бассейн похож на огромную губку… на кой ляд это нужно, не понимаю.

– Что там понимать, – отмахнулся Конрад. – Станция изначально строилась, как мина, только не против нас, а против русских. Ядерные фугасы перепроверил?

– Да, – ответил Кригер. – Один стоит в Сувалках, по виду обычный полувагон, сверху даже угля насыпали. Смертников нет, охрана внешняя, я на плане все отметил. Снять можно, но, сука, повозиться придется. Еще один на барже, которую буксир таскает между Ломжей и Остроленкой. Там на самой барже смертники с поясами, но если перебросить пару ребят с «Князя Боргезе» – тоже можно организовать. С третьим труднее.

– Что так? – поинтересовался Конрад. – Да пей, чего ты на бутылку смотришь, как кот на сметану?

– Он в Люблине, прямо на вокзале, – Кригер налил еще рюмку и снова залпом выпил. – Пассажирский вагон, загнали в дебаркадер, охрана по залам ожидания, плюс Scheißbulle36 каждый второй, плюнуть некуда. И я не уверен, может, там в купешке тоже шайтан-баба сидит. Близко не ходил, спалиться боялся.

– Прямо на вокзале? – переспросил Конрад. – Там же люди…

– Да срали они на тех людей! – пожал плечами Кригер. – Это ж либералы, для них люди – как грязь ногтевая. В общем, говорю, что есть, можете перепроверить. Ах, забыл, в том же Люблине – лаборатория Монсанто, и местные говорят, что по городу слух идет – те для нас чего-то бодяжат, вроде зикки или эболы. Тут, я думаю, лучше авиацией пройтись, я координаты записал. Только «Пантеры» не подойдут, нужно «Тойфелей» вызывать…

«Легче Мефистофеля вызвать, чем Химмильштойфеля», – подумал Конрад.

– Курить-то у вас можно? – спросил, тем временем, Кригер. Конрад рассеяно кивнул, затем подошел к бару и достал оттуда пачку французского «Голуа». Вытащил сигарету и передал пачку Кригеру. Тот взял сигарету себе, а пачку сунул в карман куртки.

На пачке был код доступа к счету оффшорного банка в Латвии. На счете лежала премия Кригера – десять миллионов юаней. «В Нойерайхе ни у кого таких денег нет, наверно…» – подумал Конрад. Действительно, денежное обращение в стране было сильно ограничено, и даже если бы у кого-то на руках оказалось две-три тысячи райхсмарок (как раз десять миллионов юаней по текущему курсу), ему все равно некуда было бы их потратить.

Не говоря уж о том, что таким «богатеем» сразу же заинтересовалась бы Райхсполицай. Но Кригеру это не грозило, хотя бы потому, что его Конраду сосватал сам Вольф Шмидт.

Когда Кригер ушел, Райхсмаршал вызвал фон Трескова:

– Микель, ты еще убраться не успел? Бегом ко мне, и если встретишь Франца или Хайнриха прихвати их с собой.

* * *

– Тут же до Варшавы сто километров, не больше… – генерал фон Тресков смотрел на карту, и в его взгляде читалось отчаянье. – Если они рванут станцию, полстраны накроет!

Конрад пожал плечами. Он это понимал не хуже своего подчиненного. Но понимать ситуацию еще не значит знать, что с ней делать.

– Я все понимаю, – медленно сказал Адлерберг. – Шахиды-scheiße’хиды, все такое… но поляки…

– Ты этих поляков видел? – зло ответил Маннелинг. – Не люди, одно название. Все нормальные поляки уже у нас в армии. А то, что осталось, и дерьмом не назовешь.

– Это не приближает нас к решению проблемы, – сказал Райхсмаршал. – Мы можем нейтрализовать фугасы. Возможно, все не получится, какой-то сработает. Это допустимый уровень риска. Но вести самую мощную нашу группировку в ядерное пекло я не могу. S-scheiße…

– Вопрос в том, как все это объяснить Райхсфюреру, – кивнул фон Тресков.

– Эти гражданские нихрена не понимают, – кивнул Маннелинг. – Вон, поставили мальчика авиацией руководить, и какой результат?

– Эрих… – сказал Конрад, и тут же поправился, – в смысле, герр Райхсфюрер, конечно, может понять. Но, прежде чем звонить ему, хочу спросить – кто-нибудь из вас думает, что мы сможем решить эту проблему своими силами? Без подключения Берлина, я имею в виду.

– Нет, – сразу заявил фон Тресков. Остальные лишь головами покачали.

– Я с вами согласен, – кивнул Конрад, – к ядерной войне мы пока не готовы. Что ж, тогда я звоню Райхсфюреру?

На контрольной панели замигал вызов.

– Этот мудак опять ключи не взял, – сказал Конрад, думая, что вызов идет от водителя штабсвагена. Он нажал сенсорную кнопку и спросил, не глядя: – Отто, ты опять забыл ключи? Сколько раз…

– Простите, герр Райхсмаршал, – голос был не Отто. Хотя бы потому, что он был женским. – Берлин на проводе. Райхсканцелярия.

– Соединяй, – скомандовал Швертмейстер. – «На проводе»… тьфу. Сколько уже нет проводной связи, лет десять? А у них все еще «на проводе».

Тем временем, вместо исчезнувшей фигурки телефонистки над столом зависла полупрозрачная голова Райхсфюрера.

– Lang lebe die Reinigung! – поздоровался Эрих. Конрад и его генералы, встав (кроме сидевшего в коляске Маннелинга) по стойке «смирно», ответили на приветствие. Конрад знал, что, если Эрих начинает с официального приветствия Нойерайха, значит, разговор следует считать официальным.

– Вольно, – скомандовал Райхсфюрер. – Присаживайтесь, камрадес.

Все заняли свои места, кроме, опять-таки, Маннелинга, который и так уже сидел на коляске.

– Обстановку можете не докладывать, – сказал Райхсфюрер. – Я в курсе всего происходящего. Конрад, уведомляю Вас, что я сегодня подписал приказ по Райхсверу «О порядке ведения боевых действий». В соответствии с этим приказом на южном и центральном фронте наступление останавливается.

– Как? – вырвалось у Адлерберга.

– Я, как верховный главнокомандующий, считаю целесообразным перейти на этом этапе к активной обороне. Войскам Центрального фронта закрепиться по Висле. Войскам южного фронта прекратить наступление в направлении Жешув – Сталева Воля и отойти к Дембице, где закрепиться.

– А мой фронт? – спросил Маннелинг.

– Вам следует закончить с Данцигом, – сказал Райхсфюрер. – Желательно до завтрашнего вечера. Сегодня ночью по центру города ударят ракетами эсминцы «Кречмер» и «Шепке» и подлодка U114, потом в порту высадятся «зеетойфели» с «Князя Боргезе». Свяжитесь с адмиралом Петерссеном и договоритесь о совместных действиях. Если завтра к 21:00 Данциг не будет наш, Вам придется его оставить.

– Хайнрих, ты можешь снять с западного направления вторую панцердивизию, – сказал Конрад. – Под Тчевым она ни к чему, зато может ударить с фланга на Данциг.

– Разумно, – одобрил Райхсфюрер.

– Герр Райхсфюрер, – с каким-то смущением сказал фон Тресков. – Можно как-то надавить на Райхсминистра авиации? У нас есть приоритетные цели для ударов, неуязвимые для фронтовой авиации.

– Согласен с Микелем, – добавил Конрад. – Некоторые из них очень приоритетны, и…

– Герр Райхсмаршал, передайте координаты целей офицеру связи ВВС, – распорядился Эрих. – Удары будут нанесены, а что до Гайзеля, Вам вскоре представится возможность пообщаться с ним лично.

– Вы решили отправить его на передовую? – в здоровом глазу Конрада вспыхнул задорный огонек. – Давно пора!

– Может, и до этого дойдет, – ответил Райхсфюрер, не глядя на Конрада. – Но пока я жду, что Вы к завтрашнему вечеру прибудете в Берлин. Желательно – с новостями о том, что Данциг пал.

– Зачем? – не понял Конрад. Эрих вздохнул:

– Завтра день рожденья нашего Фюрера. И Вы в числе приглашенных.

Маленький камушек, сброшенный с горы

Этот день выдался у Райхсфюрера насыщенным.

Впрочем, в его новой жизни было мало дней, не наполненных событиями под завязку. Так что, по сути, такой режим был для Эриха привычным. Бывали дни похуже.

С утра Райхсфюрер посетил Оффенбахский завод промышленных автоматов. Завод принадлежал раньше фирме «Симменс», и сохранил прежний товарный знак. Это было новое предприятие, выстроенное в двадцать втором и существенно расширенное после ЕА. В светлых цехах верхнего яруса завода работали, в основном, автоматизированные линии. Орднунг-менш наблюдали за их работой, а немногочисленные пронумерованные исполняли те операции, которые еще нельзя было доверить роботам. Однако, научный центр при заводе (который Райхсфюрер тоже посетил) исправно работал над тем, чтобы подобных операций становилось меньше.