Полная версия
Ищу повод жить (сборник)
На ресничках Ани задрожали прозрачные бисеринки. И она заплакала.
– Ты что? – удивилась Варвара, округлив глаза до уровня блюдец. – Из-за Марусёва, что ль? Так он же гнида, а гниды давить надо… презрением. И всех таких же, как он.
– Варька! – прошептала сквозь слёзы усталости Аня. – Спасибо тебе.
– За что?
– Если б ты не ушла со сцены, я бы, наверно, навсегда осталась трусихой. Ты меня… как будто «плавать научила».
– Неужели?! – воскликнула Варвара. – Тогда всегда к твоим услугам! (И она «шаркнула» реверансом.) А если серьёзно… Ань, ты… настоящая подруга.
Наутро, проходя в вестибюле мимо зеркала, около которого был «пост» Марусёва, Аня не полетела стрелой, как обычно, а наоборот – замедлила шаг…
Марусёв молча смотрел на Аню. Аня молча смотрела на Марусёва.
«А он не такой уж и красавец, – с удивлением обнаружила Аня, – щеголь, одетый маменькой по блату в местном универмаге».
Затем, подойдя к зеркалу, впервые, не боясь себя, посмотрелась в него:
«А я, между прочим, ничего! Вот только стрижку надо другую, помоднее».
Злой рок Марусёва испарился из её сознания, страх был уничтожен. Поздравив себя с очередной победой, Аня уверенно и спокойно зашагала прочь от своего «тёмного» прошлого.
«А она ничего…», – шевельнулось что-то непривычно тёплое в душе Марусёва.
Наступал 1966 год. Аня не знала, какие испытания ждут её впереди, но она точно знала, как будет поступать в трудную минуту.
Номерок
– Неужели всё так и было?!
– Да!
– Тогда это сказка!
1– Ну что, дорогие мои! – Ольга Николаевна (методист физмат факультета) окинула аудиторию весьма многозначительным взглядом. – Завтра последний госэкзамен!
Можно сказать, финишная ленточка замаячила.
– По-рвём! – громко пробасил студент Липатов.
Ряды заочников оживились.
– Липатов у нас специалист по финишным ленточкам!
– Первый рвач!
– А ещё он специалист по «шпорам»!
– Насчёт шпаргалок разговор будет отдельный, – строго прервала Ольга Николаевна. – А сейчас не об этом. Конечно, я надеюсь, что завтра всё пройдёт благополучно. И Новый год будете встречать с дипломами. Но! Есть одно «НО»…
– И что это за «но»? – настороженно спросил кто-то.
Ольга Николаевна сделала внушительную паузу и таинственно произнесла:
– Ноябрьский пленум.
Все удивлённо притихли. Первым «опомнился» Липатов:
– Вот тебе, бабушка, и ноябрьский пленум!
Все засмеялись.
– А вот смеяться не надо! – строго приказала Ольга Николаевна. – Всё гораздо серьёзнее, чем вы думаете. Пришло распоряжение!
Собрание насторожилось.
– Необходимо отразить решения ноябрьского пленума на экзамене!
– Чего? Чего? – послышалось со всех сторон.
– Как это отразить?
– А вот «как отразить», – вздохнула методист, – мы сейчас должны подумать. И чтоб комиссия не придралась.
По аудитории покатился недовольный ропот:
– Мы же математику сдавать будем, а не историю…
– Действительно! Матанализ и пленум… Что между ними общего?
– Не знаю, – вздохнула методист, – вот давайте думать.
– А я знаю! – выкрикнул Липатов. – Прежде чем отвечать по билету, предлагаю начать так: «Ознакомившись с решениями пленума, я усиленно начал учить матанализ, чтобы…»
– Ага! Получается, что до пленума ты дурака валял! – прервала Липатова Ольга Николаевна.
По аудитории рассыпался весёлый смех.
– Пожалуйста! – не сдавался Липатов. – Можно и так: «Благодаря пленумам, в частности, ноябрьскому, мы, простые заочники, получаем высшее образование, причём, не хуже очников…»
– Хватит умничать, Липатов! – рассердилась методист. – Городишь чушь несусветную!
– А что? Разве не так?! – удивился Липатов.
– Ох, договорюсь я с вами, – спохватилась Ольга Николаевна, – не сносить мне головы.
– Да что мы головы-то ломаем! Надо повесить плакат с текстом: «Решения пленума претворим в жизнь!», – раздалось среди общего гула.
– Кто? Кто это сказал? – ухватилась за услышанное Ольга Николаевна.
Я, смутилась Чукина Аня.
– Молодец, Чукина! – похвалила методист. – Вот это дельное предложение.
– Чукина! Нуты гений! Нуты голова! – одобрительно загудело собрание.
– Да причём здесь гений?! Эти призывы развешены во всех общественных местах! – начала оправдываться Аня.
– Что-то в нашем общественном туалете я такого призыва не видел, – возразил Липатов.
Тут же посыпались остроты:
– Дурачок! Разве в туалете во время позывов до призывов?! Поэтому их там и не вешают!
– Даже если и повесить… его же разорвут на клочки!
– Естественно! Туалетную-то бумагу достать целая проблема!
Аудитория разразилась дружным гоготом.
– Прекратить немедленно! – возмутилась методист. – Ох, попадёт мне из-за вас!
Дверь внезапно распахнулась, и на пороге возник декан факультета. Все притихли.
– По какому поводу веселье? – жёстко спросил он.
– Да вот собрание проводим. Завтра последний госэкзамен, – заискивающе проговорила Ольга Николаевна.
– Это так Вы настраиваете студентов на серьёзный лад? – укорил её декан. – Хохот стоит на весь институт.
– Да мы смеёмся на нервной почве, – вступился за методиста Липатов. – От страха. Перед завтрашним днём.
Декан помолчал, как бы осмысливая услышанное, а затем назидательно сказал:
– У нас страха перед будущим быть не должно! Продолжайте собрание. Но… смех прекратить!
И вышел.
– Я же имел в виду завтрашний экзамен, а он чего подумал? – вслух начал размышлять Липатов, но методист прервала его «размышлизмы»:
– Хватит философствовать! Лучше давайте подумаем, куда мы повесим плакат.
– А чего тут думать? Повесим на стенку, над портретами великих математиков, – предложил неутомимый Липатов. – Другого места всё равно нет.
Все оглянулись назад и стали дружно рассматривать портреты.
– Чушь какая-то получается, – задумчиво сказал кто-то.
– И причём юмористическая! Вверху плакат, а под ним Эйлер, Коши…
– И получается как будто они будут претворять решения пленума в жизнь! – продолжила логическую нить методист.
– Действительно, – расстроился Липатов (ему даже показалось, что Лейбниц недовольно поморщился). – Никто из них и слова-то такого не знал… «пленум».
Все снова засмеялись.
– А давайте портреты снимем! – не унимался Липатов.
– Портреты снимать нельзя! – возразила Ольга Николаевна.
– Ну и задачку Вы нам заганули! – почти по слогам протянул Липатов, изобразив ужас на лице.
– Договоришься у меня, разговорчивый мой! Совсем распоясался! – разозлилась методист. – Думайте! Думайте! Все, кроме Липатова.
– Чего мы головы-то ломаем! – громко сказала Чукина Аня. – Повесим плакат над доской!
Все одобрительно загудели.
– Молодец, Чукина! – обрадовалась методист и облегчённо выдохнула. – Слава Богу! Один вопрос решили. (Она немного помолчала.) А теперь насчёт шпаргалок. Где Тютюникова Татьяна?
– Я здесь!
– Смотри, Тютюникова! Чтобы завтра без фокусов! Вечно из тебя шпаргалки летят в разные стороны. Да… юбку надень подлинней. И с походкой поаккуратней.
– Ольга Николавночка! – нараспев пропищала Тютюникова. – Юбку длинную я уже сшила. Завтра сами увидите. Так что будьте Споки! Всё будет пучком!
– Я успокоюсь, когда вы дипломы получите. Вот тогда будет действительно всё путём, – устало проговорила Ольга Николаевна.
Она хорошо понимала молодёжный сленг и свободно переводила его на литературный язык.
2И вот наступил ответственный момент!
Комиссия вошла в аудиторию. Сердитая женщина в очках (представитель из министерства), увидев плакат над доской, одобрительно кивнула и что-то пометила в своём блокноте.
«Слава Богу», – с облегчением подумала методист.
Экзамен проходил без сучка и задоринки и даже немного скучновато. Комиссия даже украдкой позёвывала, если бы… не Тютюникова Татьяна.
Она, дождавшись своей очереди, стремительно приподнялась со стула, демонстрируя свой порыв, а заодно и новую длинную юбку, и решительно «пошла в наступление» на комиссию.
Увидев среди экзаменующих Ольгу Николаевну, которая входила в состав комиссии, Тютюникова вспомнила указание насчёт походки и резко затормозила.
Юбка Татьяны произвела размашистое движение, и… кленовым листом в воздухе закружилась шпаргалка, с шелестом спланировав на пол напротив методиста.
Комиссия замерла. Аудиторию обволокла густая тишина. Стало слышно, как трепещет от лёгкого сквозняка паутинка между рамами. Немая сцена длилась несколько секунд, но всем показалось, что прошла вечность.
– Ой! Ольга Николаевна! У Вас здесь бумажка то упала! – радостно вскрикнула Тютюникова, словно нашла кучу денег, и, сделав реверанс перед комиссией, картинно наклонилась, подняла листок и с обворожительной улыбкой положила его перед методистом.
– Спасибо… – растерянно пролепетала та и поспешно накрыла лист бумаги ладонью, словно шустрого таракана, который может сбежать.
Тютюникова тем временем, не дав никому опомниться, схватила стул и уселась напротив насторожившегося мужчины со вспотевшей от волнения лысиной, спросив:
– Можно? – и, не дождавшись ответа, постановила: – Я здесь сяду.
Широко разложив по всему столу свои бумаги, она начала, словно учительница, «объяснять» комиссии свой билет, не забывая при этом периодически улыбаться.
Мужчина вытер пот с багровой макушки, смущённо кашлянул и начал сосредоточенно слушать Тютюникову изредка отвлекаясь на нечаянно образовавшуюся прорезь в её кофточке.
Комиссия зашевелилась, зашуршала, зашепталась… в общем, оживилась, словно после приятного антракта с перекусом и тонизирующими напитками. Одним словом, заработала. Всё пошло своим чередом.
И только Ольга Николаевна ещё долго сидела с остекленевшим взглядом, боясь пошевелиться. Она своей ладонью закрыла шпаргалку Тютюниковой, стараясь раздвинуть пальцы как можно шире, словно пряча текст от желающих подглядеть, а затем, улучив момент, украдкой спрятала преступный листок в свою папку.
3На следующий день, когда экзаменационные страсти были позади, все активно взялись за подготовку выпускного вечера.
Девушки столпились около деканата, ожидая самого любимого преподавателя – Любимова Евгения Михайловича, привлекательность и обаяние которого давно уже пленили сердца всех женщин института, включая даже пожилых гардеробщиц.
Говорят, на вкус и цвет товарища нет, но этот мужчина был таков, что «удовлетворял» все вкусы, так как каждая женщина, помимо яркого облика, видела в нём своё, подходящее только ей одной.
Увы! Он был один, а «подходящих» женщин – много. И поэтому им приходилось утешаться односторонней любовью на расстоянии.
В конце длинного коридора появился всеобщий любимец.
– Смотрите! Идёт!
– Ой, девочки! Ну до чего же он хорош! Я сейчас умру!
– Хорошо-то как! Одной соперницей будет меньше! Только умирай поскорей, пожалуйста.
– А вот лично я умирать не собираюсь. Век бы любовалась им.
– Что толку от любования?! Я бы всё отдала за один поцелуй с ним!
– Разве тебе есть чего отдавать? Ты же замужем два раза была.
– Уж чья бы корова мычала! У самой-то: муж и двое детей! Не стыдно на чужих мужиков глазеть? Вот я, как разведённая и свободная, имею право.
– Девочки! Не ссорьтесь! Солнышком с неба все пользуемся. Так и наш Женечка… общий.
– Тоже мне солнышко… – бросила недовольную реплику Чукина Аня. – А не забыли, что он женат. И у него десятилетняя дочь, между прочим.
– А никто и не собирается его из семьи уводить. Пусть живёт! – сказала Грачёва Тамара (так звали дважды побывавшую замужем) и мечтательно добавила: – Ну, как можно пройти мимо этой красоты?! Эх… в койку бы к нему.
– Смотри! Допрыгаешься по койкам! – съязвила Зинаида (та, которая была при муже и с двумя детьми).
– Всё испортила! Пофантазировать, что ли, нельзя?
– Да тише вы! Он совсем рядом, – шёпотом цыкнул кто-то.
Вежливо поздоровавшись с разноцветной и благоухающей толпой поклонниц, Любимов Евгений Михайлович торопливо направился в деканат, стараясь как можно быстрей миновать дамский строй.
– Евгений Михайлович! – остановила его Грачёва и взволнованной скороговоркой выпалила: – Мы приглашаем Вас на наш выпускной вечер.
– Большое спасибо, но я не смогу, – поспешно ответил Любимов и скрылся в деканате, «прихлопнув» дверью разочарованный вздох, пытающийся просочиться следом.
Никто не ожидал столь решительного отказа. Все помрачнели. И лишь Чукина Аня, оптимистичная и жизнерадостная по натуре, шутливо отреагировала на невнимание преподавателя:
– Девчонки! А стоит ли на эту изнеженную обожанием «звезду» свои эмоции тратить?! Мы же послезавтра разъедемся, а ему здесь ещё звездить и звездить. Нам он уже отзвездил, пусть другим позвездит.
– Ну ты и выражаешься! Почти матом, – заметила Грачёва Тамара.
– Слух у тебя извращённый, Грачёва, – продолжала Аня и передразнила: – «Женечка! Ах, Женечка!» Ну, повезло человеку с внешностью! И что? Его, что ли, заслуга?!
– Чукина! Ты действительно равнодушна к нему или прикидываешься?
– Нисколько не прикидываюсь! У меня против красивых мужчин стойкий иммунитет.
– И откуда он у тебя? Прививку, что ли, сделала?
– Переболела, вот он и выработался.
– А сыпи случайно не было? – хихикнул кто-то.
– Сыпи не было, а вот рубцы на душе остались.
– Везёт тебе, Анька! – позавидовала Чукиной Грачёва. – У тебя, хоть и с рубцами, но всё-таки иммунитет! А у меня никакой защиты нет.
– Посмотрите на эту беззащитную! – не выдержала Тютюникова. – Это от тебя надо защищаться. Ты вон как на Женечку глядишь! Не глядишь, а раздеваешь.
– Дурочка! Просто я люблю всё красивое: и вещи, и мужчин! Вот только быстро всё надоедает. С вещами, конечно, проще, можно продать.
– А с мужиками?
Грачёва вздохнула.
– Их даром бросать приходится. Так что ты, Анёк, со своим иммунитетом счастливая.
– Конечно, счастливая, – серьёзно сказала Аня. – И особенно счастливой была тогда, когда не знала, что некрасивая.
Грачёва окинула Аню оценивающим взглядом и хмыкнула:
– Любопытно… а чего знала?
– Знала, что я принцесса! Неужели непонятно? А в десять лет от окружающего мира вдруг узнаю, что никакая я не принцесса! А «мышка серенькая». Такого тогда понаслушалась!
Аня глазами смешно изобразила ужас.
– А ты актриса, – усмехнулась Грачёва.
«Актриса» продолжила:
– …И нос-то у меня с лицом не сочетается! И глаза ко лбу не подходят! Сначала, конечно, я внутренне возмутилась: «Как это? Я же принцесса!». Мне и мама с папой всегда так говорили. А потом вижу: «жизнь-то лучше знает». Как же я на родителей обиделась! Десять лет мне врали, что я красавица! Расстроилась я тогда… не передать словами. И начала жалеть себя и переживать. Жалеть и переживать. А заодно красивым завидовать и злиться на них. И… – Аня, вздохнув, сделала паузу.
– И что? – нетерпеливо спросила Грачёва.
– Легче не стало! Вот что! Ну, я взяла и плюнула! Надоело! Жить-то когда? И чем я хуже других?! Пусть не картинка! Ну и что!
– Ты даже лучше других, – вставила Грачева, – во всяком случае, по высшей алгебре, например. Такую сложнятину на пятёрку сдала, а у меня трояк.
– Не прибедняйся, Чукина! – вклинилась Зинаида. – Всё у тебя есть. И лицо, и душа, и одежда…
– И мысли, – смеясь, добавила Грачёва. Зинаида цыкнула на неё.
– А я и так знаю, что есть! – серьёзно парировала Аня. – И это только моя заслуга. Не то что у Женечки! От природы даром получил. А насчёт высшей алгебры… к сожалению, ею никого не соблазнишь, а скорее, наоборот, отпугнёшь, – Аня вздохнула. Но тут же весело провозгласила: – А в данном случае я действительно ощущаю себя счастливой! Мы же институт окончили!
– Молодец, Чукина! Приятно видеть человека в прекрасном настроении, – к собравшимся подошла Ольга Николаевна. – А где Тютюникова? Где эта негодница? – спросила она.
– Я здесь, – пискнула Татьяна из-за спины методиста.
– А! Вот где ты прячешься! – обрадовалась Ольга Николаевна, словно жаждая мести. – Ну и номер ты вчера выкинула!
– Ольга Николавночка! Ну какой это номер? Так себе… номерок… – заканючила Тютюникова. – Никто ведь не пострадал.
– А я? – возмутилась Ольга Николаевна. – Меня чуть инфаркт не хватил! Помните, на биологическом одного студента на госэкзамене из-за шпаргалки зарубили? Так методисту скорую вызывали!
– Ну простите меня! Клянусь, я больше так не буду! – залебезила Татьяна.
– Ну, лиса! – укорила её методист. – Всё позади, теперь и клятвами швыряться можно. Ну да ладно! Прощаю! Тем более настроение предновогоднее, не будем его портить. Кстати, как с выпускным вечером?
– Евгений Михайлович отказался, – грустно сказала Грачёва.
– Что-то он мне тоже в последнее время не нравится. Сгорбился, сморщился. Так и хочется его встряхнуть! – высказалась Ольга Николаевна. – Девчонки! Попробуйте его уговорить. Расшевелить его надо! Мужик-то ведь хороший.
И прежде чем уйти, оглянулась по сторонам и шёпотом произнесла:
– Поговаривают, что жена его бросила. Только я вам ничего не говорила.
– Да Вы что?! – дружно ахнула компания. – Не может быть!!!
Несколько минут все были в шоке. А потом завязалось горячее обсуждение новости. Все так увлеклись, что едва не пропустили сам предмет сенсации, который вышел из деканата и направился к выходу.
Девушки с любопытством и сочувствием посмотрели ему вслед, а затем начали перемывать косточки его жене, которую и в глаза не видели.
– Как она могла такого лапушку бросить?!
– Зажралась!
– А может, она сама как Софи Лорен?
– Да стерва она, а не «Софи Лорен»!
– Какой же он красивый… и грустный…
– А как грусть ему идёт!
– Уходит наш красавчик! – шёпотом пафосно пошутила Аня и сделала театральный поклон в сторону удаляющегося преподавателя. – Выпускники семьдесят седьмого года вечно будут помнить тебя!
– Как это?! – первой опомнилась Грачёва. – Он же теперь свободный! Его догнать надо! Слышали, что Ольга Николаевна сказала? «Растормошить! Встряхнуть! Утешить!»
– Ну, утешать тебя никто не просил.
– Так нетрудно догадаться, и это я могу взять на себя, – продолжала Грачёва. – Чукина! А ты, как самая невлюблённая, догони и пригласи его ещё раз.
– Может, мне ещё и разуться для скорости?! – возмутилась Аня.
– Ему же не до нас, Грачёва! Неужели не видишь?! – попыталась возразить Тамаре Зинаида.
– Ничего! И к разводам привыкают. Я тоже, когда первый раз развелась, всплакнула даже. Зато во второй раз уже весело было, – поделилась своим опытом Грачёва. – Девчонки! Надо что-то делать! Не оставлять же его в беде!
– По телефону пригласить надо, – предложила Аня, – чтоб он наших рож не видел.
– Точно! – обрадовалась Грачёва. – У меня и номерок имеется.
После небольших препирательств собрание всё-таки именно Аню решило отправить на телефонные переговоры, которые запланировали на вечернее время.
– Ты хорошенько постарайся! – не унималась Грачёва. – У меня на этот выпускной вечер большие надежды.
– Да ладно тебе! – урезонили её. – Вернёшься домой и другим утешишься.
– Это будет потом. А сейчас я Женечку хочу. Чукина! Не подведи!
– Раз твоя судьба в моих руках, – поставила условие Аня, – жарь на ужин картошку.
– Пожарю! – обрадовалась Грачёва. – Только чтоб Женечка был!
– Девки! – возмутилась Зинаида. – Ну вы и даёте?! Торговлю устроили… Любимов и жареная картошка… Слышал бы он! Представляю, что бы с вами сделал!
– Хоть бы что-нибудь сделал! – воскликнула Тамара. – Я только этого и жду!
На этой ноте, да ещё в предвкушении жареной картошки, «ассамблея» была закончена.
4Тем не менее разговор взволновал Аню. Она вдруг вспомнила, как своей пылкой любовью ответила на внимание симпатичного парня, по которому сохли многие девчонки. Но… парень после двух встреч как в воду канул, так и не оценив её чувств.
Первую любовь Аня пережила как настоящее горе.
Позже, вспоминая свои страдания, она удивлялась: неужели была настолько слепа, что не разглядела в объекте своей любви паршивца, замаскированного под красивую внешность.
Он, как выяснилось, просто «коллекционировал» поклонниц и хвастался перед друзьями своими «подвигами». С ней, правда, никакого «подвига» он не совершил. Они даже не поцеловались ни разу.
После первого любовного урока Аня стала осторожно относиться к мужской красоте. Очередной «обрыв счастья», как Аня называла финал второго сердечного романа, ещё больше ранил её душу. А началось всё с того злополучного дня, когда она навещала в общежитии свою заболевшую подругу. Там-то, в узеньком коридорчике, она и столкнулась с красивым, уверенным и, как ей показалось, наглым парнем.
Встреча произошла и на следующий день, в том же коридорчике. Аня смутилась от неожиданности, а парень ухмыльнулся.
Она почувствовала что-то неладное, когда увидела его с цветами около проходной своего предприятия. А как только он протянул ей цветы, сильно удивилась и шарахнулась от него, словно от чудовища. Понимая, как глупо выглядит в глазах парня, Аня побежала, пробиваясь сквозь толпу идущих со смены.
Но парень пришёл на следующий день с новым букетом цветов. Аня поразилась ещё сильней. Но твёрдо прошла мимо.
«С чего бы это?! – думала она. – И к чему этот „Марчелло Мастрояни“?! Здесь что-то не так…»
Когда он появился на третий день, Аня, осмотрев его с ног до головы, не выдержала и грубовато, не церемонясь, спросила:
– Чего тебе надо от меня, цветонос неизвестный?
– Ничего, – ответил он спокойно, – просто хочу пригласить тебя в кино.
И Аня, словно загипнотизированная, не узнавая своего собственного голоса, еле слышно выдавила:
– Пойдём…
«Боже, что я делаю?!» – удивлялась она себе.
Но, несмотря на внутренний протест сознания, Аня согласилась на следующую встречу, а затем и на следующую.
Они пересмотрели весь репертуар в местных кинотеатрах, измерили шагами почти все улицы и переулки, разговаривая на разные темы (парень оказался эрудитом), целовались, и… каждый день Аня возвращалась домой с цветами. Всё было чисто, красиво и романтично.
Душа Ани трепетала, сопротивлялась и в то же время требовала рождения нового чувства. И Аня влюбилась во второй раз.
Однако… наступил день, который, хоть и жестоко, но справедливо «приземлил» её и уберёг от более тяжёлых последствий.
Свидание было назначено в вестибюле того же общежития (где они впервые встретились). Аня, воодушевлённая предстоящей встречей, пришла, а точнее, «прилетела» намного раньше.
Дверь в каморку, где сидел вахтёр, была раскрыта нараспашку, и Аня увидела своего любимого: он разговаривал с дежурным. Она хотела подкрасться, чтобы весело обнаружить себя, но вдруг услышала странный разговор.
– Спасибо, Михалыч, за койку, хоть я от неё порядком подустал! Я, видишь ли, комфорт уважаю. Столько хватит? (Шелест денег.)
– Хватит, хватит! Я бы и дольше позволил тебе жить, но комиссия проклятая!
– Михалыч! Не переживай! Сегодня переселяюсь в прекрасные апартаменты.
– Куда это?
– Нашлась одна дура. Пришлось поработать, конечно. Ты же знаешь, мне только года полтора перекантоваться, а потом я квартиру получу и… поминай меня, как звали!
– А может, тебе с ней законно оформиться?
– Что ты! Она моль серенькая, а я видных баб люблю.
– Так видную искал бы!
– Да они, понимаешь, или замужние, или бесквартирные.
– А как ты эту вычислил?
– Осведомители везде есть. А квартира хорошая, я вчера там был в гостях. Соседка такая мировая, чирикает, пирожками угощает. «Наконец, – говорит, – мужчина будет в доме». В общем, я их обаял. А ради удобств я и бабу Ягу потерплю.
– Ну ты и стервец! Я стервец, но ты меня переплюнул! И как это тебе удалось? Как же она не догадалась?
– Я, Михалыч, таких слов могу наговорить, что любая уши развесит! А уж эта тем более.
В глазах Ани всё потемнело, шум холла внезапно стих, а ноги опутала предательская слабость. Только неимоверным усилием воли Аня заставила себя устоять.
– Привет, дорогая! – слащаво сказал он, заметив Аню, и бодро кинулся навстречу.
Превозмогая себя, она, собрав всю свою боль, возникшую от услышанного ужаса, ударила наглеца по щеке… Не помнила, как оказалась дома. И словно подкошенная, слегла…
Аня занимала комнату в коммунальной квартире. Её соседкой была милая, добродушная Галина Константиновна, дети которой проживали в далёком сибирском городе.
– В трёх сутках езды на поезде… – вздыхая, говорила Галина Константиновна. – Вот как далеко от меня уехали. И не вижу их почти.
Соседку Аня называла ласково: «мама Галя». Они настолько привязались друг к другу что жили по-родственному разделяя свои неудачи и радости. Родителей у Ани не было, и соседка всячески опекала её.