Ищу повод жить (сборник)

Директор школы напутствовал свою любимую ученицу словами:

– Запомни, Катерина! Ты умница! Сдашь на одни пятёрки. Главное, не робей, обходи панику стороной и не слушай лишнего. Кстати, зачем косу-то отрезала?

– Чего я буду там позориться-то с косой, – объяснила Катя.

– Понятно, – сказал ничего не понимающий в причёсках директор, – тогда в добрый путь!

Без косы, зато в новом платье и в новых босоножках, Катя бодро шагала по центральной площади райцентра.

– А я одной тобой любуюсь,И сама не знаешь ты,Что красотой затмишь любуюКоролеву красоты! —

кричал из репродуктора ей вслед Муслим Магомаев[1], которого она тайно обожала.

Катя приосанилась и, посмотрев на себя в витрину магазина, где стояли манекены, согласилась со знаменитым певцом: «А я и впрямь без косы хорошенькая! Не хуже этих…» – и она высокомерно, снизу вверх, покосилась на манекены.

Внутри у Кати встрепенулось что-то королевское, благо и фамилия этому способствовала. С гордо поднятой головой, на которой с лёгкой руки Магомаева тут же «выросла» «корона», она дошествовала до училища.

Около входа гудела огромная толпа, безжалостно заражающая подходивших неуверенностью и страхом. Катя почувствовала, как её «корона» дрогнула и, щекоча макушку, начала сползать набекрень.

Внезапно кем-то невидимым прокричалось приглашение «На диктант!», и все нервно ринулись в открывшуюся дверь.

Толпа «схватила» Катю за рукав, затем за подол платья и… потащила. «Хорошо, что косу отрезала», – успела подумать только что коронованная королева.

«Корона», между прочим, едва держалась на голове, и кто-то в толкучке окончательно сбил её, поэтому в здание Катю втолкнули как… простолюдинку, не годящуюся даже в служанки королевы.

Уже в вестибюле, плывя по течению, Катя вдруг отпрянула, увидев рядом помятое существо с веснушчатым лицом и копной соломы на голове. Существо отдалённо напоминало ей кого-то из знакомых.

С трудом признав саму себя, Катя притормозила и вывернулась из потока. Перед ней было огромное зеркало, которое красноречиво укоряло её за вид растрёпанного молоденького домового.

«Здесь без граблей не обойтись», – вспомнила удобный инвентарь Катя, лихорадочно разгребая расчёской «солому» на голове.

Пока она занималась «сельхозработами», народ захватил аудиторию. Естественно, Кате досталось единственное место под носом у комиссии, в центре которой сидела большая сердитая женщина.

«Наверно, Главная», – подумала Катя.

Главная посмотрела на Катю и металлически произнесла:

– Всё лишнее оставить при входе!

Катя не шелохнулась.

– Я Вам говорю! – разгневалась Главная.

Раздумывая, что же может быть лишним, Катя вытащила из кармана носовой платок, расчёску, мелочь на обратную дорогу домой, авторучку.

Главная выплыла из-за стола, обошла Катю вокруг, особенно внимательно посмотрев почему-то на заднюю часть её тела, а затем, не найдя ничего, обиженно поджала губы и ушла обратно, в комиссию.

Диктант оказался настолько простым, что Катя не верила собственным ушам. Проверив его вдоль и поперёк, она, привычно уверенно, первой пошла сдавать работу.

– Всё? – возмутилась Главная, взяв листок.

И недовольно добавила:

– Что ж, свободна.

Катя запоздало испугалась.

Через несколько минут толпа снова гудела на улице. Со всех сторон доносилось:

– Частица «не»… частица «не»…

– Ничежописе! – негодовала девица интеллигентной наружности с модной стрижкой. – Диктантик! Сплошные частицы «не»!

– Да что они?! Совсем что ли!? Зарезать нас хотят! – вторил чей-то вопль.

Кто-то невидимый выкрикнул, что через полтора часа огласят результаты.

Время ожидания повергло Катю в ужас. Наслушавшись окружающих, она окончательно уверовала в то, что в сельской школе её учили по совершенно другим правилам, так как частицу «не» (из того, что ей удалось расслышать) она написала с точностью до наоборот.

«Эх, ты, деревня!» – мысленно обиделась Катя на директора, который преподавал у них русский язык.

Тут на крыльцо выскочила женщина из комиссии, подняла руку и начала что-то читать по бумажке.

Народ, привыкший к долгой организации, не сразу утихомирился, поэтому слышно стало, начиная с буквы «И»:

– Иванова – 3, Исаева – 2, Королёва – 2, Королёва – 5, Краснова – 4…

Катя помертвела…

– Сколько, сколько Королёвой? – раздалось где-то сбоку от Кати.

Катя удивилась: кто это ею интересуется?

Женщина из комиссии невозмутимо дочитала список до конца, а затем преподнесла первый строгий урок:

– Что за невоспитанность! И это будущие педагоги!

Как вы будете учить детей?! Если поступите, конечно… – и, окинув всех осуждающим взглядом, добавила: – Списки вывесят в пятнадцать часов.

Она собралась удалиться, но её путь внезапно перекрыла представительная полная женщина. Рядом топталась девчонка с каштановой косой.

Толстуха, не мешкая, громко атаковала:

– Назовите точную оценку моей дочери! Сначала Вы сказали «2», а потом «5». Так что же на самом деле?

Катя поспешила на «разборку» в надежде узнать свой результат.

Женщина из комиссии, окинув взглядом преграду и признав неравномощность комплекций, решила не связываться.

– Как фамилия? – недовольно спросила она.

– Королёва, – прозвучало в три голоса.

Все почему-то посмотрели на Катю, но Катя, вспомнив наказ директора «не робеть», смело сказала чистую правду:

– Я тоже Королёва.

Женщина из комиссии оживилась:

– Королёва с косой и Королёва без косы… Любопытно! Надо посмотреть.

Она открыла список:

– Королёва – 2, Королёва – 5… Что такое? Секретарша не проставила инициалы, – и, вздохнув, добавила: – Ну, вот! Идёшь навстречу, многим же ехать за город. Списки писались в спешке. Ничем не могу помочь. Всё будет известно в три часа.

Уходя, женщина из комиссии ядовито хихикнула:

– Кто же из вас двоечница? Королёва с косой или Королёва без косы? Интересно…

Королёва с косой и её мать дружно уставились на Катю.

– Сколько у тебя в аттестате по русскому? – строго спросила Королёва с косой.

– Пять, – прошептала Катя.

– А из какой ты школы? – ещё строже спросила мамаша.

– Я из деревни Косово, – еле выдохнула Катя.

– А… из деревни… – хором облегчённо завершили допрос Королёвы-конкурентки и потеряли к Кате всякий интерес.

На ходу мать утешала дочь:

– Ну, что значит пятёрка в сельской школе?! Наверняка, нарисовали…

Катю душили слёзы.

«Ну, чем вам деревня-то не угодила?» – мысленно прокричала она вслед обидчикам.

Опустив голову, Катя побрела прочь. Сомнения развеивались. Всё, что она сегодня услышала, говорило в пользу двойки.

На площади, обрадовавшись появлению Кати, Магомаев радостно запел:

– А я иду к тебе навстречу,И я несу тебе цветы,Как единственной на светеКоролеве красоты.

«Ну, какие цветы! Какие цветы! – рассердилась Катя. – Не видишь что ли: двойка у меня! И всё из-за проклятых частиц „не“».

Остановившись около знакомой витрины, Катя вдруг увидела НЕсчастное, НЕкрасивое, НЕпривлекательное создание: в общем, королеву красоты с частицей «НЕ».

Катя судорожно вздохнула. Отрицательные частицы буквально облепили её. Они были всюду: и на платье, которое казалось теперь совсем НЕмодным, и на волосах, которые Катя просто возНЕнавидела, и на босоножках, которые по цвету НЕ подходили к платью…

Тело начало зудеть и чесаться.

Сделав отряхивающее движение, Катя снова бросила взгляд на витрину и увидела там какое-то забавное животное, пытающееся стряхнуть с себя блох. Это было последней каплей.

Садясь в автобус, Катя вспомнила, что забыла забрать документы. Пришлось вернуться.

Около списков гудел народ. Кто-то радовался, кто-то плакал. Без всяких чувств Катя начала искать свою фамилию.

И вдруг! Королёва Е. И. – 5.

Катя задохнулась.

«Спокойно, – одёрнула она себя, – не ликовать! А где здесь Королёва с косой?»

Ниже была запись: Королёва И. И. – 2.

«Ура!!!» – закричало всё внутри Кати.

От этого крика отрицательные частицы с грохотом (как показалось Кате) посыпались с её тела на пол. А, может, это сердце так громко застучало. В общем, внутри у Кати стало очень шумно.

Немного оправившись от счастливого шока, Катя хотела рвануть на автостанцию, но… кто-то цепко схватил её за руку. Это была мать Королёвой И. И.

– Идём разбираться, – жёстко приказала она.

В учебной части уже знакомая женщина из комиссии подняла голову от бумаг:

– А! Королёва с косой и Королёва без косы… Ну, и кто из вас двоечница?

– А это мы сейчас разберёмся! – грозно сказала Королёва-мать. – Короче, я требую показать наглядно: кто есть кто. У вас сегодня уже была одна ошибка, а где есть одна, может быть и другая. Сами посудите: Королёва Е. И., Королёва И. И. Нетрудно и оценки переставить. – Возмущённая женщина набрала побольше воздуха: – А может, вы сами наисправляли, чтобы эта (она указала на Катю) поступила по блату?!

На стол мгновенно легли два диктанта.

Катя сразу узнала свой. Из красного цвета на нём была только «пятёрка».

Однофамильцы Кати, брызжа недовольством, покинули помещение.

– Поздравляю Вас, Королёва без косы, – с улыбкой сказала женщина из комиссии, – Вы не двоечница.

«Сама знаю», – подумала Катя, с благодарностью вспомнив своего директора и мысленно попросив у него прощения за недавнюю обиду.

– Красавиц видел я немалоИ в журналах, и в кино,Но ни одна из них не сталаЛучше Кати всё равно! —

восхищался Муслим Магомаев, встречая Катю на центральной площади. В эти минуты ей казалось, что любимый певец поёт именно о ней.

Она снова почувствовала себя королевой и торжественно зашагала на автостанцию.

Трясясь в разбитом автобусе, Катя, стоя на одной ноге среди корзин и тюков, не переставала ощущать себя королевой.

А коса у Кати снова выросла. Да ещё какая! Правда, Катя ограничивала её размер до уровня «выше пояса», так как прежняя единица измерения натыкалась на неприличное слово; к тому же в праздничные дни удобно было распускать волосы.

Что тогда творилось! Даже учителя-мужчины к ней «кадрились», а преподаватель педагогики пошёл дальше всех, откровенно (прилюдно) ляпнув:

– У Вас, Королёва, волосы пахнут ромашками и васильками. Полем, одним словом. Так и хочется зарыться лицом в Вашу «солому».

Студенты тут же в шутку обозвали Катю «Королевой полей». Катя сначала обижалась, так как услышала намёк на кукурузу, которую во времена Никиты Сергеевича Хрущёва[2] называли «царицей полей»; но потом привыкла к своему прозвищу, и ей даже стало нравиться «ходить в королевах», пусть и полей.

Однажды, на новогоднем вечере, сам Дед Мороз (под маской которого прятался влюблённый в Катю однокурсник Колька Комаров) надел ей на голову «золотую» корону… за маскарадный костюм кукурузы.

Катя была счастлива. Дед Мороз, не удержавшись, поцеловал её.

И тут откуда ни возьмись выскочил неизвестный симпатичный парень, вырвал микрофон из рук Деда Мороза и громко, нагло объявил:

– Запрещаю целовать Королёву! Даже Деду Морозу! Она скоро станет моей женой! – И исчез.

– Наглец! – возмущённо в микрофон сказал Дед Мороз.

– Трепач! – восхищённо поддакнула Снегурочка. – И откуда только взялся?!

Но парень сдержал своё слово.

Перелистывая альбом с фотографиями, Екатерина Ивановна Соколова (в девичестве Королёва), спрашивала свою трёхлетнюю внучку, гладя по «соломенной» головке:

– А это кто?

Глядя на фотографию, внучка отвечала:

– Дед Молоз, Снегулочка… а это ты – кололева класоты…

Вот такая история… с продолжением.

Спасибо тебе, Варвара!

«Среди долины ровным…»

Преподаватель, словно миноискателем, водил своей авторучкой по строчкам журнала.

– Тык-тык… Что здесь у нас? Ага! Малышкина Варвара… Вот она! – обрадовался Преподаватель, напав на цель. – Чукина Анна… Нашёл!

«Попавшиеся» медленно поплелись на вызов, подталкивая друг друга (каждая хотела идти сзади). Преподаватель (для ускорения) включил строгий взгляд, и хрупкие лепестки надежды на то, что «пронесёт», трепещущие в душах девчонок, тут же завяли и осыпались.

Варварин живот издал жалобное урчание, и она, испугавшись, что её и впрямь «пронесёт», укоротила свой шаг втрое. Щупленькая Аня врезалась в её широкую спину, а заодно и спряталась за ней.

– Будете участвовать в новогоднем концерте! – громко и радостно объявил Преподаватель. – Сыграете дуэтом «Среди долины ровныя…» Вы, Малышкина, исполните мелодию в среднем регистре (только не рвите баян во время игры), а Вы, Чукина, то же самое на октаву выше.

Преподаватель в виде двух крестов впечатал в журнал свой приговор, а затем, сделав таинственные глаза, заговорщески прошептал:

– Жаль, что вы музыкальную школу не кончали. Я бы перевёл вас на музыкальное отделение. Оно куда веселее, чем ваш факультет начальных классов. И потом, «учитель музыки» звучит громче, чем «учитель начальных классов».

– Я боюсь… Я ни разу не выступала, – еле выдавила из себя Чукина Аня.

– Я тоже… Я и в обморок могу упасть… прям на сцене, – басом «допела куплет» Варвара.

Варвара была монолитной фигурой внушительных размеров. Аня представила, как Варька рухнет на сцене, и нервно хихикнула.

– Ничего страшного не произойдет, – мажорно-весело сделал своё заключение Преподаватель.

– «Музыканты» над нами смеяться будут, – минорно-грустно сказала Варвара.

– И причём почти четыре года, – добавила Аня, – мы же первокурсники.

– Эх вы, глупышки! С «музыкантами» семь лет музыкальная школа мучилась. А вы у меня за одно полугодие заиграли! – Преподаватель изобразил что-то вроде удара кулаком в грудь. – А ведь перед вами стоит другая задача: освоить всего лишь основы музыкальной грамоты, чтобы перед учениками начальных классов не ударить в грязь лицом и при необходимости проявить свою эрудицию и всестороннюю развитость. В общем, не подведите! Я понятно объяснил?

– Ага, – упавшим дуэтом промямлили девчонки.

Тем не менее, Варвара схватилась за соломинку:

– Пьеска-то не новогодняя…

– Классика всегда к месту, – рассердился Преподаватель, захлопнув свой журнал, а заодно и все ходы отступления.

«Глупышки» поняли, что это приказ и они должны продемонстрировать со сцены успех своего Преподавателя.

«Что-то я перестаралась с этим баяном, – с опозданием спохватилась Варвара, – мне ведь и тройки достаточно. Эх! Заболеть бы…»

Но она знала, что этот номер не пройдёт.

Однажды, чтобы избежать контрольной по химии, Варвара босиком, в одном халатике, почти час простояла на морозном крыльце.

Её подруга Нинка Ермилова, наблюдавшая за истязательной процедурой, замёрзла до заикания (несмотря на свои валенки и шубу) и на следующий день свалилась с высоченной температурой, а краснощёкая Варвара даже не чихнула ни разу.

В результате, контрольной по химии избежала Нинка, а не Варька.

Новоиспечённые артистки, каждая думая о своём, понуро брели по коридору.

– Что теперь будет? – вслух сокрушалась Аня.

– Да чхала я на всё! – плюнула Варвара.

– Ой! Марусёв! – шёпотом вскрикнула Аня. – Давай обойдём по другому этажу!

И она почти побежала к лестничной клетке, волоча за руку крупногабаритную Варвару, которая упиралась и «грохотала»:

– Да чхала я на него!

Марусёв, студент четвёртого курса музыкального факультета, был злой личностью училища. Это красивое, высокое, модное и броское воплощение себялюбия и цинизма очень нравилось девчонкам. Вероятно, ослеплённые яркой внешностью кумира, они не замечали его душевного уродства.

Варвара и Аня были оригиналками: они резко отличались от своих сверстниц внешними данными и к тому же не входили в толпу поклонниц «первого парня».

Именно поэтому Варвара и Аня стали для Марусёва самыми прекрасными… объектами для издевательств.

Аня ненавидела свою внешность.

«Одежонка серенька, волосёнки реденьки, – молча, по-старушечьи причитая, критиковала она себя, – да ещё этот нос для двоих рос, а мне одной достался… А созвучие имени и фамилии… Так и рифмуется: Чушкина Нюшка!» (Кстати, именно так и называл её Марусёв со своими приближёнными.)

Варвара к своей внешности относилась более терпимо.

– Шуба овечья, зато душа человечья! – мудро изрекала она.

Варвара и Аня не были подругами, но специфическое внимание Марусёва сблизило их. «Влюблённость» злого молодца «избранницы» переживали по-разному: Аня – со страхом, Варвара – с хладнокровностью скалы. «Чхала я на него!» – неизменно плевалась она.

Сей любовный треугольник напоминал равнобедренный. Марусёв «восседал» на вершине и своими «ядовитыми колючками» одинаково забрасывал что Варвару, что Аню. Отсутствие «чувств» с их стороны ещё сильнее раскаляло его страсть.

Фамилия Варвары и объём её тела не соответствовали друг другу, что являлось основным вдохновляющим фактором для Марусёвских фантазий.

Варвара железобетонно реагировала на жалкие потуги хамоватого парня. Чтобы «тронуть» Варварино сердце, Марусёву приходилось изощряться.

– Эй! Варька-Малышка! Когда окороками торговать начнёшь? – нарочно громко, чтобы всем было слышно, кричал он, намекая на её полные бёдра.

Варвара брезгливо выпячивала нижнюю губу и «уничтожала» противника:

– Кто это там булькает в помойном ведре? Неужели Маруськин?! А сказали, ты ядом захлебнулся. И какой идиот тебя откачал? Что-то харя у тебя очень зелёная и заплывшая. Если лопнешь, то, наверно, всю Московскую область отравишь.

И, царственно неся свои «окорока», Варвара гордо удалялась. Марусёв и компания ещё долго кипели и на все лады перемывали Варварины косточки.

Аня Чукина «развлекала» Марусёва по-другому.

Если Варвара всё-таки оставляла некоторую досаду в душе негодяя, то Аня приводила его в бешеный восторг и заряжала весёлым настроением на целый день.

Марусёву, словно вампиру, была нужна эта маленькая, нескладная, неказисто одетая девчонка с длинным носиком (этакая деревенская «нюшечка»).

(Кстати, фамилия Малышкина шла больше Ане, чем Варваре.)

Наглеца забавляло, как Аня, ссутулившись и втянув голову в плечи, буквально шарахалась от него и его дружков.

Сама Аня в эти минуты страстно ненавидела себя (и весь мир заодно), с одной стороны – за свою внешность, с другой – за собственное малодушие и трусость.

«Ну почему? Почему? Родители симпатичные, родственники тоже. А я!» – молча плакала она.

И вот наступил день, когда…

Варвара и Аня стояли за кулисами.

– Не дрейфь, Нюра! Сейчас мы им покажем, как нотки кукуют! – подбадривала Варвара полуживую напарницу.

Со сцены доносился слащаво-радостный голос конферансье, нагловатого красавца из старшекурсников-музыкантов (кстати, из окружения Марусёва).

– …Итак, открывает концерт новогодний сюрприз! – воскликнул ведущий.

– Вот здорово! Сначала какой-то сюрприз будет! – обрадовалась Варвара. – Есть время помыслить хорошими мыслями о жизненном смысле.

Варвара специально «заплела» слова, чтобы вернуть Аню из «другого измерения».

– Выступают дебютантки: Малышкина Варвара и Чукина Анна! – торжественно донеслось со сцены. – «Среди долины ровныя…»

Аня вздрогнула и вросла в пол, а Варвара гневно обиделась на конферансье:

– Вот отрава! Ну не гадёныш ли?! – и, вздохнув, добавила: – Пойдём, Нюрок, чхнём на них по разочку.

Не соображая, на кого предлагает «чхнуть» Варвара, Аня вышла на сцену и замерла: на неё уставился целый «миллион» пар глаз. Чтобы вывести несчастную из оцепенения, Варвара легонько и незаметно ущипнула её. Аня вздрогнула. Вероятно, это выглядело очень комично, так как по залу прошёлся смешок. Зрители зааплодировали, и Аня очнулась.

Варвара строго посмотрела на неё и бровями «дала отмашку»: три-четыре. Девчонки заиграли.

На третьем такте Варвара «споткнулась» и замолчала. По инструкции, сбившийся (если не сможет продолжить игру) должен досидеть до конца выступления. Но Варвара встала, с грохотом отодвинула стул, освобождая себе проход, и спокойно, вальяжно пошла за кулисы, «крякая» баяном в такт своим шагам.

– Бра-во! – словно камень, полетел на сцену счастливый выкрик Марусёва.

В ответ на него так и не взошедшая «звезда» (в лице Варвары) весьма театрально изобразила через плечо традиционное «Чхала я на тебя!» По «музыкальным» рядам прокатилась волна смеха.

Скрылась за кулисами Варвара в тот момент, когда Аня, с ужасом глядя ей вслед, «допискивала» (поскольку играла в высоком регистре) мелодию «до конца».

– Бис! Бис! Бис! – орала марусёвская банда, радуясь провалу.

Жалкий всхлип утопающей песни был похоронен в море вопля.

Аня попыталась взглянуть на происходящее трезвым взглядом и обнаружила, что её глаза расТРОились: один глаз заметил несчастно опущенную голову Преподавателя, второй пытался навести резкость на расплывшееся изображение зрителей, третий скользнул по первому ряду, где сидели коллеги Преподавателя и коллективно выражали всем своим видом: «Ну и ЧТО ты здесь выставил?!»

Ане стало жаль Преподавателя (ведь он просил «не подвести»).

И тут… С ней произошло невероятное.

«Ах, тебе БИС нужен? – мысленно крикнула она Марусёву – Так получай!»

Перескочив в средний регистр, Аня нарочито громко заиграла прерванную Варварой партию. Зал недоумённо затих.

А дальше… всё было, словно во сне.

Среди долины ровным,На гладкой высотеЦветёт, растёт высокий дубВ могучей красоте.

Аня вдруг осознала, что играет песню, в которой двенадцать или тринадцать куплетов. Бывало, отец Ани, опрокинув пару стаканчиков в праздничный день, пел эту песню целиком, а закончив, всегда говорил: «Эх! Один куплет пропустил!»

И Аня, проиграв один куплет, заиграла второй. Играя второй, Аня вспомнила, что в песне говорилось что-то про красное солнышко, которое «взойдёт», и она, перескочив на октаву выше, утихомирила аккомпанемент и, мысленно представив свой деревенский рассвет, тоненько показала, как встаёт это самое солнышко.

Потом должна была «ударить непогодушка», и Аня так «врезала» по басам, что даже сама вздрогнула.

«Что же делать дальше?» – её мысли метались в поисках выхода, но пальцы были уже неуправляемы и сами мстительно «скакали» по трём октавам.

«Так двенадцать или тринадцать куплетов? – лихорадочно вспоминала Аня. – А сколько я сыграла?… Кажется, пять».

Понимая, что играет одно и то же (то выше, то средне, то ниже), Аня начала разнообразить окраску мелодии, опираясь на обрывки слов из песни.

«Получай! Я тебе покажу БИС! – демонстрировал свою злость Анин баян, рявкая аккордами. – Я сыграю ВСЕ тринадцать куплетов! Впрочем, нет, пусть будет двенадцать».

Высокий дуб развесистый,Один у всех в глазах,Один, один, бедняжечка,Как рекрут на часах.

Играя, Аня представила себе этот дуб, похожий на неё своим одиночеством, и сердце её сжалось.

Тут же всплыл образ Марусёва, но Аня сразу «уничтожила» его, решительно надавив на клавиши. На фоне могучего красавца-дуба, защитника и покровителя, Марусёв смотрелся жалкой осинкой.

«А почему осинкой? Осина – неплохое дерево, – спохватилась Аня, – скорее, репейником… Хотя и от репейника тоже польза есть».

Так и не найдя в природе подходящего растения для сравнения с Марусёвым, Аня окончательно убедилась в ничтожестве этого человека.

«Двенадцать или тринадцать? – продолжала вспоминать Аня. – Ой! А сколько я сыграла? Кажется, десять… Пора заканчивать. Финал должен быть праздничным и красивым».

И Аня изо всех сил, насколько смогла, изобразила это.

Сдвинув меха баяна, Аня облегчённо вздохнула и… испугалась. Она снова увидела «миллион» пар глаз, о котором забыла, и ей захотелось быстро удрать со сцены, как от Марусёва, но…

Стоп! От кого? От этого подонка? Ну уж нет!

Аня велел Преподаватель) слегка поклонилась. В атмосфере зала что-то взорвалось. Аня, обессиленная, пошла за кулисы.

– Браво! Браво! – кричали ряды «начальных классов», а особенно Нинка Ермилова, внезапно разлюбившая Марусёва.

Вспомнив о Преподавателе, Аня взглянула на него и облегчённо вздохнула: его глаза улыбались.

За кулисы вместо боязливой, не уверенной в себе девчушки шагнула… совершенно другая Аня: прежняя как будто что-то стряхнула с себя, оставила на сцене зажатость и страх; новая – почувствовала лёгкость и свободу. За её спиной ещё долго шумел зал, над которым она нелёгкой ценой одержала победу.

Внезапно перед ней образовалась растерянная Варвара… Аня тут же отвлеклась от себя и сочувственно кинулась к ней:

– Ну, как ты?

– Стыдно сознаться, но в отличном порядке… А что я плохого сделала? Никто не помер. Я, Богу жива-здорова, зрители тоже не пострадали… наоборот, повеселились, что очень полезно для здоровья. Вот тебя, правда, кинула… Прости меня, поганку! (Варвара положила свою ладонищу на худенькое плечико Ани.) Но сыграла ты шедевренно! Меня даже мороз пробрал! Представляешь? Меня! Я чуть в трусы не пискнула.