Амарант. История жеребенка

За покосившимся дощатым забором послышались голоса и мягкий шорох шагов. Переглянувшись, друзья подошли поближе. Сквозь большие щели между высокими, начавшими подгнивать досками можно было увидеть плац и работавших на нём лошадей. По песку шагала пара – крупный бурый лоснящийся Барсик и девушка, с трудом тащившая тяжёлый пакет.

– Я-я-я-яблоки, – простонал Кай, сглотнув слюну. – Морко-о-овка…

Девушка остановилась, открыла пакет и принялась скармливать Барсику яблоки вперемешку с морковью. Он с аппетитным чавканьем поглощал угощение, вытирая обильные слюни об услужливо подставленные человеком руки.

– Сахарочек хочешь? – девушка сунула коню горсть белых кубиков.

– У-у-у-у, – Марик захлебнулся от зависти. – Я был бы счастлив, если бы мне досталась хотя бы половина такого человека!

– Ещё бы! Никаких занятий, только вкуснейшая еда!!

Жеребята, прилипшие к забору, вздыхали от несправедливости.

– Как это мелочно, – над ними навис неслышно подошедший Тунгус. – Пожалуй, самое ужасное зрелище, которое я видел за последнюю пару лет.

Кай живо ухватился за эту тему:

– Да-а-а-а, этот Барсик только что съел годовой запас яблок! Наши люди никогда нам столько не привозят! Это несправедливо!

Тунгус презрительно сморщился.

– Я о зависти. О вашей зависти. Все мы имеем то, что является самым главным для нас. Воздух, солнце, дождь, ветер, траву и радость наслаждаться ими. Ты мог бы жить без солнца? Или воздуха? Ты можешь представить себе несчастное существо, которое лишено всего этого? А вы стоите тут и страдаете из-за пары яблок, как будто именно от них зависит ваше счастье.

Жеребята пристыжённо замолчали. Марик смущённо рассматривал потрёпанное пёрышко вороны, валяющееся в пыли, а Кай в уме измерял счастье в яблоках.

– Я знал человека, который жадно собирал вещи. Они стали для него самой жизнью, и вскоре он перестал замечать солнце, ветер, колыхание травы и мягкий свет звёзд. Он окружал себя многими предметами в надежде, что другие, увидев их, начнут ему завидовать, и он на несколько мгновений почувствует себя живым. Всё, что ему было нужно, – это людская зависть, он питался ею, как конеед страхами.

При слове «конеед» жеребята вздрогнули и переглянусь.

– А потом? – спросил Марик.

– Не знаю, – Тунгус поднял голову и посмотрел в небо. – Наверное, так и живёт, снедаемый поглощённой завистью. Думаю, он перестал чувствовать мир.

– Разве… разве можно перестать чувствовать мир? – Марик содрогнулся. – Это же… это… как перестать чувствовать самого себя!

Тунгус пожевал губу, прежде чем ответить.

– Не думаю, что он чувствовал себя.

Марик с лёгким ужасом размышлял об этом странном человеке.

– Идём! – Кай направился в противоположный конец левады.

Продравшись сквозь пыльные, страдающие от духоты кусты ивы, он остановился у забора. За крупной сеткой был разбит прекрасный сад с ровными лужайками, буйно цветущими розами и весело зеленеющими ухоженными грядками. Тут и там били крошечные фонтанчики, окутывая сад прохладой и свежестью. Опустив голову, Кай пощипывал быстро редеющую травку, имевшую неосторожность вылезти за забор.

– Красиво там… – любовался садом Марик. – Интересно, почему, с какой бы стороны забора ты ни находился, тебе хочется на другую?

Кай ухмыльнулся.

– У меня то же самое с нашим озером. На каком бы берегу я  ни оказался, страшно хочется на противоположный. Ну, что…

Заберёмся туда, что ли?

– Куда?! – Марик недоумённо воззрился на друга.

– За забор! Хочу травы!! И во-о-он ту розу!!!

И Кай, не обращая внимания на удивлённое лицо товарища, принялся рыть землю копытом.

– Бах! – между жеребятами с оглушительным хлопком появился Конеед. Марик вздрогнул и отпрыгнул в сторону. Кай же, поглощённый работой, даже ухом не повёл.

– Копаем? – лучась сытой улыбкой, осведомился Конеед, но тут же его лицо свело судорогой.

– Ты… ты-ы-ы, – задыхаясь, прохрипел он и нахохлился, сделавшись похожим на старую мокрую ворону. Конеед мелко затрясся, а затем выплюнул осклизлый чёрный сгусток. Не успел Марик что-либо сообразить, как его накрыло липкой удушливой волной. Голова словно налилась свинцом, и на мгновение жеребёнку показалось, что жизнь, только что переполнявшая мир, совсем исчезла. Нестерпимо резало глаза ненавистное солнце, воздух, утративший запахи, стал пресным до тошноты и не мог наполнить лёгкие. На вытоптанной земле валялись безжизненные камни, тут и там торчали пучки чахлой мёртвой травы.

Наваждение схлынуло так же внезапно, как и началось. Тяжело дыша, Марик озирался, всем телом впитывая вернувшиеся в мир краски и чувства. Конеед, растративший свою обычную самоуверенность, с опаской смотрел на жеребёнка.

– Ты завидовал?

Марик кивнул, мечтая провалиться сквозь землю.

– Ну, что ж, – Конеед усмехнулся. – По крайней мере, теперь ты знаешь, какова на вкус зависть. И что чувствует наш мир, когда ты выпускаешь её наружу. Но ты по своей глупости лишил меня завтрака! Придётся навёрстывать…

Марик оглянулся на Кая. Тот, увлечённый работой, ничего не заметил.

Лениво поковыряв землю копытом, Марик отступил. Ему не хотелось рыть канаву – с этой затеей было что-то не так.

– Землероев опасайтесь! Они сейчас злые. Не любят жару, потому что земля спекается, – к Конееду постепенно возвращался его обычный холёный вид.

Марик вопросительно поднял брови. Кай оторвался от своей ямы и удивлённо поглядел на него:

– Ты что, не знаешь? Они за землёй следят. Ямки с полей убирают, выравнивают их… Ну, или наоборот, если не хотят, чтобы кто-то по полю ходил. За кротами ухаживают, муравейники расставляют.

Марик хмурился, вспоминая.

– Да, кажется, слышал о них что-то от Хранителей, – неуверенно пробормотал он, – но никогда не встречал.

– Их не часто увидишь на поверхности, разве что из кротовой норы выглянет да тут же шмыгнёт обратно. Они не очень-то жалуют дневной свет.

Кай снова погрузился в работу. Яма под забором стремительно росла – при желании в ней мог бы улечься жеребёнок.

– Я нареку тебя Подкоп, – отступив на шаг и глядя на своё творение, напыщенно произнёс Кай.

Конеед лениво приоткрыл один глаз:

– Да-а-а, неплохая ямка получилась.

Марика одолевали противоречивые чувства. С одной стороны, он восхищался Каем, а с другой, – был почти уверен, что тот делает нечто запрещённое.

– Отойди немного, – попросил Кай.

Марик с безучастным (на всякий случай) видом сделал шаг в сторону, а Кай, быстро оглядевшись, аккуратно подогнул передние ноги и опустился в яму. Съёжившись и сосредоточенно пыхтя, он пополз под забор. Марик, топчась на месте от волнения, восторженно наблюдал за ним. Наконец, перепачканный землёй нос Кая показался по другую сторону забора. Усердно работая ногами и прогибая спину, Кай миновал Подкоп и выпрямился, весь в грязи, пыли, с запутавшимися в гриве и хвосте комьям глины, но светящийся гордостью и самодовольством. Марик в нерешительности мялся перед Подкопом.

– Хо-хо-хо! – задрав хвост, Кай пронёсся лёгкой пружинистой рысью по изумрудной зелени газона и встал под орошающий его фонтанчик. Блаженно прищурившись, он наслаждался прохладой. Затем, отряхнувшись, Кай медленно, растягивая удовольствие, потянулся к пышному кусту роз и, выбрав самую красивую, впился в неё зубами.

Шипы слегка скользнули по его шкурке, к копытам упал ворох снежно-белых шёлковых лепестков…

Отбросив сомнения, Марик прыгнул в яму. И тут произошло несколько событий сразу. В леваде поднялся жуткий переполох – кони заметались и закричали, призывая Кая срочно возвращаться:

– Давай же!

– Скорее! Хозяйка идёт! Идёт хозяйка табуна!

– Она в гневе! Беги сюда! Возвращайся!!

А в саду за забором бежал, размахивая хворостиной, человек. Красное лицо его пылало гневом.

Кай застыл над помятым розовым кустом, в ужасе озираясь. Он прянул от грозящего настигнуть его человека и помчался, не разбирая дороги, напролом. Под его копытами погибал изумрудный газон, стонала грядка с морковью, с сочным хрустом раскалывались кочаны капусты. Продравшись через густые кусты смородины, осыпавшие его градом крупных спелых ягод, Кай кубарем скатился в Подкоп.

Человек бесновался за забором, угрожающе размахивал руками и призывал проклятья на весь лошадиный род. Чёрные бока Кая ходили ходуном, ноздри раздувались, он хватал ртом воздух и никак не мог отдышаться.

– Хозяйка табуна! – истошно завопил кто-то из лошадей. Табун выстроился у ворот (все хотели казаться как можно менее причастными к созданию Подкопа).

Воздух прорезал вибрирующий от ярости крик:

– Дети! Лазают! Под забором! Вы куда смотрите?! Кто тут главный?! Сюда мне его! Немедленно! Я его разорву! Растерзаю!

Марик с Каем в ужасе переглянулись и забились поглубже в ивовые кусты. Табун у ворот рассыпался в стороны, – все спешили убраться с дороги невидимой хозяйки. На мгновение жеребятам показалось, что между лошадьми никого нет. Однако, спустя секунду, они увидали… маленькую белую лошадку – Мышку, соседку Марика по деннику. Ростом она была по колено Зануде, но поведением походила на свирепого хищника.

Мышка стояла посреди левады, хлеща себя хвостом по бокам и раздуваясь от гнева. Она метала молнии, а табун содрогался от страха…

Тунгус упорно смотрел в сторону – ему явно не хотелось общаться с разъярённой Мышкой. Манёвр, избегая попадать в поле зрения маленькой фурии, тихо ему посочувствовал. Эклер с Зайцем были поглощены изучением копыт, но уши их то и дело прядали туда-сюда.

Марик покосился вверх – Конеед, как ни в чём не бывало, посапывал на дереве.

Мышка яростно пожирала глазами молчавших лошадей.

– Ты! – она топнула копытцем и указала на Тунгуса. – Ты где был? О чём думал? Или совсем на солнце спёкся?

Тунгус неохотно повернулся к ней.

– Сейчас все на месте, – процедил он сквозь зубы.

Мышка окинула леваду яростным взором, выискивая жеребят. Её глаза вперились в куст, за которым они прятались.

Марик почувствовал, как ноги его врастают в землю, не позволяя ему сдвинуться с места.

Мышка медленно направилась к жеребятам. Она продиралась через кусты, не обращая внимания на цеплявшиеся за гриву ветки.

– Бежим! – отчаянно пискнул Кай, и друзья, резко развернувшись, рванули в сторону соседского забора. Яростно взвизгнув и клацнув зубами, Мышка ринулась следом. Марик с Каем мчались так быстро, что невозможно было дышать. Огибая дерево с Конеедом, Марик скакнул влево, давая дорогу Каю. Вдруг земля ухнула куда-то вниз, его копыта провалились, не найдя опоры, а ногу пронзила острая боль. Неловко повернувшись в воздухе, он с глухим стуком упал в прохладную яму Подкопа.

В голове шумело, перед глазами плыли яркие пятна и круги. Марик помотал головой, проверяя, на месте ли она. Поморгав, он уставился на передние ноги, пытаясь определить причину боли. На ноге, впившись зубами в запястье, висел землерой. Глаза его были прикрыты, а хвост свешивался под углом – он был сломан ударом копыта.

В леваде наступила тишина – даже Мышка перестала сочиться яростью. Лошади с сожалением поглядывали на пытающегося подняться на ноги жеребёнка. Через какое-то время Марику это удалось, и он, пошатываясь, встал на дно Подкопа.

Кай, широко раскрыв глаза, с ужасом взирал на землероя, всё ещё болтавшегося на ноге друга. Мышка дробной рысью подбежала к Марику.

– Ты цел? Как нога? – донеслось до Марика несколько голосов сразу.

– О-о-ох, – шумно вздохнула Мышка, оглядывая жеребёнка. – Он наступил на землероя!

Она подошла поближе, бормоча что-то себе под нос.

– Эй, – обернувшись, крикнула маленькая хозяйка. – Земли мягкой, хорошей найдите, быстро!

Кай с Тунгусом двумя чёрными молниями метнулись к прудику и тотчас вернулись с влажными чёрными комочками. Тунгус аккуратно положил свой на ногу Марика, поближе к мордочке землероя. Землерой слабо застонал, вытащил мелкие острые зубки из раны (Марик содрогнулся от боли, но ему почти сразу стало легче), уткнулся в комок земли и затих. Бережно подхватив землероя зубами, Мышка перенесла его под лист лопуха.

Марик попробовал сделать шаг вперёд, но, стоило ему опереться на ногу, боль нахлынула с новой силой.

Все кони в леваде выглядели очень несчастными. Мышка, положив землероя, тихо сказала:

– Вам обоим нужны Хранители. Они подскажут нужные травы для восстановления. Правда, боюсь, переломанному хвосту это не поможет, – грустно добавила она. – Боль снимет, конечно, но хвост не выправит.

– Ну… – смущённо вставил Кай, пользуясь тем, что все перестали ругаться. – Землероям, наверное, не очень нужны хвосты? Они же… лапами роют?

Марик бросил взгляд на стонущего землероя – действительно, его лапы напоминали кротовые.

– Хвост лучше бы восстановить. Как и ногу Марика, – Мышка деловито засеменила к выходу мелкой рысью. – Попробую отыскать Хранителей на ближнем поле.

И, легко пройдя под воротами левады, хозяйка скрылась из виду.

– Вот это привилегия, – восхитился Кай. – Ходить, где хочешь и куда хочешь!

– Она же самая главная, – ответил Заяц, провожая Мышку взглядом. – Без этого никак…

Марик, стараясь не опираться на больную ногу, похромал к выходу. Манёвр сочувственно обернулся к нему:

– Не переживай, малыш. Мышка обязательно что-нибудь придумает.

***

Мышка вернулась некоторое время спустя со здоровенным пучком листьев в зубах. Опустив бо′льшую его часть перед жеребёнком, она склонилась над землероем. Растрепав пучок носом, Марик обнаружил круглые листья мать-и-мачехи, тонкие веточки хвоща, перистый спорыш и много других трав, чьи названия никогда не удерживались в его голове. Он проглотил сильно горчивший бледно-зелёный стебель, имя которого было трудно выговорить, и принялся за остальное. Боль стала стихать.

– Хранители сказали, что в сорванной траве мало жизни, – сокрушённо вздохнула Мышка. – Тебе нужно самому идти на поле – там они подскажут, какие травы смогут помочь.

– Значит, придётся ждать Зануду, – вздохнул Марик. – Вряд ли я смогу сам выйти за ворота.

– Ну, я мог бы выкопать для тебя… – сияя, начал Кай…

– Никаких Подкопов! – строго оборвала его Мышка. – Ну, а ты ветеринара жди, конечно. Хотя вряд ли он сможет помочь в этой ситуации.

Кай скис. Марик оглядел расстроенные лица остальных лошадей и окончательно упал духом.

– Да, может, Зануда и не заметит ничего… Может, ветеринар и не приедет, – утешал его Кай, когда они снова устроились в излюбленном месте под ивами. Неподалёку тревожно посапывал землерой, хвост его лежал на земле, нелепо изогнувшись.

– О-о-о-ох, не покушаю я сегодня, не покушаю, – сокрушённо вздохнул Конеед, планируя с веток на землю. – Раны от зубов землероев очень плохо заживают, – добавил он, осмотрев ногу Марика. – Не думаю, что он специально на тебя напал, они не агрессивны, если их не трогать.

– Марик наступил ему на хвост копытом, – глядя куда-то в сторону, вздохнул Кай.

– Тогда совсем скверно, – пробормотал Конеед, заглядывая под крупный лист лопуха, где лежал спящий землерой. Он протянул лапу и провёл ею по чёрному пушку, покрывавшему голову страдальца. – В спячку впал. Они так делают при любых неприятностях. Этот хвост…

Марик потянулся носом к крохотному пушистому комочку. Землерой приятно пах влажной землёй.

Вдруг жеребёнку пришла в голову страшная мысль:

– Послушай… но ведь сломанный хвост сам по себе не станет прежним. Это значит, что он будет спать всегда?

Конеед сухо кивнул, продолжая внимательно изучать землероя. Марику на секунду показалось, что тот просто хочет пообедать страхом крохотного существа, но жеребёнок отогнал подозрение.

– Отнесу-ка я его к Целительнице, – Конеед очень осторожно, стараясь не прикасаться к хвосту, поднял зверька. Тот тихо пискнул во сне, слегка вздыбив шерсть на загривке. И, прежде чем жеребята успели что-то сказать, Конеед с землероем в лапах с натугой растаял в воздухе.

***

– Она не может приехать, не может! – всхлипнула Зануда, пряча в карман телефон. – В области эпидемия ринопневмонии, все конюшни закрыты на карантин!

Она сидела на корточках перед Мариком и обильно орошала больную ногу слезами. Помимо слёз, нога (да и добрая половина жеребёнка) была вымазана резко пахнущей вязкой мазью.

– Да, без ветеринара тяжело, – Кормилец сунул Марику горсть рафинада. Тот, смакуя, брал по кусочку, наслаждаясь ощущением тающего сахара во рту, перекатывал языком крупинки. Если бы не постоянная тянущая боль в ноге, он не отказался бы болеть почаще. – Она выезжает только на экстренные вызовы, а наш случай, слава Богу, таким не является.

– Уже неделя без улучшений! Неделя! Ни уколы, ни компрессы, ни-че-го не помогает!

Покончив с сахаром, Марик приступил к сиявшей чистотой морковке. Вот уже три дня, а потом ещё четыре Зануда с Кормильцем неутомимо пытались что-то сделать с его ногой, пребывая в уверенности, что чем гуще они её намажут, тем легче станет жеребёнку.

Всё это время он был заперт в небольшой левадке, где гулял в одиночестве. Он бесцельно слонялся из угла в угол, изнывая от скуки и жадно разглядывая в щели забора табун. Конеед не появлялся с тех пор, как растворился в воздухе с землероем, что не добавляло Марику оптимизма.

Плохо было то, что Зануда, похоже, считала всех без исключения лошадей виноватыми в травме Марика. «Он же самый маленький! Неудивительно, что его гоняют все, кому не лень!» – ругалась она, увидев, что Марик хромает. А затем вынесла вердикт: никаких прогулок в компании до полного выздоровления. Но самым худшим было то, что выздоровление она оттягивала сама, пачкая ногу вонючими мазями и не выпуская жеребёнка на поле, где его давно ждали Хранители с их длинным списком лечебных трав.

Уйдя с головой в свои мысли, Марик машинально взял протянутое Кормильцем яблоко. И тотчас пожалел об этом – яблоко было нашпиговано горькими таблетками. Прежде чем пациент сумел опомниться, Кормилец ловко сжал ему челюсти, и жеребёнку ничего не оставалось, как проглотить полуразжёванную массу.

От горечи на глазах выступили слёзы.

– Давай посмотрим, как он шагает, – пробормотала Зануда, с трудом поднимаясь на ноги (её живот почему-то заметно увеличился в размерах, и время от времени казалось, что в нём кто-то толкается).

Марика повели по проходу, и он, стиснув зубы, изо всех сил старался идти ровно по бетонному полу конюшни. Вдруг люди наконец-то отстанут со своим лечением?

– Уже лучше! – обрадовано посмотрел на Зануду Кормилец. – Интересно, что именно ему помогло?

Зануда вывела жеребёнка на улицу, и в его груди появился крохотный росток надежды.

Выйдя на плац перед конюшней, Зануда поводила Марика взад-вперёд под пристальным взором Кормильца. За забором ободряюще улыбался Кай.

– Мне кажется, ему не нравится грунт. Песок вязковат для невосстановленного сухожилия, – глубокомысленно заметил Кормилец.

Марик с ужасом осознал, что он забыл притворяться здоровым.

– Может быть… может быть… – Зануда застыла в нерешительности… – Пошагаем с ним в поле?

Марик подпрыгнул и бешено закивал головой.

– Главное, чтобы он чудить не начал. Считай, неделю взаперти простоял… Не ринулся бы покорять просторы, – с сомнением произнёс Кормилец. – Но давай попробуем. Всё-таки он воспитанный парень, не зря же ты с ним столько возишься.

Марик ликовал. Кай, отлепившись от щели в заборе, помчался в табун рассказывать хорошую новость.

Вручив жеребёнка Кормильцу, Зануда сбегала в конюшню за кордой, и они, наконец, вышли за ворота.

Марику понадобилась вся сила воли, чтобы шагать рядом и не броситься с гиканьем в колышущееся у дороги зелёное море. Пахнущий травами, пряными цветами, мёдом, летом воздух гудел от жужжания пчёл. Редкие рябинки приветствовали жеребёнка лёгкими взмахами ажурных листьев и изящных веточек.

Марик, радостно оглядываясь и впитывая в себя привычную жизнь мира, переполнялся восторгом. Лес мягко улыбался ему. С трудом оторвав взгляд от приветливых деревьев, он погрузил голову в траву и тотчас же получил от Хранителей лёгкий щелчок по носу. Жеребёнок обиженно сморщил ноздри и фыркнул.

– Запоминай, запоминай, – чуть насмешливо прощебетали из травы Хранители. – Хвощ и мать-и-мачеха, стебель девясила, кусочек коры ивы…

– Корень лопуха не забудь!

– Люпины и лютики не трогать!

– Три листка клевера и корзинку цветков пижмы…

У Марика возникло ощущение, что все эти названия запрыгали у него в голове, теснясь и мешая друг другу.

Стараясь не упустить из вида то и дело пропадавших в высокой траве Хранителей, Марик ходил за ними от хвоща к мать-и-мачехе, от мать-и-мачехи к девясилу, от девясила до одиноко стоявшей посреди поля ивы, от ивы…

– Корень лопуха! Корень, а не листья! – возмущённо звенели Хранители. – Сначала выкопать, потом съесть!

– И чего ему на месте не сидится? – воскликнула Зануда, в сотый раз пересекая поле за рыскающим в поисках пижмы жеребёнком. – То тут откусит, то там…

– Наконец-то ему лучше, – улыбаясь, ответил Кормилец. – Хромота уже почти незаметна. Думаю, через пару дней, если всё пройдёт, выпустим его в общую леваду. Он сильно тоскует по табуну, это видно.

Марик, краем уха слушавший их разговор, просиял и с удвоенным усердием принялся за пижму.

– Конечно, – рассеянно отозвалась Зануда, вслушиваясь в свой живот. – Не держать же его всю жизнь в изоляторе…

Глава 11, в которой Кай знакомится с седлом, а Марик – с Мухомором, и затем друзья вместе встречают любимый Сезон

Жара спала, уступив место странной погоде: солнце светило из-за облаков, щедро поливающих землю дождями. В воздухе витали удивительные ароматы осени – пахло спелыми яблоками и хлебом с полей. В конюшне только и разговоров было, что об Арбузном Сезоне, Сезоне Яблок и Большом Морковном Сезоне. Марик с восторгом узнал, что в августе все окрестные фермеры по традиции привозят в конюшню туго набитые яблоками и морковью мешки. И дня не проходило, чтобы кто-нибудь из хозяев лошадей не принёс арбуза.

Стояло прохладное утро. Солнце, закончив умываться грибным дождём, ласково улыбалось сквозь округлые облака.

В конюшне раздавалось дружное довольное чавканье – конюх только что закончил раздавать завтрак. Кай, окунувшись с головой в кормушку, жадно похрюкивал. Марик, первым покончив с едой, увлечённо гонял по поилке пару овсинок. Фыркая, он поднимал крошечные волны, заставляя овсинки дрейфовать к стенкам. Кай вдруг поднял голову и прислушался.

– Что-то рановато для людей, – пробормотал он.

Марик громко чихнул, подняв в своем «водоёмчике» небольшое цунами. Не успел он отдёрнуть нос, как в конюшне показалась сияющая Тихоня. Она слегка потрепала Марика по носу и вывела Кая в проход – чистить. Марик повис на решётке денника, силясь увидеть друга. Однако это было совершенно невозможно – Кай стоял за углом. До жеребёнка вдруг донёсся ликующий крик Кая, а затем какие-то позвякивания и поскрипывания.

Снедаемый любопытством, Марик кружил по деннику, поглядывая на безразличную Мышку. Та теребила сено, ничем не выказывая (впрочем, как обычно) никакого интереса к происходящему.

Перед Мариком снова возникла Тихоня и вывела его на маленький плац перед конюшней. Он не удивился – их с Каем люди, даже приезжая по отдельности, часто брали друзей на уроки вдвоём. С одной стороны, Марику это нравилось – заниматься с другом было веселее. С другой – так количество занятий возрастало почти вдвое!

Кай, в противоположность Марику, не был особенно прилежным учеником и не получал удовольствия, отрабатывая шаги через разложенные лабиринтами палки.

Обежав плац по кругу, Марик замер в центре, прислушиваясь к долетающим из конюшни звукам шагов. Кай показался в воротах, сделал было шаг на улицу, но запнулся и остановился. На лице его застыла странная смесь недоумения и восторга. Потом он вдруг неопределённо мотнул головой и одним прыжком оказался на улице.

Марик от зависти и восхищения аж присвистнул: на Кае лежало седло! Светло-коричневое, пахнущее новой кожей, чуть поскрипывающее при каждом шаге, оно удивительно шло Каю. Да и сам Кай преобразился – казалось, перед Мариком стоял не его бесшабашный друг-подросток, а взрослый, уверенный в себе конь. Тихоня, отстегнув от Кая длинную корду, сматывала её кольцами, чтобы аккуратно повесить на забор.

– Вот это да-а-а! – изо всех сил борясь с завистью, прошептал Марик. Кай, царственно сверкнув глазами и гордо подняв голову, важно поплыл в центр плаца.

– Ну, как я? – поинтересовался он, изворачиваясь, чтобы взглянуть на седло.