История ислама. Т. 3, 4. С основания до новейших времен

В борьбе между сельджукскими соперниками из-за достоинства султана Зенги не раз переходил от одной стороны к другой. Благодаря союзу со своим прежним противником Дубейсом он заручился деятельным помощником для своих предприятий в Ираке и не без затруднений добился ослабления власти султана настолько, что мог быть вполне спокоен в своем Мосуле и, обладая этим безопасным пунктом, энергичнее действовать на западе. Там мы впоследствии опять встретимся с ним; в арабском Ираке его снова заменил сам халиф, который воспользовался для окончательного восстановления своей светской власти спором за престол, возникшим после смерти султана Махмуда (525 = 1131 г.) между братом его Масудом, сыном покойного Дауда, и другим дядей последнего; после нескольких столкновений, в которых Зенги также потерпел поражение, дело окончилось мирным договором, по которому побежденный и угрожаемый приближением Синджара Масуд уступил Мустаршиду самостоятельную власть в Багдаде и его окрестностях (526 = 1132 г.).

Но тут Мустаршида покинуло счастье, до тех пор непрерывно ему улыбавшееся. Усилившись во время войн Тогриля, поставленного Синджаром правителем Ирака, с братом своим Масудом, Мустаршид после смерти Тогриля – когда Масуд снова вступил в борьбу за власть султана с Даудом – решил выступить с вооруженною силой против Масуда; но при Хамадане Мустаршид был взят в плен и вскоре после этого был убит ассасинами в лагере Масуда (529 = 1135 г.). Вскоре за тем жертвой подозрительности того же государя стал Дубейс: покорность старинного врага сельджуков была подозрительна султану, и он произнес Дубейсу смертный приговор, как говорят, после того, как тот был изобличен в вероломных кознях. Как Дубейсу и Мустаршиду, так и сыну и преемнику последнего Рашиду пришлось поплатиться за попытку воспользоваться для усиления своей власти непрестанными войнами между государями и атабегами: в 530 (1136) г. Масуд сам явился в Багдад, заставил халифа обратиться в бегство – во время этого бегства халиф погиб от кинжала ассасина – и принудил всех принести присягу одному из братьев Мустаршида, Муктафи. Между тем и этот последний продолжал политику своих предшественников, и притом с большим успехом; один округ Ирака за другим подпадал под его власть, в 547 (1152) г. были уже осаждены Басит и Хилла, и хотя южные бедуины сохраняли известную независимость и их вторжения не раз повергали в нужду даже большие города, но все-таки верховная власть в общем с этого времени находилась в руках халифов.

Как бы ни старался султан Масуд (529–547 = 1134–1152) укрепить свою власть среди могущественных эмиров, но в годы его несовершеннолетия произошло слишком много такого, что навсегда поколебало власть сельджуков. Войска были исключительно в руках крупных вассалов, все попытки визирей наряду с этими последними доставить влияние правительству оканчивались неудачей, и каждый из атабегов, во власть которого поочередно попадал верховный повелитель, пользовался лишь внешне выказываемым ему доверием для усиления своей собственной власти.

Царевичи, считавшиеся наместниками в Ширазе, Гейдже и других главных провинциальных городах, были игрушками в руках своих «опекунов», и в конце концов Масуд имел так мало возможности сколько-нибудь руководствоваться своими соображениями при выборе этих волков, поставленных охранять овец, что к концу его царствования эти палатные мэры успели сделать свою должность наследственной. Таким образом, с 543 (1148) г. Фарс находился под властью государей из дома Салгаридов, потомков пришедшего в Персию вместе с сельджуками туркмена Салгара[94], из которых эмир Бузабей, будучи наместником Хузистана, с 532 (1138) г. делал постоянные попытки завоевать Фарс и в то же время обеспечить себе самостоятельность. Он погиб в 542 (1147/48) г., в борьбе с эмирами султана, но уже в 543 (1148/49) г. Сонкор, сын Маудуда, одного из братьев Бузабея, снова завладел Фарсом, который оставался сперва в его руках, затем в руках его брата Зенги[95] и потомков последнего до тех пор, пока в 662 (1264) г. монголы не положили конец этой династии. Достоинства Салгаридов, правда, восхваляются часто слишком высокопарными персидскими историками, и продолжительность господства этой династии заставляет нас верить им; во всяком случае, на одного из последних Салгаридов падает луч того блеска, который и в настоящее время окружает самое любимое в Персии поэтическое произведение.

Это атабег Абу Бекр (658 = 1260 г.), которому Саади посвятил свой «Сад роз»[96]. Из Фарса Сонкор сделал было попытку овладеть Луристаном; но курдский начальник конницы Абу Тахир Мухаммед, из рода Фадлоев, который именем Сонкора завоевал страну, тотчас же стряхнул с себя зависимость, и так как до него трудно было добраться в суровой горной стране, то он основал там собственную династию, которая под названием атабегов Луристана продержалась до VIII (XIV) столетия, пережив даже монгольскую бурю.

Хотя вообще государи обоих этих государств, можно сказать, разумно воздерживались, за исключением отдельных случаев, от вмешательства во внутренние раздоры разлагавшейся сельджукской династии, но самая могущественная из персидских семей атабегов, именно род Пехлеванов из Азербайджана, осмелилась, рядом с укреплением своей собственной власти, присвоить себе опекунство над самими султанами. С тех пор как Тогриль-бек, Альп Арслан и Кутульмиш завоевали для ислама большую часть Армении и Малой Азии, Азербайджан сделался одною из важнейших провинций государства. Не чувствуя больше угрозы от византийских соседей, наместники Азербайджана могли удержать границы, раздвинутые на север до Куры, и даже лежавший по ту сторону реки Ширван мог причисляться теперь к владениям сельджуков. Как везде, отдельные округа находились и здесь почти исключительно[97] в руках турецких эмиров; из городов теперь снова выдвинулся главный пункт провинции Арран, Генджа, который и прежде имел важное значение как исходный пункт султана Мухаммеда. Отделенный от собственно Персии и от Ирака высокими горами и быстрыми потоками, он представлял собой подходящее место для честолюбивых полководцев, которые желали сохранить свою независимость от центрального правительства и которые в различных войнах с кавказскими народностями, особенно же с подданными христианского царя Грузии, могли проверить военные способности своих солдат. Здесь жил Дауд, сын Махмуда, не раз отравлявший жизнь Масуду; здесь же суждено было возвыситься тому роду, который должен был заменить собой ослабевших сельджуков. Невольник из турок, в молодости купленный двором Масуда из Кипчака[98], по имени Ильдегиз, привлек к себе внимание султана и скоро достиг одного из самых высоких положений в военной службе: вероятно, имея в виду поручить вполне преданному человеку надзор за не совсем безопасною личностью, Масуд женил его на вдове своего брата Тогриля и передал ему таким образом опекунство над оставшимся после Тогриля сыном Арсланом, а также управление Арраном и Генджей (между 535 и 540 гг. = 1140–1145 гг.).

Новый атабег, которому его царственная супруга родила двух сыновей, Мухаммеда и Кизиль Арслана[99], оправдал оказанное ему доверие и помог подавить восстание Бузабея; но впоследствии он стал держать себя относительно Масуда и его слабых преемников так же, как и другие эмиры, стремясь, разумеется на словах бескорыстно, охранять права своего питомца. Высокопоставленные лица государства быстро сменили одного за другим трех султанов: двух сыновей Махмуда, Мелик-шаха III (547–548 = 1152–1153 гг.) и Мухаммеда II (549–554 гг. = с 1153 до декабря 1159 или января 1160 г.), а затем одного из братьев Масуда, Сулейман-шаха (554–554 гг. – с декабря 1159 или января 1160 до сентября 1160 г.). Место последнего, согласно решению эмиров, занял Арслан ибн Тогриль (555–572 = 1160–1177 гг.), находившийся под руководством своего атабега Ильдегиза. Тот, кто некогда был придворным невольником, достиг цели своего честолюбия; теперь ему пришло время показать, стоит ли он на высоте задачи усмирить своих природных соперников, прочих вассалов султана.

С большою энергиею взялся он сделать все, что возможно, а после его смерти в 568 (1172/73) г. дело продолжал сын его Мухаммед, прозванный аль-Пехлеваном, то есть «богатырем», и именем которого называется род Пехлеванидов. В созданном им войске насчитывалось 50 тысяч всадников, и господство его простиралось от Кавказа до царства Газневидов, причем ни он сам, ни другие не думали о султане Арслане; но все-таки ему не удалось сделаться господином прочих эмиров. Непокорные вассалы находили поддержку то в халифах, в бесспорном распоряжении которых со времени смут после смерти Масуда находился арабский Ирак и которые всегда пользовались благоприятным случаем, чтобы распространить свою власть еще дальше, то в мосульских Зенгидах или фарсских Салгаридах, к тому же не раз приходилось вести кровопролитные войны с царями Грузии. Но, как при Ильдегизе, так и при сыне его Мухаммеде Пехлеване (с 568 до конца 581 или начала 582 г. = 1172/73 – 1186 гг.), кроме коренных владений палатных мэров, Азербайджан и персидский Ирак с Исфаханом и Реем всегда были связаны друг с другом; только когда бразды правления достались в руки второго сына Ильдегиза Кизиль Арслана, который при жизни брата был ему верным помощником, то рухнул и остаток огромного Сельджукского царства. В Тогриле III, сыне Арслана и последнем из иракских султанов (573[100]–590 = 1177–1194), жила часть энергии его предков. Хотя он и терпел опекунство Мухаммеда, который был, по-видимому, весьма выдающеюся личностью, но скоро совершенно порвал связь с Кизиль Арсланом, поведение которого было ему крайне не по душе. Пока Арслан справлял свою свадьбу с вдовою своего брата, султан тайно покинул Рей, где пребывали последние сельджуки со своими атабегами, и когда Кизиль Арслан погнался за беглецом, то Тогриль, несмотря на незначительное число своих спутников, нанес ему поражение при Дамегане (583 = 1187 г.). Это было сигналом к изменению всех обстоятельств в Мидии и Азербайджане. Среди эмиров султан нашел достаточно союзников, и смута достигла своего апогея, когда по просьбе атабега в спор вмешался халиф. Б Багдаде в то время царствовал могущественный и жадный до расширения своих владений Насер, который с удовольствием воспользовался случаем, чтобы нанести смертельный удар ненавистным сельджукам.

В доказательство своего неизменного решения во что бы то ни стало погубить враждебную династию он в 583 (1187/88) г. приказал разрушить дворец, которым в Багдаде еще владели султаны, и вторгся со своим войском в Мидию. Хотя в 584 (1188) г. он и был разбит Тогрилем при Хамадане, но тут подоспели со свежими силами Кизиль Арслан и сын Пехлевана Котлуг Инанедж, и, пока последний занимал Исфахан, сам атабег взял в плен султана и приказал отвезти его в Азербайджанскую крепость. Теперь опять счастье улыбнулось атабегу; но честолюбие его уже не знало пределов.

Несколько лет спустя, в 587 (1191) г., согласившись с Насером, он сам принял титул султана и стал требовать, чтобы ему оказывали царские почести; но вскоре после того, как он совершил роковой шаг, он был найден однажды утром зарезанным на своей постели: может быть, вождь ассасинов счел нужным таким путем положить предел власти Пехлеванидов, а может быть, присвоение им султанского титула не понравилось эмирам. Вскоре после этого (588 = 1192 г.) освободился из заключения Тогриль, снова завладел Западною Мидией, победил Котлуга Инанеджа, выступившего против него, и поселился в Хамадане. После временного и, разумеется, неискреннего подчинения Пехлеванидов начались новые столкновения, и, наконец, Инанедж бежал к Такашу, могущественному султану расширившегося в последние десятилетия царства Хорезма, возникновением которого мы займемся впоследствии. Уже в 588 (1192) г. шах Хорезма воспользовался разложением Сельджукского государства для того, чтобы завладеть Реем; в начале 590 (1194) г. Тогриль попытался снова отвоевать его. Но вместе с изменником Инанеджем сюда подоспел Такаш, и, храбро сражаясь, погиб при Рее 24 раби[101] 590 г. (19 марта 1194 г.) последний потомок Тогриль-бека, который не позорил имени своего могучего предка. Вместе с ним угасло и царство сельджуков в Ираке.

Пехлеваниды Узбег и Абу Бекр, братья Инанеджа, еще держались некоторое время в Азербайджане и Арране, и Узбег даже вторгался при случае в Мидию; но оба они были довольно ничтожны и были такими же игрушками в руках своих рабов, как Сельджуки в руках Ильдегиза. К тому же земли на границе Кавказа опустошались грузинами, и смута росла, пока в 622 (1225) г. не попытался прекратить ее знаменитый шах Хорезма, Джелаль ад-дин.

Глава 4

Нуреддин и Саладин. Западная Азия во время Крестовых походов

Если человечество когда-либо необычайно опозорилось в борьбе за то, что принято считать его высочайшим и священнейшим достоянием, то, без сомнения, это было в Крестовых походах. Есть, правда, люди, придерживающиеся рационалистического взгляда и считающие, что эти походы были не чем иным, как выражением того факта, что именно в это время постепенно возвышающемуся Западу становилось у себя дома слишком тесно, что он, подобно необузданному юноше, в период просыпающегося стремления к деятельности должен был выйти из своих пределов, выбрал войну с неверными только потому, что в те времена всякое сколько-нибудь значительное движение само собой искало и обыкновенно находило религиозную окраску. Если же допустить, что средневековый христианский мир, предпринимая освобождение Святой земли из рук врагов Господних, действительно преследовал идеальную цель, то, к сожалению, должно сказать, что их усердие в деле Божием не помешало им подпадать под искушение каждый раз, когда дьявол приходил и говорил: «Все это дам Тебе, если, падши, поклонишься мне»[102]. В данном случае дело никоим образом не касалось всех стран и сокровищ мира, а лишь жалких участков земли, из любви к которым властительные князья Раймунд, Боэмунд, Танкред, Бодуэн и многие другие, не говоря уже об византийском императоре Алексее, считали позволительным не только воевать друг с другом, но при случае и на стороне неверных против своих единоверцев. Правда, как нам известно, магометане со своей стороны поступали не лучше, так что у обеих сторон если не искренность, то, по крайней мере, степень развития религиозного рвения подлежит сомнению.

Дело приняло действительно серьезный оборот как для крестоносцев, так и для мусульман только два раза: для крестоносцев в 492 (1099) г., для мусульман в 583 (1187) г., и оба раза исход был один и тот же. В первый раз Иерусалим был отнят франками у магометан, во второй – тот же город был взят магометанами у франков, и приблизительно этим окончилась история собственно религиозной войны.

Существует лишь весьма малое различие между этими двумя событиями и описанными раньше событиями в Персии и Ираке. Если смотреть с точки зрения магометан, что не особенно трудно, то христианские князья Антиохии, Эдессы и Триполи являют собой не более как себялюбивых и враждующих эмиров: постоянные столкновения их с настоящими, турецкими эмирами с попеременным счастьем очень напоминают распри атабегов по ту сторону Тигра. Крестоносцы также имеют своего халифа в лице иерусалимского короля и, вследствие достойной благодарности заботы Ридвана Халебского, терпели также мало недостаток в ассасинах, которые с полным беспристрастием оказывали свои любезные услуги как Конраду Монферратскому, так и эмиру Маудуду, хотя, впрочем, вначале более тяготели к исламским полководцам, казавшимся им, вероятно, более опасными. Желая быть беспристрастным, надо, однако, признать, что в первое время – позднее отношения стали обратными – мусульманские князья вели себя гораздо более самовольно и бессовестно, чем рыцари-крестоносцы. Когда люди, подобные Гумуштегину, сыну Данишменда, и Джавали, управителю города Мосула, добровольно раздавали имевшиеся у них в руках для исламских интересов козыри[103] в лице своих пленных Боэмунда, Бодуэна и Жосселена, только для того, чтобы рассердить своих противников, Килидж Арслана и Маудуда, то это объясняет тот безнадежный беспорядок, который господствовал в Сирии и Месопотамии при появлении крестоносцев. В 490 (1097) г., в тот момент, когда франки заняли Никею и готовились к походу в Малую Азию, общее положение дел было следующее.

Малая Азия, кроме прибрежной полосы, остававшейся еще за византийцами, была разделена между Гумуштегином ибн Данишмендом на востоке и сельджуком Килидж Арсланом на западе. Последний по смерти своего отца был послан победителем его, Тутушем, ко двору Мелик-шаха; когда тот умер в 485 (1092) г., он мог возвратиться в отеческое наследие и в конце концов был признан эмирами владетелем государства Иконии. В первое время своего правления, продолжавшегося до 500 (1107) г., он, кажется, сохранял к сыну Данишменда дружественные отношения, совсем иначе тогда дело обстояло в Сирии. С падением сильного, хотя и слишком самовольного и властолюбивого Тутуша там господствовала повсеместная неурядица. Из четырех оставшихся после него сыновей мы уже знаем одного – Ридвана, это был чрезвычайно злостный юноша, который немедленно удалил со своего пути двух своих братьев, а третьего, Докака, по всей вероятности, при случае подверг бы той же участи. Последнему, однако, удалось укрепиться в Дамаске вместе со своим атабегом Тогтегином как раз в то время, когда Ридван завладел Халебом; теперь между обоими началась ожесточенная борьба, причем остальные эмиры: Ягы Басан Антиохийский, Сукман Серуджский, один из сыновей Ортока, Дженах ад-Даула Химсский и другие держались то той, то другой стороны. Ильгази, другой сын Ортока, находился в стороне, в Иерусалиме, который был передан его роду еще Тутушем, но и на него готовилось нападение Меликом Афдалем Египетским[104], который не мог не радоваться раздорам турок.

Таким образом, когда в 491 (1098) г. крестоносцы, оттеснив Килидж Арслана и Данишменда, направили свои удары на Сирию, могущество сельджуков в этой стране было уже сильно поколеблено; при таких обстоятельствах можно было ожидать его полного падения. Помощь, оказываемая при взятии Эдессы другими эмирами осажденному в Антиохии Ягы Басану, приходила медленно и была недостаточна. Попытка вернуть этот город, предпринятая Кербогой Мосульским, не удалась, насколько по его неспособности и злостному настроению подчиненных ему начальников, с которыми он дурно обращался, настолько же, если не более, вследствие воодушевления крестоносцев в борьбе за святое дело; этими событиями успех Первого крестового похода был обеспечен.

Египтяне воспользовались отвлечением турецких боевых сил и отняли у Ортокидов Иерусалим (491 = 1098 г.); но они не были в состоянии удержать его за собой от христиан: 23[105] шабана 492 г. (15 июля 1099 г.) святой город пал в руки неверных назареев.

Между тем, какими бы ревностными суннитами ни были турки, эмиры их, очевидно, принимали более к сердцу собственные, мирские выгоды, чем тот позор, какой был нанесен истинной вере: нужно было много печального опыта, пока они сознали, что на самом деле в данном случае мирская выгода совпадала с религиозной обязанностью. Пока же об отражении думал лишь тот, кто испытывал непосредственно нападение христиан, между тем как другие мусульманские князья продолжали с не меньшим ожесточением бороться друг с другом. Первое место из династий, завоевавших прочное положение, принадлежит Ортокидам, братьям Сукману и Ильгази вместе с потомками. В 496 (1102/03) г. первому удалось утвердиться в крепости Хисн-Кефа[106] на верхнем Тигре, за которой впоследствии последовали и близлежащие города Маридин и Низибин. Ильгази между тем был занят неблагодарным делом – междоусобной войной между Баркияроком и Мухаммедом; когда, однако умер Сукман в 498 (1104) г., он унаследовал от брата Маридин и Низибин, причем предоставил Хисн-Кефу сыну Сукмана. Впоследствии его владения значительно расширились, между прочим ему принадлежал и Халеб; но все же самым прочным владением его и его рода всегда оставался Маридин, именем которого поэтому и наименовалась эта ветвь Ортокидов. С замечательною живучестью удержалась она во все время Крестовых походов и владычества монголов вплоть до 811 (1408) г., когда была устранена в Западной Персии и Месопотамии могущественными туркменами. Менее долго существовала ветвь Хисн-Кефы, хотя все-таки до 630 (1232) г.; последний князь ее был негодяй; власти его положил предел Эйюбид Камиль, племянник Саладина. В Халебе и Дамаске управляли еще некоторое время враждовавшие между собой братья Ридван и Докак. Первый – до 507 (1113/14 г.), после чего ему наследовал еще более ужасный сын, который находился главным образом под влиянием раба Лулу, а в конце концов был им же убит; но и этот последний получил возмездие по заслугам: в 510 или 511 (1117) г. город временно перешел во владение Ильгази Маридинскаго. Докак, без сомнения, был лучший человек, чем его брат, но не был рожден для власти: указанная личность находилась в Дамаске и оставалась там до своей смерти в 522 (1128) г., когда атабег Тогтегин, старый слуга Тутуша, который искусно удержался в очень открытом для нападений месте между Иерусалимом и Антиохией, и его потомки только в 549 (1154) г. должны были отказаться от своего княжества. Если мы упомянем еще мимоходом, что в маленьком владении Калат-Джабаре властвовали Укейлиды, то мы обратили внимание на все то, что в этих странах было построено не на голом песке, и эти царьки никогда не были очень довольны своею жизнью, ибо они так же, как христианские графы, жили изо дня в день и едва ли когда-либо были уверены в завтрашнем дне. В Малой Азии дело обстояло немного лучше. Правда, и здесь дружба между Данишмендом и Килидж Арсланом нарушилась в вопросе чисто восточного характера, который заключался в следующем: должен ли первый отдать что-нибудь последнему, своему верному союзнику, из тех 260 тысяч червонцев, которые император Алексей предложил для выкупа Боэмунда[107]. Понятно, что Данишменд, пленивший опасных франков на свой собственный страх и риск при осаде Малатии, не особенно-то желал разделить эти крупные деньги с другими; но Килидж Арслан был недоволен отказом: он послал войско на бережливого друга, после чего тот со злости выдал Боэмунда всего за 1000 червонцев.

Как ни наивна эта история, она в конце концов стоила потомкам Данишменда престола. После взятия Килидж Арсланом Малатии у своего противника в 499 (1106) г., он, правда, погиб при попытке присоединить Мосул к своим владениям, уже в 500 (1107) г.; но и его преемники почти все время были в натянутых отношениях с соперниками в Сивасе. Сын Килидж Арслана Масуд, власть которого после долгих препирательств с его братьями была с 521 г. (1127 г.; управлял до 551 = 1156 г.) признана всеми частями государства, овладел наконец Малатией с ее окрестностями (537 = 1142/43 г.); после различных более поздних войн между обоими турецкими государствами с византийцами, умевшими искусно пользоваться распрями, последний Данишменд из сельджуков, Килидж Арслан II (551–558 = 1156–1162), был свержен с престола в 569 (1174) г., и владения его вошли в состав царства Рума. Части Армении, граничившие с Малой Азией и Месопотамией, не составляли исключения в смысле повсюду господствующей неурядицы: и тут происходили частые войны между различными турецкими эмирами и туземными князьями, которые возвышались при случае, во время всеобщего разгрома, в различных частях страны. Сравнительно более прочное существование имело маленькое царство Хилат, при озере Ван, которое в 493 (1100) г. попало в руки эмира Сукмана[108]; хотя его владения обнимали едва лишь пятую часть всей Азии, он принял гордый титул Шах-Армен, «царя Армении», который сохранился в Хилате за его потомством до прекращения его в 581 (1185) г.

Попытка энергичного султана Мухаммеда противодействовать самовольному хозяйничанью эмиров на западе не удалась; опытный полководец его Маудуд ибн Алтуктегин пал жертвой кинжалов сирийских ассасинов, и это случилось как раз в тот момент, когда ему удалось соединить силы по крайней мере части этих округов и уже дать крестоносцам почувствовать свою сильную руку. Сыновья Мухаммеда Махмуд, Тогриль II и Масуд в течение всего своего правления (511–547 = 1118–1152) постоянно боролись за свое существование; после них, если бы это только допустили атабеги, сельджуки были бы рады утвердиться в Мидии и Азербайджане; поэтому нечего было бы и думать о прекращении ужасающих беспорядков в Месопотамии и Сирии, если бы сам Аллах не сжалился над своими правоверными.

Он воздвиг им усмирителя, а христианам карателя в лице Имада ад-дина Зенги, который, как нам уже известно, командовал с 521 (1127) г. в качестве атабега Масуда, а позднее какого-то другого князя в Мосуле. По своему характеру он был как бы рожден для основания государств – как известно, благородством и розовой водой лишь в редких случаях можно основывать государства; он был столь же храбр и самоволен, сколько хитер и, когда нужно, лукав.

Ему нельзя поставить в заслугу, как его более великому сыну Нур ад-дину («свету веры»), ясного сознания задач своего времени и сознательного посвящения себя их служению. Его положение в Мосуле настолько соприкасалось с примыкавшим к нему сбоку халифатом Аббасидов, стремившимся к возвышению, и со страной вечно беспокойных курдов и провинцией Азербайджан, управляемой честолюбивыми атабегами и князьями, что он не мог оставаться беспристрастным зрителем происшествий, разыгрывавшихся между ними и султанами; но хотя это и верно, тем не менее его постоянные попытки вмешательства, с которыми мы познакомились выше, составляли слабую сторону его политики. Совершенно ясно, что главной его задачей было по возможности распространить свою власть во все стороны от Мосула; делалось ли это за счет султанов, халифов, западных эмиров или крестоносцев, было ему безразлично; если бы счастье, часто сопутствовавшее ему в Сирии и почти постоянно в Месопотамии, не покидало бы его почти с такой же правильностью при его стараниях уязвить иракско-персидское осиное гнездо, то, быть может, его род стал бы на место позднейших Пехлеванидов азербайджанских.