История ислама. Т. 3, 4. С основания до новейших времен

Туркан в это время подала своему деверю Тутушу надежду на то, что вступит с ним в брак; трудно решить, что больше прельщало повелителя Дамаска – обладание ли молодою и, вероятно, красивою вдовою или принадлежащим ей Исфаханом; во всяком случае, он рассчитывал получить то и другое, но честолюбивая женщина вдруг заболела и умерла еще до приезда своего будущего супруга. Некоторые думают, что ее отравили: это стало случаться все чаще среди завидных семейных отношений, существовавших между дядей и племянником. Когда последний или, вернее, его эмиры – визирь Ис аль-Мульк умер в Мосуле – поняли опасность, в которую повергала их смелая кампания Тутуша, то Баркиярок сломя голову поспешил, с бывшей при нем тысячей воинов, назад через Тигр, чтобы раньше своего противника достигнуть укрепленного Хамадана или Исфахана. Между тем Тутуш, успев привлечь на свою сторону азербайджанских эмиров, увеличил свое войско до 50 тысяч; один из его отрядов случайно встретился с ничтожной кучкой Баркиярока, разбил ее и чуть было не захватил в плен молодого государя, который едва спасся вместе с тремя эмирами.

Так как неприятель уже стоял под Хамаданом, эмиры в своей беспомощности не сумели посоветовать Баркияроку ничего лучшего, чем броситься в Исфахан, где со времени смерти Туркан эмиры столицы все еще держали шестилетнего сына ее Махмуда в качестве претендента на власть. И для этой партии было вопросом жизни и смерти, чтобы Тутуш был изгнан из страны, и, по крайней мере на время, совпали интересы братьев и их приверженцев. Тем не менее было рискованно отдать Баркиярока в руки лиц, до тех пор бывших его врагами, и это чуть было не окончилось весьма плохо. Хотя и не без некоторых колебаний, Баркиярок был впущен в город, и официально отпраздновано великое примирение – оба брата должны были публично обняться. Но в то же время приверженцы Махмуда имели тайное намерение отвести глаза Баркияроку, чтобы уничтожить его притязания на власть. Однако и на этот раз счастье улыбнулось Баркияроку: Махмуд как раз вовремя захворал оспой и умер в 487 (1094) г. прежде, чем план этот успел созреть. Тогда эмирам больше ничего не оставалось, как без задних мыслей перейти на сторону единственного находившегося под рукой царевича. Правда, опасная болезнь не пощадила и Баркиярока, и уже разнеслась весть, что Тутуш приближается к столице, покинув осажденный им Хамадан, но тут дела повернулись еще резче.

Хамаданский эмир только притворно сдался Тутушу на капитуляцию, и, как только Тутуш выступил из города, эмир бежал в Исфахан к Баркияроку. Между тем Тутуш решил, что следует попытаться вступить в переговоры, удалился в Рей и написал эмирам своего племянника, стараясь различными обещаниями привлечь их на свою сторону. Пока исход болезни Баркиярока был сомнителен, эмиры тянули это дело. Но Баркиярок выздоровел, и так как ничтожная его личность была, разумеется, гораздо приятнее для влиятельных сановников, чем энергичный образ действий Тутуша, то они открыто порвали отношения с последним и с находившимися в их распоряжении войсками двинулись к Хамадану. Силы их, вначале незначительные, быстро увеличивались во время пути, вероятно потому, что эмиры в персидских городах осознали, что с Тутушем ужиться будет трудно. Тутуш унаследовал от своих предков способность действовать быстро и напролом, но не наследовал умения повелевать; он знал только одно средство обуздывать подданных, а именно жестокость. Он казнил, так же как и Ак-Сонкора, целый ряд эмиров, казавшихся ему слишком самоуверенными или могущественными; но он не умел в то же время привязать к себе надлежащими средствами других. Поэтому войска, собравшиеся вокруг него во время его смелого перехода из Халеба в Хамадан, большей частью разбежались, и когда 17 сафара 488 г. (26 февраля 1095 г.) оба войска встретились близ Рея, под началом Тутуша было лишь 15 тысяч человек, тогда как Баркиярок был окружен 30-тысячным войском. Тем не менее Тутуш, которого не могли испугать никакие цифры, приказал начать бой; но тогда и воины, до тех пор сохранявшие ему верность, перешли большей частью на сторону неприятеля, и с немногими преданными ему людьми сын Альп Арслана погиб в отчаянной битве, как говорят, от руки эмира, всех сыновей которого он некогда приказал умертвить на глазах отца[93].

«Когда Аллах чего-нибудь желает, – замечает летописец в этом месте, – то он находит и средство это выполнить». Вот Баркиярок спасается бегством от дяди своего Тутуша, является в Исфахан с небольшою свитой, причем никто его не преследует; если бы за ним погналось хоть двадцать всадников, то они поймали бы его, так как ему пришлось прождать несколько дней перед воротами Исфахана. Потом, когда он вступил в город, эмиры хотели отвести ему глаза; но случилось так, что брат его на второй день после его прибытия захворал оспой и затем умер. Таким образом, Баркиярок вместо Махмуда сделался царем; потом он сам схватил оспу и еще воспаление мозга, но, хотя с того дня, как он был разбит войсками своего дяди, до его выздоровления и выступления из Исфахана прошло четыре месяца, дядя его не двигался с места и ничего не предпринимал. Между тем, если бы он напал на Баркиярока во время его болезни или болезни его брата, то захватил бы власть в свои руки. «Бог, – говорит поэт, – таинственно возвысил тебя, и речи врагов оказались только болтовнею!» Все это весьма верно и прекрасно, но Бог, даже совершая чудеса, не изменяет природы вещей и не дает свободного хода человеческой глупости. Только действительно великий человек умеет обращать такие стечения обстоятельств во благо себе и другим, и, хотя у Баркиярока не было недостатка в добрых намерениях и личном мужестве, он не сделался истинно великим человеком, даже приблизившись к двадцатилетнему возрасту.

Правда, он оценил значение последних событий для восстановления порядка, когда был ранен кинжалом одного ассасина; при этом ему опять посчастливилось остаться в живых. Повезло ему еще и в том отношении, что последний из братьев его отца, Арслан-Аргун, во время восстания, вначале для него благоприятного, был убит в Хорасане рабом в 490 (1097) г., с которым плохо обращался; но бедный юноша решительно не умел справиться со своими окружающими, а так как между ними происходили постоянные ссоры, то нетрудно было предвидеть, чем все это кончится.

Как раньше и позже при всех слабых восточных государях, постоянные несогласия между гражданским и военным сословием возбуждались денежным вопросом. «Визирь, – так гласит летопись, – дурно обращался с войсками и уменьшил им жалованье; он не постыдился даже коснуться доходов эмиров». В глазах эмиров последнее было непростительным преступлением, поэтому, когда в 492 (1099) г. младший брат Баркиярока Мухаммед восстал в своем наместничестве Азербайджане, то эмиры не только покинули своего повелителя, но даже убили визиря, разрешили солдатам ограбить палатки султана, его матери и других приближенных и потом как ни в чем не бывало перешли на сторону Мухаммеда. Пока Мухаммед осаждал Рей и там приказал задушить мать своего брата, разлученную с сыном, Баркиярок должен был бежать в Хузистан, где очутился в самом плачевном положении, между тем как багдадский халиф, получив известие о легкой победе Мухаммеда, разумеется, тотчас же приказал молиться за последнего.

Печальная история Баркиярока дает нам живое представление о полном разъединении сельджукского царства начиная с того момента, когда оно перестает чувствовать над собой руку сильного властителя.

Баркиярок назначил своим наследником своего четырехлетнего сына Мелик-шаха II, и едва атабег его, Аяз, успел выхлопотать для него в Багдаде благословение халифа, как туда же явился Мухаммед с целью оспаривать это благословение. Войска оказались ненадежными, и Аязу пришлось уступить; в благодарность за это Мухаммед велел коварно умертвить его. Нам неизвестно, что сталось с маленьким Мелик-шахом; как бы то ни было, Мухаммед был тотчас же единодушно признан султаном, так как ни один член верховной семьи не был в состоянии оспаривать его притязаний.

Так как Синджар, обладавший Хорасаном, нисколько не стеснял его и со своей стороны сохранил прежнее отношение, то царствование нового султана (498–511 = 1105–1118) было для Персии и для Востока сравнительно спокойным и благодетельным – блестящее подтверждение того положения, что очень дурные люди иногда могут быть весьма дельными государями. Эмиры весьма страшились его известного коварства и в пределах его власти не смели шевельнуться; поэтому Мухаммед мог помышлять о распространении своего влияния на такие владения, где при слабом Баркияроке оно почти исчезло, – на Мосул и Ирак. После смерти Мелик-шаха за обладание Мосулом спорили преемники Укейлидов, потом городом овладел (489 = 1096 г.) Кербога, который после смерти Тутуша снова сделался свободным и сильным; он управлял Мосулом до своей смерти в 495 (1102) г. Затем этот важный пункт снова сделался яблоком раздора между различными эмирами, пока в 500 (1106) г. султан Мухаммед не отправил туда наместника по имени Джавали, который нанес поражение при реке Хабуре (20 зуль-кады 500 г. = 13 июля 1107 г.) храброму сельджуку из Рума Килидж Арслану, вторгшемуся из своего Икониума, и вскоре затем занял Мосул. Когда Килидж Арслан увидел, что сражение проиграно, несмотря на все его геройские подвиги во время боя, то, не желая достаться живым в руки жестокого Мухаммеда, бросился вместе со своим конем в реку; с тяжелым вооружением он пошел ко дну, а после него никто уже не посмел оспаривать провинцию у султана. Когда же в 502 (1108) г. эмир Маудуд ибн Алтунтегин по приказанию султана явился заменить Джавали, то последний не мог удержаться в Мосуле и отправился в Харран, откуда он впоследствии принял участие в борьбе с крестоносцами.

Овладев вновь Мосулом, столь близким к Эдессе, находившейся в руках христиан, султан Мухаммед приблизился к их владениям. Маудуд упорно боролся с франками, и если бы сирийские и месопотамские эмиры хоть на время могли бы отрешиться от своих своекорыстных стремлений и вечных ссор, то этому энергичному человеку теперь же удалось бы сломить могущество христианских владетелей. Несмотря на все препятствия, он достиг того, что воля его была законом в Дамаске, который он избрал средоточием своих военных действий. Отсюда, благодаря целому ряду успехов, он сумел сделать свое имя страшным для рыцарей-крестоносцев, но усиление такого дельного человека не понравилось ассасинам, и в 507 (1113) г. он погиб от их кинжала. Преемник его в наместничестве в Мосуле не был в состоянии подавить вновь поднявшиеся восстания эмиров в Месопотамии, ему пришлось постоянно бороться с ними, и даже удаление наместника Хамадана в Сирию в 508 (1115) г. не имело результата. Таким образом, о восстановлении влияния правительства в западных провинциях нечего было и думать, хотя Мосул, при сменявшихся в нем наместниках, все еще подчинялся повелениям султана.

И в другом месте султан пытался утвердить свой авторитет. В борьбе между ним и Баркияроком нередко принимали участие жившие в Западном Ираке арабы бену-мазьяды, которые удачнее других арабских царьков сумели уцелеть между могучими лапами Альп Арслана и Мелик-шаха. Их бедуинское государство занимало землю по обе стороны Евфрата, по соседству с развалинами Вавилона; существующая до сих пор близ древнего Вавилона Хилла была главным пунктом этой своеобразной общины, заставившей в последний раз чисто арабский княжеский род вмешаться в судьбы исламского мира. Глава этого маленького царства, Садака, несмотря на более утонченные нравы того времени, был еще настоящим бедуином, храбрым, отважным и хитрым. Вначале он помогал Баркияроку, но в надлежащий момент перешел на сторону Мухаммеда (494 = 1101 г.) и сумел в последующие времена под видом неусыпной преданности Мухаммеду распространить свою власть почти на весь Ирак. Но тогда он стал казаться Мухаммеду слишком могущественным, а его манера держать себя слишком самостоятельной для вассала; наконец после долгих переговоров дело дошло до открытого разрыва Садаки с Мухаммедом, и честолюбивый араб, встретившись близ Багдада с выступившим против него из Персии войском под начальством самого султана, потерпел поражение и был убит в 501 (1108) г.

Мухаммед был если не благородной, то сильной личностью: он не отступил даже перед самым опасным предприятием, на какое только мог решиться государь того времени – перед возобновлением борьбы с могуществом «старца горы» Хасана, главы ассасинов. Мы знаем, что шайки убийц действовали даже в столице; о распространении зла можно судить по тому, что ассасины завладели даже крепостью Шах-Диз («Царской крепостью»), которую построил на горе близ столицы сам Мелик-шах, чтобы держать в своих руках Исфахан; из этой-то крепости смертельные враги его преемников повсюду разносили страх и опасение за свою жизнь. В 500 (1106/07) г. по приказанию султана войска его сделали серьезное нападение на обладателей замка. Хотя ассасины пускали в ход всевозможные хитрости, чтобы утомить и обмануть осаждающих, к концу 500 (1107) г. удалось уничтожить это горное гнездо и еще несколько других, в которых по соседству, до самого Хузистана, скрывались батиниты.

За это султану было отплачено умерщвлением целого ряда его эмиров, и между прочими Маудуда, но это нисколько не устрашило Мухаммеда: «он сознал, – говорит арабский историк, – что благополучие государства и подданных требует полного истребления ассасинов, опустошения их владений и покорения их крепостей и замков». С 505 (1111/12) г. в Персии удалось настолько оттеснить ассасинов, что одно из главных лиц, на которых была возложена эта истребительная война, Ширгир, атабег сына Мухаммеда, Тогриля, в городе Саве, в Мидии, успел окружить непроницаемой стеною войск само неприступное Орлиное Гнездо Аламут и чуть было не принудил его голодом к сдаче. К концу 511 г. (началу 1118 г.) нужда в горном замке возросла до крайней степени. Давно уже каждому человеку выдавали в день по кусочку хлеба и по три ореха; капитуляция при условии свободного отступления, предложить которую принужден был непреклонный, древний годами Хасан, была отвергнута, и можно было ожидать, что через несколько дней осажденные сдадутся на произвол осаждающих или неизбежно погибнут голодной смертью. Но тут получено было известие, что 24 зуль-хиджжи 511 г. (18 апреля 1118 г.) султан Мухаммед после продолжительной болезни скончался в своем дворце в Исфахане. Мухаммеду было лишь 37 лет, старшему сыну его четырнадцать, двум другим около 9 лет, и, следовательно, предстояли неспокойные времена. Поэтому никакие увещевания Ширгира не могли принудить войско к выжиданию, солдаты разбежались, и Аламут был спасен. Повелители его могли снова беспрепятственно восседать на своих утесах и держать в руках ужасный бич, разрывавший несчастную Персию.

Неудивительно, что скоро начали высказывать подозрение – мы не можем судить, насколько оно было верно, – что Мухаммед был отравлен по проискам ассасинов. Как бы то ни было, власти сельджуков наступил конец; не только опять почувствовалось зло измаилитской секты, но вырвались на свободу и другие элементы беспорядка и восстаний.

То, чего достиг султан Мухаммед, хотя и не без коварной жестокости, было обречено на неминуемую погибель, так же как 26 годами раньше суждено было погибнуть полновластию умиравшего Мелик-шаха. Скончавшись во цвете лет, Мухаммед оставил трех несовершеннолетних детей, и еще долее, чем после Мелик-шаха, суждено было продолжаться раздорам и войнам, которые поддерживались эмирами от имени тех или других членов сельджукской династии. И когда через тридцать пять тревожных лет, в 547 (1152) г. умер последний из трех сыновей Мухаммеда, то авторитет династии погиб навсегда, и последующие представители ее едва ли могли бы играть опять первенствующую роль, если бы унаследовали даже кулак Альп Арслана или лукавство Мухаммеда. Если же, несмотря на это, между Оксусом и Евфратом не везде возникла та же смута и распущенность, какие были при Баркияроке, то причина этого находится вне сельджукской династии.

В числе людей, снова начавших играть свою двусмысленную роль «опекунов» или атабегов султанских детей, находилось несколько выдающихся личностей, которым удалось сделать наследственным в своих семьях положение мажордома; таким образом на развалинах погибающей династии возникают новые роды, которые обеспечивают сносное существование по крайней мере некоторым провинциям, пока и эти отдельные маленькие государства не покоряются власти более сильной. Процесс разложения государства, принимающий такую форму, мог, по-видимому, остановить в момент смерти Мухаммеда один человек, именно Синджар, единственный оставшийся в живых сын Мелик-шаха, с 490 (1097) г. управлявший Хорасаном с принадлежавшими к нему провинциями.

Повзрослев, Синджар освободился от руководства своего атабега и сделался предусмотрительным и энергичным правителем; можно было ожидать, что он попытается твердою рукою установить единство государства. Он не раз вмешивался в дела западных провинций. Еще в 513 (1119) г., когда старший из сыновей Мухаммеда Махмуд, по-видимому, успел на мгновение достигнуть осуществления своего притязания, или, вернее, притязания своего атабега, на султанство и верховную власть над всеми странами, подвластными сельджукам, в Мидию явился с большим войском Синджар, разбил Махмуда при Саве и согласился заключить с ним мир лишь на том условии, чтобы имя его на молитвах поминалось всегда раньше имени племянника; насколько нам известно, это постановление исполнялось как в Багдаде, так и в Исфахане.

Судя по этому, Синджар должен был считаться пожизненно настоящим султаном, и царствование его должно было бы считаться в 513–552 (1119–1157) г. счастливым. Но то признание его авторитета, на какое он претендовал и которое он еще раз отвоевал военною силой у Махмуда, а затем у его брата Масуда (522 = 1128 г. и 526 = 1132 г.), по мнению Синджара, ни в каком случае не обязывало его заботиться о спокойствии и порядке в подвластных ему странах. В царствование брата своего Мухаммеда, как мы это яснее увидим впоследствии, он не только прочно утвердил свою власть в Хорасане и прилегающих местностях, но заставил газневидских соседей с новою силой признать авторитет сельджукского дома. Это должно было способствовать тому, что на деле восточные провинции еще более отделились от интересов государства, во многих отношениях связанных с западом, и это вызвало распадение государства на две половины, из которых восточная через свою столицу Нишапур вела более оживленные сношения с Хорезмом, Самаркандом и Газною, чем с Исфаханом или даже Багдадом, между тем как западная половина пошла по намеченному пути распадения на более мелкие государства, интересы которых были связаны частью с Персией, частью с Сирией.

Если возможно найти некоторый интерес в этом периоде (511–590 = 1118–1194 гг.), то этим он обязан не позднейшим сельджукам, а почти исключительно целому ряду лиц, которые, будучи обычно невысокого происхождения, далеко превосходят своими личными качествами членов династии. Из них прежде всего назовем, кроме последнего из иракских сельджуков, Тогриля III, обоих турок Ильдегиза и Зевги и также сына Садаки Дубейса – последнего араба, как можно было бы назвать его. Он проявил те же качества, какие возвели его отца на вершину счастья перед его внезапным концом. Восстановление власти, начало которой положил в Ираке его отец, и в то же время уничтожение ненавистного могущества сельджуков, которое само разрушило свое дело в момент успеха, – вот к чему в течение семнадцати лет неустанно стремился Дубейс, и только насильственная смерть остановила его в преследовании этой цели. Если ему не удалось образовать нового арабского государства, то удавалось поддерживать раздоры между сыновьями и родственниками султана Мухаммеда, лишившего его отца власти и жизни, и постоянно возбуждать совершенно бесцельный спор о правах общего владетеля арабского и персидского Ирака. Настоящим образом не пользовался этой властью ни один из трех братьев, претендовавших на нее, ибо, хотя каждый из них – Махмуд от 511 до 525 г. (1118–1131 гг.), Тогриль II от 525 до 529 г. (1131–1134 гг.) и Масуд от 529 до 547 г. (1134–1152 гг.) – номинально управлял обоими Ираками под верховной властью своего дяди Синджара, но никто из них не был в состоянии долгое время сопротивляться мятежникам, то и дело оспаривавшим авторитет султана.

После устранения Бундов первые сельджуки если не оставили «владетелям правоверных» никаких владений, то дали им известные средства к жизни. За это халифы даровали свою духовную инвеституру мирской власти султанов, но это, как мы уже выяснили, не давало халифам самостоятельного значения, но из внимания к халифу необходима была известная пышность для поддержания приличной обстановки духовного сана. Поэтому халиф, который в теории был высшим повелителем всех исламских земель, пользовался в Багдаде всеми почестями царствующего монарха; о том, чтобы он не делал ничего неприятного мирской власти, заботился посол султана, который зорко следил за тем, чтобы уполномоченный халифа, все еще носивший титул визиря, не переступал положенных границ при управлении имениями и канцелярией и не захватывал бы области государственного управления. Дело не могло обойтись без довольно частых столкновений между визирем и султанским министром-резидентом, и отношения между султаном и халифом не всегда были такими дружелюбными, как эго считалось официально. Так как в лице своих различных придворных сановников и членов канцелярии, офицеров-телохранителей, управляющих его частными владениями и т. д., халиф имел персонал, необходимый для самостоятельного царствования, то достаточно было ослабления прямого влияния сельджуков на город и область Багдад, чтобы сделать возможным для наместника пророка восстановление нового мирского господства.

Это ослабление, подготовленное уже смутами при Баркияроке, произошло тогда, когда вступили в борьбу атабеги сыновей султана Мухаммеда. На сей раз оно имело важные последствия, благодаря большой энергии, выказанной Аббасидом Мустаршидом, который с 512 (1118) г. занимал халифский престол, еще более благодаря неутомимому нарушителю спокойствия Дубейсу, а более всего благодаря выдающемуся человеку, выступающему в это время на первый план, а именно атабегу Зенги, опекуну живущего в Мосуле Масуда. Зенги, сын известного нам воина Ак-Сонкора, родился около 480 (1087) г.; после падения и смерти своего отца (487 = 1094 г.), по-видимому лишенный всех надежд, он рано выдвинулся замечательным умением владеть оружием уже под началом Джавали, прежнего наместника Мосула, потом продолжал отличаться при Маудуде и его преемниках, пока в 516 (1122) г. не получил самостоятельного начальства в Басите в Южном Ираке.

Между тем со времени смерти Мухаммеда (511 = 1118 г.) Дубейс, раздражая друг против друга его сыновей, усердно старался также восстановить бедуинское царство с столицей Хиллой и достиг по крайней мере того, что большие толпы арабов бродили и грабили по всему Ираку, угрожая самому Мустаршиду. Последний со времени своего вступления на престол халифа усердно старался добиться большей свободы действий путем дипломатических переговоров со спорящими султанами Махмудом в Исфахане и Масудом в Мосуле. И когда в 516 (1123) г., благодаря успехам Дубейса и движению его с новой толпою в направлении к Багдаду, правительство оказалось вынужденным прикрыть город войском, то халиф воспользовался давно ожидаемым случаем лично принять участие в войне вместе со своими приближенными, несколькими телохранителями и другими людьми, преимущественно набранными из числа жителей Багдада.

Правительственные войска, часть которых находилась под начальством Зенги, были довольно слабы и ничего не имели против подобного подкрепления; благодаря ловкому движению Зенги, соединенное войско одержало победу, Дубейс должен был бежать, и это не только обеспечило багдадскому халифу необходимую безопасность, но поставило его в новое, более самостоятельное положение. И когда два года спустя другой брат Махмуда, Тогриль, напал вместе с Дубейсом на Багдад (518 = 1124/25 г.), халиф принимал деятельное участие в отражении этого нападения.

По мере того как усиливалось значение халифа и влияние его на население Багдада, занятого теперь собственными войсками халифа, влияние сельджукского резидента должно было все уменьшаться; в 520 (1126) г. Мустаршид даже решился пригрозить ему, и, когда сам Махмуд выступил с войском, дело дошло до открытой борьбы не только в городе, но войска халифа вторглись даже в Южный Ирак с целью утвердить в важном пункте – Басите – власть Аббасида. Впрочем, они были с кровопролитием изгнаны Зенги, снова занявшим свой пост, и даже в Багдаде халиф не мог долго сопротивляться. В 521 (1127) г. он принужден был заключить мир и принять к себе в качестве резидента Зенги, от которого султан мог ожидать энергичного охранения своих прав и противодействия выказанному Мустаршидом стремлению к независимости.

Но Зенги не находил выгоды для себя в таком неприятном положении; посредством ловкой интриги он достиг еще в том же году положения атабега Масуда в Мосуле, с почетным титулом Имад ад-дин, а вместе с властью над этим важным и укрепленным городом приобрел надолго давно желанную самостоятельность – хотя и прикрываясь именем какого-нибудь ничтожного князька – с намерением употребить эту самостоятельность в свою пользу. Этого он сумел достигнуть настолько, что двадцать лет спустя он умер повелителем значительного царства и, что еще важнее, первым лицом магометанского Востока после великого султана Синджара; но успехов, которые вознесли его на такую высоту, он достиг не на почве Ирака.