О чем думает море…

По правде сказать, со стороны это действительно было смешно, но когда какой-то ребенок, чуть старше самой Мири, пал жертвой своего любопытства и от испуга завопил так, что переплюнул даже полицейскую сирену, подъехавшую как раз к месту происшествия, а сочувствующие мамаше вопящего гражданские и не только лица обступили Мири таким плотным кольцом, что не стоило и думать о том, чтобы ретироваться незамеченными, стало очень-очень грустно, но еще не страшно. Что такое страшно Мири поняла в тот момент, когда их с Фрицем вернули в гостиницу. Вернули с условием, что опекун девочки оградит общество, так гостеприимно принимающего его и юную леди, от несдержанности, невоспитанности и некоторой ненормальности поведения последней. Джон, ругаясь так, что проходящие мимо дверей их номера горничные, шарахались и напуганные бежали к своему начальству с твердым убеждением, что там будет убийство, пообещал:

– Все!……. плевать!…. домой!…., к матери!….. к этой ….идиотке , – последнее слово было самым приятным из того, что изрыгал Джон, и что абсолютно неприлично говорить при детях или печатать в книжке.

Надо сказать, на Мири такая речь произвела неизгладимое впечатление и с того самого дня с ней больше не было никаких проблем.

А Джон, тем временем, все наращивал и наращивал темпы работы. Он так загнал и себя, и свою охрану, что, если те еще хоть что-то понимали в начале его бурной деятельности в том, что, собственно говоря, от них требуется, то теперь, запуганные непривычно решительным и властным, постоянно срывающимся на крик, шефом, и не имеющие никакого представления о конечной цели прилагаемых усилий, потеряли всякое соображение и ориентацию во времени и пространстве…

День седьмой

– Почему мне никто не сказал!!! – громыхал Джон,– неужели я требую невыполнимого?!! – криком, конечно, уже ничего поправить было нельзя, да и надо ли было? Пришла суббота и почти все его новые деловые партнеры, которых всю неделю привозили и провожали в его номер охранники, или к которым Джон ездил сам для уточнения деталей контрактов, закрыли офисы, отключили телефоны, установили автоответчики на факс и отправились со своими многочисленными семействами на природу, вкушать куриный шашлык. Буря по поводу того, что уже суббота, бушевала не долго – Джон и сам понимал бесполезность и бессмысленность своих претензий, но то нечеловеческое напряжение, которое помогло ему за каких-то шесть дней полностью подготовить всю юридическую, материальную базу и даже набрать персонал для организации нового телевизионного шоу, не находя выхода в деятельности – все как будто остановилось – выплескивалось криком.

Наоравшись, Джон рывком уселся за рабочий стол и с каким-то ожесточением уставился в монитор, несколько десятков секунд он, тяжело дыша и непроизвольно сжимая кулаки, просидел так, потом резко развернулся на офисном стуле, окинув взглядом стоявшую на вытяжку верную троицу, которая, казалось, вытянулась еще сильнее, так же резко подошел к зеркалу шкафа, всмотрелся в свое отражение. На него глядело изможденное, с темными кругами под глазами вдохновенно-безумное лицо, недельная щетина, сгорбленные плечи, измятая несвежая одежда дополняли этот и без того достаточно отталкивающий образ. Джон распрямился, пригладил волосы, задумчиво потер подбородок – его движения становились мягче, замедленнее, спокойнее, – снова повернулся к охране и каким-то даже жалобным тоном попросил: – Полотенце дайте, мне бы ванну… Все снова засуетились, но теперь эта суета утомляла Джона; напряжение этих дней постепенно оставляло его.

Пока он ждал, что его верные охранники, секретари, водители и домработницы в одном лице (а точнее в трех) приготовят все для того, чтобы он смог принять ванну, он пытался очистить сознание от то и дело вспыхивающих идей, рассуждений, воспоминаний, которые сейчас только досаждали ему. Он одновременно силился собрать в точку фокуса всё, что он сделал за последние дни, чтобы затем одним окончательным на сегодня усилием воли отбросить все сомнения и переживания и просто отдохнуть, уснуть, только не так, как он спал все эту неделю – редко, в полглаза, урывками, с кошмарными сновидениями, полными шума, льстивых улыбок новых партнеров с нехорошим блеском в глазах округляющихся от сумм, которыми разбрасывался Джон направо и налево – все было подчинено главной цели: успеть, успеть, пока никто не знает, успеть, пока никто не опередил…

Уснувшего прямо в ванной Джона верная охрана перенесла в кровать, где он благополучно проспал весь субботний день. Под вечер, часов в пять, подосланная охранниками Мири, до смерти перепуганная поручением, пыталась разбудить Джона. Джон вполне осмысленно открыл глаза и сел на кровати, погладил остолбеневшую от ужаса Мири по голове, сказал, чтоб она не боялась, что это всего лишь сон, взглянул на настенные часы и, укладываясь снова, сказал, что еще есть пару часов, чтобы поспать…

В воскресенье, с которого в этой земле начиналась рабочая неделя, Джон полностью отрицал какую-либо возможность такого поступка, был по-прежнему решителен и деятелен, но гораздо более вменяем – на крик больше не срывался, и если что-то кому-то было непонятно (а непонятно было довольно часто – трудно выполнять поручения, когда не знаешь, какого именно результата добивается тот, кто тебе его дал), Джон терпеливо повторял снова, ничего, правда, не проясняя в ситуации, но четче артикулируя и как-то вкрадчивее проговаривая слова.

Благодаря тому, что работа кипела с самого утра, а утро для всех, кто подвязался в эту неделю работать с Джоном, началось, когда солнце еще пряталось за горизонтом, только приноравливаясь к тому, как бы посильнее и нещаднее изжарить сегодняшний день, после полудня все, наконец, увидели, ради чего же они, собственно говоря не щадили ни головы, ни живота своего. Можно сказать, что Джон, в каком-то смысле, был солидарен с планами солнца и, вероятно, не только на сегодня – он задал такой нечеловеческий темп работы, что местные наемные работники, даже не представлявшие себе, что можно не только двигаться с такой стремительностью, но еще и успевать соображать при этом. Привыкшие к по-южному неспешным и слегка ленивым тело– и мыследвижениям, нанятые за очень (даже очень-очень!) приличное вознаграждение операторы, ассистенты режиссера, декораторы, звукорежиссеры, координаторы и распределители, рабочие сцены и охрана, численность которой была определена Джоном как «стена, через которую даже мышь не проскочит, по всему периметру условной сцены в 30 квадратных метров», – все они к концу первого рабочего дня спеклись, как уши Омана, и даже, кажется, пригорели – то ли от ритма, заданного их новым работодателем, то ли от нестерпимой жары – и в первый раз в своей жизни, к удивлению своему, вдруг прониклись глубоким значением слова РАБОТАТЬ.

С результатом своей работы они могли бы ознакомиться в тот же вечер, когда в ночном эфире пары местных каналов, нескольких международных и в сети (отвратительное качество, блогеры хреновы… откуда только руки у них растут…) было показано, пока в записи и в несколько урезанном виде, новое шоу с непритязательным названием «Гефсиманский сад», но, к сожалению, все они спали крепким снов мертвецки уставших людей. Из всех, имевших хоть какое-то отношение к шоу, его смотрел только сам Джон – это была его работа – оставшиеся часы ночного отдыха он посвятил исправлению ошибок. Да, здесь неудачный угол… оператора переставим… здесь… нет… нет… здесь! Здесь и здесь – два оператора! Так, этого уволить… сюда и сюда надо мониторы для крупного плана… отттт… чертов декоратор… цветочки-ленточки… Через три часа тихое бурчание под нос смолкло, и Джон позволил себе пару часов вздремнуть. Следующий день отличался от предыдущего только тем, что работать пришлось еще быстрее, нанятый персонал, по-прежнему, мало понимал, что же, собственно говоря, они призваны совершить все вместе, уволенные – впервые в своей жизни, да и, наверное, в истории трудового права – были довольны как самим фактом своего увольнения, так и тем, как это самое увольнение было осуществлено.

Джон сделал это элегантно: тех, в чьих услугах он больше не нуждался, а также некоторых из тех, кто безбожно опоздал, не услышав звонка будильника и не вняв истерическим воплям очарованных невиданными гонорарами домочадцев, просто не пропускала та самая охрана-стена. А небольшой человечек с цепким взглядом и непроницаемым выражением лица, появившийся в окружении Джона в первый день его неожиданного преображения, и с тех пор постоянно оказывавшийся как раз там, где Джону вдруг оказывалось нужным о чем-то спросить своего главного финансиста, выдавал ошалевшему то ли от счастья, потому что сегодня к вечеру он останется жив и не будет валиться с ног от нечеловеческой усталости, то ли от неожиданности, потому что небеса так быстро услышали его вчерашние молитвы, то ли и от того, и от другого сразу, конверт, в котором находилось увольнительное письмо с благодарностью за труд, какая-то непонятная финансовая бумага с циферками и буквочками, а также весьма внушительная сумма наличными.

К концу второй недели работы все, кто смог удержаться на этой сумасшедшей работе, наконец-то, поняли, какое одно большое дело они делают, и даже смогли найти в себе силы посмотреть на результат своего ратного подвига в сети. Шоу «Гефсиманский сад» являло миру чудеса священной земли, которая на крохотном участочке, величиной примерно с ладонь крупного взрослого человека, дарила больному – исцеление, увечному – исправление, бесноватому освобождение.

Проблема

Вообще, даже сам Джон до конца не осознавал, какую редкую удачу повезло ухватить ему за хвост – крохотный кусочек земли, обладающий необъяснимыми, ненаучными свойствами, затерявшийся среди пыли и развалин, вполне вероятно многие столетия дарил свои благодеяния только птицам, да заплутавшим кошкам, водившимся на этой земле в несметных количествах в самых неожиданных местах. Он не переставал благословлять тот день и час, когда в его все-таки чертовски гениальную голову пришла идея взять с собой эту несносную девчонку… а, может, это доброта его поступка…бедная девочка…или тогда у стены…что же я все-таки тогда просил…что-то писал на бумажке…плакал…наверное…. В общем…спасибо?! Да, спасибо! Конечно, спасибо…Гм…Я – рука провидения, теперь все страждущие будут…благодаря мне…я …новый пророк…

– Кх..кх…гм… – несвязный поток сладких грез, так давно не уносивший Джона в тот мир, где ему не нужно лезть из кожи вон, чтобы хотя бы десятая часть жителей планеты обратила внимание на те чудеса, которые совершаются в его шоу, был деликатно прерван вездесущим финансистом. Йоси Гросс крайне редко беспокоил Джона и никогда по пустякам, потому сейчас Джон в ту же секунду, как только первое покашливание достигло его сознания, обратился в внимание и слух.

– Гм…– откашлялся Гросс еще раз, – понимаете ли, – Йоси был сухим и жилистым старичком, и его голос, низкий, бархатистый, совсем не вязался с его внешним обликом. Надо сказать, что Джон почти влюбился в этот голос, когда впервые разговаривал с его обладателем по телефону, назначая встречу для собеседования о вакантной должности главного финансиста проекта. Жизнь показала, что с таким главным финансистом с легкостью можно было ограничиться одним только главным финансистом.

– Понимаете ли, Джон, вы имеете сейчас некоторую проблему, которая не относится к моей компетенции, но так как ваши люди обратились ко мне, чтоб я … – Йоси, – они сказали, – Джон разумный человек и он выслушает тебя, ты тоже разумный человек и ты сможешь объяснить ему всё правильно – так вот, чтобы именно я рассказал Вам, какая сейчас есть проблема, и что ее нужно решить. Если Вы, Джон, – Йоси говорил тихо, глубоко и медленно, немного смягчая согласные, оттого Джон в его устах звучало как Джён, – такая манера, а также необычный порядок слов, который всегда завораживал Джона, как бы отвлекали слушавшего от процесса восприятия звучащих слов, но само понимания сказанного вдруг проявлялось в сознании четким и понятным фреймом, и почти против своей воли внимавший этому волшебному голосу оставался спокойным и удивительно рассудительным вне зависимости от того, какую новость ему сообщили только что… – но хотите послушать моего совета, я могу Вам его сказать. Вас интересует проблема?

– Проблема? – Пока Йоси говорил, Джон не только успел примириться с мыслью о том, что у него есть проблема, но и уверить себя в том, что проблема решаема, и что чем дольше он будет слушать этот дивный очаровывающий голос, тем быстрее и проще разрешатся любые проблемы, а то и не возникнут вовсе, – Дда, да, Йоси, я слушаю, Вы говорите проблема не в финансах?

– Нет, нет, что Вы, что Вы, Вы такой хороший директор, а я скромный финансист, но мы хорошо делаем каждый свое дело, и с финансами у нас всё в порядке, – Джон хотел уже перебить степенную речь Йоси, но тот вдруг самым неожиданным образом быстро и максимально четко изложив суть проблемы, закончил реплику, – только очень нехорошо стало с одним спонсором, он пожелал сам проверить запрещенное место и умер. – Йоси спокойно проговорил все слова, не меняя интонации, не выделяя ни буквы, потом сделал паузу, пережидая пока Джон, почти поперхнувшись словами, которыми хотел поторопить Йоси, и не находя пока никаких других, чтобы отреагировать на сказанное, перестанет вращать глазами и ловить ртом воздух, и продолжил: – вы будете слушать, что я могу Вам сказать?

Джон понял полную безнадежность справиться со своим артикуляционным аппаратом, просто махнул головой в знак согласия.

– Я скажу. Вы говорите – есть проблема, а я скажу проблемы уже нет. Уже никто не захочет без разрешения лезть, куда не следует. А вдова будет только рада, что то, что этот неугомонный человек хотел пожертвовать на Вашу программу, останется вдове.

С Джоном случился приступ заикания: – Ккаккк…вв..вввд…ккк… – Йоси терпеливо ждал, пока дар речи снова вернется в его директору. Наконец, Джон выговорил – вдова?! – думать он пока не успевал, – Вдова… – еще раз повторил он, почти справившись с собой.

– Вы меня извините, господин директор, но я спросил того шустрого молодого человека, который так быстро управляется со всеми Вашими компьютерами, что у меня, старого человека, просто начинается головокружение, что он скажет за семью этого спонсора, и он через пятнадцать секунд нам все сказал! Он сказал, что есть жена, а я скажу так, что если Вы, господин директор теперь позвоните вдове и принесете соболезнования, к которым присовокупите тот чек, который выписал для Вашей программы этот добрый человек, то через пять минут мы все даже уже не будем помнить о том, что вы называли проблемой.

– Я… ннне называл, – начал было Джон, но тут Йоси открыл вместительную и весьма увесистую старую кожаную папку, с которой он никогда не расставался, и извлек оттуда два заполненных чека. Джон взял чеки с некоторым недоумением – речь шла об одном чеке.

– Как распорядится господин директор? – без тени иронии или усмешки осведомился финансист, когда Джон, разглядывая оба поданных чека, понял, почему их два – первый чек был выписан рукою погибшего спонсора и содержал в себе цифру с семью нолями, а второй был стандартным чеком, которыми обычно расплачивался Джон, но сумма была на один ноль поменьше.

Не позволяя Джону растеряться и предупреждая его вопросительный взгляд, финансист сказал чуть быстрее, чем обычно: – Наверное, господин директор сможет взять на себя все расходы и хлопоты по организации похорон этого достойного человека, тем более что вдова так еще молода и совсем неопытна как в делах такого рода, так и в финансовых вопросах бизнеса своего покойного мужа…

Джону не нужно было повторять два раза, он уже пришел в себя и, лаконично кивнув, вернул Йоси чек спонсора, стремительно вышел из кабинета со вторым… и чуть не налетел на выстроившуюся как на парад всю команду, немногочисленную, но состоящую из самых стойких и преданных делу.

Уговаривая старого финансиста пойти к Джону с заведомо скандальной новостью, они преследовали две цели: во-первых, в гневе Джон был страшен, невменяем и непредсказуем, и его боялись все, а во-вторых, никто из них не представлял себе, что можно сделать в такой ситуации, какая сложилась сейчас в их шоу, поэтому всеобщим обсуждением решили, что хоть немного остудить неизбежное проявление не самых приятных эмоций Джона может только тот, на кого, как было всеми подмечено, Джон ни разу не повысил голоса, и к чьим советам, как тоже было подмечено, директор всегда прислушивался.

Пять минут, которые прошли с момента, когда финансист зашел к Джону и до того, как последний выскочил из-за двери, показались команде шоуменов поистине бесконечными, и когда Джон резко и потому неожиданно появился в дверях, все вздохнули с облегчением, несмотря на трепетный ужас перед своим начальником. Вопреки ожиданиям команды, Джон не стал отчитывать их, он сосредоточенно обвел всех глазами, остановил взгляд на специалисте по связям с общественностью, отозвал его в сторону, негромко, но четко дал ему какие-то указания и вручил ему чек, после чего указанный специалист озабоченно направился в сторону инфобокса, где находились все компьютеры шоу. Повернувшись к остальным, так и стоявшим в ожидании, Джон сказал: – Показывайте, – и сам зашагал вперед.

Когда все они подошли к месту происшествия, Джону сделалось нехорошо от того, что он увидел там, ноги подкосились, руки задрожали, мысли запрыгали… все столпились чуть поодаль и с надеждой ждали от Джона правильных слов и действий, а он все свои силы употреблял на то, чтобы с дикими криками ужаса не убежать куда глаза глядят. Вид сморщенного и какого-то словно выгоревшего изнутри ненормально маленького и скрюченного того, что осталось от пышущего здоровьем и самоуверенностью здоровяка, каким был упомянутый спонсор при жизни, мог кого угодно свести с ума.

– Кх…кх.. – господин директор, – воистину Йоси был добрым ангелом Джона! – Джон получил возможность отвернуться от этого нечеловеческого зрелища, чем и воспользовался с огромным облегчением. Когда он повернулся, сотрудники отметили, что их железный директор бледен несколько сильнее, чем это было позволительно человеку такой высоты положения.

– Да? – Джон посмотрел на Йоси и понял, что впервые в жизни решил проблему еще до того, как вообще смог оценить ее масштабы и, ужаснувшись, впасть в истерику или от отчаяния опустить руки. Он готов был броситься на шею Йоси, его чудесному избавителю…

Однако Йоси не разделял его теплых чувств, он аккуратно остановил уже раскрывавшего объятия Джона, и взяв его под локоть, отвел в сторону настолько далеко, чтобы не было слышно, о чем они говорят. Своим низким, бархатным, завораживающим голосом бывший финансист шоу поставил Джона в известность: – Вы знаете, господин директор, та разница, которую вы заметили на финансовых документах, она может покрыть и мое виходное пособие. И я думаю, что ви не станете возражать, что моё участие во всем этом деле, – финансист чуть качнул головой и круговым движением глаз обвел павильон шоу , – может быть рассмотрено как состоявшееся. – не давая Джону возразить, Йоси продолжил – Молодой человек, мы с вами смогли помочь другу другу, но поверьте мне, что такие впечатления, – тут Йоси едва заметным движением всего тела указал на то, что осталось у них за спинами, и Джона снова передернуло лишь от одной только мысли об этом, – это не то, что хочется иметь в моем возрасте.

Джон не посмел возражать или уговаривать, но ему было безысходно жаль терять этого удивительного специалиста:

– Но-о, – все-таки начал Джон…

– Я Вам пришлю очень хорошего мальчика, он сможет и дальше вести ваши финансовые бумаги так, что ви не будете иметь никакой головной боли, – бывший главный финансист, как всегда, опередил господина директора и мыслью и делом.

После слов о головной боли, Джон, и вправду, вдруг почувствовал, что у него нестерпимо раскалывается голова и к горлу подкатывается тошнота. Не попрощавшись с финансистом и почти на бегу показав жестом, что на сегодня все свободны все еще толпившимся в отдалении работникам, Джон влетел в свой вагончик, где его желудок вывернул весь организм наизнанку. Между приступами удушающих спазмов, Джон слышал, как низкий приятный голос финансиста делал ему последнее одолжение – успокаивал команду шоу и отправлял всех домой.

Джон принял слоновью дозу лекарств – сразу от головной боли, от стресса и от усталости – и, упав на постель, почти сразу провалился в липкий наркотический сон. Спал он тяжело и беспокойно, то и дело просыпался, потом снова забывался даже не сном, а каким-то полным абсурдных видений, от которых он с ног до головы покрывался холодной испариной, состоянием, похожим на транс. Иногда ему казалось, что он видит будущее, и он силился проснуться, чтобы не заспать это знание, но только еще глубже погружался на самое дно своих тревожных видений, и только они, ужасающие и пугающие выталкивали его в реальность, которая встречала его скомканной мокрой от пота постелью. Утро тоже наступало тягуче и влажно, солнце никак не могло выпутаться из молочных рыхлых облаков, но часа через два все-таки восторжествовало на небе и земле, обесцвечивая успокаивающую синь вокруг себя и нещадно выжигая все, куда доставали его лучи.

Что именно вчера сказал Йоси команде Джона, так и осталось для Джона загадкой, но сегодня, и во все последующие дни, даже в те, когда случаи, подобные прецеденту со спонсором, повторялись, команда, постепенно уменьшившаяся до восьми человек, включая Джона и нового финансового директора, продолжала выполнять свои рабочие обязанности спокойно, без истерик и суеты, четко, решительно и хладнокровно.

Небесное воинство

Пришло время представить команду, с которой Джон входил в период своей мировой славы, предмета вожделенных мечтаний всей его жизни.

С самим господином директором и его охраной мы уже знакомы – Фриц, Джек и Бабу так и остались верны своей привычке по имени Джон. Когда для нужд шоу была нанята другая, во много раз более многочисленная и, несомненно, более профессиональная группа охранников, неразлучная троица безропотно приняла опалу и довольствовалась мелкими поручениями курьеров и чернорабочих.

Для Мири была нанята гувернантка, потому что курица, несущая золотые яйца требует особого ухода, как верно подметил только один раз первый финансовый директор шоу Йоси Гросс. Гувернантка Ривка Каиц была единственной, кроме Мири, особой женского пола в команде Джона, но если бы кто-нибудь спросил любого как из самой команды, так и тех, кто имел с ними опыт работы или общения, каждый, не задумываясь и ни секунды не сомневаясь, ответил бы, что команда исключительно мужская. Сама Ривка называла себя педагог Каиц и ревниво следила за тем, чтобы ее называли только так и не иначе. Это была абсолютно необъятных размеров дама, весьма проворная для своего телосложения, берущаяся за любое дело без сомнений и раздумий, громогласная в изречении простых, но чрезвычайно верных, а в ее исполнении еще и удивительно понятных и доходчивых, истин вроде: «Сейчас девочка идет спать, а все вопросики, маленькие они или большие, меня это не интересует, вы сможете задать ей завтра. И не в пять часов утра, уважаемый директор, а в девять часов девочка после завтрака выйдет к Вам и Вашим вопросам».

Очень быстро она взяла на себя все работы по обустройству холостяцкой жизни Джона, предварительно прочитав не длинную, но полную презрения к тому, что и как делали Джек, Фриц и Бабу, думая, что они занимаются устройством быта, лекцию о том, что «если ты руки у тебя не предположены ни для чего, кроме как держать …», в общем, в выражениях Каиц, в отсутствие девочки, не стеснялась. Ее праведный гнев по вопросам уборки, стирки и приготовления еды держался еще на протяжении нескольких дней, за которые она сумела наладить дело так, что Джон сам удивлялся, как это раньше он умел обходиться без Каиц.

Наладив быт Мири и Джона, Педагог Каиц несколько потеплела к впавшей в немилость по всем статьям троице и также поставила их на довольствие. Большую часть времени Каиц (так ее называли чаще всего и со временем она смирилась с тем, что самая главная, по ее мнению, часть ее имени – Педагог – воспринимается не иначе как должность, а не звание, и посему не упоминается) проводила, занимаясь с Мири. Сложно сказать, каким она была педагогом, но терпения и старания ей было не занимать, и Мири, поначалу бунтовавшая и пытавшаяся извести воспитательницу, сдалась и даже находила некоторое удовольствие в обществе этого Педагога, – дамой ее называть, конечно, можно было только с большой натяжкой.

В то время, в которое мы оставили нашу команду, чтобы поближе познакомиться с каждым из ее участников, Каиц обихаживала уже все семь вагончиков, в которых жили и работали шоумены, а также в специально заказанном по ее же слову, даже не требованию, вагоне-столовой, готовила завтраки, обеды и ужины для всей честной компании.

Джон занимал самый просторный и комфортабельный вагончик, который стоял несколько поодаль от павильона шоу. Неподалеку от него, с одной стороны располагался тоже достаточно просторный, ну, может, менее комфортабельный вагончик, где поселилась троица. С другой стороны от вагончика Джона располагались два, составленных стенка к стенке, вагончика, в которых помещались Мири и Каиц.