О чем думает море…

Грета взяла поднос с едой, наполнила чашку чаем из автомата и присела в кресло напротив Бриты.

‑ Не составишь компанию? – миролюбиво-вежливо спросила Грета.

‑ Ну, если только чаю… ‑ Брита была почти благодарна Грете за предложенный тон. Она подошла к одному из многочисленных шкафчиков и извлекла из него красивую большую чашку, вроде той, из которой сейчас пила Брита, но не так потрепанную жизнью. Пока она доставала ее, Брита увидела, что там же у нее хранятся небольшие упаковки, скорее всего чая. Секундное замешательство Бриты – заварить себе свой чай или пить вместе с Гретой чай из автомата, Грета отследила и была почему-то довольна тем, что Брита выбрала второй вариант. Брита налила себе чаю из автомата и вернулась к столику.

Пару минут они сидели молча, Грета изо всех сил стараясь не торопиться, заглатывала еду, практически не жуя, Брита словно грела руки о чашку, время от времени поднося ее к губам, но не отхлебывая. Обычно в автоматах горячие напитки были такой температуры, чтобы нельзя было обжечься, но автоматы в блоках кураторов имели более опций и предполагали возможность регулирования в том числе и температуры. На автомате Бриты для горячих напитков был установлен кипяток еще с тех самых пор, когда они с Гретой заваривали чай и кофе горячей водой из автомата.

Сделав пару глотков, Брита не выдержала: ‑ У меня же конфеты есть!

Грета знала. Что такое конфеты – это слово пришло к ним среди прочих в самом начале их карьеры кураторов, но видела она их только однажды – они были среди диковинных блюд, которыми был уставлен стол в самый первый их пир, накрытый для них в их новых комнатах. В тот раз их съели умницы бактерии.

Брита подошла к другому шкафчику и специальным приспособлением, исключающим касание, извлекла оттуда безопасную упаковку, в которую не могли проникнуть бактерии. Самораспаковывающиеся безопасные упаковки Грета раньше использовала только в лаборатории – когда было необходимо обеспечить неприкасаемость деталей эксперимента, и не видела она их ровно столько, сколько не была в нормально оборудованной лаборатории. Непроизвольно она вздохнула.

Брита истолковала этот вздох по‑своему:

‑ У меня есть несколько таких упаковок – я положу их тебе…

Грета была удивлена, но отказываться не стала, решила, что потом подумает, почему или зачем Брита решила так поступить. От еды Грету разморило, ей было приятно находиться в состоянии покоя. Она просто кивнула Брите, отодвинулась от подноса ‑ к нему тут же словно подскочил робот – и откинулась на спинку кресла. Брита еще пила чай вприкуску с третьей конфетой:

‑ Попробуй, это вкусно, да и теперь съесть надо, сама знаешь…

Грете было лень двигаться, и она хотела что-то изобразить лицом, как вдруг Брита, не справляясь с любопытством, спросила:

‑ А это правда, что там нет бактерий? – и на удивленный встречный взгляд Греты пояснила: ‑ ну, говорят, что там нет умниц бактерий, потому вы и можете там жить, а то оставались бы голыми и голодными…

Когда она говорила – там, Грету это не беспокоило, но когда она из уст своей, еще своей Бриты, услышала «вы», она почему-то жутко разозлилась:

‑ А мы, ‑ делая акцент на этом самом «мы», ‑ там, ‑ Грета показала бровями на воображаемое «там», ‑ их сами жрем…разводим и жрем…‑ поняв, что зря сорвалась, Грета вдруг, первый раз за весь визит, широко и открыто улыбнулась.

Брита покраснела от замешательства, когда Грета стала делать акценты на местоимениях, но к концу фразы, рассмеялась:

‑ Не слишком-то отъелись…

Они посмотрели друг на друга, и на миг каждой показалось, что вот сейчас можно, нет, вот только что было можно, нет, уже… уже никак…но можно было все забыть, все исправить, все начать заново…

Грета собралась, сонная истома сытого желудка прошла, и она снова выпрямилась в кресле:

‑ Пора? – в голосе предательски прозвучало сожаление, но оно было искренним, и Грете показалось, что Брита благодарна ей за это.

‑ Да, думаю, можно идти…

‑ Вирусный материал в сумке? – уточнила Грета.

‑ Д-да, да… ‑ Брита хотела еще что-то сказать, но передумала.

Они прошли по общим коридорам цилиндра, Грета обратила внимание, что попавшиеся им по пути ячейки при виде Бриты старались слыться со стенами, а если была возможность свернуть или зайти даже в чужой блок – так и поступали. Какая-то гадливость снова подобралась к горлу, мимолетное ностальгическое чувство пропало… теперь насовсем.

Они дошли почти до стены – вела все время Брита и теперь, когда она резко остановилась, Грета чуть не влетела ей в спину.

‑ Дальше сама. У стены не оставайся, сразу уходи…те… ‑ Брита заговорила так, будто всю дорогу репетировала эту речь, сделала шаг в сторону, обогнула Грету и ушла.

‑ Спасибо. – Грета сказала это негромко, но твердо и убежденно искренне. Она знала, что Брита услышала.

Встань и иди

На полпути обратно их встретил Ной и отвел в новое место для поселения, где они заново налаживали быт. Новое место находилось в километрах пяти южнее того места, где они находились раньше. Ближе было никак нельзя – в трех километрах от них уже был поселенческий лагерь, а так близко друг к другу поселенцы никогда не рисковали селиться. Светку перевозили в самодельном кресле, отключив приборы, что было рискованно, да и заняло целый день, ‑ она очень устала и несколько дней чувствовала себя хуже. Когда Грета и Нада пришли в лагерь, Света еще спала, хотя солнце было почти в зените. Грета уставшая физически и морально, собрав всю свою волю в кулак, пошла осмотреть Свету. Проверив показания приборов, злясь на весь мир и этих долбанутых путешественников, которым приспичило… прямо… вот…будто пару дней нельзя было подождать…идиоты… Грета уже собралась подключать капельный навес с вирусным препаратом, который ей приготовила Брита, как Света открыла глаза:

‑ Ты виделась с ней? – Света внимательно вглядывалась в лицо Греты.

‑Да, это тебе от нее, ‑ Грета двумя руками держа гирлянды капельного навеса, лицом показала него, и тут же стала сосредоточенно прилаживать его к приборам. Слишком сосредоточенно…

Света замолчала, потом закрыла глаза и до окончания манипуляций с приборами и ее телом не проронила ни звука.

Грета была на грани истерики. Ее раздирали противоречивые чувства – ей хотелось обратно в полис, и хотелось на свободу, ей хотелось с кем-то поговорить, довериться кому-то, просто услышать слова ответного сочувствия и понимания, и она не хотела никого видеть, она хотела восхищения своей смелостью и не хотела даже одобрения от этих безразличных людей, наконец, она хотела спать, и не хотела сдаваться усталости и сну…

Она не хотела сдаваться. Не могла. Да и не умела. Просто не умела.

Грету разбудил Ной:

‑ Света в бреду…горит вся…

‑ Грета приоткрыла один глаз – вокруг была непроглядная темень, в мозгах стучало так, будто все громы и молнии мира собрались в этот момент у нее в голове:

‑ Это нормально… Не трогай ее, ничего вообще не трогай…никто не трогайте… Это же вирус…‑ Грета придерживая разрывающуюся на части голову еле-еле ворочала языком.

‑Последнее слово насторожило Ноя:

‑ Вирус?! Мы ей пить дали… Как это вирус?!

Грета больше не могла сдерживаться. Неистребимое невежество этих наивных поселян и их абсолютно несвоевременные приступы заботливости переполнили ее чашу терпения. Приподнявшись в кровати, качаясь от головной боли и придерживая голову рукой так, будто лоб сейчас отделится от черепа, Грета с нескрываемой ненавистью в голосе медленно, делая паузу после каждого предложения, проговорила:

‑ Я все сделала. Зачем…зачем вы всегда лезете?! Куда вы всё лезете… Вы же абсолютные идиоты! Зачем?! Я разве сказала, что нужна вода?! Я разве о чем-то хоть кого-то попросила?! Неужели даже после того, как все сделано, я не могу просто выспаться?! – к концу фразы Грета перешла на истерический вопль, перед глазами Греты плыли яркие разноцветные круги, она ничего не видела, и кажется, даже не слышала себя.

Она остановилась. Взяла голову двум руками и хрипло добавила:

‑ Просто. Оставьте. Её. В покое… ‑ она произносила каждое слово отдельно. – И меня.

Проснулась Грета, когда едва рассвело. Пульсирующая боль в голове сменилась ноющей тупой опоясывающей болью. Грета покопалась в сумке – Брита все-таки пожалела ее и снарядила ей ее привычный набор препаратов и прочих милых сердцу необходимых мелочей, доступных только жителям полисов. Нашла препараты от боли и приклеила к затылку кусочек лечебного пластыря. Чуть посидела, закинув голову, в ожидании, когда начнет действовать препарат – боль стихла, но Грета все равно чувствовала себя совершенно разбитой. Ей до слез не хотелось выходить сейчас на свежий утренний ветер, но нужно было проведать Свету.

По дороге к Светиной палатке Грета никого не встретила, чему несказанно была рада – головная боль отступила, и она вспомнила свою вчерашнюю истерику. Сказать, что ей было стыдно? Нет, ей не было стыдно перед этими людьми, и да, ей было стыдно перед самой собой. Ей было стыдно за то, что привыкнув обманывать всех и вся еще в полисе и убежав от этого в дикие поселения, Грета все так же продолжала обманывать всех и вся, только теперь, обманывая этих людей в том, что они хорошо и верно живут, что они могут на нее положиться и она сделает все от нее зависящее, чтобы помочь им, Грета испытывала к обманутым ею людям жалость, жалость и презрение. Презрение к их недалекости, к полному отсутствию познавательного интереса, презрение к их образу жизни диких животных на выпасе. Когда она ненавидела и, что ни говори, боялась кураторов, и потому врала, она была более честна сама с собой – чувство самосохранения было ей в том порукой. А теперь? Теперь, когда причиной обман превратился в самообман, а недовольство собой в презрение к людям, которые приняли ее и теперь нуждаются в ней… Нуждаются… Ей всегда непременно хотелось быть нужной. Нужной науке – ее оригинальный взгляд на привычные вещи, ее аналитический пытливый ум не раз вызывали восхищение научного сообщества; нужной своим ячейкам – ее рассудительность, ее дедуктивные способности и их доверчивое ожидание выводов, которые после ее объяснений казались такими очевидными, их восхищение… Зачем?! Зачем все это? И вот она здесь. Здесь все ее знания, наработанные умения обесценились настолько, что она и сама поверила вдруг в то, что это никому не нужно. Здесь нужно было другое – добывать еду, готовить ее, вовремя просаливать нехитрый скарб, петь у костра и на завтра шарить по мусорным кучам в поисках недоеденных бактериями благ цивилизации… Но почему же тогда, как только случается то, что не под силу человеку, все эти люди, которые умеют делать обычные дела лучше ее, которые так легко принимают ее помощь, не давая ничего взамен, почему они приходят именно к ней? …

‑ Потому что я сдохну, но сделаю… ‑ горько усмехнувшись, ответила Грета своим мыслям.

Света еще спала, рядом с кроватью, неудобно пристроившись к подставке под приборы, спал Ной. Грета, стараясь никого не разбудить, сняла показания, кое-что подправила в капельном навесе, пару трубочек, выполнивших свое предназначение удалила, и тихонько пошла на выход.

Было еще очень рано, в палатку, в которой кроме Греты спало еще трое поселенцев, ей возвращаться не хотелось, и она решила пройтись к морю.

Когда она дошла до моря, солнце уже поднялось, но ветерок все еще был свежим.

Грета как была в одежде вошла в воду. Она стояла, раскачиваясь под рваными ударами волн, подняв голову к небу и щурясь закрытыми глазами на солнце. Вода была теплой, как в тот раз, как в первый в ее жизни раз… Грета попыталась вспомнить то ощущение блаженной безмятежности, которое тогда охватило ее… и не смогла. Это была просто теплая соленая вода. Грета сама ужаснулась тому, как бессердечна, как скучна она стала. И тут она разозлилась. Разозлилась на Бриту, на Светку, на Наду… На себя…

Грета широкими трудными шагами вышла из воды, ветер обдувал ее мокрую одежду, но она не чувствовала холода ‑ внутренний жар согревал ее тело и наполнял ее решимостью. Грета сняла одежду нарочито медленно, и аккуратно сложила ее. Солнце припекало теперь сильнее и когда она снова пошла в воду, вода уже не показалась ей такой теплой. Грета шла и шла, волны то обнимали ее с ног до головы, то вдруг оголяли до колен. Глаза щипало от соли, в уши набралась вода. Грета зашла довольно глубоко – здесь волны были намного сильнее, и она еле удерживалась на ногах. Вдруг что-то коснулось ее плеча… Что-то прохладное и гладкое, Грета резко повернулась и волна, словно обрадовавшись ее неловкому движению, сначала накрыла ее с головой, а потом потащила на глубину. Отфыркивась и отплевываясь Грета подпрыгивала на волнах, с трудом доставая до дна, чтобы оттолкнуться. Щуря слезящиеся от соли глаза, Грета всматривалась вдаль. Она на какой-то момент потеряла ориентацию и не могла понять, где же берег. Что-то снова толкнуло ее в спину, мягко, но настойчиво. Еще… и еще… Наконец Грета поняла, что устойчиво стоит на морском дне и попыталась оглядеться. Расплывчатые очертания чего-то ловкого, быстрого, серо-синего то появлялись над водой, то пропадали и снова появлялись в другом месте.

Грета медленно пошла по направлению к берегу, время от времени осторожно оглядываясь в надежде снова увидеть серо-синие очертания… Когда волны стали не такими сильными и вода едва доходила ей до локтей, Грета развернулась лицом к морю, ветер высушил глаза и соль больше не мешала смотреть ‑ Грета увидела вдалеке своего спасителя – это был небольшой дельфин. Абсолютно невероятно. Невероятно и удивительно! Грета стояла и улыбалась. Улыбалась искренне и беззаботно. Просто солнцу, просто морю, просто дельфину и себе!

Постояв еще какое-то время, Грета пыталась разглядеть других дельфинов, справедливо полагая, что они должны жить небольшим сообществом, но в море был только один дельфин. Он тоже, казалось, наблюдал за Гретой, не уплывая с того места, где они встретились, и не приближаясь. Потом Грета помахала ему рукой, повернулась и пошла к берегу. Когда она вышла на берег, сколько ни всматривалась в морскую даль, дельфина больше не было видно.

Весь этот день она провела на берегу. Ходила вдоль береговой линии, обследовала брошенные пещерки, один раз чуть не спугнула какую-то парочку, но вовремя их заметила и ретировалась, хотя тошнотный позыв не заставил себя ждать. К вечеру Грета так устала, что одна только мысль о том, что надо идти в поселение, а там придется разговаривать со всеми этими людьми, повергла ее в такое уныние, что она сразу почувствовала себя неизлечимо больной и забравшись в одну из обнаруженных днем пещерок, уснула.

Рано утром Грету разбудил какой-то странный звук – точнее звука даже не было. Был образ звука. Грета прислушалась к себе, к морю… Ничего. Но выспалась она. Наконец-то, отлично. Легко поднялась и пошла к морю – греться в воде. Солнце уже встало, но сегодня было не разобрать, где именно это солнце – все небо было затянуто матовой, подсвеченной солнцем плотной песчаной сеткой, и она с каждой секундой опускалась все ниже и ниже. Ветер уже с утра не давал прохлады, а к полудню обещал стать хлестким и обжигающим как само солнце… Вот почему так болела голова, – подумалось Грете. Зато море словно кто-то разгладил – небольшие волны собирались только у самого берега и лениво выкатывали редкие пенные пузыри. Грета сняла одежду и зашла в воду – вода была теплая и какая-то густая… Грета медленно, рассекая почти ровную гладь, углублялась в море. Море было тихим-тихим, умиротворенно-безмятежным, и Грете пришло в голову, что, наверное, сегодня море ни о чем не думает.

Грета поплыла. Она плыла достаточно долго, когда снова ей почудился тот образ звука, который разбудил ее с утра. Она остановилась, зависнув в воде и тут увидела своего вчерашнего знакомца – он плавал неподалеку от нее и снова был один. Грета ждала, что он подплывет к ней, но спасатель, помелькав еще немного над морской гладью, снова издал то, что Грета назвала образом звука и уплыл. Грета уже порядком устала в воде, но море было спокойным, и она также спокойно поплыла обратно к берегу. Когда она вышла на берег, ее немного пошатывало – было очень жарко, и песочная сетка опустилась совсем низко над морем и берегом. Грета забрала вещи и вернулась в пещерку.

Она уже практически решила больше не возвращаться в свое поселение, но ей было еще немного страшно остаться вот так одной, без своей неизменной сумки, особенно теперь, когда Брита снарядила ее как следует. Просто было жаль оставлять столько добра тем, кто так и не научился пользоваться им.

Немного передохнув и остро ощутив голод, Грета побрела в сторону поселения. Она пришла к вечеру, когда поселенцы уже готовили костры вечерних посиделок. Сегодня у них был особый повод – Света, почти два года пролежавшая без движения, снова училась ходить.

Лихорадка первого дня прошла и вместе с ней ушли все недомогания, Света стала чувствовать ноги, смогла ими шевелить, и когда весь капельный навес исчерпал себя, и за него стали приниматься умницы бактерии, Света попробовала встать. Это было сегодня в обед, к вечеру, она, при поддержке Ноя, вышла к костру.

Грета при всеобщей суматохе практически незамеченной зашла в свою палатку. Привыкнув к сумеречному освещению, нашла свою сумку, с неудовольствием обнаружила, что кто-то уже похозяйничал и в ней не хватает нескольких маленьких колбочек с антисептическим раствором – вообще поселенцы редко пользовались им, но сами эти колбочки были похожи на гладкие блестящие камни – дети играли пустыми колбами до тех пор пока соль не разъедала блестящую поверхность, а потом и бактерии саму колбу, и сейчас Грета была больше чем уверена, что именно дети и позарились на них.

В палатке был необходимый для каждого из жильцов сменный набор одежды и нехитрая обувь – в специальных ямках в полу лежали хорошо просоленные вещи. Грета забрала все четыре комплекта, потом пошла в палатку с остатками приборов, модусов и всякой другой технической ерунды, как называли все это поселенцы, но исправно таскали все это с мусорных куч по просьбе Греты. Правда модус собрать ей так и не дали…

Грета долго провозила в технической палатке, аккуратно отбирая и складывая с положенные Бритой самораспаковывающиеся пакеты все рабочие детали и элементы. За этим занятием и застала ее Нада. Зачем она заглянула в палатку? Модус, который у стены-то – совсем плох стал. А как в полис пойдешь, если даже не можешь ленту посмотреть?

Грета подумала и отдала Наде кое-что из того, что отобрала для себя. Нада взяла все молча и так же молча ушла. Правда вернулась через пару минут с портативным пищевым автоматом, с которым они ходили тогда в полис.

‑ Спасибо. – наверное, Нада была единственным человеком в этом поселении, с которым Грете было жаль расставаться. Надежда, даже не смотря на свой значительный возраст, была энергична, любознательна…и как она тут уживается с ними…

‑ Я тоже уходила, ‑ сказала Нада, ‑ вот видишь, вернулась все равно… но это, конечно, все равно самой надо решить. Нада снова ушла, но нагнала Грету, когда та направилась в сторону моря – сначала она решила попробовать пожить в пещерке, а потом уже решать нужно ей куда-то уходить, и если да, то куда.

Нада протянула ей что-то типа котомки из густо просоленной ткани – котомка была объемной, но не очень тяжелой. Грета хотела открыть ее, но Нада жестом остановила – не нарушай, солено все. Это кофе… твой. В полисе когда были, я взяла. Грета поняла, что Нада сейчас отдает ей и свой запас любимого напитка, и чуть не разревелась от счастья и обиды одновременно. Почему же теперь, именно теперь, когда она решила уйти, чтобы искать себя не в нужности кому-то, а просто саму себя, она, наконец, находит родственную душу, в которой так нуждается сама?!

Нада отдала пакет и ушла. Вот так просто, не говоря ни слова, ни отговаривая, ни поощряя, просто… Грета даже прямо с каким-то облегчением вспомнила, что все-таки забрала тогда у Бриты свою чашку. Чашку, которую ей подарила Нада, и которую не ели бактерии.

До конца жары Грета жила в прибрежных пещерах, несколько раз меняя их из-за естественного разрушения или из-за того, что поселенцы вдруг оказывались слишком близко к ее убежищу – они приходили собирать устриц и ловить рыбу, некоторые парочки искали уединения в прибрежных пещерках; однажды Грета даже заметила Ноя и Светку, поразилась нелепости их движений и вспомнив восторженные рассказы Светы про любовь снова долго и вдумчиво боролась с приступами тошноты.

Вообще, не считая этих маленьких приключений, в ее жизнь все было весьма однообразным ‑за все это время она пару раз уходила вглубь диких просторов за материалами для ее технических экспериментов и сырьем для пищевого автомата. Этот портативный вариант в еду мог переработать любую массу – разве что из песка не вышло бы приготовить обед, но для обогащения получавшейся после переработки растительной или животной массы была нужна дополнительная кассета с концентратом витаминов, микроэлементов и геноусилителей. Такие кассеты часто выкидывали целыми партиями из-за брака или из-за того, что снова распоряжением Совета Матерей перечень генных модификаций изменился и те геноусилители, которые были заложены в огромных партиях плюскассет (они так назывались), оказывались вне Основ. А так как подобные распоряжения поступали с завидной регулярностью, то главное было просто успеть сразу после выгрузки мусора, потому что и умницы бактерии не дремали.

За все лето Грета накопила достаточный запас плюскассет и усовершенствовала немного пищевой автомат – теперь он не только мог перерабатывать морскую воду в пресную, но и предлагал три вида напитков – кофейный, лимонный и чайный. Правда кофейный был ужасен и на вкус напоминал жженый хинин, но Грета слишком привыкла с утра пить хоть какой-нибудь кофе, а того запаса, что оставила ей Нада при ежедневном употреблении хватило бы от силы на пару месяцев, поэтому Грета чередовала.

В выборе еды она всегда была неприхотлива и безо всякого сожаления о естественном меню, которое преобладало в поселении, снова, как в былые времена, перешла на пищевую массу. Ее автомат был еще из той старинной линии, которая предполагала не геометрические фигуры, а симулировала формы естественной пищи – рыбки, птички, разные овощи – это очень разнообразило быт Греты, она с удовольствием играла в эту игру.

За это время ей удалось собрать довольно приличный инфомодус, хотя опробовать его в полной мере она опасалась – конечно предположение о том, что полисы мониторят побережье было маловероятным, но рисковать безопасностью поселения Грета не хотела. Поселение после последнего налета немного расслабилось и все лето находилось на одном и том же месте, и даже когда Грета направилась вдоль побережья на запад, поселенцы не собирались покидать насиженного места.

Думала ли она о Брите? или о Свете? Вспоминала ли? Жалела? Грустила? Конечно, бывало всякое… Но теперь ей было сложно представить, что присутствие кого-то рядом с ней руководит ее существованием – сейчас ею руководила только погода. У нее не было ни планов, ни задач… Это было очень непривычно, но поначалу не было и времени, задумываться об этом – все время отнимало налаживание одинокой жизни и приготовление неизбежного путешествия. Зимой береговая линия становилась непригодной для жизни – пещерки затоплялись, осыпались, ветер на побережье был таким, что и удержаться на ногах не всегда удавалось, а от воды вело влажным промозглым холодом.

Бриту она вспоминала несколько раз, снова и снова обращаясь к помощи тех мелочей, которые та упаковала ей в сумку. Грета вспоминала Бриту напыщенной и обиженной, злопамятной и самодовольной, и никак не могла понять ее поступка – так заботливо и предусмотрительно упакованной сумки… Несколько самораспаковывающихся пакетов с конфетами Грета скормила своему пищевому автомату и изредка пила сладкие напитки, остальное содержимое сумки каждый день проверяла на предмет бактериальной эрозии и тщательно следила за тем, чтобы все что можно было просолить – было просоленным, то, что просаливать было бы жаль, пока были запаси антибактериальной эссенции, обрабатывала ею.

За лето она сносила тот комплект одежды, в котором она ушла из поселения, и в первые пасмурные и прохладные дни, в новой одежде, полностью оставившая любые воспоминания как о поселении, так и жизни в полисе, Грета направилась на запад, вначале по побережью, а потом, когда берег повернул на север, углубилась в дикие просторы. По дороге натыкалась на поселения и останавливалась на время – поселенцы принимали ее как свою, она уже давно не выглядела как беглянка, теперь она была старожилом диких просторов. Иногда издалека видела огромные спирали цилиндров ДНК-полисов ‑ они мало чем отличались друг от друга, подходить ближе Грета не рисковала, ‑ все необходимое при желании можно было или найти в мусорных кучах и отвоевать у умниц-бактерий, или сделать из найденного все в тех же кучах.