О чем думает море…

‑ Мужская особь? – осторожно спросила Грета?

Света прикусила губу и кивнула.

‑ И? – спросила Грета. Света открыла рот, будто желая что-то сказать, развела руками и, нервно пожав плечами, вздохнула и опустила глаза.

Грета сообразила: ‑ Свет, но было только уведомление о том, что пропал… больше не было …ничего.

Таких огромных искрящихся глаз у Светки Грета даже не подозревала:

‑ Грета, Грета, небо, не нашли? Не нашли! Может, получилось? И ведь не узнать… Грета, но ты точно…ну да, ты точно…знаешь…

Света так разволновалась, что Грета забеспокоилась, и не зря…

Брита всю ночь изображала присутствие Греты в ее комнате, не забывая иногда и о своей спальне. Около трех часов ночи инфомодусы голосовым сообщением оповестили всех о том, что неполадки инфосети устранены. Это сообщение и разбудило Бриту, нечаянно заснувшую на полу в дверях своей комнаты. Спросонья она мало что понимала, но отсутствие Греты и поздний час отметила. Прослушав сообщение несколько раз, она переключила режимы и стала просматривать ленту происшествий, замирая от страха, что найдет там сообщение о Грете. Но все обошлось – на ленте ничего не было, однако она по-прежнему не представала, что должно было такого случиться, чтобы Грета не смогла вернуться в цилиндр. Самые страшные предположения Брита отмела почти сразу. Если бы Грету или Светку обнаружили – лента бы уже кричала об этом – значит не то. Если предположить, что со Светкой что-то случилось, а Грета настолько разволновалась, что… – нет, бред…Грета разволновалась?..хм… – Брита отбросила и эту мысль, – Ну, почему надо было снимать средство связи!? Ну, правильно. Конечно, тем более, что вне цилиндра их хитрые устройства работали с большими перебоями, а уж на таком расстоянии…Но вдруг бы…Может, она не может выйти из укрытия? Слежка? Работы? Нет, все равно бы что-то придумала… – Брита терялась в догадках, постоянно переходя из одной комнаты в другую и, боясь не перепутать, когда нужно сопеть, храпеть и шаркать ногами, а когда неслышно-невидно передвигаться.

К шести утра Брита абсолютно выбилась из сил от постоянного напряжения и неизвестности. Хуже всего было то, что в семь часов официально начинался день и в любой момент их могли призвать к модусу… Брита лихорадочно придумывала, как можно скрыть отсутствие Греты, пробегая глазами инфоленту. Её внимание привлекло сообщение о сбое в системе защиты лабораторных блоков в том цилиндре, где они занимались научной деятельности до посвящения в кураторы. Внимание привлекло не столько само сообщение, а странное несоответствие времени происшествия и времени окончания грозы – по всему выходило, что сбой произошел уже после того как не только гроза закончилась, но и неполадки были устранены.

Брита все еще терялась в догадках относительно причин такого случая, как вдруг даже не услышала, а каким-то неизвестным ей способом почувствовала, что вернулась Грета. Дрожа от волнения и боясь ошибиться, Брита спокойно вышла из комнаты и направилась к Грете. Грета действительно вернулась, она была вымокшей и еле плелась по направлению к ванной. Рюкзака при ней не было.

Когда она повернулась к Брите, та чуть не ахнула – на Грете не то, что лица не было, нет, глаза ее были полны какой-то тихой радостью, но вот огромные черные круги, за одной ночь осунувшееся лицо и жуткая, бледность, которая проглядывала через разводы пыли и какой-то липкой грязи на ее лице…

Сердце Бриты закатилось куда-то так далеко, что она даже дышать перестала – у Греты всегда с собой были немалые запасы антисептической и антибактериальной жидкости, с которой она не расставалась никогда, она была чистюлей, а тут такое…

Грета, несмотря на нечеловеческую усталость, которая читалась в ее жестах и сгорбленной фигуре, вдруг достаточно громко сказала:

– Брита, хорошо, что зашла – всю ночь я промучилась. Что-то с желудком, так и не уснула до утра… Попробую принять ванную и посплю, может. – Предательски заплетался язык и хрипел голос.

Брита включилась с трехсекундной задержкой.

‑ Да, я слышала, что ты бродила как приведение с трех ночи. И мне спать не дала. Я тоже теперь отдохнуть хочу – так что рассчитывай только на себя.

Грета кивнула головой, она поняла, что опасаться надо было наблюдения только после трех часов ночи. Брита, терзаясь жутким любопытством, тем не менее, доиграла до конца. Фыркнув и круто развернувшись в сторону своей комнаты, она добавила: ‑ Смотри не утони! – и вернулась в свою комнату. Кинув безразличный взгляд на все еще бежавшую инфоленту, Брита пошла в спальню – она вдруг нестерпимо захотела просто уснуть, и будь, что будет. Грета здесь, все хорошо, – последнее, что успела подумать Брита, укладывая голову на подушку.

Тишину их сонного царства за целый день так никто и не потревожил – вчерашний шторм всем принес немало забот. Часов в пять вечера, когда уже начинало смеркаться, и стеклянная стена в коридоре больше не рассеивала мягкий дневной свет, девушки, наконец, проснулись. Первой проснулась Грета. Вспомнив все то, что ей пришлось пережить прошлой ночью, она сама ужаснулась и почувствовала, что как-то резко даже не повзрослела, она всегда была ответственной и собранной, а постарела, именно постарела. Тело хоть и отдохнуло, но болело и ломило так, будто ее всю ночь охаживали палками. Чуть привстав в кровати на локте, она глянула в угол спальни – вчера она оставила там свою грязную одежду для бактерий-мусорщиков – и улыбнулась: умницы бактерии справились. Грета снова откинулась на подушки, левая рука достала что-то из-под подушки, потом Грета отчаянно почесала ухо и снова улыбнулась – этот прием вставления устройства связи они придумали с Бритой совсем недавно, когда появилась необходимость время от времени снимать устройство. Брита проснулась от легкого шороха прямо в ухе, вчера сразу после возвращения Греты, она проделала точно такое же почесывание уха, которое заставило сейчас улыбнуться Грету.

Брита громко зевнула, Грета покряхтела, вставая – вот тебе и «с добрым утром» подумали обе. Обнаружив, что утро незаметно превратилось в вечер, девушки незамедлительно направились к своим модусам. Грета пренебрегла ритуалом кофепития, но прежде чем сесть за рабочий стол, прошла к пищевому автомату и ввела заказ. Дождавшись пока автомат выдаст все, что назаказывала, Грета потащила свой поднос к модусу.

Брита начала первой – она уже запустила инфоленту и теперь читала ее вслух, что-то быстрее, что-то медленнее, особо четко она выделила информацию о времени устранения неполадок и о сборе в системе защиты лабораторий. Грета, набив рот какими-то хрустяшками, пробежала глазами инфоленту, а когда голос Бриты в левом ухе замолчал, задумчиво прожевала: – Лаборатория… это ж наша… и с задумчивым видом направилась к Брите, якобы обсудить новость.

– Видела? – спросила Грета от двери, все еще что-то жуя, – Не твоих рук дело? Небось, неверно набрала код защиты?

– А ты не насмехайся, я за цунами ответственности нести не могу… также как и за тупость некоторых… – Брита презрительно фыркнула, – тех некоторых, которые даже не знали никогда этого кода.

Это правда, у них было заведено – коды защиты всегда вводила Брита, Грета же не афишировала своего знания и прикрывалась прекрасной легендой о том, что никак не запоминает эти абракадабры. Это давало возможность бесконтрольно, не отмечаясь в службе защиты, приходить Брите в лабораторию в то время как Грета изо всех сил изображала их обоюдное обучение у модуса.

Грета фыркнула: – ну уж, небольшая заслуга бесполезный набор знаков вызубрить – «а фэ четыре е», корень из двух! – Грета нарочно воспроизвела два отрывка из кода и Брита поняла, что этой ночью Грете пришлось вспомнить не только эти отрывки. Но зачем?!

– Может там инкубаторы взбесились? – хохотнула Грета, – решили покончить собой из-за собственного к себе презрения?

У Бриты глаза заполнили все лицо, она не верила своим ушам. Это что же, Грете понадобился инкубатор? Ночью?! Неужели нельзя было подождать и так не рисковать – за два месяца до срока, когда у Светки должен будет.. должен …выйти плод, они бы что-нибудь бы придумали!

– Бред, – как выплюнула Брита, – шуточки твои как всегда омерзительны. Фу, – добавила она и демонстративно пошла в коридор. Омерзительны как твое чавкание.

Грета тоже вышла. Она видела, что Брита не поняла всего, что она хотела ей сказать, но как еще объяснить? Грета вернулась в свою комнату, взяла еще хрустяшек и снова вернулась к Брите в комнату. Брита стояла в коридоре у окна и пыталась обдумать ночное происшествие с учетом новых фактов. То, что со Светкой все в порядке было понятно просто из того, что Грета этой темы не касалась. Ну и хорошо… Только непонятно, зачем было так рисковать и почему нельзя было ее, Бриту предупредить.. Может, Грета переутомилась, она вчера уходила странная какая-то…Брита видела, как Грета зашла к ней в комнату и хихикая выскользнула из нее. Постояв еще немного, Брита вернулась.

На столе ифномодуса были рассыпаны те самые хрустяшки, которыми чавкала Грета. Брита уставилась на них с удивлением и краем глаза увидела в дверях подглядывающую Грету, которая вдруг захохотала в голос и убежала снова в свою комнату. Продолжая хихикать, она, будто себе под нос, злорадствовала: – Чавкание тебе не нравится, может, чавкать нечем? Ну, хоть несколько зубов, может, осталось? Вот тебе на каждый оставшийся зуб…

Брита вслушиваясь в предназначенное для нее бурчание, отметила, что хрустяшки рассыпаны неровной линией, а последние две лежат как бы отдельно. Та-а-к… Всего девять, семь и две, две раздавленные, остальные целые… Инкубаторы… девять…семь…

Светка выполнила миссию!? – осенило Бриту. Она сдавленным охрипшим голосом сказала только: – Кошма-а-р! И оставив хрустяшки на бактерий-мусорщиков, опрометью помчалась в ванную.

Бриту тошнило. Она представила, чем пришлось сегодня ночью заниматься Грете, она представила Светку… Она была очень привязана к Светке, испытывала к ней какое-то странное чувство – хотелось ее защитить, пожалеть… А Светкина улыбка? Брита и сейчас часто вспоминала ее в минуты грусти. И вот рядом с этими добрыми, почти нежными чувствами теперь появилось чувство брезгливости, воспитанное в ней тем обществом, где она вынуждена была лгать и притворяться, чтобы оставаться собой.

Грету очень расстроила такая реакция Бриты, но поразмыслив, она пришла к выводу, что неизвестно как бы сама она себя повела в подобной ситуации. То есть, если бы ей не пришлось брать на себя ответственность за жизнь Светки и рисковать безопасностью не только своей, но и Бриты, думая только о том, как поступить в следующий момент, когда совершенно не до эмоций или этической оценки происходящего.

Света чувствовала себя нормально. Когда вчера к ней снова пришла зыбкая надежда на то, что выведенный ею из миссии продления рода полгода назад Юно жив, она так разволновалась, что начались схватки и им с Гретой пришлось импровизировать. Больше, конечно Грете.

Всю ночь Грета работала на пределе своих интеллектуальных и физических возможностей. Она была в своей стихии – экстремальная ситуация, в которой от скорости принятия решений зависели и жизни, и сама необходимость дальнейших действий, – она совершала такие поступки, на которые никогда в обычной жизни не смогла бы решиться. Но рядом с беспомощной Светой, растерянной и почти обезумевшей от боли, Грета была и судьбой, и провидением, и счастливой случайностью, и стечением обстоятельств. Ночь, ливень, неполадки в системе безопасности – все эти чрезвычайные происшествия, в обычное время доставившие девушкам немало неудобства, сейчас казались вовремя организованными отвлекающими мероприятиями.

Грохот ливня заглушал то и дело вырывавшиеся вопли боли и отчаяния – специальных обезболивающих средств, применяемых в таких случаях, у Греты, понятное дело, с собой не было, а тот минимум анестетиков, который она носила с собой, никогда не был полным, даже по норме хранения таких лекарств в обязательной для ячейки аптечке. Еще в детстве Грета обнаружила у себя удивительную способность чувствовать боль не так остро и сильно как другие, а то и вообще не замечать неприятных ощущений, доставляемых организмом. Наблюдавшие за их ячейкой кураторы любезно и ненавязчиво подсунули триаде информацию о повышенном болевом пороге, и, наверняка, удовлетворенно усмехались, отследив, с каким восторгом озарения она была принята. Но Грету еще тогда не удовлетворило такое объяснение, что-то продолжало заставлять ее сомневаться в таком объяснении. Она даже экспериментировала, используя свое тело в качестве опытного материала, пытаясь только усилием мысли уменьшить или увеличить силу боли.

Научившись обманывать наблюдателей и даже саму инфосеть и получив доступ к разнотематической нецензурированной информации в старших линиях обучения, Грета как-то натолкнулась на сведения о духовных практиках, совсем непонятных и не близких ей, но именно в них описывалось умение управлять телесными ощущениями, в частности, не чувствовать боли. Прочитанное тогда и обрадовало, и расстроило Грету одновременно. Обрадовало потому, что теперь она поняла, что именно такое объяснение верно, но расстроилась оттого, что раньше такое умение казалось ей чем-то настолько особенным, что не могло встречаться ни у кого раньше – она никому не говорила об этом, но в глубине души очень гордилась такой особенностью. А теперь оказалось, что в далекие, почти дикие времена какие-то непонятные люди, абсолютно не встроенные в общество и не занимающиеся ничем для этого самого общества полезным, с легкостью проделывали такие чудеса управления собственными ощущениями, какие Грете даже и не представлялись не то что возможными, но и потенциально любопытными. Она долго раздумывала над рациональностью такого существования и полезностью такого опыта, но так ни к чему и не пришла, а со временем позабыла. Ситуаций, настолько некомфортных для того, чтобы вспомнить свои умения притуплять ощущения, у Греты, как и у абсолютного большинства обитателей ДНК-полисов, практически не случалось, аптечку с собой она носила больше из привычки всегда быть готовой ко всему, даже самому невероятному.

Ночью, когда Светка с уродливо перекошенным лицом противно и тревожно кричала, у Греты где-то на заднем плане мыслительных процессов снова поднялась недодуманная информация. Единственное, что вырвалось наружу сейчас, это удивление и недоумение по поводу того, что, как она помнила, те люди, которые тратили жизнь на обуздание ощущений и эмоций, были мужчинами… Им-то зачем, – подумала Грета, – вон как Светка мучается… ей бы такое умение.

Вообще вопрос о том, почему миссия продолжения рода сопровождается абсолютными неудобствами и деградационными процессами, всегда ставил Грету в тупик. Она никак не могла взять в толк, почему такое необходимое, с точки зрения выживаемости человечества как вида, действо сопровождается столькими испытаниями.

Сейчас она понимала это меньше всего. Она вколола Светке последнюю неприкасаемую порцию обезболивающего и выскочила под дождь. Теоретически она, конечно, помнила, как добраться до корпуса с лабораториями, попадая в поле зрения камер видео наблюдения только таким образом, чтобы было непонятно, куда же именно направляется индивид. Но что могла делать ячейка в такую погоду глубокой ночью на улице? Как потом это объяснить? Ничего даже отдаленно правдоподобного в голову не приходило, и Грета, решив, что что-нибудь потом придумается (и при этом отчетливо понимая, что ничего придуматься не может) побежала к лабораторному корпусу, даже не озаботившись скрыть маршрут продвижения.

Уже на следующий день, после того, как Грета узнала о том, что система безопасности была неисправна, а значит, именно в то самое время, когда она бежала под проливным дождем по улице, ее никто не видел и все обошлось, у Греты захватывало дух от такой безрассудности, и она обессилевала от ужаса.

Исчезновение инкубатора и сопутствующих инструментов и реактивов из лаборатории прошло абсолютно незамеченным – за этим лабораторным оборудованием никто особо не следил, так как оно мало кому было нужно. А уж работать с ним по своему желанию, а не приказу, кроме как Грете и Брите, наверное, вообще никому не приходило в голову. Заказ молочного питания с пищевого автомата девушек, да еще и в таких количествах, был принят за сбой системы, но вызвал такой шквал едких замечаний и колкостей в их адрес, что новоиспеченные кураторы показали всем свои острые зубки, весьма сочно и с нехорошими подробностями поминая специалистов-техников.

С той памятной ночи прошло уже три дня, Грете и Брите указали ячейки, надзор за которыми теперь был их непосредственной обязанностью и поглощал почти все их время. Они по-прежнему старались работать вместе, но абсолютно новая для них деятельность пока не позволяла им делить свое внимание. Обе постоянно держали в памяти Светку – Бриту беспокоило здоровье Светы, Грета больше переживала о том, чтобы слишком рьяные уборщики, все еще наводившие порядок внутри города после шторма, случайно не обнаружили тайного убежища беглянки.

Жизнь и здоровье нового индивида их совершенно не заботила: Брита всякий раз морщилась как от неприятного запаха, продумывая планы перемещения Светы из убежища, которые даже на уровне замысла каждый раз срывались из-за того, что Света была не одна. В какой-то момент Брите даже подумалось, что всем стало бы намного проще, если бы ребенок умер. Тогда появилась другая проблема – как утилизировать тело, Брита даже поискала соответствующую информацию в модусе, но совсем не удивилась, когда наткнулась на уже сформированный по недавнему запросу той же тематики инфопакет с фирменной подписью Греты.

Эта привычка, составив инфопакет по той или иной теме, подписывать его специальным кодом, видимым только очень искушенному в информационных сетях специалисту, появилась у Греты ровно тогда, когда она стала таким специалистом. С тех пор этот способ помечать информацию как проверенную и достойную внимания закрепился у Греты на уровне автоматизма – через ее голову и руки прошло столько разнокалиберной нецензурированной информации, что по некоторым вопросам она уже не рискнула бы доверять своей памяти – та могла подкинуть неприятный сюрприз в виде неверных утверждений и фактов, запомнившихся Грете только потому, что она так и не смогла объяснить себе их существование. В таких случаях Грета больше доверяла инфопакету со своей подписью, нежели самой себе – в конце концов, на то, чтобы составить такой инфопакет у нее уходило от нескольких часов до нескольких недель, в зависимости от глубины и сложности запроса, а рыться в своей памяти, восстанавливая последовательность аналитических операций, часто бывало некогда.

Прошла неделя. Девушки втянулись в свою работу, выполняли ее без воодушевления, но тщательно, чтобы не вызывать подозрений или нареканий. Поняв, что по одиночке никак не справиться с наблюдением сразу за всеми ячейками – их количество и качественная наполненность строго рассчитывались с учетом параметрической таблицы психосоматических и интеллектуально-эмоциональных особенностей конкретного куратора, – девушки решили, по крайней мере, свести своих подопечных хотя бы на время обучения в одни и те же линии обучения. Для этого им приходилось, вслушиваясь в бестолковую болтовню своих подопечных, выискивать в их скачущих с темы на тему разговорах то, что могло обратить на себя их внимание во время просмотра инфопотока. К такой небольшой и часто совсем незначительной темке приходилось привязывать более серьезную информацию, сделав ее понятной, доступной и в то же время не совсем полной, для того чтобы ячейка самостоятельно захотела разобраться в данном вопросе, узнать чуть больше и глубже. Это была каторжная работа – Брита справлялась с ней чуть быстрее и лучше, чем Грета, потому что Грете было очень сложно перейти с того высоконаучного языка, на котором она даже думала теперь, на общедоступный, как называла его Брита.

Девушкам понадобилось что-то около трех недель, чтобы разобраться с новой для них системой обязанностей и прав – к концу первого месяца своего кураторства в их паре Грета как обычно занималась анализом поведения их обеих групп и прогнозированием информационного голода, а Брита адаптировала инфопотоки для курируемых ими ячеек.

За это время Грете только однажды удалось буквально на минутку забежать к Свете. Они даже толком не успели поговорить – Грета выходила из цилиндра за очередной порцией кофе и задерживаться надолго, привлекая внимание все еще интересующихся их продвижением в кураторском деле членов совета кураторов, ей не хотелось. Грета внимательно осмотрела и Свету, и ребенка, задавая по ходу уточняющие вопросы о здоровье и безопасности, оставила для них медикаменты и немного еды, и только уходя, вдруг поняла, что отвлекало ее все время визита, что обратило на себя ее внимание. Грета, несмотря на безумную ночь родов, точно помнила что, когда и в каких количествах она принесла сюда в тайное место. Теперь же ей на глаза попадались предметы, назначение которых было ей даже и не совсем понятно, а уж предположений о том, откуда они могли взяться не было и вовсе. Грета потом поделилась своими сомнениями по поводу увиденного с Бритой, намекая ей на то, что неплохо было бы и ей разведать ситуацию, но Брита изо всех сил делала вид, что намеков не понимает.

Брите было очень тяжело смириться с мыслью о том, что ее Светка, добродушная и наивная Светка не стала бороться со своей незавидной участью продолжательницы рода, да еще и приняла такое положение вещей чуть ли не с радостью. Когда случилось так, что миссия оказалась выполненной вне стен ДНК-блока, Брита ни секунды не сомневалась в том, что все предосторожности той ночи – инкубатор для демо-индивида, запасы питания для него – все предосторожности только для того, чтобы Света не была обнаружена до того момента, когда Грета придумает способ незаметной утилизации плода. Прошло уже несколько недель, но ни Света, ни даже Грета не дали и намека на то, что такое развитие событий вообще предполагалось. Брита была в недоумении и растерянности. В ее понимании демо-индивид – а так называли младенцев во время генных проверок и повторного анализа прогноза социализации с момента их рождения до момента, когда индивид либо становился таковым, получая полный индекс имени, либо утилизировался как непригодный – был чем-то вроде неприятной, но неизбежной болезни, от которой организм в состоянии избавиться самостоятельно. И уж если такое освобождение произошло, то ‑ у Бриты просто в голове не укладывалось – для чего теперь эту «болезнь» пестовать и обихаживать?!

Тем не менее прошло уже почти два месяца, и судя по количеству переданного Свете медицинского оборудования и медикаментов, питания, одежды и невообразимого разнообразия предметов обихода, Светка не только не собиралась утилизировать демо-индивида, но и прилагала все усилия для того, чтобы обеспечить его жизнедеятельность.

‑ …понимаешь, такое ощущение, что к ней приходит кто-то еще! Но ведь это же невозможно?! Или…– Грета, насколько это было возможно для шепота, восклицала и пожимала плечами.

Брита не отреагировала на озадаченный вид Греты:

– Ерунда, Светка всегда все разбрасывала, вспомни …

– Да нет же, ты пойми, я такого… даже не знаю где и взять! – Грета продолжала удивляться.

И тут Брита решилась.

– Грета, – Брита прервала сосредоточенное пожимание плечами и нахмуренное возмущение своей подруги, – скажи, а почему вы не утилизировали… это?

Грета не сразу поняла, что ЭТО, она вообще ничего не поняла, ей показалось, что Брита спрашивает о чем-то, абсолютно не связанном с тем пространным рассказом о самочувствии Светки и ее питомца (Грета сама придумала так его называть, а от Бриты других предложений до сих пор не поступало). Грета уставилась на Бриту – непонимание сменилось удивлением, потом озадаченностью и, наконец, какой-то, абсолютно несвойственной выражению лица Греты, беспомощностью.

Грета раскрыла рот, хотела что-то сказать… Помолчала, глядя в пол, будто что-то стараясь припомнить, и поразмышляв немного таким образом, вдруг вскинула глаза на Бриту, искренне широко улыбнулась и сказала:

– Он такой… смешной!

Брита поначалу даже не уловила смысл сказанного, ее поразила улыбка, с которой на нее сейчас глядела Грета – это была абсолютно наивная, даже какая-то глупая улыбка, но в ней была какая-то радость, глубокая и удивительно искренняя. Хотя преобладающим выражением лица оставался конечно же исследовательский интерес.

Грета, легко вернув своему лицу привычную серьезность, взяла Бриту за руки и, заглядывая той в глаза, почти попросила:

– Сходи к ней, а? Вы же… я с ней никогда так не ладила, как ты. Она скучает, спрашивает про тебя все время. Ну, переживает, конечно… – Брита начала какое-то движение, чтобы под любым предлогом отказаться от предложения, но Грета, уловив начало жеста, заторопилась – Н-нет, нет… ты сходи, обязательно сходи! А-а… он… он и правда смешной – Грета снова заглянула Брите в лицо, сжала ее руки, отпустила и, делая шаг назад, будто предлагая Брита сию минуту отправиться в укромное место, еще раз повторила, растягивая слова – про-о-сто – смешно-ой. И снова улыбнулась.