Воспоминания инженера-2. Уроки жизни

Неожиданно Павел Алексеевич обращается ко мне с просьбой показать участок и оборудование. Я снова повторил, что оборудование ещё не получено. Направив на меня указательный палец, он громко произносит: «Вот кто сорвал график работ, кто плюёт на мои распоряжения, кому безразлично здоровье людей». После этого он стал меня методически отчитывать без грубостей, но переодически повышая голос. В какой-то момент он бросил фразу, что за пренебрежение здоровьем людей можно загреметь и в Магадан. Мои попытки вставить в его монолог хотя бы одно слово, немедленно заглушались повышением голоса. Я был в полной растерянности и не понимал, что происходит. Его монолог продолжался не менее 20 минут. Сейчас, спустя много лет, мне кажется, что Шекспир мог от зависти перевернуться в гробу, если бы услышал эту обличительную речь. Мне кажется, что истинные виновники должны были упасть на колени и просить у Бога прощение.

Переодически Павел Алексеевич незаметно бросал взгляд на трёх зрителей этой сцены, которые, очевидно, ждали своей очереди. Они знали, что я ни в чём не виноват. Неожиданно он закончил свой монолог, посмотрел вокруг, по-видимому, в чём-то убедился и быстро покинул лабораторию. Передо мной стояли три человека, бледные как смерть, потерявшие дар речи и не способные даже упасть на колени Они точно знали, что они виноваты и что им предстоит ещё услышать. Перед уходом он успел сказать: «Я ещё вернусь.» Теперь по прошествии стольких лет я утверждаю, что первым человеком, сказавшим эту знаменитую фразу был Павел Алексеевич Ефимов, а вовсе не Шварценнегер в Терминаторе 1, который произнёс их лишь спустя 40 лет, также при не менее драматических событиях.

Через несколько минут раздался звонок: Павел Алексеевич сообщает, что он покидает кабинет и направляется к машине. Опять я не понял, что этим он предупреждает, что ждёт меня у машины. Приглашённым на беседу, которая так и не состоялась, я сообщил, что они свободны. Я сел за стол, непроизвольно потекли слёзы. Я был обескуражен. Минут через пять оделся, закрыл лабораторию и пошёл к выходу. При выходе с предприятия я вдруг слышу громкий голос Павла Алексеевича: «Матвей Зельманович, я долго буду тебя ждать?» Только тогда я обратил внимание на Павла Алексеевича, стоящего у машины, и машущего мне рукой. Он пригласил меня в машину, и, когда она тронулась, он заговорил со мной. Он говорил со мной как с близким родственником. Я до сих пор слышу эти слова: «Матвей Зельманович, ты ещё молод, не знаешь жизни и не знаешь людей, и нет у тебя опыта общения с ними. Это приобретается с годами. Ты ещё к тому же наивен и доверчив. Ты также пока ещё слабый психолог. Я знал, также как и эта троица, что ты к этому вопросу никакого отношения не имеешь, и у меня к тебе лично не было и нет претензий. Но мысль, что я должен беседовать с этими тремя в отдельности была для меня невыносимой. Меня просто на это не хватило бы, да и надорвал бы своё здоровье, если ещё учесть, что целый день я общаюсь с разными людьми с разными характерами, а это оставляет след. Ты меня пойми и извини, у меня не было намерений тебя обидеть. Наверно, мне нужно было тебя предупредить. Что касается троицы, то я надеюсь, что этот урок не пройдёт для них даром. Это я понял, когда уходил из лаборатории». После раздумий над происшедшим я пришёл к выводу, что Павел Алексеевич не должен был меня предупреждать заранее, это было бы ошибкой. Я действительно искренне, не поддельно переживал события и мои визави это видели. Долгое время при встрече с ними я видел, что они чувствуют себя виноватыми передо мною. Когда мы подъехали к дому, он попросил передать привет моей жене Бебе и её родителям, напоследок сказав: «А теперь поеду домой, меня с ужином ждёт Вера Дорофеевна. Наверно беспокоится. Матвей Зельманович, не забудь завтра придти на работу.»

Павел Алексеевич был исключительно ответственным руководителем. Уже в те времена он пользовался уважением руководства министерства и явно выделялся среди своих коллег стремлением придерживаться сроков исполнения решений. Можно посочувствовать В. И. Экало, В. И. Ильину и Е. С. Клавсутю, отделы которых были загружены сверх головы. Но такого явного игнорирования принятых решений Павел Алексеевич допустить не мог. Он мог их уволить-они это заслужили, он мог объявить им строгие выговора, лишить их премии. Но он не мог этого сделать, во-первых, потому что это подорвало бы их авторитет, во-вторых, они с момента организации ОКБ были его преданными помощниками. Взвесив это, он решил высказать своё мнение о них придуманным им оригинальным методом психологического воздействия, не прибегая к публичному унижению, которого он хотел избежать. Судя по последствиям, ожидаемого эффекта он добился. Единственно, в чём он ошибся – это в моём восприятии самого события. Я воспринимал их как реальность, в моём поведении не было никакой фальши. Если бы мои визави заметили фальшь, эффект от монолога был бы равен нулю. Павел Алексеевич понял это и принёс мне извинения. Он был умным и проница-тельным человеком, знатоком человеческих душ и хорошим психологом. В этом отношении он был нашим учителем. После описанного события, Павел Алексеевич никогда не повышал на меня голос и не отчитывал. Мы жили и работали с ним в мире.

* * *

Эхо этих событий отозвалось спустя 10–12 лет. На различные совещания, проводимые в Москве, и связанные с нашей разработкой – НБА, обычно Павел Алексеевич командировал меня. При этом, он просил не брать на себя каких-либо обязательств без согласования с ним. Однажды он вызвал меня и предложил в этот же день выехать в Москву на совещание в ОКБ А. Н. Туполева. Он предупредил меня, что совещание серьёзное и посвещено остановке заказчиком приёмки самолётов-носителей ТУ-22. Это грозило серьёзным наказанием, включая остановкой финансирования. На совещании, которое проводил Л. Л. Кербер, заместитель А. Н. Туполева,

рассматривался вопрос, связанный с устранением замечаний, выявленных в процессе стендовых и лётных Государственных испытаний ТУ-22. В основном эти замечания касались автопилота, который, вследствии неких методических особенностей приводил к раскачке самолёта. Из-за этого, временно был наложен запрет на включение НБА в контур автоматического управления самолёта на маршруте. В замечаниях по стендовым испытаниям было отмечено, что в НБА в узле формирования угла доворота замечены высокочастотные автоколебания, которые не влияют на качество управления самолёта. Тем не менее на совещании было принято решение, которое обязывало нас доработать НБА, с целью устранения автоколебаний. Я понимал целесообразность принятия такого решения, тем более, что это было связано с весьма небольшими доработками самого узла. Но когда пришло время подписания протокола, я, помятуя указания Павла Алексевича, отказался подписать протокол, где была задействована его подпись. Поскольку передача заказчику протокола не терпела задержки, это было связано с открытием приёмки, Л. Л. Кербер позвонил Павлу Алексеевичу и попросил его дать мне право подписать протокол и передал мне телефонную трубку. Я кратко изложил Павлу Алексеевичу суть проблемы и наших обязательств. Пояснил, что доработка небольшая и обязывающие сроки исполнения приемлемы. Он разрешил мне подписаться под протоколом вместо себя, что я и сделал. Через несколько минут выяснилось, что на титульном листе протокола в её нижней части вынесены подписи Главных конструкторов ОКБ. Я категорически отказался ставить свою подпись. Тогда Л. Л. Кербер вторично позвонил Павлу Алексеевичу и разъяснил, какие последствия ждут нас всех, если протокол сегодня же вечером не окажется на Пироговке. Л. Л.Кербер снова передаёт мне трубку и я слышу ожидаемые слова: «Не ломайся как барышня и подписывай.» С Леонидом Львовичем Кербером у меня были прекрасные отношения, но иначе поступить я не мог. Он меня понимал и нисколько на меня не обиделся.

На следующий день я пришёл на работу, имея при себе копию протокола. Я понимал, что Павел Алексеевич пожелает ознакомиться с сутью доработки. Для этого мы с В. В. Марасановым на стенде в лаборатории вскрыли блок вычислений НБА. Вскоре меня принял Павел Алексеевич и я ему доложил подробно о совещании. После доклада он выразил желание ознакомиться с характером доработки. Доработка, сводившаяся к замене серводвигателя, не вызвала у него возражений. Неожиданно Павел Алексеевич задаёт мне вопрос: «А почему мы, собственно, должны дорабатывать НБА.» Я поясняю, что посколько НБА включён в контур автоматического управления самолёта, желательно, чтобы в составе командного сигнала, выдаваемого в автопилот из НБА, не было высокочастотных составляющих. «Это значит, что самолётом управляет НБА и мы отвечаем за безопасность самолёта?» Здесь уместно рассказать один анекдот. Великий прорицатель Нострадамус, приходя домой, спрашивал маму: «Мама, что у нас сегодня на обед?» На это она отвечала: «Как-будто ты не знаешь». «Да, мы управляем самолётом только в горизонтальной плоскости через автопилот при постоянном контроле со стороны экипажа. По нашей вине ничего не случится.» И здесь Павел Алексеевич заявил: «Вы, Матвей Зельманович, самовольно подписали протокол и будете за последствия сами отвечать. Если с самолётом случится беда то вы, а не я пойдёте в тюрьму.» В какую, спросил я. «Для начала в Кресты», ответил он. «Спасибо, Павел Алексеевич, это ближе, чем Магадан». Он мгновенно вспомнил первый эпизод, суровая маска его лица сменилась на его обворожительную улыбку. Павел Алексеевич обладал феноменальной памятью. «Ладно, дорабатывайте, только не задерживайте передачу документации на Пирометр.» Павел Алексеевич прекрасно разобрался в вопросе. Но он дал понять, что те, кому он доверяет принятие решение, должны это делать взвешено и ответственно. Я это понимал, когда он поручил мне участвовать в этом совещании.

Павлу Алексеевичу в не меньшей степени было присуще чувство юмора. Я присутствовал на многих совещаниях, которые он проводил. В процессе совещания иногда чувствовалось нарастание напряженности и, если в этот момент кто-то находил нужные слова или шутку, напряжённость мгновенно спадала и все испытавали облегчение, и в первую очередь Павел Алексеевич. Далее совещание продолжало течь по деловому руслу.

* * *

В начале 1965г. после отладки ЦНВУ на одном из летательных аппаратов (ТУ-95РЦ) и его сдачи заказчику на аэродроме вблизи Белой церкви, я вернулся в Ленинград. Через несколько дней Павел Алексеевич пригласил меня к себе. Там находился старший представитель заказчика А. К. Арутюнов. Они оба обратились ко мне с просьбой выполнить их поручение: доложить маршалу авиации И. И. Борзову состояние разработки модификации вычислителя ЦНВУ для разведчика-целеуказателя. Я выехал в Москву и через два дня вернулся. Павел Алексеевич поблагодарил меня за успешное выполнение поручения. То же сделал А. К. Арутюнов, после чего предложил мне побеседовать с ним на различные темы. Подобные беседы происходили часто. Он был умным человеком, но нуждался в информации. По-видимому, в беседах он получал нужные сведения о современном состоянии авиационной техники. В последней беседе он спросил меня о моих планах на будующее. Я ему честно признался, что таковых пока не имею. Я не знал в тот момент, что он прекрасно осведомлён о планах создания новой лаборатории и кандидатах на должность начальника. Эти вопросы П. А. Ефимов обсуждал с ним. Вскоре меня вызывает к себе Павел Алексеевич и в присутствие А. К. Арутюнова сообщает, что он принял решение организовать новую лабораторию и назначает меня начальником, и тут же подписывает приказ. Для меня, как и для Е. С. Липина и А. Л. Этингофа, которых он затем пригласил, его решение было неожиданным. Павел Алексеевич поставил их в известность о принятом решении и приказал им выделить мне людей и площадь в рамках НИО-1. Так, благодаря Павла Алексеевича и А. К. Арутюнова решилась моя судьба и определилось моё будущее.

B 1967г я пришёл к выводу, что все разработки лаборатории: ИНТО, ПИНО, планшеты, пульты управления на логометрах, электромеxанические ИПП и т. д. не имеют никакой перспективы и поэтому необходимо немедленно переходить на разработку современных электронных индикаторных систем. Лишь этот путь сулил выживание лаборатории. Но как это сделать? Я понимал, что попытка убедить руководство перейти на разработку электронных систем обречена на провал, меня не поддержат на всех уровнях. Единственный человек, который мог бы меня поддержать, это был Павел Алексеевич. Но несмотря на уважение, которое он проявлял ко мне лично, я вынужден был считаться с возможностью провала. Тогда, я решился на рискованный, но рассчитанный шаг. На основании новейшей информации и моих знаний предмета, составляю ТЗ на разработку оптико-электронного коллиматорного индикатора, на основе которого потом была начата разработка того, что называлось электронный ИПП.

Будучи в Москве, я в день отъезда, заранее заказав пропуск в Управлении ВВС на Пироговке, встретился с майором В. В. Макухой, с которым я поддерживал дружеские отношения. Он был нашим куратором и я часто встречался c ним. При встрече, а она началась в шесть вечера, состоялся следующий разговор:

Львовский: «Когда вы получите следующую звёздочку на погоны (подполковника)?

Макуха: «Через два месяца».

Львовский: «Не получите. Более того, я сделаю всё, чтобы вас разжаловали в капитаны».

Макуха: «Почему?»

Львовский: «Потому-что, вы протираете здесь штаны, ничего не делаете по продвижению новой техники и содействуете ещё большему отставанию от запада. Посмотрите, что выпускают серийные заводы, которые вы курируете. Стыд и срам.»

Будучи умным человеком, он понял, что я хочу ему предложить что-то важное, а затем мне потребуется помощь. Далее, почти 2 часа я знакомил его с состоянием вопроса у нас и в передовых странах Запада. Ответил на все его вопросы, кстати по существу. Затем он спросил, не захватил ли я с собой ТЗ. Я ответил утвердительно. После просмотра он попросил разрешение показать их генералу Н. И. Григорьеву, начальнику Управления заказов ВВС. Мы были хорошо знакомы. Через 10 минут я был приглашён в его кабинет. Он попросил меня кратко изложить суть проблемы и свои предложения. После окончания моего сообщения, он сказал, что всё, что я ему доложил исключительно важно для ВВС и нужно действовать. Без колебаний подписал ТЗ от имени ВВС (я их так составил) и поручил Макухе отправить их в МАП. Далее он поблагодарил меня и попросил передать благодарность П. А. Ефимову за заботу о ВВС. И здесь я ему признался, что Павел Алексеевич абсолютно не знает о моих действиях. Немая сцена. Далее идёт диалог между генералом Григорьевым Н. И. и мною: (Львовским М. Л.):

Григорьев: «Это – ваша личная инициатива?»

Львовский: «Да».

Григорьев: «Вы понимаете, что вас ждёт?»

Львовский: «Конечно, понимаю».

После раздумья генерал Н. И. Григорьев сказал: «Будем действовать». Снова поблагодарил меня и заверил, что в обиду не даст и что ни один волос не упадёт с моей головы. Он обещал помочь, если возникнет необходимость в разработке компонентов для нового индикатора. Через два часа я ехал домой.

В Объединении я никому не рассказал о своей поездке и посещении Управления. Я стал как-то забывать о прошедших событиях, когда меня неожиданно приглашает Павел Алексеевич в свой кабинет к телефону ВЧ. Я услышал голос Начальника главного управления МАП В. С. Коровина. Он спросил меня могу ли я срочно прибыть к нему в Москву. Я ответил, что могу выехать хоть сегодня. После этого, он заявил, что пропуск будет заказан и попросил передать трубку Павлу Алексеевичу. На следующий день в начале десятого я был у него в кабинете. Вызов в Главк по просьбе начальства или кураторов было обычным явлением, например, для составления какого-то графика или писем в другие министерства. Такие поручения я выполнял многократно и поэтому не был удивлён этим вызовом. Я был далёк от мысли, что это связано с описанной выше историей. Но когда сел напротив В. С. Коровина и увидел на его столе ТЗ, я, очевидно, изменился в лице от неожиданности. Но я быстро взял себя в руки. Вдруг, он обращается ко мне с вопросом: «Это ваша работа?» – Я ответил утвердительно. Дальше он спросил меня: «Для чего это нужно вам и нам?» – «Откровенно?» – «Да.», ответил Коровин.

Я ему сказал: «Наша авиаприборостроительная отрасль отстаёт от США и Англии на 10–15лет. В то время, как у них фантастическими шагами происходит переход на электронику, у нас попрежнему десятки тысяч станков нарезают шестерёнки из латуни, применяются устаревшие серводвигатели, тысячи механиков попрежнему собирают сложные тяжёлые механизмы и это при том, что до сих пор отсутствуют хорошие масла для смазки. А последствия вам известны. Либо мы сейчас последуем примеру Запада, либо нам суждено отстать ещё на 10 лет.» Он слушал меня, не перебивая. Когда я закончил, он спросил: «Объединение справится с этой задачей?» Я ответил: «Уверен, у нас есть научно-технический и технологический задел, мы же делаем ЦВМ. И, главное, вы знаете Павла Алексeeвича как человека прогрессивных взглядов, он один из самых решительных и последовательных сторонников различных новаций.» Вот, вкратце то, что я сказал Коровину. Он молча подписал ТЗ, вызвал нашего куратора И. А. Волкова и приказал ему включить дополнительно в план ЛНПО разработку ИПП-2. Теперь мои планы и личная судьба зависила от одного человека – Павла Алексеевича. Почему-то я не волновался. Интуиция мне подсказывала, что я могу рассчитывать на его поддержку.

После приезда, я по-прежнему никому не рассказывал о результатах поездки. Да, меня и не спрашивали. Через две недели меня пригласил к себе Павел Алексеевич. На столе у него лежали те же ТЗ. Удивительно, но он обратился ко мне с тем же вопросом, но официально: «Ваша работа?» Я ответил утвердительно. – «Почему вы это сделали?» Я не мог ему ответить также, как Коровину. Я нашёл другое объяснение своим действиям. Я ему сказал следующее: «Под вашим руководством создано не менее десятка комплексных систем, но все они распологаются в фюзеляже самолётов. Внешних признаков существования таких сложных систем на базе ЦВМ на самолёте практически нет. Поэтому, введение в состав этих систем устройств индикации нашей же разработки придаст комплексам абсолютно другой статус.» Подумав, он согласился со мной. Павел Алексеевич был мудр, проницателен. Он всегда поддерживал новое и давал простор для его развития. Не стоит себя обманывать: Павел Алексеевич обладал большими возможностями и при желании мог отказаться от навязываемой ему новой тематики. Но он принял решение исторического значения, которое изменило облик и тактические возможности вновь проектируемых самолётов. Это решение в дальнейшем инициировало разработку современных систем индикации и позволило ликвидировать огромное отставание от зарубежных разработок в этой области. Благодаря Павла Алексеевича новая для Объединения тематика получила мощный импульс развития, а Объединение стало лидером в этой области.

Всё же, он спросил меня, почему я заранее не согласовал с ним свои действия. Я сказал ему честно, что не был уверен в поддержке и заранее знал, что более приближённые к нему лица, чем я, были против расширения тематики НИЛ-15. Он пригласил к себе В. А. Кубанскую, А. Л. Этингофа и Е. С. Липина. В их присутствии он приказал В. А. Кубанской включить в план НИО-1 и других подразделений разработку нового индикатора. Тут же он позвонил М. И. Ермолаеву и приказал направить вместо НИО-3 в НИЛ-15 трёх высококвалифицированных специалистов, которые пришли наниматься на работу. Для обеспечения разработки индикатора ИПП-2 Объединение получило от ВВС, практически, неограниченное финасирование, от МАП фонды на приобретение дефицитного оборудования и право набора некоторого числа специали-стов. Я же получил свободу действий и начал действовать. Через два года был создан первый в СССР современный оптико-электронный коллиматорный прицел ИПП-2, который вошёл в состав, разработанного Объединением бортового навигационно – при-цельного комплекса для нового истребителя. Что произошло дальше, известно.

* * *

В середине 1980 г. имел место эпизод, связанный с Павлом Алексеевичем, показавшим его поразительную коммуникабельность. Он умел распологать к себе. Утром того дня я сидел за своим рабочим столом. Раздался телефонный звонок и я услышал незнакомый голос. Он представился: «Гречко Георгий Михайлович, космонавт. Недавно в Париже я встретился с Эдуардом Еляном (Шеф-пилот ТУ-144), который настоятельно рекомендовал встретиться с вами и познакомиться с разработками вашего Объединения. Сейчас я и мой коллега находимся в Ленинграде и хотели бы встретится с вами». Я почувствовал себя крайне неловко. Дело в том, что существовала директива, ещё подписанная Министром П. В. Дементьевым, которая запрещала предприятиям авиационной промышленности принимать какие-либо заказы от космической промышленности. Павел Алексеевич до сих пор её выполнял эту директиву. Поэтому, читатель может меня понять. Я попросил извинение за задержку и по другому телефону позвонил Нине Васильевне, секретарю Павла Алексеевича, и попросил связать меня с шефом по неотложному вопросу. Выяснилось, что Павел Алексеевич прибудет в организацию через 20–30 минут. Положение стало отчаяным. И всё же, принимаю решение заказать гостям пропуска, а там что будет. Согласовали время их прибытия в Объединения. Затем направился в секретариат и стал ждать.

Действительно, вскоре появился Павел Алексеевич. Я попросил принять меня по важному вопросу. Он пригласил меня в кабинет. Я рассказал ему о том, что случилось и чтобы избежать позора отказом я, вопреки его указаниям, заказал им пропуска. Стал ждать его реакции. Вопреки моим ожиданиям, он попросил пригласить к нему М. И. Ермолаева. Наступила томительная тишина. Когда Михаил Иванович вошёл в кабинет Павел Алексеевич вышел к нему навстречу со словами: «Михаил Иванович, поздравляю: у нас новый министр!» «Кто?», не скрывая любопытство, спросил он. «Пожалуйста, Матвей Зельманович Львовский! Он теперь хозяйничает здесь, отменил приказ Петра Васильевича, смотри, и нас с тобой попросит отсюда.» После паузы, посмотрев на нас, он провозглашает: «Михаил Иванович, гостей принять по первому разряду, встретишь лично, беседу провести в директорской на ТЕМП,е, Матвею Зельмановичу сделать доклад и показать всё, что попросят, обед в 4 часа с коньяком и чёрной икрой, коньяк и икру оплачивает Матвей Зельманович – это его гости, предоставь им машину на время их пребывания в Ленинграде».

Г. М. Гречко, Ленинград, 1980 год.

Всё это было сказано одним предложением. Такой финал стал для меня абсолютной неожиданностью. Ни слова упрёка. Встреча с Гречко оказалось исключительно интере-сной. Им также было интересно познакомиться с нашими разработками.

Ровно в 14.00 в кабинет вошли Павел Алексеевич и Ефим Соломонович Липин. Я успел шепнуть Гречко, что это наш президент фирмы. Он встал и пошёл ему навстречу, они крепко пожали друг другу руки, обнялись, оба сияли, не скрывая радости знакомства. Со стороны казалось, что встречаются после долгой разлуки два космонавта, проведшие вместе на орбите полгода. Павел Алексеевич поитересовался как они устроились, нуждаются ли они в гостинице, а также предложил в их распоряжене автомобиль на время пребывания в Ленинграде. В конце добавил, что их ждёт обед в 16.00. Они поблагодарили Павла Алексеевича за исключительно тёплый и впечатлительный приём. В знак уважения, Гречко подарил Павлу Алексеевичу красивый фотоальбом. Попращавшись, Павел Алекссевич и Е. С Липин покинули кабинет. Я же понял, что от должности министра я освобождён и платить за коньяк и икру мне, кажется, не придётся. Затем был обед, который трудно забыть. В заключение хотелось напомнить, что за 10 лет до описанных событий в Объединении гостил другой космонавт Г. Т. Береговой, которого встречали не менее тепло. Просто Павел Алексеевич, видимо, запамятовал, а мне не хотелось ему об этом напоминать. Впрочем, а зачем? Павел Алексеевич показал, что интересы Объединения для него выше, чем формальный приказ, ставший по сути рудиментом. Ещё раз убедился, насколько Павел Алексеевич мудр и умён. Что касается меня, то краткое пребывание в роли министра было даже приятным.

Слева на право: М. З. Львовский, В. Д. Суслов, М. И. Ермолаев, Е. А. Куликов, П. А. Ефимов, Г. Т. Береговой, А. С. Байдак, И. А. Волков, Ленинград, 1969 год.

* * *

В середине 1973г. в соответствии с Решением Военно-промышленной Комиссии (ВПК) при Совете Министров СССР на ЛНПО «Электроавтоматика» была возложена разработка некоторых второстепенных блоков системы индикации для вновь проектируемого самолёта-истребителя МИГ-29. Головным разработчиком системы индикации для этого самолёта, согласно указанного выше Решения ВПК, было назначено Производственное Объединение «Завод Арсенал» (г. Киев). На первом заседании Совета Главных Конструкторов на ММЗ им. Микояна, посвящённом разработке систем и подсистем для МИГ-29, Головным разработчиком системы индикации была представлена концепция построения системы, которая, в основном, ориентировалась на модернизацию системы индикации самолёта-истребителя МИГ-23.