На одном дыхании. Хорошие истории

Станислав Александрович Кучер

На одном дыхании

Хорошие истории

Книга действительно читается на одном дыхании. Иронично, легко о сложном… Любовь к человеку… Неглупый оптимизм, которого так не хватает нашему унылому пониманию действительности.

Юрий Шевчук

Моим дочкам Насте и Маше

Жизнь – это то, что происходит с тобой, когда ты строишь планы на жизнь…

Джон Леннон

© Кучер С.А., 2018

© «Центрполиграф», 2018

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2018

* * *

От автора

Возможно, мне просто повезло в жизни. Я могу стоять в той же очереди, что и вы, играть с ребенком на той же детской площадке, лететь в том же самолете или валяться на одном с вами пляже.

Но со мной или рядом со мной почти со стопроцентной вероятностью случится нечто (или встретится некто), что непременно встряхнет, рассмешит, вышибет слезу, научит или напомнит о чем-то важном. И – окажется достойным как минимум зарисовки.

Мои друзья шутят: «Ищешь на свою задницу приключений – просто отправься путешествовать с Кучером».

Эти истории происходят со мной, во мне и вокруг меня в самых разных местах планеты: от вагона московского метро до джунглей тропического острова. Сначала я начал рассказывать их друзьям, потом записывать, затем делиться ими на своей страничке в Фейсбуке и однажды понял: эта постоянно растущая коллекция ощущений мне дороже, чем все, что я делал как политический журналист за двадцать лет своей карьеры теле- и радиоведущего. Ни одно звездное интервью с чиновником или олигархом, ни один острый комментарий в эфире не приносили мне столько эндорфинов, сколько пересказ посмотренных, подслушанных или случившихся со мной лично обыкновенных на первый взгляд человеческих историй.

Но, честное слово, при всей своей самоуверенности я бы никогда не набрался наглости сделать из них книгу, если бы в один прекрасный день не понял вот что. Эти истории объединяют – юных и зрелых, левых и правых, верующих и атеистов, европейцев и азиатов. Почему? Понятия не имею. Мне хочется думать, потому, что большинство из них – про любовь к жизни. А этой зависимостью «страдают» или хотят «страдать» все.

Короче, как говорил при встрече один мой приятель, веселый и талантливый алкоголик, рад быть вашим современником! Читайте, а я сделаю все, чтобы не дать вам скучать.

В пути

Uber-Girl

Впервые еду на убере в Штатах. Водитель, необыкновенно красивая молодая девушка мексиканских кровей, легко могла бы победить в кастинге на роль какой-нибудь Покахонтас.

– Вы к нам путешествовать? – спрашивает.

– И путешествовать тоже, – отвечаю.

– Здорово. Я мечтаю путешествовать. А вы откуда? Канада, Европа?

– Россия.

– Россия? Ух ты. А это Европа или Азия?

– Хороший вопрос. Философы об этом лет триста спорят.

– Ну а если серьезно? По карте?

– По карте и Европа, и Азия. Евразия.

– Какое забавное и красивое слово. Похоже на женское имя.

– А вы правда не знали?

– Правда. Вы извините, я из небогатой семьи, на хороший колледж денег нет.

– Ничего страшного, у нас тоже не каждый ваш ровесник знает, что Америк две… А вам бы с такой внешностью в кино сниматься. Вы же в Лос-Анджелесе живете!

– Ну, во-первых, здесь таких знаете сколько? И потом, у меня совсем другая мечта.

– Какая?

– Вы смотрели «Человек дождя»?

– Конечно.

– Я совсем маленькой посмотрела и решила, что, когда вырасту, стану работать с детишками-аутистами. На хороший колледж денег нет, я уже сказала, да? Ну, чтобы диплом врача получить. Но я заканчиваю онлайн-курсы ассистентов по работе с поведенческими отклонениями. Здорово, что теперь есть онлайн-образование, правда? Иначе я бы не смогла и учиться, и зарабатывать.

– А вы же еще путешествовать мечтаете?

– Да, но, значит, малышей я люблю больше, чем путешествия. В общем, через год я уже смогу начать работать. Ура! Только надо будет еще онлайн историю и географию подтянуть. Чтобы дочку Евразией не назвать.

И она так классно и легко рассмеялась.

Философский «Сапсан»

Для того чтобы понять, хорошее кино или нет, достаточно минут десять посмотреть его без звука. Это открытие я сделал сегодня, со скуки поглядывая на плазменную панель в вагоне «Сапсана». Показывали какую-то мелодраму. Каждый раз, когда я поднимал глаза к экрану, попадал на крупный план актрисы, пытающейся изобразить слезы и душевные страдания настолько бездарно, что мне стало жаль актера Певцова, который за это время пару раз нарисовался на общем плане.

Я встал и пошел в вагон-ресторан. По дороге возникло стойкое ощущение, что я еду в Питер не на поезде, а на философском пароходе. Сначала услышал обрывок разговора двух мужчин средних лет:

– Извините, но я не могу не спросить… У вас, видите ли, монголоидный тип лица, ну, глаза узкие. Вы где родились?

– Я якут.

– О, а я в Якутии не был. Но был в Бурятии! У них холодно и такой колоритный фольк лор.

А якуты – тоже буддисты или у вас преобладает шаманизм?

В следующем вагоне с подвешенного к потолку монитора на мена снова взглянула заплаканная актриса.

– Актер должен жить ролью, а не радостью от того, что он получил эту роль.

Этот приговор был произнесен тоном Фаины Раневской. Я не удержался и обернулся – голос принадлежал девушке лет шестнадцати, с фиолетовыми волосами. Она сказала это громко, наверное, потому, что была в наушниках. Я улыбнулся. Девушка повернулась к приятелю и тем же тоном констатировала:

– Пока ты меня не слушаешь, на меня взрослые мужики пялятся. Для женщины нет ничего важнее внимания, запомни. Немного внимания – разве это так сложно?

Я поспешил дальше. Дорогу впереди перегородила проводница с тележкой.

– Дамочка, передайте вашей коллеге, что мое терпение скоро лопнет! – произнес дрожащий от раздражения женский голос из-за спинки кресла. – Мне кофе обещали максимум через пятнадцать минут, а сейчас прошло уже восемнадцать!

– Зато у нас поезда приходят минута в минуту, – с улыбкой ответила девушка. – Но люди не поезда, и да, вы правы, мир несовершенен.

Искренне позавидовав человеку, за которого эта проводница однажды выйдет замуж, я ущипнул себя, чтобы проверить, не сон ли все это – слишком велика концентрация литературных персонажей на единицу пространства и времени.

В вагоне-ресторане не оказалось ни одного свободного места. Люди мало ели, но много и увлеченно дискутировали. Я занял очередь в буфет и с легким удивлением обнаружил, что вся очередь или сдерживает улыбку, или улыбается, или хихикает. Через пару секунд все стало ясно. За стоячим столиком у окна шла беседа трех уже не слегка подвыпивших мужчин. Видимо, там каждая фраза была на вес золота, но первая, которую услышал я, заставила меня снова вздрогнуть и предположить, что я Трумэн Бербанк и все это шоу снимается только ради меня.

– А кто-нибудь из вас вообще думал о смысле жизни?! Ну хоть раз? За ваши шестьдесят пять и сорок четыре года пребывания на этой планете?!

Актуальный вопрос озвучил парень лет двадцати пяти, с внешностью спивающегося аристократа из советского фильма про деградацию царизма.

– А правда, символично, Петр, что самые острые темы поднимает самый юный из нас? – с улыбкой спросил самый старший и, к слову, самый бодрый и свежий из этой троицы.

– Все закономерно, Алексей, – кивнул тот, который, видимо, был моим ровесником. – Ты из нас – представитель старшего поколения, а значит, самый счастливый. Это миф, что молодым хорошо. Молодые – неврастеники. Люди моего возраста успокоились, но еще сомневаются. Старики – самые счастливые, потому что они еще живы. Плюс мой младший брат – потерянное поколение. Ты, Гриша, нулевой, понимаешь? Ну-ле-вой! – С этими словами Петр попытался потрепать брата по голове, но тут вагон дернулся, и Гриша, пошатнувшись, облил себя пивом.

Дождавшись своих блинов с чаем, я занял освободившийся столик напротив.

– Я тоже положила на него глаз. Можно? – Ко мне подошла брюнетка лет тридцати, с вздернутым носиком и черными накладными ногтями.

– Легко, – согласился я и кивнул в сторону «трех богатырей». – Если вы покупали билеты в первый ряд.

– У меня all inclusive, – весело ответила брюнетка, откусывая кусочек пирожного. – Скажите, ну зачем мужчины вот так убивают время и несут такой бред?

– Хм… А вы считаете это гендерным? К тому же почему «убивают»? Они выпили, им хорошо. В отличие от многих для них четыре часа поездки пролетят как одна минута.

– Это точно. В отличие от нас с вами, например. И все-таки рассуждать о смысле жизни – бред и убийство времени.

Тут она взяла паузу, видимо, для того, чтобы я спросил «Почему?». Все было слишком предсказуемо, поэтому я не стал спрашивать. Девушка достала из сумочки плоскую фляжку и сделала глоток. Я передумал и все-таки спросил:

– Почему?

– Потому что в жизни нет смысла! – торжествующе поделилась открытием моя собеседница и протянула мне фляжку.

– Спасибо, не сейчас.

– Или сейчас, или никогда! – Брюнетка посмотрела мне в глаза с такой самоотверженностью, что я в третий раз захотел, чтобы все это было сном. Во сне ведь все можно, даже стремительное сближение с фонтанирующей банальностями экзальтированной брюнеткой.

– Просто я уже года полтора вообще не пью, – услышал я будто со стороны свой голос и на долю секунды пожалел. И о том, что сказал, и о том, что не пью.

Девушка хмыкнула и, снисходительно окинув меня взглядом, достала из сумочки и поднесла к уху телефон:

– Привет, мой хороший! Ну прости, только сейчас смогла перезвонить. Тут поезд, связь плохая. А ты знаешь, я уже по тебе скучаю! Как там наш малыш? Сам заберешь из садика или маму попросишь? Ну, смотри, как тебе удобнее, дорогой. Что? Поезд? Да что тут может быть интересного? «Сапсан» как «Сапсан»…

Я вернулся в свой вагон. В соседних креслах якут и его любознательный собеседник давно перешли на «ты» и обсуждали перспективы эмиграции в Канаду. На экране монитора по-прежнему пыталась заплакать актриса. Пошли титры, так медленно, словно режиссер монтажа давал ей последнюю надежду заплакать по-настоящему.

Христос воскресе, или скучно быть правильным

Около трех часов ночи возвращаюсь от друзей из Звенигорода. Уже на подъезде к Москве, посреди пустынной трассы, меня тормозит одинокий сотрудник ДПС.

– Христос воскрес! – приветствую его я.

– Воскрес-то он, конечно, воскрес, – окидывая «клиента» опытным и сразу погрустневшим взглядом, отвечает он. – А вот вы по этому случаю могли бы и скорость превысить немного или разговеться чуть-чуть, грамм на пятьдесят хотя бы…

Яркие персонажи встречаются мне среди гаишников не каждую ночь, а потому я сочувственно замечаю:

– Ну, это вам нужно было вчера здесь стоять, я к друзьям на ужин как раз спешил, так что скорость немного точно превышал.

– Вот видите, как все у вас не вовремя! – с укором, без тени улыбки продолжает мягкий троллинг мой собеседник. – Поэтому, видимо, ваши друзья вас среди ночи и прогнали обратно в Москву.

Улыбку я на этих словах скрыть уже не в силах.

– Откуда такая логика? Почему «прогнали»?

– Ну сами смотрите, – все так же неторопливо объясняет он. – Скорость вы не нарушили, значит, домой не очень спешите. Пить не пьете, даже когда, – тут он устремил взгляд к звездам, – даже когда сам Бог велел. Нельзя таким правильным быть, скучно это.

– Ага, – говорю, – раз такая дедуктивная философия пошла, давайте и я предположу: не случайно именно вас в Пасхальную ночь дежурить отправили? И не в первый раз, наверное?

– Вот! – торжествующе резюмирует гаишник. – Я же говорил! Вам еще и на больную мозоль человеку наступить надо. Правильно друзья сделали, что вас прогнали. Ладно, езжайте! Что? Почему документы не посмотрел? А что ваши документы смотреть?! И так все с вами ясно.

Последние слова он произнес с искренней довольной улыбкой. И я до сих пор улыбаюсь. Всегда приятно встретить достойного полемиста.

Добро пожаловать в Напервилль!

Вагон-ресторан поезда «Лос-Анджелес – Чикаго».

Еще минуту назад здесь было оживленно: под стук колес и звон приборов народ увлеченно опровергал тезис о том, что вагонные споры – последнее дело, благо пива и тем для дискуссий хватало. Теперь же все, и я в том числе, молча уставились в окно. Такие пейзажи даже для американского захолустья большая редкость. Слева – гигантское, полмили длиной, кладбище разбитых автомобилей, переходящее в не менее грандиозную мусорную свалку. Справа – сотни брошенных полуразвалившихся домов с ржавыми останками машин и детских площадок во дворах, покосившиеся телеграфные столбы с оборванными проводами, недостроенные бетонные бараки, прогнившие деревянные сараи, горы невнятного металлолома и стройматериалов. В общем, идеальная натура для съемок очередного шедевра братьев Коэнов или, на худой конец, документального сериала о крахе американской мечты на канале Russia Today.

Пассажиры, повторю, пить, болтать и даже жевать перестали – и вдруг по громкой связи раздается бодрый голос проводника, который здесь выступает еще и в роли экскурсовода: «А сейчас, дамы и господа, наш поезд въезжает в один из прекраснейших городов нашей страны, второй по величине в штате Иллинойс, легендарный Напервилль. Легендарный потому, что, по версии журнала «Деньги», этот чудесный город – второе лучшее место для жизни в Соединенных Штатах и самый богатый населенный пункт на Среднем Западе. По рейтингу газеты USA Today это один из самых благополучных и безопасных городов Америки, третий в списке идеальных для жизни пенсионеров…»

Примерно на этих словах люди в вагоне-ресторане (а вместе с ним, уверен, и во всех остальных вагонах) взорвались таким приступом хохота, что я до сих пор удивляюсь, как поезд не сошел с рельсов. Нас всех трясло еще долго, и за это время проводник Карлос (кстати, славный малый, он нам все двое суток пути скучать не давал), видимо, успел выглянуть в окошко…

«М-да-а… Ну, облажался я, дамы и господа, виноват, – снова услышали мы все его знакомый мексиканский акцент. – Хотя… С другой стороны, города – они же как люди, согласитесь! Даже у самого умного и успешного человека есть жопа, просто не каждый ее видит. Вот и мы с вами благодаря железной дороге въехали в нашу национальную гордость через ее… жопу! Считайте, что вам повезло: ни из автомобиля, ни с борта самолета вы бы такого не увидели, это я вам точно говорю! Еще раз добро пожаловать в Напервилль. Напоминаю: на перекур у вас не больше пяти минут!»

Родиться коровой

Водителю, который возил нас в Агру, я задал прямой вопрос:

– Если случится экстремальная ситуация на дороге и придется врезаться или в корову, или в человека, кого выберете?

– Конечно, это будет зависеть от района и ситуации, – уклончиво начал мой собеседник. – Но скорее всего, я наеду на человека. Возможно, удастся доказать, что он был сам виноват, оказался пьян или еще что-нибудь в этом духе. А сбив корову, виноват в любом случае буду я. Корова же не может быть пьяной!

Конечно, не все индийцы – индуисты, конечно, в стране есть рестораны, где в меню вам предложат говядину, и все же в большинстве штатов и городов корова – священное животное, на практике обладающее большими правами, чем сам человек. Недавно соцсети взорвал проект двадцатитрехлетнего фотографа Суджатро Гоша, который запечатлел индийских женщин в коровьих масках и задал вопрос: «Кто в Индии важнее – женщина или корова?» Задачей проекта было привлечь внимание к тому факту, что пережившей насилие женщине (а в Индии изнасилования случаются каждые пятнадцать минут) сложнее добиться правосудия, чем корове. В том смысле, что дела о нападениях на коров (они, понятно, становятся жертвами преступников с другой мотивацией) суды рассматривают в сто раз оперативнее.

Короче, если вы натворите в этой жизни глупостей и в следующей инкарнации вам предстоит родиться коровой, просите Пространство, чтобы это произошло в Индии.

История одной маленькой реинкарнации

– Ты на самом деле больше не пьешь? – Глаза Алексея округлились, когда в самолете «Москва – Симферополь» я отказался от протянутой мне фляжки с коньяком.

– А потом бросил пить, потому что устал, – попытался улыбнуться в ответ я.

– Ну поешь хотя бы! – Друг подвинул комплект аэрофлотовского обеда.

– Мне вообще ничего оттуда нельзя.

– Кучер, я тебя не узнаю. Ты и диета? Ты и осторожность? Ты что, на самом деле собрался умирать?

– Не забудь главное: труп надо сжечь, а прах развеять над Кара-Дагом, точнее, над морем, но с одной из скал Кара-Дага. В общем, разберешься.

Произнося это, я понимал известный комизм ситуации и где-то внутри даже смеялся над собой. Я вспоминал свою мнительность и героя Джерома К. Джерома из «Трое в лодки, не считая собаки», который, открыв медицинский справочник, обнаружил в себе симптомы всех смертельных болезней, включая родовую горячку. Но еще я вспоминал диагноз того врача из Москвы, который прямым текстом сказал, что на восстановление моего организма (физическое и психическое истощение, нарушение работы поджелудочной, печени, да чуть ли не вообще всего!) уйдет не один месяц, и прописал строгий постельный режим. На протяжении полета я несколько раз уходил в туалет блевать (хотя блевать было нечем) и возвращался настолько зеленым, что друг, как он рассказал мне потом, в какой-то момент всерьез пожалел о том, что склонил меня к этой авантюре. В конце концов, он рассматривал поездку в Крым как тренировку перед путешествием на Кубу, то есть рассчитывал, что мы вместе будем вечерами выходить на «охоту», ночами устраивать невероятные сексуальные приключения, а днем отсыпаться, чревоугодничать, купаться и готовиться к новым подвигам… А тут вместо проверенного партнера-авантюриста – реальный полуживой труп, который, возможно, надо будет и правда кремировать и развеять над потухшим вулканом…

По дороге из аэропорта в Коктебель я несколько раз отключался в такси, погружаясь в подобие кошмарного сна. Плохо помню, как мы доехали, как поселились в гостиницу, как дотянули до вечера, как Леша ушел на разведку ночной жизни, а я сумел, наконец, заснуть.

А потом начались чудеса. Часа в два ночи я проснулся с чувством невероятной решимости положить всему этому конец. Физических сил по-прежнему не было, есть тоже не хотелось (хотя я жил на одной воде уже трое суток как минимум). Перед глазами стояла приснившаяся мне скала в море, до которой я любил доплывать в далеком детстве, когда летом приезжал в Коктебель с мамой. Я встал, надел плавки, шорты, футболку, взял бутылку с водой, вышел на набережную и зашагал в сторону Кара-Дага. В те минуты я не был даже уверен, существовала ли эта скала в реальности, – если я и доплывал до нее когда-то, то последний раз это было лет тридцать назад, в середине 80-х. Но ноги уверенно вели меня в темноту, на самый край поселка, где не было ни людей, ни фонарей и только виднелись очертания одинокого волнореза на фоне возвышавшейся над морем легендарной горы. На краю волнореза я разделся, засунул в плавки бутылку с водой, попробовал разбежаться и то ли нырнул, то ли упал в море.

В нос ударил сильный запах водорослей и йода, под водой я открыл глаза, сделал несколько гребков, стараясь погрузиться поглубже, а когда воздух в легких закончился, пробкой вылетел наверх. Помню, что, когда я плыл вперед, у меня возникло полное ощущение, что я переселился в тело себя двенадцатилетнего, я ни о чем не думал, а просто плыл, нырял, выныривал и радовался тому, как здорово у меня все это получается – нырять, плыть, видеть звезды наверху и силуэт Кара-Дага справа. А потом я, ни разу не удивившись, увидел эту скалу. Точнее, большой, почти плоский камень, на котором я когда-то мог валяться часами, читая притащенную с собой в надежно завязанном полиэтиленовом пакете книжку «Одиссея капитана Блада». Я забрался на него, сделал глоток воды из бутылки и уселся… хотел написать «в позу медитации», но это будет вранье – я сел просто так, как мне было удобно.

На этом камне я провел около пяти часов. Я сидел то с открытыми, то с закрытыми глазами – сначала путешествовал во времени, погружаясь в самого себя двадцатилетней давности, потом «втыкал» в горизонт, впивался взглядом в волны и в какой-то момент вообще перестал ощущать себя как самостоятельную единицу. Я не чувствовал ни холода (август был теплым, но ночь все-таки), ни голода, ни прикосновения ветра или брызг – вообще ничего. Были минуты, когда я о чем-то разговаривал – то ли с Богом, в которого не очень верил, то ли с морем, в которое верил точно, то ли со всем пространством одновременно. Может, просил о чем-то – не помню. Но помню, что, когда я осознанно открыл глаза, уже давно рассвело – и я знал, что стал другим человеком. Точнее, как в песне Никольского, я «стал таким, каким я не был, и остался тем, кем был». Нет, никакого просветления, каким его рисуют в разных умных и дурацких книжках. Просто я снова почувствовал себя необыкновенно живым. Каждым миллиметром кожи я ощущал теперь и дыхание ветра, и невидимую влагу, которую он нес, запахи стали острее, краски ярче. Оглянувшись назад, я с чувством приятного удовлетворения обнаружил, что проплыл почти километр от берега, и теперь величественный и могучий Кара-Даг смотрел на меня не справа, а сзади, переливаясь в рассветной дымке всеми оттенками розового и оранжевого. Еще час или два я любовался игрой света и воды. Мыслей было мало – их место заняло очень мощное ощущение спокойной радости от того, что я в принципе есть в этом мире, и этот мир есть у меня.

Не скажу, что мои мышцы мгновенно окрепли, – нет, слабость по-прежнему оставалась. Но это была уже приятная слабость, потому что я точно знал: она пройдет, как по моему желанию придет или уйдет вообще все, что мое тело или ум могут ощущать. Я даже несколько раз отжался от приютившего меня камня, сказал ему спасибо за эту ночь и поплыл обратно.

На берегу, уже одевшись и зашагав в сторону нашего отеля, я вдруг понял, что готов сожрать слона. Слона поблизости не оказалось, а потому в прибрежной закусочной я заказал солидную порцию бараньего шашлыка с острым соусом и свежим лавашом. Уничтожив все это, я закончил завтрак пахлавой и чашкой кофе по-турецки. Затянувшись сигаретой и выпустив дым, я улыбнулся, потому что понял, как зверски нарушил сразу все рекомендации врача. Я даже рассмеялся, потому что ясно увидел себя вчерашнего со стороны. Самое клевое – мне не было стыдно за свои недавние слабость и уныние. Мне было просто очень и очень хорошо. Это был первый момент, когда я понял: при всем уважении к профессиональным эскулапам, я сам себе врач, и лучше у меня не будет. Я и море, небо, горы, Природа, Бог, а точнее, все это вместе. Все, чем является на самом деле каждый.

Мой веселый папа

Спал мало, проснулся рано, сел за руль, встал в пробку. Голова тяжелая, небо и лица вокруг хмурые, народ нервничает, сигналит. Мне звонят по скайпу из Штатов, но связь срывается. Какой-то мужик пытается нагло влезть справа, а гаишник впереди пристально смотрит на мою машину и поднимает свой жезл… В этот момент мой взгляд падает на слегка помятый рисунок дочки, он почему-то оказался на полу. На рисунке – солнце, а под ним существо с огромной головой и зубами вместо лица – «Это мой веселый папа». Я вспоминаю, что зубы Маше помог дорисовать я, и криво улыбаюсь. А еще вдруг вспоминаю любимую присказку одного, в отличие от меня, действительно всегда веселого человека: «Расслабься, о тебе заботятся!» – и улыбаюсь уже во все зубы, как на рисунке. И мне вдруг так хорошо становится. Я включаю поворотник, чтобы подъехать к гаишнику, и тут соображаю, что он остановил не меня, а того чувака, что меня подрезал. Через минуту раздается звонок, которого я ждал, и мы общаемся вообще без помех. Врать не буду, солнце не вышло, пробка не рассосалась, а лица в машинах вокруг по-прежнему разные. Но день уже все равно начинает мне нравиться, чего и вам желаю:)

Назад в будущее

Палатка и подвесной мостик

Они стояли на подвесном мостике и смотрели, как впереди мелкий Орлик перерождался, впадая в полноводную Оку. По легенде, именно здесь остановился однажды с дружиной князь и, увидев парящего над стрелкой орла, назвал в честь свободной птицы будущий город.

– Орлик, ну и куда с тех пор подевались твои орлы? – театрально воззвал к речке долговязый парень в армейской гимнастерке и очках с гигантскими диоптриями.

– Все просто, дорогой, – в тон ему ответила хрупкая девушка в мини. – Вслед за князем пришли люди, развели куриц. А где правят курицы, увы, орлам делать нечего.

– То есть я правильно понял, что, почувствовав себя «белой вороной», ты отправилась в поисках благородных птиц на берега Невы? – продолжал им одним понятный диалог парень.