Кронштадт. Город-крепость. От основания до наших дней

Торжественное освящение новой крепости состоялось 7 мая 1704 г. В этот день, утром, Петр I, митрополит Новгородский и Великолукский Иов и соответствующая свита на нескольких судах отправились из Санкт-Петербурга к Котлину. Одновременно на флейте «Белькам» («Бельком») на новый форт доставили 14 6-фунтовых пушек – это первые из 48 орудий, предназначенных для его вооружения. «И в прибытие Его Великого Государя, тогда наречена оная крепость Кроншлот, сиречь коронный замок, и торжество при ней было трехдневное».

Петр лично написал инструкцию первому коменданту полковнику Трейдену:

«Содержать сию ситадель с Божиею помощью, аще случится, хотя до последнего человека и когда неприятель захочет пробиться мимо оной, тогда стрелять, когда подойдет ближе, и не спешить стрельбою, но так стрелять, чтобы по выстрелянии последней пушки первая паки была готова и чтоб ядер даром не тратить.

Когда явятся нейтральные корабли под своими знамены (котораго государства ни есть) и учнут приближаться к крепости, тогда в такой дистанции как мочно достать ядром стрелять без ядра, чтобы парусы опустил и якорь бросил; и буде онаго не послушает, то, мало погодя, стрелить ядро мимо корабля; и если того не послушает, то, дождався, стрелять как по неприятелю. Надлежит же разуметь, чтобы от перваго до второго с небольшую четверть было времени, дабы мог успеть якорь бросить» [40].

Кроме того, Петр предостерегал: «Зело надлежит стеречься неприятельских брандеров[41] […] также и своего огня подобает опасатись, множества ради дерева». Ну не учитель ли, не мастер!

Через пять дней, 12 мая, Петр I издал указ, «чтобы новопостроенную крепость, которая на острове Котлине, никто каланчею и цитаделью не называли, а называли б Кроншлот». А спустя десять лет немецкий мастер Ф.Г. Мюллер изготовил медаль, на которой на немецком языке выбито название форта – Кроншлосс.

О том, как в точности выглядел первый кронштадтский форт, единого мнения у историков нет. Модель, изготовленная Петром, не сохранилась. Нет, а возможно и не было, чертежей, воспоминания очевидцев дают противоречивую картину. Немецкий путешественник в 1710 г. написал, что «Кроншлот» имеет «вид круглой башни в три яруса, снизу доверху обеспеченной пушками»[42]. В этом же издании приводятся слова пленного шведа Л.Ю. Эренмальма о том, что эта крепость «восьмиугольная»[43].

По мнению П.Н. Петрова, на искусственном острове возводили пятигранную башню с двумя рядами амбразур для крепостной артиллерии[44]. Это предположение, как и утверждения, что башня была десятигранной, Т.А. Базарова ставит под сомнение, доверяя иностранным свидетельствам и исследованиям доктора исторических наук П.А. Кротова. Он считает, что достоверным изображением первого «Кроншлота» является гравюра Г. Боденера-старшего «Вид Петербурга и Ретусари», созданная около 1705 г. Однако при увеличении видно, что «Кроншлот» показан весьма условно и, главное, четырехгранным. При этом четко просматривается, что амбразуры показаны только в двух верхних ярусах.

Вид Петербурга и Ретусари.

Гравюра Г. Боденера-старшего. 1705 г.

Очень интересные материалы из архива Стокгольма введены в научный оборот Т.А. Базаровой. Она пишет: «Все землемерные планы незадолго до начала Северной войны из приграничных областей были вывезены в Стокгольм. Командование финляндской армии, силами которой велись военные действия в окрестностях Санкт-Петербурга, не имело возможности ими воспользоваться и было вынуждено спешно создавать новые. Несомненно, в первую очередь шведы стремились получить достоверную информацию об укреплениях Санкт-Петербурга и Кроншлота. Для этого в расположение русских войск засылались шпионы, допрашивались пленные и перебежчики, расспрашивались местные жители. Некоторые из составленных в 1704–1708 гг. разведывательных чертежей невской дельты и острова Котлина с крепостью Кроншлот сохранились до наших дней»[45].

Первый вид «Кроншлота», который имеет в виду Т.А. Базарова, выполнен коричневой акварелью на обрывке листа. По ее мнению, это восьмиугольная крепость, но такой вывод не кажется убедительным, так как вполне возможно, что рисунок изображает шестиугольную крепость. В отличие от гравюры Г. Боденера-старшего, амбразуры изображены в трех ярусах, но есть еще и самый нижний ярус, в котором, по предположению Т.А. Базаровой, находились «казармы». Шатровая крыша с фонариком еще не построена, и флагшток с флагом галерного флота находится на втором ярусе, так что, судя по этому рисунку, высокая шатровая башня к лету 1704 г. не была еще построена. Флаг морских крепостей появится на изображениях «Кроншлота» позднее.

Г. Гюйссен сообщал о «Кроншлоте» в «Описании Санкт-петербурга и Кроншлота в 1710-м и 1711-м гг.» (о котором чуть дальше):

«О КРЕПОСТЦЕ КРОНШЛОТ

От этого места, как уже упомянуто, начинается открытое море, или Финский залив; вследствие чего его царское величество и назначил быть здесь морской крепостце, которая заложена, если не ошибаюсь, в 1704 году под именем Кроншлота. Этот Кроншлот выстроен между Ингер-манландской стороной и сказанным островом Ретусари, на песчаной отмели середи моря, с целью преградить свободный доступ в Неву реку. Он имеет вид круглой башни в три яруса, которая вооружена снизу до верха пушками, и в нем, как летом, так и зимой, находится постоянный гарнизон. Мне сказывали, что этот форт сооружен русскими и что фундамент его сложен из ящиков с каменьями, которые были погружены в воду зимой. Строение в нем деревянное и земляное; на вершине башни развевается большой флаг. Мысль форта не дурна; однако смышленые головы толкуют, что неприятельское судно, которое вздумало бы двинуться на всех парусах к реке, не много встретило в том помехи от упомянутой крепостцы, потому что из круглой башни нельзя делать по кораблю за раз более двух или трех выстрелов, тогда как, если бы крепостца имела форму треугольника, то с нее можно было бы залпами, из десятидвенадцати выстрелов, успешнее задерживать проходящие суда и совсем их истреблять»[46].

«Смышленые головы», мнение которых приводит автор, не совсем правы. Именно форма десятигранника позволяла стрелять по проходящему мимо кораблю «залпами из десяти или двадцати выстрелов».

На «Кроншлоте» службу несла постоянная «команда, состав которой летом, в первые годы, часто менялся в зависимости от близости неприятельского флота. По закрытии же навигации оставался лишь постоянный кадр из одного поручика и 22-х артиллерийских служителей».

Форт «Кроншлот» прославился еще и тем, что здесь в 1707 г. начали вести наблюдения за уровнем моря. Правда, первые наблюдения относятся к 1703 г., году закладки новой столицы. В 1731 г. футшток установили в Средней гавани Кронштадта, а в 1752-м на Котлине открылась первая в России гидрографическая станция, которая вела постоянные наблюдения за уровнем моря.

Все сведения по этому вопросу (о начале заселения Котлина и постройках) должны были сосредоточиваться в Канцелярии ингерманландского губернатора, князя Меншикова. Она помещалась в деревянном доме князя на Васильевском острове. 22 декабря 1716 г. здание это сгорело до основания вместе со значительным количеством архивных дел, успевших уже накопиться к этому времени. Вследствие этого, когда в январе 1723 г. кабинет Его Величества требовал для составления истории ведомостей о времени производства ранних работ, сенатская канцелярия и канцелярия петербургского гарнизона отозвались совершенным неведением первоначальных работ как в Петербурге, так и на Котлине [47].

Остров Котлин и продолжение Северной войны

Однако одного «Кроншлота» для обороны фарватера было недостаточно, и на южном берегу Котлина в 1704 г. построили земляную временную батарею. Названная Старой (позднее – Андреевской), она размещалась напротив форта «Кроншлот». На западной оконечности острова, на том месте, которое мы сейчас называем рифом косы, и на самой Котлинской косе, размещался полк полковника Толбухина, в задачу которого входили наблюдение за Финским заливом и оборона острова при высадке неприятельского десанта.

В дополнение к орудиям «Кроншлота» и котлинской батареи к началу лета 1704 г. у «Кроншлота» собралось более 40 полугалер, спешно построенных на притоках Ладоги.

Приготовления русских к обороне были не напрасны, так как уже 9 июля 1704 г. с западной оконечности острова Котлин наблюдатели полка Толбухина обнаружили на западе паруса шведских кораблей – эскадру вице-адмирала Я. де Пру (де Пруа) в составе линейного корабля, пяти фрегатов, шести бригантин и вспомогательных судов (всего около 40 вымпелов).

Одновременно по северному берегу залива на строящийся Петербург наступал корпус генерал-майора И.Г. Майделя, В июле шведы подошли к Петербургу, и Майдель начал стрелять «шведским лозунгом». Он уведомлял де Пру о намерении атаковать Петербург[48].

Шведский десант на 50 шлюпках предпринял атаку Котлина 12 июля, но подойти вплотную к берегу они не смогли из-за мелководья, им пришлось высаживаться в воду. Находившиеся на берегу солдаты полка Ф.С. Толбухина встретили десант плотным ружейным огнем, заставив противника спешно отступить.

Шведские корабли у форта «Кроншлот». 1705 г.

Тогда шведские корабли начали артиллерийский обстрел «Кроншлота» и Котлина, который продолжался почти двое суток, но ни одна бомба в форт не попала, «понеже та крепость малая, а шведские бомбардирные корабли стояли на дальнем расстоянии и невозможно никоим образом с корабля в него трафить»[49]. Не добившись результата, шведы ушли на запад.

Ближе к зиме русские корабли ушли в Петербург, орудия с островных батарей перевезли на «Кроншлот», где гарнизон оставался в полной боевой готовности. В конце января 1705 г. шведский отряд численностью 1000 человек под командованием Карла Арнфельда с северной стороны по льду подошел к Котлину. Проводник то ли по ошибке, то ли сознательно, повторив подвиг Ивана Сусанина, провел шведов мимо Котлина. Спохватившись, шведы повернули обратно, но их обнаружил гарнизон «Кроншлота». Атаковать форт они не решились и лишь сожгли несколько деревянных домов на острове.

Корабли Балтийского флота у о. Котлин.

Лето 1705 г. Художник А.А. Тронь

Однако шведский историк Г. Адлерфельд, камергер Карла XII, так описывает эту атаку, называя при этом «Кроншлот» замком: «Особенно темная ночь была причиной тому, что проводник заблудился на этой снежной равнине и провел отряд значительно позади замка. Русские узнали о нашем плане, что дало им возможность подготовиться к обороне и направить в замок 500 человек подкрепления. Тогда же вся кавалерия и пехота, остававшиеся на острове, построились в боевой порядок в новом городе Кронштадте и во дворце Царя для отражения нашего штурма. Арнфельд, зашедший слишком далеко для возвращения без результатов, не смутился от плохого начала операции и повернул к острову, атаковав врага с такой смелостью, что заставил очистить город.

Морской полк на о. Котлин. 1705 г.

Художник А.А. Тронь

Неприятельская кавалерия спаслась бегством, но пехота не могла избежать поражения; бросившись к замку, она была застигнута на льду и изрублена на куски под самыми пушками форта. Гарнизон последнего сделал вылазку, но был встречен не хуже, и его преследовали в рукопашном бою до рогаток и проруби во льду, шириною в три тоаза[50], которой неприятель окружил форт. Арнфельд хорошо видел, что не может ничего сделать против замка; он вернулся в город, где сжег затертые во льду корабли, вооруженные 20–30 орудиями, и захватил множество боевых и продовольственных припасов, обратив в пепел магазины, дворец Царя, значительное количество домов, судов и других построек русских»[51].

Комментируя этот шведский вариант, А.В. Шелов пишет: «Набег этот, вероятно, был, потому что в письмах Петра Великого проскальзывают намеки на зимнее нападение шведов. В Кронштадте сохранилось предание, что шведы были зимой, но, как увидим дальше, самое название Кронштадт город получил в 1723 году, начал же он строиться в 1712-м, а дворец позже. Суда зимовали в Петербурге, орудия же свозились в Петербургское адмиралтейство или на Кроншлот. Портовые сооружения начали устраивать значительно позже. Поэтому смело можно сказать, что в зиму 1704–1705 года Котлин представлял из себя пустыню»[52].

К.И. Крюйс

Осенью 1704 г. Петр назначил командовать Балтийским флотом К.И. Крюйса. Корнелиус Крюйс (1655–1727), голландец по национальности, поступил на русскую службу в 1698 г. Именно благодаря его усилиям флот и оборона Котлина в кратчайшие сроки приобрели все необходимые и соответствующие задачам качества. Одним из первых предложений Крюйса, которое он изложил в письме от 21 мая 1705 г. Петру I, состояло в необходимости упорядочения взаимодействия между лицами, отдающими распоряжения по флоту[53]. Находясь у Котлина на корабле «Дефам», К. Крюйс уделяет все свое время заботам о вверенном ему важнейшем деле. Вице-адмирал К. Крюйс в 1717 г. стал первым вице-президентом высшего органа управления флотом и военно-морским ведомством – Адмиралтейств-коллегии. В 1721 г. по случаю заключения Ништадтского мира произведен в адмиралы.

Среди многих писем К. Крюйса, хранящихся в РГАВМФ, имеются донесения о боевых действиях против шведов, распоряжения о расстановке на Котлине круглосуточных караулов, о необходимости укрепления острова системой береговых батарей и устройства заграждений с помощью перегораживания фарватера брандерами или плоскодонными судами, оборудованными артиллерией, о «присылке на флот вина и пива для поддержания здоровья личного состава и его употребления в лечебных целях для раненых, о своевременной выплате жалования». Но есть одно, адресованное Ф.М. Апраксину 16 июля 1705 г. и заслуживающее особого внимания, где Крюйс пишет, что «он действовал бы лучше, если бы при адмиралтейских делах не были все воры»[54].

В конце апреля Балтийский флот вышел из Петербурга и расположился между Котлином и фортом «Кроншлот». 24 мая сюда же прибыл вице-адмирал К. Крюйс, которому «Кроншлот» салютовал семью выстрелами. Зная о шведских приготовлениях, Крюйс собрал военный совет с участием капитанов кораблей и береговых командиров. Прежде всего решили провести рекогносцировку, чтобы определить необходимые места для артиллерийских батарей. Для начала требовалось «взметать» батарею на небольшом мысу северо-западнее «Кроншлота» (напротив нынешнего форта «Император Петр I»). Ее строительство поручили сыну К. Крюйса – Ивану, который командовал шнявой «Де Гас». А.В. Шелов предположил, что именно поэтому батарею назвали Ивановской[55]. Правда, в некоторых источниках фигурирует другое название – Св. Яна или Сант-Яна.

Тогда же Толбухин установил на косе батарею из трех полевых пушек «фронтом на запад под именем Толбухиной № 1». На Ивановской батарее 1 июня установили четыре 6-фунтовые пушки. Кроме того, «Кроншлот» защищали восемь 24-пушечных фрегата, пять 12-пушечных шняв, два брандера, бригантины и другие небольшие суда. Фрегаты поставили между Ивановской батареей и «Кроншлотом» в линию, которая от батареи шла почти параллельно берегу, потом поворачивая к «Кроншлоту». На флангах линии поставили по две галеры и по одному брандеру, во второй линии стояли шнявы и часть бригантин. Для защиты от шведских брандеров впереди первой линии установили плавучие рогатки.

Всего «Кроншлот» защищали около 5150 человек, включая судовые команды, гарнизон форта, полки Толбухина и Островского, а также артиллеристов на батареях. На Ивановской батарее имелось 4 орудия, Толбухиной – 3 и на Старой – предположительно 4, на «Кроншлоте» – 14.

На рассвете в понедельник 4 июня 1705 г. шнявы «Св. Яким» и «Де-Гас», находившиеся в дозоре, выстрелами дали знать о приближении шведского флота. В семь часов утра противник бросил якоря в пяти верстах от «Кроншлота». Под командованием адмирала К. Анкерштерна, вице-адмирала Я. де Пруа и шаутбенахта[56] К. Шпара (Спарре) пришли 22 вымпела: «13 кораблей, два фрегата, два бомбардирских корабля, один галиот, два с провиантом и один для хворых людей». Всего на судах насчитывалось 336 орудий и 2340 человек судовых команд.

Около 10 часов утра шесть кораблей приблизились к линии плавучих рогаток, но были встречены огнем Ивановской батареи и артиллерии галер, заставивших неприятеля отступить. Тогда Анкерштерн разделил свою эскадру на три части. Де Пруа с фрегатами и мелкими судами отправился к южному берегу Финского залива, где высадил десант, который сжег два дома и взял в плен «несколько голов скота». Затем де Пруа присоединился к основным силам.

К. Шпар с тремя кораблями приблизился к Котлинской косе, и их артиллерия начала обстреливать риф. Анкерштерн с остальным флотом двинулся к нашей передовой линии, но через некоторое время отступил. По словам пленных, Анкерштерн принял наши плавучие рогатки за мачты затопленных судов и решил атаковать Котлин с суши.

На следующий день, 5 июня, в 8 часов утра весь неприятельский флот подошел к нашим кораблям и, став на якорь, открыл огонь «бомбами и горючими ядрами», вероятно, брандскугелями. Русские корабли, вооруженные 6-фунтовыми пушками, отвечать не могли в силу малой дальности стрельбы этих пушек. Пока главные силы шведов обстреливали наш флот, шаутбенахт Шпар подошел со свой эскадрой к Котлинской косе, как раз к тому месту, где находились полки Толбухина и Островского. Шведские корабли открыли артиллерийский огонь по берегу, который никакого вреда русским не причинил. «В одиннадцатом часу среди пушечного дыма шведы в ботах и шлюпках подошли к самой косе, и 128 гренадер уже вышли на берег; тогда Толбухин приказал своим людям подняться и открыл огонь из пушек и ружей. Неожиданность и меткость огня смешали неприятеля; он бросился обратно на суда, оставив на месте до 40 убитых и более 30 пленных, по словам которых, они потеряли в этом деле более 300 человек. В замешательстве боты и шлюпки опрокидывались, и много шведов потонуло»[57]. Вечером того же дня на Ивановской батарее установили еще три 12-фунтовых орудия.

Но шведы не думали отступать – на следующий день они обстреливали нашу эскадру, Ивановскую и Старую батареи. К. Крюйс писал Р.В. Брюсу: «…и не можем мы того отвратить, потому что их бомбардирские корабли не только в линии, но и позади их воинских кораблей стоят, до которых нашими 6-фунтовыми пушками, к тому же слабым порохом, не можем достать или им какой знатный вред причинить».

Как пишет А.В. Шелов, «огонь был жестокий, но Господь не покидал защитников Кроншлота». Утренний слабый ветер с севера шведской стрельбе не мешал – одна бомба упала на палубу галеры «Св. Петр», но, к счастью, не взорвалась. И вскоре ветер перешел «в свежий западный – бомбардирские суда раскачало, и лишняя стрельба сделалась безвредной».

К. Крюйс прекрасно понимал, какую опасность несет настойчивость шведов. Осмотрев «Кроншлот» и Ивановскую батарею, созвал очередной совет и сказал офицерам простые, но важные слова: «Надобно победить или умереть». «Офицеры обещали и сдержали слово».

К. Крюйс докладывал Р.В. Брюсу: «…здесь довольно есть куражу или смельства, но есть токмо недостаток в способах. Ежели б я еще шесть добрых 18-фунтовых пушек да две добрых гаубицы на моих батареях имел, то чаял бы неприятеля принудить вскоре от бомбардирования своего пристать»[58]. На следующий день Р.В. Брюс прислал К. Крюйсу две мортиры и две 18-фунтовые пушки для установки на Ивановской батарее, а 9 июня еще шесть больших пушек, две мортиры и сто пудов пороху. Все орудия были оперативно установлены на батареях.

Настойчивые шведы 10 июня снова подошли к нашим позициям и начали пальбу, которая не отличалась точностью. Правда, одна бомба попала в сруб «Кроншлота» и «взорвалась таково, что весь Кроншлот потрясся». Стрельба русских артиллеристов была более меткой: «Будто из мушкетов, – писал К. Крюйс, – и нам часто можно слышать, как ядра в корабли неприятельские щелкали». Вскоре ветер стих, и Крюйс приказал галерам, «ходившим под веслами», атаковать шведские бомбардирские суда, так как они были наиболее опасны из-за своей артиллерии. От огня наших галер вскоре с них «щепа вверх полетела», и шведы отвели свои суда шлюпками. Тогда галеры перенесли огонь на корабль К. де Пруа, заставив отойти на прежнюю позицию в пяти верстах от «Кроншлота». Ночью они ремонтировали свои корабли, а с косы «видели, что на одном из кораблей семь заплат поставили». Наши потери составили 13 человек убитыми и 19 ранеными.

На следующий день на Котлин привезли из Петербурга гаубицу и несколько мортир, которые скрытно поставили в лесу, создав тем самым батарею, названную Лесной.

Петербургский комендант Р.В. Брюс 15 июня приехал к К. Крюйсу в гости. После хорошего обеда Крюйс пригласил его на Ивановскую батарею. Неприятель в это время «был в великой прохладе и увеселении, на литаврах и трубах довольно играя». Неожиданно для них Ивановская батарея сделала два выстрела, одним из которых сбило с кормы адмиральского корабля «разные галдареи», затем открыла огонь Лесная батарея, о которой шведы еще не знали. «Неприятель пришел в неизреченную конфузию и альтернацию», и шлюпки оттащили корабль из-под огня русских пушек.

Усиление обороны Котлина продолжалось. К полковнику Толбухину прибыл поручик артиллерии Гильсон с 12 6-фунтовыми пушками, доставив при этом по 150 картечей и 300 ядер на каждое орудие. Из этих пушек две установили на батарее Толбухина № 1, а из десяти остальных сформировали батарею Толбухинскую № 2. К «Кроншлоту» 21 июня прибыли два бомбардирских шмака[59], и Крюйс тотчас дал галерам сигнал атаки. Шведский флот, увидев наступающие галеры и шмаки, ушел в море, и этим пока закончились попытки шведов овладеть «Кроншлотом».

Боевые действия возобновились через месяц. К этому времени оборона Котлина значительно усилилась. 10 июля на северном фарватере появились три шведских фрегата и две шнявы. Произведя рекогносцировку, они сделали два залпа по батарее Толбухина № 2, которая учинила им «добрый ответ». Через день шведские шнявы вернулись и делали промеры северного фарватера. Понимая, что шведы готовят серьезную атаку, Крюйс приказал Толбухину и Островскому сделать «транжамент», то есть ретраншемент[60]. А на совете Крюйс сказал офицерам, чтоб, когда неприятель будет приближаться, «себя в явь не казать, а открыть пальбу только когда будут у берега». 14 июля на рассвете неприятельский флот в количестве 24 вымпелов приблизился к Котлину. Они подошли так близко, насколько позволяла глубина. Передовым был адмиральский корабль – по нему и сделали первый залп русской артиллерии, который пробил борт почти по самой ватерлинии. Началась обоюдная пальба: «Неприятель начал всею своею силою, из верхних и нижних пушек, с обоих сторон с кораблей против острова стрелять, на что наши, как добрые солдаты, им ничем должны не остались».

Огонь береговых батарей оказался настолько сильным, что вскоре шведы отступили для «починки» адмиральского корабля, а вперед выдвинулись бомбардирские корабли, составлявшие тогда главную силу в борьбе флота с берегом. Обстрел косы продолжался до 11 с половиной часов утра. После этого от эскадры отделились мелкие суда и быстро пошли к берегу. По мере их приближения к косе огонь со шведских судов прекращался, чтобы не уничтожить свой же десант. Это позволило батареям и пехоте Толбухина спокойно стрелять по шведским шлюпкам. Им пришлось остановиться у мели, находившейся в сфере ружейного огня русских, но по пути к берегу глубина увеличивалась, и шведам подчас приходилось идти по горло в воде. Некоторые тонули, а «наших полков солдаты, не утерпя, начали палить залпами и неприятеля побили». Батареи в то же время били картечью, и неприятель пришел «в полную конфузию». Крюйс доносил царю: «…нашими солдатами выловлено из моря 330 шведов, побитых и потонувших; ныне достали еще 90 тел; взято в плен семь офицеров и до 60 рядовых»[61]. Наши потери составили 29 человек убитыми и 540 ранеными.

В августе «в 18-й день явился шведский флот, и посланы были наших 7 галер, в 19-й день был великий бой с 3-го часа; и за погодою галеры поворотились назад, а корабль в море…».

Это было последнее «серьезное дело» на Котлине, тоже проигранное шведами, потому что они дали нам время вооружить батареи, и, самое странное, они не знали местности, которой владели около 200 лет. Шведские корабли еще несколько раз появлялись на горизонте, но, видя готовый к отпору флот, атаковать не решались.

Больше ни в этом, ни в последующих годах шведы не предпринимали попыток атаковать Котлин и «Кроншлот». Однако в 1706 г. такая опасность еще существовала, и Крюйс в своих донесениях и письмах Петру I неоднократно отмечал необходимость усиления обороны острова, в частности, постройки укрепления, рассчитанного на размещение постоянного гарнизона в 1500 человек, и сооружения вблизи «Кроншлота» еще одной морской крепости. К. Крюйс справедливо считал, что это позволит освободить «корабельный флот от исключительной обязанности оборонять устье Невы и даст ему возможность действовать активно».