Старый замок

Да. Он ответит, но зрители услышат только жалкий шёпот, который рассмешит их. Он ответит, но публике плевать на то, каким будет ответ. Публике важно насладиться жалким шёпотом, служащим доказательством никчёмности и беспомощности узника. Публике важно самоутвердиться, унизив другого. Самый простой способ увеличить собственное «я». Виктор часто так делал. Самоутверждался, чморя лошар. В ответ они лопотали что-то несвязное, а Виктора это забавляло. Кто бы мог предположить, что однажды лошары и Виктор поменяются местами?!

– Вик, отвечай! Гости ждут, – повторил Крис.

Теперь в его голосе слышалось негодование. Виктор решил хранить молчание. Они могут издеваться над ним, но он имеет право не отвечать на дурацкие вопросы.

Крис выдал Виктору подзатыльник. Подзатыльник был не сильным, и голова Виктора лишь немного подалась вперёд, но Виктор тут же поспешил принять исходное положение. Зубы злосчастной вилки от толчка врезались в плоть с ужасной силой. Боль! Адскую боль и ненависть! Вот, что он чувствовал сейчас. Теперь Виктор не сомневался. Темные пятна на зубах вилки были кровью.

– Я чувствую боль и ненависть, – просипел Виктор.

Ответ дался ему с трудом, но зрители оценили его. Послышались аплодисменты. Кто-то расхохотался.

– Тупые твари, – буркнул Виктор.

В воздухе повисла пауза. Слова, произносимые Виктором, были едва слышны, но зрители всё поняли. Их бесцветные рты приоткрылись, а потом расплылись в мерзкой улыбке. Зрителям плевать, что о них думают лошары, так же, как Виктору в своё время было плевать на мнение Дворника и тому подобных ботаников. Время… Как же быстро оно летит, когда хочется задержаться в мгновении подольше. Как же медленно оно тянется, когда хочется закончить неприятное дело.

– Сколько времени? – спросил Виктор.

Он жаждал вырваться из холодного подвала и больше никогда не возвращаться сюда. Колодки! Вилка еретика! Прочие унизительные приспособления! Они могли веселить только тех, кто не ощутил на себе их жуткое действие.

– Узник не имеет права задавать вопросы, – отрезал Крис.

Его брови нахмурились. Как сильно ты был бы доволен, если бы эта вилка находилась у тебя заднем проходе?! – подумал Виктор. Он не узнает, который час, а это значит, что не сможет считать минуты до пяти утра… Единственное занятие, которое было полезным в стенах жуткого заведения.

– Почему ты ненавидишь нас? – раздался женский голос.

В отличие от предыдущего оратора хозяйка голоса отличалась молодостью и красотой. При других обстоятельствах её глубокий вырез вызвал бы волну возбуждения, но сейчас она была такой же тварью, как и остальные зрители. Сейчас она заслуживала плевка в наглую рожу, а не затвердевшего члена.

– Потому что вы – мерзкие ублюдки, которые бесятся с жиру, – ответил Виктор, не раздумывая.

Он говорил медленно и тихо, выдавливая каждое слово. Зубы вилки напоминали о себе, вдавливаясь всё глубже и глубже в кожу. Виктор размышлял, способны ли они проткнуть кость, но боялся прийти к пугающему выводу.

– Почему ты не считаешь себя мерзким ублюдком?! Ведь унижения за деньги терпишь ты, а не мы, – последовал ожидаемый вопрос.

– Потому что я не знал, на что подписался, – ответил Виктор.

Зал взорвался хохотом.

«Быть может, они курят траву перед началом представления?!» – подумал Виктор, но вслух пожелал зрителям лопнуть от смеха.

19

– Расскажи о своих родителях, – раздался мужской голос.

Хозяин голоса был упитанным мужчиной средних лет. Золотые запонки, дорогие часы. Мужчина явно не страдал от недостатка средств.

«Зачем ему знать о моих родителях?», – подумал Виктор, но вслух произнёс следующее:

– Мои родители учились на одном потоке, в институте с экономическим уклоном. Думаю, название института не имеет значения. В те времена папа был двадцатилетним безмозглым придурком, у которого на уме только пьянки и девушки, впрочем, с возрастом приоритеты меняются не у многих. В институт его пристроил отец (мой дедушка), и все сессии папа сдавал за деньги.

Виктор перевёл дух. Публика с интересом слушала рассказ Виктора, и это означало лишь одно: историю родителей нужно закончить. Виктор облизнул пересохшие губы и продолжил:

– Мама, напротив, была отличницей и активисткой. Она готовилась к каждому экзамену с особой тщательностью. Не употребляла спиртное. Не курила. Редко встречалась с друзьями и подругами, да и близких приятелей у неё не было. Приходила домой не позже девяти вечера. В общем, была полной противоположностью отца. Такие, как он, не обращают внимания на таких, как она, но они поженились.

В воздухе повисла пауза.

– Как же они поняли, что любят друг друга? – спросил кто-то.

– Мне кажется, они до сих пор не разобрались в своих чувствах. Мама говорит, что отец испортил ей жизнь. Папа твердит то же самое. Однако они не спешат подавать на развод и выглядят счастливой семейной парой. Жёны друзей отца завидуют маме, потому что такова женская натура. Бабы всегда смотрят только на внешнюю красивую оболочку, игнорируя то, что находится внутри. Папа превратился в успешного маркетолога. Мама стала финансовым аналитиком, как и мечтала. А я… Я работаю менеджером по продажам автомобильных запчастей. Они так думают уже около года, и я не найду в себе сил признаться в том, что обманул их.

– Почему же они поженились?

– Потому что мама забеременела. Классическая причина поспешной свадьбы.

Виктор замолчал. Боль становилась настолько сильной, что невозможно терпеть. Зрители молчали. Они ждали подробностей истории, и Виктор продолжил, чтобы не получить новый подзатыльник:

– Папа и мама сходили на несколько свиданий, а потом выяснилось, что мама ждёт ребёнка. Ни мама, ни папа не хотели его появления, но консервативные родители приняли решение за них. Так появился я.

Зрители зааплодировали. Виктор заметил, что во время его рассказа никто не засмеялся. Даже бесящиеся с жиру твари понимали, что над родителями нельзя ржать, словно укуренные.

Впрочем, это их не оправдывало. Виктор ненавидел своих мучителей. Виктор ненавидел себя. Именно лень и жажда лёгких денег привели его сюда. Наступит утро, и он уйдёт. Уйдёт навсегда. Он устроится грузчиком. Он будет таскать тяжёлые коробки, пить водку с другими работягами, но не вернётся сюда.

– Сколько мне ещё терпеть эту проклятую вилку?! – спросил Виктор, и в его голос звучал как мольба.

Крис посмотрел на часы:

– Совсем немного, – ухмыльнулся палач.

20

Виктору казалось, что прошло не меньше двух часов, хотя на самом деле прошло менее часа. Несколько ничтожных минут, тянувших на вечность. Виктор не мог знать точного времени, но вилка еретика продолжала буравить тело уродливыми зубцами, а это значило, что испытание не закончено.

Крис предложил зрителям задать следующий вопрос.

– Пусть Вик расскажет про свой первый сексуальный опыт, – откликнулся кто-то.

Дамы захихикали, будто школьницы, которым на уроке половой грамотности объясняют, что такое прокладки.

– Я не буду рассказывать про это, – просипел Виктор.

– Будешь, или получишь оплеуху, – поставил ультиматум Крис.

Виктор вздохнул, и боль отозвалась эхом. Оплеуха крайне нежелательна, как и любое движение.

– Мой первый сексуальный опыт был с женой. В первую брачную ночь, – сказал Виктор.

Ладонь Криса коснулась щеки Виктора. Раздался хлопок. Голова Виктора склонилась на бок. Щека загорелась. Вилка, как и ожидалось, причинила невыносимую боль. Виктор поспешил принять исходное положение. Боль не утихала. Из глаз покатились слёзы. До сегодняшнего дня Виктор плакал последний раз в возрасте семи лет. Тогда отец увидел, как его малолетний сын курит в овраге, и выпорол Виктора. Виктор поклялся больше никогда не курить, но клятва не продержалась больше десяти лет.

– Я же рассказал, – прошептал он.

– Ты соврал! – рявкнул Крис. – А публику интересует правда. Со всеми подробностями. Отрабатывай свои деньги, чёрт возьми!

Крис был рассержен, и Виктор не хотел получить ещё одну пилюлю. Это унизительно и больно.

– Мне было около четырнадцати лет. Я уже пробовал пиво и курил дешёвые сигареты, чтобы казаться взрослым хотя бы самому себе. В школу постоянно приходили люди из общества охраны здоровья. Они распылялись о том, что подростки являются детьми, а поэтому не имеют права употреблять продукцию для взрослых. Спиртное и сигареты подрывают здоровье, поэтому только взрослый может сделать осознанный выбор в пользу или против данных изделий. Недоступность привлекала ещё больше, и я, как и многие мои одноклассники, сделали свой обдуманный выбор. Позже мы поняли, что осознанный выбор сделан за нас. Ореол недоступности – маркетинговый ход производителей алкогольной и табачной продукции. А общества борьбы с курением и алкоголизмом спонсируют эти самые производители. Неудивительно, что после их лекций подростки подсаживаются на алкоголь и табак, а когда понимают, что сглупили, не могут остановиться.

– Ближе к делу, – перебил Крис.

Виктор перевёл дух. Боль утихала, и это не могло не радовать. Виктор продолжил:

– Как я и сказал, мне было около четырнадцати. У меня было много друзей, с которыми я пил пиво после школы, курил за углом на переменах. Каждый вечер мы собирались в подвале, который называли «Сходное место». У нас была договорённость не рассказывать взрослым и девчонкам о «Сходном месте». Взрослые запретили бы нам там собираться, а девчонки растрепали бы всем вокруг. Однако Кирилл Малышев своё обещание не сдержал. Однажды он появился в «Сходном месте» с Ирой Гавриловой. Гаврилова училась в параллельном классе. Она была редкой занудой, каких поискать. Гаврилова училась на пятёрки и четвёрки, но никому не давала списывать, поэтому её никто не любил. Впрочем, хорошистов любят только учителя независимо от того, дают они списывать оболтусам или нет.

– Зачем ты её притащил? – возмутился я.

Пока я был один в «Сходном месте», но надеялся, что скоро подтянутся остальные.

Гаврилова вывернула из пакета две полторашки пива, и Кирилл заявил, что Ира решила угостить нас пойлом. На Гаврилову это было непохоже, но я перечить не стал. У подростков всегда проблема с деньгами, а халявное пиво шло на пользу. Мы выпили всё. Гаврилова ограничилась несколькими глотками, поэтому пивной запас уничтожали мы с Кириллом. Остальные так и не пришли. По иронии судьбы у всех возникли неотложные дела, придуманные родителями, и маменькины сынки не смогли отказаться. Гаврилова гнала туфту о том, что не готова к завтрашнему уроку, и впервые получит двойку. Я молчал, будучи уверенным, что Гаврилова врёт, потому что такие, как она, не могут быть неготовыми. Они всегда всё знают, и учителя всегда ими довольны.

Кирилл отвёл меня в сторону.

– Я не просто так привёл её, – сказал Кирилл, оглядываясь на Гаврилову. В полутьме она не казалась занудой, и даже её серое платье выглядело соблазнительным.

– Для чего ты её привёл? – спросил я, не понимая, к чему он клонит.

– Я хочу… Это… Хочу… Ну, ты понимаешь, – прошептал Кирилл. Я не понимал, о чём он говорит, а Кириллу слова давались с трудом. Он тоже не имел сексуального опыта, а поэтому стеснялся называть вещи своими именами.

– Чего ты хочешь? – спросил я.

Кирилл зашикал, чтобы я выражался тише. Ира могла услышать наш разговор, и тогда у нас точно бы ничего не вышло. Тем временем Гаврилова наблюдала за нами. Её глаза следили, будто стараясь прочитать по губам. Её жидкие косички лежали на плечах.

– Я хочу сделать с ней… это, – признался Кирилл.

– Ты хочешь с ней переспать? – переспросил я, и Кирилл снова зашипел.

Гаврилова захихикала. Она всё услышала, и злобный взгляд Кирилла привёл меня в ужас. Он бы накинулся на меня с кулаками, если бы Гаврилова не промурлыкала, что тоже хочет сделать это. Причём с нами обоими. Несколько глотков пива разморили её. Её язык заплетался, а зрачки светились, словно ночные фонарики.

Кирилл обрадовался. Никогда раньше я не видел его таким счастливым. Я знал, что никаких нежных чувств к Гавриловой Кирилл не испытывал, и ему было плевать, кто раздвинет перед ним ноги. Но Ира приняла радость Кирилла на свой счёт. Она неуклюже стянула платье. Надо сказать, что фигура у Гавриловой была, что надо. Я отметил про себя, что если бы она носила не такие мешковатые вещи, то могла бы иметь кучу поклонников. Мужчины в первую очередь ведутся на внешнюю оболочку, а уж потом смотрят на внутренний мир, в существование которого верят только женщины.

Кирилл коснулся чашечки чёрного лифчика, и тут же его рука одёрнулась, словно её обожгло. Гаврилова рассмеялась, и в ушах зазвенело. В подвальной тишине её смех казался особенно противным.

Зануда Гаврилова станет моей первой женщиной. От этой мысли меня самого пробрало на дикий ржач. Я хохотал, пока в животе не закололо.

– Давай ты будешь первым, – сказал Кирилл. Он решил, что его неопытность так рассмешила меня. Впрочем, Гаврилова тоже так подумала, потому что теперь стояла перед нами полностью голая. Бельё присоединилось к платью. Её одежда бесформенной кучей валялась на пыльном полу.

Я решил рассмотреть женское тело, ведь раньше никогда не видел девушку голой. Фотографии обнажённых женщин в журналах – совсем не то. У них были огромные сиськи, которые они с трудом удерживали в руках. Промежность у них была абсолютно лысой и заманчиво блестела. Тело Гавриловой было совсем иным. Маленькие соски торчали в разные стороны на небольших округлостях. Если бы не лифчик, то Гаврилова казалась бы совсем плоской, хотя без него именно такой и казалась. Промежность её была в длинных и черных волосах, которые уродливо завивались. Но, несмотря на существенную разницу между теоретическим и реальным образом женщины, член стоял колом. Такое бывало со мной частенько по утрам.

– Пусть ложится, – скомандовал я.

Гаврилова послушалась. Теперь её молодое тело лежало на диване, который мы с друзьями притащили с помойки. Обивка дивана напоминала рыболовную сетку. Пружины вылетели из него, но мы не жаловались.

– Может, всё-таки ты будешь первым, – предложил я Кириллу.

Нет. Я не боялся. Почему-то я был уверен, что заниматься сексом несложно, и у меня всё получится. К своим почти четырнадцати годам я был достаточно образован в сексуальном плане благодаря просторам интернета, на которых в открытом доступе лежало обилие порнухи.

Я предложил Кириллу быть первым, потому что идея трахнуть Гаврилову на «Сходном месте» пришла в голову именно ему, и было бы нечестно лезть вперёд. Это всё равно, что сделать первым глоток пива из единственной бутылки, которую принёс друг.

Но Кирилл отказался. На его лбу выступили капли пота, как будто бы секс уже состоялся. От него исходил страх.

Я молча снял штаны и трусы, а потом опустился на диван. Гаврилова раздвинула ноги, и передо мной открылся вертикальный разрез, обрамлённый жёсткими волосами. Я стоял перед ним на коленях. Я провёл по нему пальцами. Он был влажным и липким.

Впрочем, никаких прелюдий мне не хотелось. Я вошёл в неё, обнаружив, что Гаврилова уже не девственница. Кончил я практически сразу, но Гаврилова осталась довольна.

Следующим был Кирилл. Он возился гораздо дольше. Я курил, наблюдая за ними и думая, что у зануд и тихонь есть маленькие тайны.

21

Виктор замолчал. Дышать становилось всё сложнее. Час уже должен был пройти. Просто обязан. Ещё несколько минут, и Виктор задохнётся от боли.

– Рассказ окончен? – спросил Крис.

Виктор хотел кивнуть, но вовремя опомнился. От кивка вилка располосовала бы всю шею.

– Да, – пробормотал он.

– Тупая история, – заметил Крис, и зрители поддержали его аплодисментами.

Виктор ничего не сказал в ответ. Подростки часто ведут себя глупо, но если дело касается секса, их глупость одинакова. Девушки лишаются девственности из-за любви, а парни – чтобы самоутвердиться. Виктор вспомнил, с какой гордостью он говорил друзьям, что у него уже было это, и улыбка растянулась на его лице.

История не была тупой. Она была пошлой, грязной, но не тупой. Чего ожидали эти напыщенные мажоры?! Рассказа о шёлковых простынях и девушке, которую добивался весь город, но она ответила взаимностью лишь Виктору? Что же случилось с остальными?! Они разбогатели, и заключили обидчика в колодки, а потом зафиксировали шею уродливой вилкой с четырьмя зубами. Такой истории ждала публика?!

Но именно такая история была бы тупой. Только в кино у главных героев красивые истории, а реальность всегда пахнет сыростью и гнилью. Точно так же, как пахло «Сходное место», благодаря которому Виктор стал мужчиной.

– Первый эпизод закончен, – объявил Олег Юрьевич.

Виктора переполняла радость. Наконец-то он избавится от вилки. Наконец-то сможет нормально дышать. Впрочем, впереди его ждали ещё два эпизода, и одному богу известно, что «Старый замок» приготовил для него.

Крис вытащил вилку, но боль не прошла. Теперь Виктор мог кивать и ворочать головой, зная, что плоть не будет разорвана больше, чем уже разорвана. Пальцы провели по местам, в которые упирались зубы вилки. На подушечках осталась кровь. Виктор вытер её о штаны.

– У зрителей есть вопросы, – сказал Крис.

Олег Юрьевич сделал знак рукой, и какая-то женщина спросила, что стало с Ирой Гавриловой.

– Отвечай, – скомандовал Крис.

– Ира Гаврилова больше не приходила на «Сходное место». Она сделалась посмешищем. Дело в том, что подростки не умеют держать язык за зубами. Я и Кирилл за один вечер превратились в самых крутых парней района, потому что у нас было «это». Конечно, на следующий день все знали, что Гаврилова угостила нас выпивкой, а потом с удовольствием раздвинула перед нами ноги. Девчонки перестали с ней водиться. Они показывали на неё пальцем и обзывали шалавой. Мальчишки преследовали Гаврилову, надеясь, что им повезёт так же, как мне и Кириллу, но подавленная прессингом Гаврилова отвечала им отказом. Слухи о том, что Гаврилова уже не девочка, дошли до её родителей. Они выпороли нерадивую дочь, может, даже узнали, с кем она перепихнулась впервые и сколько у неё партнёров было до нас. После этого семья Гавриловых переехала в другой город.

Виктор выдохнул. Боль отпускала.

– Тебе не было стыдно? – спросил кто-то.

– Чего я должен был стыдиться? – уточнил Виктор.

– Из-за тебя бедная девочка опозорилась на весь город.

– Во-первых, она сама предложила воспользоваться её телом, которое уже было подпорченным. Во-вторых, я не должен был отказываться от возможности узнать, что такое секс на практике. В-третьих, она не просила молчать о случившемся. Гаврилова не была бедной девочкой. Она была тихоней и занудой, в подсознании которой царил разврат. Подростки думают только о себе, и мне было абсолютно плевать, опозорится она или нет.

– Тебе должно быть стыдно сейчас!

– В таком случае всем зрителям тоже должно быть стыдно сейчас, а они уже не подростки, которые не понимают, что другие люди тоже что-то чувствуют. Вы издеваетесь надо мной. Почему же вам не стыдно?

– Ты добровольно согласился на роль узника.

– Гаврилова тоже добровольно согласилась… на роль шлюхи.

22

Разговор мог быть бесконечным, и Виктор предложил перейти к следующему эпизоду. Он знал, что раньше времени его не выпустят из этого злачного места, поэтому хотел отмучиться как можно быстрее. Крис согласился с ним, что было крайне удивительно.

– Следующий эпизод называется «Подвешивание», – объявил Олег Юрьевич.

Публика разразилась бурными аплодисментами.

Виктора передёрнуло. Его, как минимум, подвесят. Как максимум, в наиболее извращённой форме. Сколько ему придётся висеть? Час? Два? Если он задохнётся? Почему-то Виктору казалось, что он будет висеть с верёвкой вокруг шеи. Рука невольно потянулась к шее. Кожа была горячей, и на ладони остались следы крови.

«Я не выйду отсюда живым… Они задушат меня…» – промелькнуло в голове.

На глазах навернулись слёзы. Марина была далеко. Быть может, она тоже не спала, успокаивая Инночку и проклиная про себя неудачника-мужа. Хотел бы он сейчас быть рядом с ней. Крик ребёнка невыносим, но все неудобства относительны.

По сравнению с сегодняшней бессонной ночью все прошлые ночи представлялись спокойными. Инночка ревела и не давала уснуть, но никто не издевался над истерзанным телом отца. Никто не заключал его в колодки. Никто не фиксировал положение головы вилкой еретика. Никто не подвешивал. Что же будет в последнем эпизоде? Ему отрубят голову, доведя предыдущие пытки до логического завершения? Или стянут верёвку, обвивавшую шею, как можно сильнее, а потом будут наблюдать, как узник задыхается в конвульсиях? Виктор – актёр, но не тот актёр, который является заложником сценария. Виктор – актёр, который является заложником желаний публики.

Тем временем на сцене появилась виселица. Некая буква «П» с петлёй посередине. Петля уродливо болталась, ожидая нового гостя.

Виктору захотелось курить. Он ощущал себя вором, которого вот-вот повесят, но даже в эпоху средневековья осуждённым на казнь предоставлялась возможность выкурить последнюю сигарету. Виктор же не курил с того момента, как переступил порог этого злачного места.

– У меня есть просьба, – сказал он.

Его голос уже не звучал тихо, словно писк пьяной мыши, и волнистое эхо прокатилось по залу.

– Говори, – сказал Крис.

– Я хочу сигарету.

Глаза Криса округлились. Палач не ожидал подобной наглости.

– Не положено! – рявкнул Крис.

Из зала послышался недовольный гул. Впервые за долгую ночь публика стала на сторону узника.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.