Кротовая нора. Иронические рассказы

Сказал и прикусил язык – чего это меня на президента занесло? Хотя, ладно, главное, чтобы результат был. Держиморд только царем и можно напугать.

– Санкции, – опять повторил как попугай полицейский. – Мобилизуемся.

– Извольте.

Но на следующий день попрошайка стояла на том же самом месте. Хотел было отыскать вчерашнего полицейского, но передумал. Какой я все же осел! Известно ведь, что менты кормятся от побирушек. Позвонить в Собственную безопасность МВД? А что толку, поставят другого стража и он тоже будет воровать. Система.

Ну раз так, придется действовать самому.

Вернувшись домой, отыскал в дальнем ящике письменного стола удостоверение полковника ФСБ на свое имя. В веселые 90-е в газетном киоске можно было свободно купить даже корочку помощника президента или гражданина Марса. Приобрел тогда на всякий случай, мало ли что. В дикой стране дикие нравы. Впервые за 20 лет решил воспользоваться.

Вечером сунул удостоверение под нос наглой попрошайке:

– Следуйте за мной!

Она подняла глаза. В них не было ни удивления, ни испуга. Пошла как миленькая. Бабки, торговавшие рядом вязанными платками, стали прятать свой товар. Я завел ее за газетный киоск, набрал полный рот желчи:

– Ты что же думаешь, прикормила местных полицейских и теперь все можно? Нет, ошибаешься, мамаша. Я вас всех выведу на чистую воду, вы у меня запоете желтыми кенарами.

Сказал про кенаров и задумался – при чем здесь канарейки и вообще что дальше с этой бабой делать?

А она достала из-под образков мятую пачку сторублевок, протянула мне:

– Я не знала, что ты теперь главный, Петя говорил, что он.

У меня застрял в горле воздух.

– Петя?

– Ну лейтенант.

– С родинкой на лбу.

– Он. Бери же, чего смотришь как на прошлогодние яблоки.

Я задохнулся, было, от гнева, но что-то помешало выплеснуть его наружу. В конце концов не каждый день деньги предлагают, а она вытаращила глаза:

– Что, мало? На другом выходе Зинка трудится с дитём, к вечеру тысячи три принесет. Да на Бибирево Наташка с Анькой. Утром остальное отдам.

– Сколько? – спросил я, сопротивляясь своей порядочности. И не предполагал, что вместо честного человека во мне заговорит черт. И не только заговорит, но и запоет серебристым тенором.

– Ну тебе, как сотруднику ФСБ – десятку. Тоже ведь, поди, делишься. Но имей в виду, – постучала она по иконкам, – реквизит надо обновлять, продукты и жилье из-за санкций подорожали, так что со следующей недели минус две. Согласен?

– Из-за санкций, – пробормотал я. – То есть каждый день по восемь тысяч?

– Ну извините, – развела тетка руками, – раньше кто крышевал, тот и социальную сферу обеспечивал, трудовой коллектив подбирал, вы же только брать умеете. Ладно, девять и ни копейки больше. Только, пожалуйста, с Петей разберись, а то прибежит, стращать начнет. У нас работа тяжелая, нервы беречь надо. А вон и он.

Из подземного перехода метро вышел полицейский. Точно, лейтенант Петя. Темную родинку на его лбу в виде шестерки было видно издалека. Отметка дьявола, подумал я. Он крутил головой во все стороны, будто принюхивался.

Попрошайка сунула мне в карман купюры, поспешила к нему. Зашептала что-то на ухо, указала на меня. Я обмер, все конец. Сейчас лейтенант проверит мое удостоверение и увидев, что это фальшивка, арестует. А тут еще деньги этой чертовой попрошайки в кармане и не выбросишь уже.

Петя шел на меня осторожно, как тореадор на быка. Я же стоял ни жив, ни мертв. Из перехода мне помахала ручкой попрошайка, кажется, даже послала воздушный поцелуй. В голове закружилось, как нарочно откуда-то прилетела блатная песня: «Первый срок, нечаянная ходка, пацана ментовка замела…»

– Добрый день, – сказал мент, – что же вы мне вчера голову морочили, сразу не сказали что вас на смену прислали? Странные все же наши шефы, между собой не могут договориться, а потом удивляемся, что в стране бардак.

– Да, – только и удалось мне выдавить из себя. Видимо лицо мое напоминало кислый лимон, потому что Петя, вглядевшись в него, тоже изобразил отвратительную гримасу.

– Ну что ж, со старшим братом не поспоришь, ваша теперь вотчина, значит, ваша. Окучивайте Лиду.

– Спасибо, – сказал я и тяжело сглотнул, будто проглотил деревянную ложку.

Лейтенант Петя развернулся на каблуках и двинулся вальяжной походкой обратно в подземку. По его крепкому бедру пугающе постукивала дубинка, на поясе позвякивали наручники.

Я прислонился затылком к задней двери киоска. Что же это происходит? Меня приняли за крышевателя попрошаек от чекистов! Неужели так все запущено? А я со своей опереточной ксивой пытался навести порядок. Деньги. В кармане же деньги! Выбросить, немедленно выбросить!

Но выкидывать я ничего не стал. Зашел в ближайший продуктовый магазин и пересчитал купюры. Тысяча девятьсот пятьдесят рублей. И себе Лида наверняка что-то оставила. Неплохо зарабатывают плакальщицы. А мне-то чего теперь делать? Завтра обещала девять тысяч принести, в месяц это будет… мать моя родная, работу можно бросать, а через год купить яхту, как у Абрамовича.

Всю ночь, конечно, не спал, ворочался с боку на бок: думал, вот приду в полдень за… мздой, а меня под белы рученьки и в цугундер, лет на 5. Хм, но ведь и сегодня могли задержать, если бы было кому надо. Нет, уголовная статья начинается с 5 тысяч рублей, а я взял только 2, да и то не полные. А вот завтра…

Борьба со вторым я была мучительной, наконец победил тот, кто отстаивал мои материальные интересы. Дьявол. На Мадеру хочешь? А на Канарские острова, куда давно мечтал заглянуть? Тогда молчи, как грусть печальная. Деньги – дрянь, от них одни проблемы, но без них проблем еще больше. Предположим, откажешься и что? Попрошайку все равно уже обложили данью, не ты так лейтенант Петя доить её будет. Или кто другой. С волками, как известно, жить, одной добычей питаться. Или подыхай в глухом лесу, глубоком овраге. Кому ты нужен, кроме себя? Каждый умирает в одиночку даже среди близких и друзей. А когда их нет, тем более.

Словом, в полдень следующего дня я был у метро. Попрошайка Лида стояла у подземного перехода. Взгляд ее на этот раз не был опущен, наоборот глаза бегали по сторонам, словно во время пожара. Как только меня увидела, тут же подбежала, увела за угол газетного киоска. На груди не было икон, в глазах деловитость. Взялась за пуговицу моего пиджака, покрутила.

– Ну? – не выдержал я. – Пуговицы пришивать некому.

– А что «ну»? Разбирайся с ним сам.

– С кем?

– Поглавнее тебя опекун нашелся, полковник ГРУ.

– П-полковник? – чуть не задохнулся я.

– Я одна, а вас чёрте сколько уже набежало. И менты, и фээсфешники, теперь вон и разведчики подтянулись. Куда бедной попрошайке податься! Короче, Боря сказал, что основную часть выручки буду ему отдавать, а тебе с ментом из подземелья и по штуке хватит.

Я стоял и чувствовал, что внутри меня чего-то плавится, будто внутренние органы мои стали восковыми, а рядом включили паяльную лампу. Главное разведывательное управление Генерального штаба! Бежать, непременно бежать и забыть дорогу к этой станции метро, на работу можно и на троллейбусе ездить.

Я хотел было уже сказать: ну раза так, раз уж само Главное разведывательное управление лапу на попрошаек наложило, мне тут делать нечего.

Но Лида схватила меня за пуговицу теперь у самого воротника.

– Чего сбледнул? Ты ведь тоже не с обувной фабрики. Может, еще договоритесь. Боря сказал, если хочешь с ним расклад перетереть, приходи в седьмом часу в итальянский ресторан быстрого питания. Вон за углом вывеска. Второй этаж, столик у окна за декоративным фонарем. Узнаешь его – лысый и в красном галстуке. На актера Сухорукова похож. Думала сначала он и есть. Придешь что ли, чего передать?

Ноги мои приготовились к бегу, а подлый язык произнес:

– Непременно буду. Тоже мне, Штирлицы недорезанные, пусть у себя за бугром попрошаек общипывают. А здесь наша внутренняя, чекистская сфера.

– Правильно, – похвалила меня Лида. – Нечего каждому, кто пальцы загибает, свое место под солнцем отдавать. Вы уж разберитесь меж собою, ребята, только умоляю, без пальбы. А то придется точку менять, жалко, место клёвое. Ну, я на работу побежала, пора. В отличии от вас, я честно деньги зарабатываю.

В назначенное время я вошел в итальянский ресторанчик. За столом у окна лысый мужик в красном галстуке сосредоточенно поедал салат. Напротив него сидел Петя в гражданской одежде и нервно пил минеральную воду. Робости я, как ни странно, не испытывал. Бояться было поздно. Кулисы открылись, спектакль начался и сыграть надо так, чтобы потом не было за себя стыдно. Как порядочный человек, я твердо решил сдать всю эту компанию следственным органам Лубянки. Но потом, сначала нужно втереться к ним в доверие.

Боря оторвался от тарелки, взглянул на меня снизу, ощерился, обнажив редкие зубы. На его носу повисла метелка укропа в майонезе. Указал вилкой на свободный стул. Тут же подбежал официант, протянул меню. Я повертел в руках книгу, не раскрыв, положил на стол. Славная ситуация – слева сотрудник МВД, напротив резидент ГРУ и оба оборотни. Боря наконец снял с лоснящегося носа укропину, откинулся на мягкую спинку дивана.

– Вы уж, братья, извините, что под себя все подмял, обстоятельства. За мной целая гвардия и всем есть охота. Сами посудите – резидентуру везде сокращают, явки с треском проваливаются, агенты разбегаются. Вот я, сидел в Аргентине, занимался табачным бизнесом, жена моя работала в местном Пентагоне, секретарем второго министра. Какие-то полезные сведения по всей Латинской Америке от нее я все же получал, то есть честно выполнял свой профессиональный долг. А потом вдруг бац и кризис, финансовая поддержка из Москвы прекратилась, моя табачная коммерция стала загибаться. Супруга посмотрела на это дело, плюнула и вышла замуж за бананового короля, а я остался с носом. Вернули в Россию, а кому я тут нужен, на что жить? Вот, предложили точку для кормления, чтобы с голоду не сдох. Не папиросами же мне здесь торговать, а больше я ничего не умею.

– Да-а, – протянул мент Петя. – Сегодня всем тяжело.

– Ну, а ты, фээсбешник, за что тебя на это заплеванное место определили, Навального упустил? Ха-ха.

Я высморкался и промычал что-то неопределенное.

– В общем, все мы товарищи по несчастью, – продолжил Боря, – правда ты, мент, по глупости, но сейчас это не важно. Предлагаю заключить тройственный союз. Основная доля от сборов, конечно, пойдет внешней разведке. Нужно нервы восстанавливать после конспиративной работы. То есть 90%, ну, чекистам, думаю, процентов 8 отдать можно, остальное ментам, они и на это не наработали. Ха-ха! Возражения есть?

– Есть, – вдруг сказал я, – и очень существенные.

Щелкнул пальцами. Когда прибежал официант, заказал виски «Белая лошадь». Бутылку. А чего нам? Может, в последний раз. Налил себе сам, пол фужера, выпил без закуски, наполнил до краев Петин стакан, дыхнул ячменным ароматом в лицо Бори:

– Вот что, Абель, пока ты в Аргентине спайсами торговал, я тут добровольцев для Донбасса готовил. Про Дебальцевский котел слышал? Моя работа. Так что делить проценты буду я, а ты лучше на другую ветку метро езжай.

– Так там уже все поделено! – подскочил на диване разведчик Боря.

– И бабло захапанное верни! – вдруг ударил по столу Петя, пропустивший перед этим стакан виски. Его родинка на лбу разгорелась как сверхновая звезда. – Понаехали тут, продыху от вас нет!

Зал затих, обернулся на нас. Администратор закашлялся.

– Тише, товарищи, – засуетился полковник ГРУ, – мы обращаем на себя внимание, а это никуда не годится. Давайте спокойно, мирно, без эксцессов все обсудим, нам только до перестрелки дойти не хватало.

– Я свой «Глок 17» дома забыл, – сказал я и понял что после длительного воздержания от алкоголя, здорово захмелел.

– Слава богу, – налил себе из моей бутылки Боря. -Когда говорят пушки, истина молчит.

– А я молчать не буду, – выкатил страшные глаза лейтенант Петя. После «Белой лошади» он изменился, будто под воздействием самоедского колдуна. -Вы, чекисты и грушники – белая кость, жируете за счет трудового народа и его же обираете, а мы простые менты этот народ защищаем. Куда он бежит, когда ему плохо? Не во внешнюю разведку и не на Лубянку, а в полицию! Если бы не мы и народа бы не осталось, некого бы вам стричь было. Так что заткнитесь и слушайте, условия ставить буду я.

– Ладно! – крикнул на весь ресторан Боря. – Так и быть, всем поровну!

Он достал из кармана пачку синих, новых как из банка купюр, подложил их под тарелку.

– А вот дудки! – показал кукиш Петя. – Езжай в свою Аргентину, там и воруй. Моя территория, значит все мое, а вам, если будете хорошо себя вести, так и быть дам по десятке.

– Что?! – возмутился Боря.

– То!!! – завопил Петя и швырнул в лицо грушнику эти самые купюры.

Не успел я и глазом моргнуть, как они сцепились и повалились на стол, спихнув с него закуски и бутылки. Народ вокруг повскакивал. Кто заржал, кто заругался, но разнимать никто не полез, в том числе и официанты.

И тут как из-под земли выросла побирушка Лида, за ее плечами маячили крепкие мальчики в темных пиджаках.

– Вот они, я же говорила, до перестрелки разборка может дойти. Ух, оборотни!

Крепкие ребята заломили руки Пете и Боре, а потом и мне. Пришлось попробовать на вкус салат из Бориной, чудом не свалившейся со стола тарелки.

Ночь я провел в одиночной камере, а утром меня вызвали на допрос. Следователь был молодой, ершистый, и чудовищно недоверчивый, каждый мой ответ на простой вопрос подвергал сомнению.

– В каком году родились, в 19…? а может подумаете и назовете правильную дату? Смотрите в глаза, а не на свои трясущиеся руки. Вам здесь не филармония, все должно быть точно и честно.

– При чем здесь филармония?

– А при том, что за вымогательство, попытку организации преступного сообщества и подделку документов вам грозит 210 статья Уголовного кодекса, пункты «3» и «4», а также статься 336. Осознаете?

– Какая статья?! Я собирался сам к вам прийти и сообщить, что у станции метро действует преступное сообщество в которое входит мент… то есть полицейский по охране метрополитена Петя и полковник ГРУ Боря. И попрошайка Лида. Я специально их раскручивал, чтобы принести вам не голословные, а подлинные доказательства. Только… не пойму почему Лида сама в ресторан полицейских привела.

В этот момент дверь открылась и вошла попрошайка Лида, без икон и дурацкого серого платка. Была свежа, хорошо накрашена и улыбалась.

– Ну-с, как вымогатель, сознается? – упершись о сексуальное бедро, обтянутое дорогими джинсами, спросила она.

– Упирается, – вздохнул дознаватель.

– Все они одинаковые. Что, милок, не узнаешь?

– Почему же…, – пробубнил я. – Только я-то честный человек, а по тем двоим точно тюрьма плачет.

– По этим? – взмахнула рукой Лида и в камеру вошли мои знакомые – мент Петя и лысый сотрудник ГРУ Боря. Оба были в форме МВД.

– Попался, голубчик, – потер руки лысый Боря, с погонами майора. Ловим вас ловим, а вы все плодитесь как тараканы.

– Так… вы все полицейские? И Лида?

– Наконец-то дошло, – хмыкнула вполне привлекательная собой Лида. – Правда, из разных управлений, поэтому неувязочка вышла. Несогласованность. Петя ничего не знал о Боре, а я о Пете. Впрочем, о Боре тоже. Будем называть сообщников или один весь состав за собой потянешь? Правительство Москвы решило раз и навсегда покончить с таким позорным явлением, как попрошайничество, но без ликвидации крышевателей и организаторов этого преступного бизнеса, ничего не получится. Вот мы и боремся.

– Я и смотрю. Боря не знал о Лиде, Лида о Боре… черт вас разберет, сами запутались и других запутали. А я ведь тоже борец с этим, как его… преступным явлением, хотел к вам прийти и всех сдать, как жаренных лебедей на блюде. Родным органам. А органы мне руки заломали и в кутузку бросили.

– Где ксиву фээсбэшную взял?

– В киоске купил, век воли не видать.

Меня отпустили. Деньги, которые я получил от Лиды, все 1950 рублей, разумеется, вернул и без копейки отправился домой. Шел пешком почти 6 километров и думал: если бы все сложилось с данью гладко, если бы Лида оказалась настоящей побирушкой и не появился бы этот лысый дебил Боря, неизвестно дошел бы ты еще до Лубянки. Хотеть – не значит сделать. Черт внутри – не лыком шит. И именно он нередко принимает самые важные решения. Лучше не стараться прыгнуть выше головы, ничего хорошего из этого не выйдет, откроешь только самые мерзкие свои стороны, о которых и не подозревал.

Больше через ту станцию метро я не ездил, вообще старался обходить подземку стороной. Но однажды осенью все же пришлось воспользоваться ее услугами, на юго-западе. Смотрю, а в переходе стоит попрошайка с плакатом на груди, крестится. Хотел пройти мимо и вдруг подходит к ней моя старая знакомая Лида – красивая такая, вся из себя, как тогда в тюрьме. Что-то шепнула нищенке и пошла, та за ней. Я аккуратненько следом. Завернули они за Букмекерскую контору, а я поднял воротник, пристроился за углом. И слышу монеты зазвенели, купюры зашелестели, а Лида говорит:

– Чего так мало насобирала? еще такое повторится, накажу.

– Так я, Лидия Федоровна, изо всех сил стараюсь, народ грамотный пошел, не верит слезам попрошаек.

– Плохо работаешь, потому и не верят. В общем, последнее предупреждение.

И пошла красивая, длинноногая Лида по проспекту, покачивая сексуальными бедрами, а я думал – это очередная спецоперация или реальная жизнь? Все же жаль немного, что не состоялся тот тройственный союз, а то купил бы я уже яхту, как у Абрамовича. И закатился бы с этой Лидой подальше отсюда, на Канарские острова.

Нежный цветок

У метро стояла юная девушка с букетом восхитительных полосато-розовых хризантем. Да она и сама была похожа на эти хризантемы: розовая курточка с белыми рукавами и воротничком, алые клипсы в молочных ушках на круглом, курносом личике. Желтые, чуть раскосые глаза, придавали ей некоторую схожесть с дочерью страны Восходящего солнца. Они были центром, украшением цветка, а светло-синие джинсы – его стеблем.

Недаром хризантема – эмблема Японии, – подумал Феликс Бабочкин, проходя мимо девушки. – Хороша, но больно для меня молода. Не больше шестнадцати. А жаль. Только мне известно, что внутри я ничуть не старше этой нимфетки. Однако попробуй кого в этом убеди. Хотя, если посмотреть на жизнь философски, как говорил персонаж Островского Лукьян Лукьянович Чубаков…

И вдруг Бабочкина что-то остановило. Возможно то, что глаза «хризантемы» были наполнены не светлой утренней росой, а какой-то тяжелой задумчивостью и даже печалью. Нет, это была не весенняя тоска девушки по юноше, о котором она втайне мечтает темными, бессонными ночами. Что-то более существенное. К тому же было 8-ое марта и в такой день красавицам положено улыбаться.

Вернулся, взглянул прямо в девичьи очи. Замялся. Слова вроде бы уже были готовы, но когда решил их произнести, они испарились. Растерялся, будто собирался позвать на свидание. Какое там! «Хризантема» раза в два младше его. Есть, конечно, среди юных девиц любительницы «опытных папиков», но это аномалия, такое же извращение, как тяга парней к старухам. Молодые гены должны стремиться к молодым. Только тогда вид гомо сапиенс получит здоровое потомство. В выживании среди мертвых планет – основная задача человечества. Если точнее, смысл жизни – в самой жизни. Кто сказал? Не важно, важно, что верно. Во тьме и бесплотности нет ничего. Только пустота.

– Какие чудные у вас цветы, – наконец сказал Феликс, достав пачку сигарет. Но сообразив, что курить сейчас ни к месту, убрал обратно в карман бежевого пиджака. Поправил зеленый австрийский шейный платок. Он собирался на интервью к пожилой актрисе драмтеатра, поэтому оделся соответствующе. Жила она недалеко, поэтому машину заводить не стал, решил воспользоваться метро. В запасе была ещё уйма времени. Вышел раньше, чтобы погреться не первом солнышке.

– 300 рублей, – сказала несколько смущенно девушка.

– Что?! – вырвалось у Бабочкина. Его изумила, конечно, не цена, а сам факт продажи юной красавицей букета. – Я хотел сказать, хм… напрасно продаете, они так вам идут. Вы одно целое.

Комплимент вышел неказистым, как покосившийся деревенский забор. Феликс сам от него поморщился. И чего привязался к девице? 8-ое марта, сейчас многие торгуют цветами, эка невидаль. Может, ей вагон хризантем поклонники надарили, что не удивительно, и куда их девать? Правильно поступает, по-современному, каждый теперь норовит где только можно отыскать свою выгоду. Лучше халяву. Общество – «продам хоть маму, без всякого сраму». К чему стремились, на то и приземлились. Сплошной расчет, на всё своя цена, даже на самое святое – любовь и веру. Вдруг по этой «хризантеме» мальчик какой убивается, на последние гроши купил ей цветочки. А она, символически чмокнув воздыхателя в щеку, побежала к метро продавать его искренние чувства, его разбитое сердце. Скверно. Ладно, надо топать своей дорогой, – вздохнул мысленно Феликс.

Однако «хризантема» сказала такое, что Бабочкина, словно вбили деревянной кувалдой в асфальт.

– Не продавала бы, да кушать очень хочется.

– Не понял, – произнес очередную нелепость Феликс.

– Что же тут непонятного? Жрать охота, – сузила девушка желтые глаза, моментально сделавшиеся хищными, будто у кошки. – Стипендия давно закончилась. А накануне в медучилище, вроде как от местной Управы, хризантемы всем девчонкам подарили. Лучше б в столовку сводили. Все подруги продавать понесли. Вчера не успела, вот сегодня, в праздник, как дура стою. Понятно?

Феликса не приятно поразило, как внезапно хрупкая с виду «хризантема», моментально превратилась в сердитую, даже агрессивную фурию. Того и гляди покусает. Впрочем, Бабочкин давно усвоил, что женщины только делают вид, что они слабые, наивные существа, а по сути – расчетливые, беспощадные хищницы. Положишь в рот палец, останешься без руки. Недаром старик Ницше советовал – собираешься к даме, не забудь плетку.

Благородная мысль, поднявшись откуда-то из низа живота, внезапно ударила Феликса по мозгам.

– А давайте я вас покормлю, – предложил он.

– Давайте! – сразу согласилась «хризантема». – Только я к вам домой не поеду. Не на ту напали.

Внутренний бес, который, вероятно, и подсказал «благородную мысль», ткнул Бабочкина в ребро – а неплохо было бы домой, а? Но Феликс с оттяжкой щелкнул его по пятачку, загнал обратно в темные коридоры души. Ему даже показалось, что этот щелчок услышали окружающие.

– Что вы, как можно, я только осмелился предложить вам самое безобидное, – перешел Бабочкин на литературный стиль позапрошлого века. Видимо, из головы не выходил драматург Островский с его прохиндеем Чебаковым.

– Чего осмелились? – почесала девушка крашенными в розовый цвет ногтями пробор на голове, разделяющий на две сталкивающиеся волны, плотные пепельно-серые волосы. Феликсу захотелось припасть к ним, втянуть в себя их аромат. Это наверняка – смесь альпийских трав, лаванды, индийского рангпура. Ну, может, еще зеленого яблока. Он даже зажмурился от предвкушения. Принюхался. Вообще-то, от нее пахло недешевыми духами «Фрагонар из Грасса». Феликс был неплохим знатоком парфюмерии. Шикарно для девочки.

– Эй, – дернула его за рукав девушка. – Не спите. Безобидное – это что? «Осмелился предложить…» И ничего не предложили.

Бабочкин высморкался – из носа от напряжения потёк ручей. Затем кивнул в сторону «Макдоналдса» на противоположной стороне шоссе:

– Быстрое питание не диетично, но практично. Я хочу вас… Хочу накормить вас до отвала. Всю жизнь будете помнить нынешнее 8-ое марта.

И с какой стати она должна будет помнить всю жизнь какие-то недопеченные булки с кусками прессованного фарша и прошлогодним майонезом? Несешь какую-то чушь, – одернул себя Феликс. Но красавицу не покоробили его слова.

– Да? Минуточку. Сейчас только SMS поздравительную подруге отправлю, – весело сказала она и, кажется, подмигнула.

«Хризантема» отвернулась. Запищали клавиши на её смартфоне.

– Так. Ладно, ведите меня! Только после никаких дурацких предложений. А то купят бутерброд и считают, что девушка теперь должна быть на все готова. Ну вы понимаете.

– Помилуйте, как вы могли подумать! – развел руками и похоже даже сам поверил в свое искреннее возмущение, Феликс. – Я же порядочный человек.

– Я вам верю. Вы на дипломата похожи. Люблю дипломатов, они все такие… А цветы?

– Что цветы?

– Куда их девать?

– Ах, да, цветы. Ну, извольте.

Феликс достал из кармана несколько купюр, отсчитал триста рублей, протянул «хризантеме».

Та схватила их обеими руками, чуть не выронив букета, протянула его Бабочкину. Он взял цветы, но сразу же понял абсурдность ситуации.

– Нет уж, несите сами. То есть, я вам их обратно дарю, сегодня ведь Международный женский день.