Кротовая нора. Иронические рассказы

Девушка задумалась, потом заразительно рассмеялась, взяла букет в охапку:

– Идемте, Прометей.

Заулыбавшись, как кот в предвкушении сметаны, при этом уверяя себя в чисто человеческой миссии – помощи ближнему, Бабочкин жестом пригласил девушку пройти к подземному переходу.

– Почему же Прометей? – спросил, спускаясь по ступенькам, Феликс.

– Он был защитником людей от произвола богов. А мы, нуждающиеся, разве не страдаем именно от произвола наших богов-властителей? Все беды от них. Засели на Олимпе, ноги на нас свесили и не хотят слезать. С этим надо что-то срочно делать.

Феликс даже остановился в темном переходе. Ничего себе заявочки от девочки – хризантемочки! Это к чему она клонит?

Но уточнять «к чему» не стал, только сглотнул сухой ком в горле. Пошел дальше, ощущая рядом магнитизм головокружительного, полного весенних гормонов, юного тела. «Только покормлю».

– Прометей был благородный, его печалила судьба людей, – продолжала увлеченного говорить «хризантема», – он дал им огонь, лекарства, пищу. Вот и вы решили меня, жалкую, слабую и беззащитную, вернуть к жизни. Нам о древнегреческих титанах в медучилище рассказывали.

– Рассказывали, значит.

– Ага. Кстати, раз уж у нас нарисовался такой древнегреческий миф, не спрашивайте, как меня зовут, ладно? Вы Прометей, я буду вашей Гесионой. Согласны?

Гесионой? – прикинул Феликс. – Кажется, это супруга Прометея. Забавный «древнегреческий миф», интересно чем он закончится.

Журналистское чутье что-то ему уже подсказывало, но что именно, было пока непонятно.

В «Макдоналдсе» она потребовала чуть ли не всё меню. Ела жадно, сосредоточенно. Феликс глядел на Гесиону и радовался – приятно было смотреть, как её молодой организм удовлетворяет свои потребности. В этом было нечто сексуальное. Бывшая жена ему тоже говорила, что она любит смотреть как он ест, но Феликс не предполагал, что будет получать удовольствие от вида поедающей американские булки девушки.

Лучше было бы отвести её в ресторан «Абхазия», – опять проснулся чертик, – там шашлык, чебуреки, вино – «Лыхны», «Эшера», «Чегем».

Бабочкин даже облизнулся. Себе он для приличия взял пакетик картошки-фри, чтоб не сидеть истуканом рядом с оголодавшей Гесионой. И теперь давился этой холодной, онкологической гадостью.

Вдруг закашлялся. Журналистское чутье наконец оформило свое опасение и пронзило его как шилом от пяток до макушки. Кажется, сам себя подставил.

Еще раз внимательно вгляделся в лицо девушки, на котором мигал мертвенно-бледный свет неисправной лампы заокеанской забегаловки.

– А вам сколько лет? – тихо спросил он.

Как ему раньше, прежде чем куда-то вести «хризантему», не пришло в голову спросить о возрасте. Обвинят в связях с несовершеннолетней, доказывай потом, что хотел лишь накормить. Говорит, цветы в училище подарили. ПТУ по- старому. В них раньше после восьмого класса всех неуспевающих сплавляли, то есть в шестнадцать лет. Как и предполагал.

Девушка ухмыльнулась:

– О, как заволновались. Да не переживайте, Прометей. Я уже старая, полгода назад стукнуло девятнадцать. Просто хорошо сохранилась, ха-ха. Никто вас за доброе дело к скале не прикует и не станет выклевывать вашу печень.

– Девятнадцать?! Не может быть.

– Паспорт что ль показать?

– Да! – твердо, на весь зал сказал Бабочкин.

– Ну пожалуйста, – девушка стала шарить по карманам розовой куртки. – Хм. Дома забыла. Но, если вы из-за какой-то бумажки готовы бросить на произвол судьбы голодного человека… – На её глаза навернулись слезы. – Пойду опять букет продавать. Не с голоду же помирать.

– Нет, что вы! – остановил девушку Бабочкин. – Кушайте на здоровье, я же привел вас сюда только накормить, ничего более.

– Вот именно.

Она подмигнула. Ему?

К столику подошел высокий, веснушчатый и рыжий как Антошка из мультфильма, парень. И такой же нечесаный. Он снял со стула букет хризантем, положил его на соседний стол, уселся напротив Феликса. Девушка, казалось, не обратила на него никакого внимания. Продолжала сосредоточенно жевать, словно ее не кормили с рождения.

Парень положил на стол паспорт.

– Кажется, вы хотели видеть её документ.

Феликс прикусил губу, начал быстро, но довольно спокойно соображать. Журналистское чутье не подвело. Он уже приблизительно предполагал в какую сторону будут развиваться события.

Взял паспорт, открыл. С первых страниц на него глядела совсем юная Гесиона, вернее Носкова Мария Павловна, как значилось в документе. 20…года рождения. Так, – прикинул Бабочкин, – теперь какой год? Ах, да… значит гражданке Носковой сейчас шестнадцать с половиной. Обманула, а я как всегда прав.

– Ну и что будем делать? – спросил с противной ухмылкой парень. Бабочкину захотелось залепить ему американской булкой в физиономию. Однако взял себя в руки.

– Кушать хотите? – кивнул Феликс на пакет с бургерами и стаканами перед девушкой, чем явно сбил с толку Антошку. Он заерзал на стуле.

– Судя по Марии Павловне, члены вашей банды, молодой человек, страдают хроническим недоеданием. Это никуда не годится. На голодный желудок только собаки без умолку лают. Вы, как главарь шайки, должны предпринять экстренные меры. Я понимаю, барышне нужно постоянно быть в образе, по Станиславскому, но не до такой же степени.

– Я не главарь шайки, – насупился парень. Ему самому на вид было не больше восемнадцати. На верхней губе еле пробивался пушок.

– Угощайтесь, юноша, не стесняйтесь Если надо, еще закажу. Миру – мир, как говорится, а детям – сытое детство.

– Бери, Димон, – пододвинула Носкова поднос с едой своему сообщнику, – пока Прометей добрый.

– А вам, Мария Павловна, я бы все же посоветовал немного воздержаться, так ведь и заворот кишок можно получить.

– Лучше уж заворот, чем бесконечный кишечный концерт.

– Сомнительная теза, но принимается, – кивнул Бабочкин. – Так как же, друзья, вы меня собирались развести? В общих чертах понятно – дяденька ведет малолетку в забегаловку, в надежде потом отвезти к себе домой. Для развратных действий, само собой. А в этой самой забегаловке к нему подходит родственничек, обвиняет дяденьку в совращении несовершеннолетней, грозит полицией, прокуратурой, судом и прочими ужасами. В качестве отступного требует деньги. Так? Но ведь нужны доказательства совращения, молодые люди, так сказать, неопровержимые факты сексуальных намерений развратника-педофила.

Димон ухмыльнулся, вынул из кармана смартфон, включил запись. На ней Бабочкин отчетливо произносил: «Я хочу вас… век будете помнить нынешнее 8-ое марта».

– Замечательно, – рассмеялся Бабочкин, – но насколько помню наш диалог с Марией Павловной, в нем были мои слова – «накормить до отвала». Вы их профессионально вырезали. Что ж, с помощью простой программы, это несложно. Вам бы на Первом канале работать, цены б не было.

– Этого никто не докажет, – хмуро сказал конопатый Димон, почесав одну из своих веснушек, – а то что имеется, полиция примет с превеликим удовольствием. Развращение несовершеннолетних, статья 156 УК РФ.

– Эх, молодой человек, во-первых статья предусматривают ответственность, если «жертве» меньше шестнадцати лет. Припозднились. Во-вторых, эта ваша запись не является доказательством моих притязаний на честь и юное тело Марии Павловны. Потому как в в ней нет конкретики. Ну и в-третьих, «жертва» сама должна обратиться в полицию.

– Ерунда! – вспылил Димон. Видно, не раз у них с Носковой без проблем проходило подобное жульство – развод на деньги глупых лохов. А тут нашелся какой-то деятель, начитанность свою демонстрирует.

Юридические познания Феликса были, разумеется, такими же поверхностными, как и все остальные у журналиста. Держал в голове то, что было нужно по работе. Как-то писал материал про белореченского педофила-маньяка, вот и вспомнил статью Уголовного кодекса. И то был не уверен – правильно ли он её трактует. Но и рыжий Димон явно не был юристом.

– Ерунда! – повторил парень. – Машка, если понадобится, заяву без проблем прокурору напишет.

Носкова кивнула, по-прежнему не отрываясь от еды.

– Но не это главное. Даже если ничего не докажут, – продолжал горячиться парень, – Машка скажет, что получила от вас глубокую психологическую травму. По операм затаскают, жизнь ваша станет адом. Нервы превратятся в мочало.

– Очень фигурально и доходчиво, молодец. У какого хозяина в гостях был? – неожиданно поменял лексикон Бабочкин. Решил прощупать Димона «по блатняку» – опыт имеет или так, фраер лопоухий. Беседа на языке собеседника гарантирует успех. Это первое правило журналиста.

Димон вскинул удивленные глаза. Потом надул щеки:

– У Надымского хозяина в энской зоне по малолетству парился.

– Няда ям?

– Что?

– Гляжу весь ум из тебя и выпарился. За такой наезд на серьезного человека ответить можно по-крупному. Форшмануть меня решил, селедка конопатая? Сколько шобла твоя за подобный бесогон берет?

– Уркаган что ль местный?

– Не залетный, и не люблю когда мне всякая шпана в родной столице в уши финики засовывают.

– Нет у нас шоблы, с сеструхой вдвоем трудимся. Несколько тысяч с лоха срубим пару раз в месяц и то хлеб.

– Другим делом заняться не пробовали?

– Не хочу больше с деловыми связываться, я на зоне повешусь. А Машке что, на панель идти? Она ничего больше не умеет.

– А это, значит, не путь к хозяину?

– Что здесь такого! Машка-то сама ни к кому не пристает, стоит себе спокойно у метро или еще где. Мужики сами клеятся. Но таких как вы, чтоб в «Макдоналдс» кушать повел, еще не было. Обычно в кабак тащат. Ну я им там ксиву и предъявляю.

– Тебе морду еще не били?

– Случалось пару раз. Думаем с сеструхой за Урал податься, там народ проще и добрее.

– А родители, родственники?

– Скололись, спились, растворились в 90-е, бабка воспитывала, да давно померла. Хорошо хоть квартира однокомнатная от родичей на Юго-западе осталась. А теперь что? Учиться неохота – ни связей, ни денег. Ничего не умею. Только в «черные работы», как писал драматург Островский. А кому охота жилы свои бессмысленно рвать? Жизнь одна, хочется чтоб красиво было.

Бабочкина поразило, что и у Димона на уме оказался Александр Николаевич Островский. Прям мистическое совпадение. Или логичное? Персонажи как из пьесы. И действие абсурдное. Только врет всё Димон. Конспиратор. Феликса не проведешь. Дурачок, он не знает, что опытный журналист видит людей насквозь.

– Да-а, – протянул Феликс. – Красиво, когда в кармане заграничная ксива. Тьфу, с вами на собачий язык перешел. Сестру-то уйми, лопнет. Или volvulus будет. Наверняка Мария Павловна знает, что это икота.

Девушка кивнула, разглядывая с аппетитом очередной бутерброд. Бабочкин еле сдерживал тошноту, так есть и в голодный год не будешь. От одного запаха этих американских булок уже воротило.

– А-а, чего ей будет, – махнул рукой Димон. – Пусть лопает.

– Ну раз так, ладно. Ну а теперь слушайте меня внимательно, граждане совершеннолетние и не очень. В Надыме, Дима, ты никогда не был, потому что сразу бы понял, что означает «няда ям». В переводе с ненецкого – это земля рода Нянонги. Там все это знают. Во-вторых, на зоне зэки не «парятся», а «чалятся», Дима. И, в-третьих – сев за стол, ты не поздоровался даже через губу, а это правило «вежливости» впитывается в сидельцев сразу и навсегда. В общем, ты зеленый недоросль, но с большим самомнением. Такие теперь на Тверской собираются. Перейдем к сестренке. Прикид у нее явно дороже, чем на 2 тысячи рублей в месяц ваших трудовых доходов и грошовой стипендии. Пахнет от нее вовсе не хризантемой, а лаванда-лимонным парфюмом из дорого бутика. Я эти ароматические тонкости хорошо усвоил. Далее, к дверям медучилища она и близко не приближалась, иначе бы знала что volvulus это не икота, а заворот кишок. Еще одна неувязочка. Мария Павловна походя бросила фразу – мол мы страдаем от произвола наших богов-властителей и с этим надо срочно что-то делать. Ясно, что девушка намекала на кремлевскую власть. Так вот, москвички в вашем возрасте, Мария Павловна, политикой особо не увлекаются. Они вполне сыты и довольны жизнью, думают о карьере. Ею увлекаются, как правило, областные провинциалки, которые мечтают жить так же как москвички. При том, что сами в общем-то мало в чем нуждаются. Но это чисто провинциальные комплексы.

– Откуда ты такой умный? – сжал кулаки Димон. Казалось, его веснушки расплавились как шкварки на сковородке и сейчас задымятся.

– Не перебивайте. Осталось немного. Вы настолько наивны, друзья, что показали мне паспорт Марии Павловны, а там черным по белому указано место её рождения – г. Одинцово. Моя Гесиона прекрасно разбирается в древнегреческой мифологии, в частности, хорошо знает историю Прометея.

– Ага, – кивнула с полным ртом девушка. – Он был благородный, его печалила судьба людей.

– Умница, пять с плюсом. Видимо, именно такие оценки вы, Мария Павловна, получали в Одинцовском лицее МГИМО, на Ново- Спортивной улице, пока вас не выгнали. Приходилось там бывать по службе. Почему МГИМО? Вы сказали, что любите дипломатов, они все такие… И я похож на дипломата, но ведь это не так. Значит, мысль о дипломатической работе и дипломатах вам не дает покоя. Видимо, после лицея собирались поступать на социально-экономический факультет МГИМО. Правильно, финансы вам близки по духу. Может, еще получится. А у Димона, предполагаю, вышла осечка с поступлением в сей престижный ВУЗ уже после окончания Одинцовского лицея. Вот он и решили поправить ваше общее материальное положение, организовал банду. Да, друзья, как ни крути, а по-другому ваш тандем назвать невозможно. Именно банду. Общая оценка вам – двойка.

Наконец Мария Павловна перестала жевать. Откинулась на спинку стула.

– Димке одного бала не хватило. Я ему говорила – иди в Университет корпоративного управления, а он заладил – хочу в МГИМО, вот и провалился. Теперь шансов мало, все из его головы выветрилось, одни деньги на уме. А вы не промах, Прометей. Мне такие нравятся. Почти всё верно просчитали, даже удивительно. Вы мент?

– Не совсем. Чекист с Лубянки, – соврал Феликс.

Вообще-то он с детства мечтал работать «у Железного Феликса», но судьба занесла в газету. Он достал смартфон, положил на стол:

– Здесь запись всех наших разговоров с Марией Павловной, – сказал он опять неправду – никаких записей он, разумеется, не вел. – А вон те дяденьки – мои опера, – Феликс указал на двух мужиков с синими носами в углу, которые подозрительно суетились и оглядывались. Вероятно, скрытно собирались принять на грудь под гамбургеры. – Долго мы вас выслеживали и вот удача. Сами попались. Сколько веревочке не виться, а всё на бантик завяжется. Сейчас надену на вас наручники и в кутузку. Но чем-то нравитесь вы мне. Постараюсь выхлопотать для вас удобные нары в Надыме.

– Разве чекисты занимаются такой мелочью, как мы? – поднял красные, совсем погасшие глаза Димон.

– Особое распоряжение партии и правительства. Совместные действия МВД и ФСБ перед Чемпионатом мира по выявлению в столице криминальных элементов. Так же было перед Олимпиадой-80. Ах да, ну откуда вам знать, что и как тогда было, вы же еще дети. Ну так что, дети, идемте в околоток?

Димон молчал, разламывая недоеденную сестрой булку. А Мария Павловна твердо сказала:

– Подожди, Прометей. Дело мы организовали, конечно, нечестное, но ведь нормальный, как ты говоришь, порядочный человек, в кабак малолетку не поведет, а, значит, мы наказывали потенциальных негодяев – педофилов. Следующий раз им неповадно будет подойти к юной прелестнице.

В словах Марии Павловны, конечно, был резон, но уж больно расстроила Бабочкина Гесиона. Он понимал, что не имеет права даже думать о ней, как о женщине, но ничего не мог с собой поделать.

А она вдруг выложила на стол еще один паспорт.

– Что это, документы Димона? – спросил, прищурившись Феликс.

– Нет, мой, второй паспорт, – ответила девушка и раскрыла книжицу. В ней фотография «гражданки Носковой» более соответствовала её нынешнему образу. – Я не соврала, мне действительно уже 19, просто гены хорошие. А этот паспорт, – показала она на другой документ, – я якобы потеряла два года назад. Написала заявление в полицию, выдали новый. Вот с ним и промышляем.

– То есть, вы в самом деле совершеннолетняя? – облизал губы Феликс. – Надеюсь, этот тип… Димон, действительно только ваш брат.

Лицо Бабочкина пошло красными пятнами. Теперь они с Димоном стали несколько похожи. Совершеннолетняя! Надо же какая удача, – пела его душа.

– Брат, не переживайте, правда, двоюродный, поэтому он конопатый, как убитый лопатой, а я конопушки даже иногда пририсовываю для пущей красоты. Только училась я не в лицее МГИМО, а на курсах Гуманитарного университета. Отчислили за неуспеваемость. Кстати, в лицей принимают с семнадцати лет и я не могла бы попасть в него в 16. Это ваше упущение. А с Димкой вы угадали всё в точности. Мать сказала, что раз мы учиться не желаем, должны зарабатывать на жизнь сами. Вот и зарабатывали. Ну отец немного подбрасывает, на прикид и духи хватает. Он с нами давно не живет. Ладно, исповедь окончена. Ну что, Прометей, договорились?

– О чём?

– Как о чём? Я же тебе понравилась, а ты мне. Ну староват, конечно, немного, но это не так и важно. Старый конь, как известно, глубоко не пашет, но и борозды не портит.

Так и подмывало Феликса сказать – ну, конечно, Гесиона, ты мне несказанно нравишься и я буду счастлив находиться всегда с тобою рядом. «Служебное положение» позволяло стать обладателем этой полосатой хризантемы прямо сегодня. Но он решительно поднялся.

– Помнишь чем закончился миф о Прометее? – взглянул он в желтые глаза Марии Павловны. – Когда Зевс освободил его по просьбе Геракла, он оковал его палец камнем от скалы, к которой Прометей был прикован. Чтобы всегда помнил о своем унижении, знал свое место. Если протяну тебе руку, на мне всегда будет висеть каменная тяжесть твоего обмана. Это невыносимо, извини.

– Но я не Зевс! – крикнула Мария Павловна.

– И не Гесиона, – ухмыльнулся Феликс. – А я не Прометей.

– Позвольте, – завертел рыжей головой Димон. – Я так и не понял, мы арестованы или нет?

Последние слова он произнес так громко, что посетители американской харчевни на него обернулись, затихли.

– Идите вы…, – в сердцах сказал Бабочкин, чувствуя что на глаза наворачиваются слезы. Сам себя раззадорил, поднял с земли найденную конфетку, а там как всегда оказался камень.

На выходе из заведения его догнала Мария Павловна, дернула за рукав пиджака:

– Вы своих оперов забыли, они там уже из горлышка хлебают, того и гляди под стол свалятся. Вы же не чекист. Кто вы? Я такого проницательного человека еще никогда не встречала. Мне с вами интересно.

– Что вам еще нужно?

– Не нравятся Зевс с Прометеем, не надо. А как вам бог Эрос и Афродита? Эрос вызывает любовь с первого взгляда. Моей внутренней биохимической лаборатории понадобилось всего несколько секунд, чтобы обработать исходящие от вас феромоны и понять, что вы идеальный отец для моих будущих детей. Кажется, я вас полюбила. За час. И такое бывает.

– Знаете что, Афродита… Ступайте… доедайте свои гамбургеры. И братца своего покормите, а то он совсем отощает на почве клинического идиотизма. В дипломаты захотел, ему самое место землекопа на стройках коммунизма. Такую девушку мог под монастырь подвести. Но и вы не лучше, не радуйтесь. Пошла вон, дура!

Феликс столкнулся у входа с толстой дамой, которая опрокинула из-за него на свои пышные груди полный стаканчик с мороженным. Закричала что-то ему в след, но он уже не расслышал. Лицо горело, поднеси спичку, вспыхнет. С удовольствием подставил его под мелкий мартовский дождь.

У обувного магазина бабка продавала точно такие же полосатые хризантемы. По сто пятьдесят рублей. «Ага, видно, у нее Носковы и отоварились».

Купил целых пять букетов. За полтинник нанял алкаша, побирающегося у входа в подземку, отнести букеты «девице, что сидит в „Макдоналдсе“ у окна с конопатым парнем».

Через пару минут алкаш выскочил из харчевни, как ошпаренный. За ним вылетела Мария Павловна, швырнула ему в спину хризантемы. Она огляделась, явно выискивая глазами Бабочкина. Но не увидела, Феликс спрятался за углом магазина.

Есть в Марии Павловне древнегреческий характер, это хорошо, – подумал он. – Выйдет из неё толк. Всё же полосатые хризантемы, лучшие цветы на свете.

Завтрак с Пикассо

Жизнь порой такие картины выписывает, что прям « Натюрморт с черепом быка» Пикассо. Я не случайно о рогатом чудище. В тот день, о котором пойдет речь, художник будто с меня списал физиономию несчастного парнокопытного с отвисшей челюстью. Так вот.

Шагаю я как-то по улице вдоль Останкинского парка. Тороплюсь. В лицо бьет первый мокрый снег, под ногами чавкает грязь, предательски скользит свежевыложенная тротуарная плитка. Настроение скверное, вспоминаю слова старого приятеля – у всех Гольфстрим, у нас экстрим.

Гляжу, на другой стороне неширокой дороги – заросший как ёжик бомж. В драном клетчатом пиджаке, замызганных коротких штанах с бахромой цвета картофельных очисток. На ногах стоптанные кеды. В руках – розовая авоська аля «перестройка, перестройка, в магазине спички только». В ней бутылка.

Вот кому действительно несладко, подумал я. Куда идет, бедолга? Видимо, в какой-то подвал или земляной схрон в парке. Где только такую сумицу раритетную раздобыл? Сейчас примет на грудь и в нирвану. А утром опять на поиски живительной влаги. Эх, довели державу до ручки. Ракеты падают, народ нищает.

На перекрестке, не дожидаясь зеленого света, бомж кривобоко перебежал улицу. Проскочил мимо меня, но вернулся, уставился, словно на диковину.

– Мужик, дай закурить, – попросил он.

Загорелся зеленый. Хотел сказать «нету» и пойти дальше, но жалко стало ободранца. Не виноват же он, что приходится попрошайничать. От сумы, как говорится… По статистике безработица в столице небольшая, да только после 35-ти ты никому не нужен. Попробуй найти место с редкой профессией. Скандал с супругой, развод. Квартира жене с ребенком широким жестом от порядочного человека и улица. Сколько таких…

Я достал пачку, выбил из нее сигарету, протянул за кончик, чтоб не прикоснуться к бомжу. Собрался ступить на зебру.

– А огоньку?

Вздохнул, полез за зажигалкой. Чиркнул. Он, прикрывая пламя от ветра, ухватил меня за ладонь. Я отдернул руку. Бомж так и не прикурил.

– Не узнаешь меня? – спросил лохматый ободранец, пряча сигарету в карман. Кажется, он раздумал курить.

– Нет, – раздраженно ответил я и на этот раз взглянул на него более внимательно.

И тут… О, боже… Этот ленинский разрез глаз и улыбка с хитринкой. А главное, голос. Он ничуть не изменился. Ну, конечно, это же Вова Данилов. На работе мы звали его «Данила-мастер». Он был действительно высоким профессионалом. Потом, после очередной «оптимизации» персонала, пропал с горизонта. Надо же, в кого ты превратился, мастер?

Я был поражен, как громом. Вероятно, раскрыл рот, потому как он посоветовал его закрыть.

– Давай отойдем, – предложил Вова.

Я торопился, но отказаться, разумеется, не мог. Не каждый день встречаешь бывшего приятеля в таком виде. Это ведь его фраза про Гольфстрим. Да, бывает, вспомнишь человека и он тут как тут.

Мы прошли в ближайший двор между пятиэтажками, сели на лавочку у детской площадки. Здесь было не так ветрено, а раскидистый, еще не совсем опавший клен, укрывал от мокрого снега. Я чувствовал себя неуютно. Не от погоды. Казалось, все граждане, спешащие в этот час на работу, задерживают на мне взгляды, ухмыляются. Так и хотелось им крикнуть – я не такой, я просто мимо проходил!

– Как дела? – спросил Данила.

Уж лучше, чем у тебя, подмывало сказать. Но мысль – «от суммы не зарекайся», заставила ответить нейтрально:

– Ничего. Спасибо.

– По прикиду даже очень ничего, – пощупал Вова песцовый воротник моей аляски от американского космического агентства NASA. Мне купила её жена в посольстве, когда отношения с «партнерами» были вполне приличными. Записывала с кем-то там интервью. – А чего не на машине?

– На плановой профилактике.

– А-а. Ну давай, спрашивай, знаю же что томишься вопросами.

– Да нет, какие вопросы… – пожал я плечами. И все же не выдержал:

– Как же ты…

– До такой жизни докатился? Хм. Земля очень быстро вращается вокруг солнца – 30 километров в секунду. У кого нет цепких когтей, тот слетает. Зазевался и… уже в невесомости. При коммунистах были общественные крючки. Тебя ими с детства, хочешь-не хочешь, цепляли за социальные институты. А при буржуазном строе ты никому не нужен. Да свобода, да выбор. Но ты, по большому счету, изгой, отшельник, путник в пустыне. И если кого встретишь, то только верблюда… Тьфу! Общество «купи-продай» основано на животных инстинктах, оно обречено. Но прежде чем сдохнет, погубит миллионы и миллионы людей. Одной из его жертв оказался я.