Сага о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн. Том II

Неизвестно, как именно происходила эта «передача». Надо полагать, никаких общих собраний и демократических голосований не проводилось. Возможно, ошарашенным полинезийцам что-то предложили взамен, нечто вроде выкупа – пару свиней или десяток железных инструментов. Но, скорее всего, никто мнения туземцев не спрашивал. Есть даже версия, что европейцы просто бросили жребий: какие две из трех жен полинезийцев перейдут к Уильямсу и Смиту. Не исключено, что обе женщины – и Нэнси, и Тинафанаеа – сами с радостью переселились в дома овдовевших моряков. Ведь для любой вахины это было очень почетно – стать женой белого человека.

Но обделенные полинезийцы – раиатеанин Тараро и тубуайцы Оха и Титахити (все трое, между прочим, – гордые отпрыски «королевских» семей) – так просто этой несправедливости снести не могли. Эта «сделка» оскорбляла их мужское, родовое и человеческое достоинство.

И они решили отомстить.

Примерно в это же самое время, в марте 1791 года, остров мятежников впервые оказался буквально на волосок от разоблачения. В опасной близости от потаенного убежища бунтовщиков появился 24-пушечный военный фрегат – Его Величества Корабль «Пандора», посланный Адмиралтейством на поиски и поимку преступников с «Баунти». По дороге от Мыса Горн к Таити, 16 марта капитан «Пандоры» Эдвард Эдвардс открывает крошечный атолл Дьюси (это самый маленький клочок земли из четырех островов питкэрнской группы, лежащий всего в 290 морских милях (537 км) к востоку от Питкэрна). Если бы Эдвардс продолжил свой путь строго на запад, он непременно наткнулся бы на поселение мятежников, и можно только гадать, чем бы закончилась эта нечаянная встреча.

Можно не сомневаться: британское судно обрушило бы всю свою военную мощь на крошечный остров, чтобы схватить мятежников.

Но «Пандора» торопилась на Таити, и возмездие прошло мимо Питкэрна стороной, всего в каких-то ста милях к северу.

А тем временем на счастливом острове созрел первый заговор.

Надо сказать, что маленькая полинезийская община на острове не была единой и дружной. Ведь на Питкэрне оказались мужчины родом с трех очень непохожих друг на друга островов Южных Морей: трое – с Таити, двое – с Тубуаи и один, Тараро, – с Раиатеа. Хоть всех полинезийцев можно смело отнести к одной нации, однако шестеро местных мужчин принадлежали к совершенно разным племенам. И, что также не менее важно, к разным социальным слоям. Так вышло, что на Питкэрне образовались целых три мини-группы полинезийцев, три «землячества».

Гордый и заносчивый сын вождя со священного острова Раиатеа – Тараро – жил особняком от остальных полинезийцев и ни с кем не делил свою Тоофаити (Нэнси). Не исключено, что в душе он даже презирал остальных аборигенов.

Двое изгнанников с Тубуаи, Титахити и Оха, оба благородных кровей и оба – близкие родственники, жили со своей землячкой Тинафанаеа и наверняка смотрели на других полинезийцев как на иностранцев.

И, наконец, отдельно поселились и трое таитян с одной таитянкой – Манарии, Теимуа, Ниау и Марева. Они, возможно, относились к раиатеанину и тубуайцам как к «дремучим провинциалам» с далеких островов.

Можно провести не вполне корректную аналогию и представить, как бы на маленьком клочке суши соседствовали три разных семьи: к примеру, белорусская, украинская и русская. Впрочем, эта распространенная ситуация из анекдотов здесь не совсем уместна. В мирное и сытное время мелкие и ссоры конфликты случаются чаще, чем в дни невзгод, и людям свойственно объединяться перед лицом общей угрозы.

Итак, после того, как Тинафанаеа и Нэнси перешли к англичанам, трое взрослых молодых мужчин – раиатеанин и два тубуайца – остались без женщин. Существует версия, что возмущенные и оскорбленные Тараро, Титахити и Оха пытались подбить на бунт троих таитян, но те не согласились. Им тоже жилось не сладко (на них троих приходилась всего одна вахина, Марева), но ссориться с англичанами пока в их планы не входило. И, тем более, делиться своей единственной женой с этими тремя несчастными: одна на шестерых – это уже слишком.

И тогда Тараро, затаив страшную обиду, бросил свое жилище и ушел в горы, на западную оконечность острова. А Титахити и Оха остались в поселке, тайно планируя кровавую расправу над англичанами.

Осенью (в марте – мае) 1791 года над островом начали сгущаться тучи.

Топор войны

Однажды жены Кристиана и Брауна, Мауатуа и Театуахитеа, услышали, как Нэнси, бывшая женщина Тараро и нынешняя жена Уильямса, работая на своем огороде, поет странную песню:

Зачем черный человек точит свой топор?

Чтобы убить белого человека.

Зачем черный человек точит свой топор?

Чтобы убить белого человека.

Сегодня эта песня с ее жуткими словами является частью фольклора острова Питкэрн. А тогда это прозвучало весьма зловещим и недвусмысленным предупреждением, намеком.

Нэнси поддерживала связь с отшельниками (возможно, даже, Уильямс разрешал ей изредка их навещать), и, разумеется, не могла не знать о готовящемся нападении. И вот тут возникает вопрос, о котором до сих пор спорят многочисленные исследователи истории острова Питкэрн. Вопрос о роли Нэнси в заговоре.

Забегая вперед, надо сказать, что дальнейшее поведение этой непонятной женщины с острова Хуахине в последующие дни окажется более чем противоречивым. И полным загадок.

Если она знала, что замышляет ее бывший муж Тараро, то на чьей она была стороне? Симпатизировала европейцам? Тогда почему она не пошла к ним напрямую или не сообщила об этом, например, своему нынешнему мужу, Уильямсу? Почему она прибегла к столь необычному способу намека – песне? Или, может быть, наоборот, она сочувствовала полинезийцам? Тогда, в этом случае получается, что, напевая свою песенку, она попросту проболталась?

Пока оставим эти вопросы без ответа и проследим, что было дальше. Мауатуа и Театуахитеа, естественно, тут же бросились к мужьям и обо всем им рассказали. Кристиан мгновенно понял, что это не шутки: полинезийцы задумали что-то недоброе. Был объявлен общий сбор. Мятежники еще не знали, кто именно «точит свой топор», но на всякий случай связали троих таитян. Послали за Нэнси, чтобы допросить ее, что она имела в виду. И тут выяснилось, что ее нигде нет. Бежала к Тараро? Что ж, тогда все ясно. Лучшая защита – это нападение, и надо «ковать железо, пока горячо»: Кристиан решает нанести упреждающий удар – застать Титахити и Оха врасплох, пока они не спрятались, и задавить заговор в зародыше.

Эта попытка мятежа угрожала не только будущему острова. Кристиан очень сильно опасался и за жизнь своей семьи: любимой жены и маленького сына. Поэтому он действовал так решительно.

Он заряжает мушкет одним порохом без пули и бесстрашно идет на окраину поселка, к хижине тубуайцев. Ему встречается Оха. Без долгих предисловий Кристиан в лоб заявляет ему, что он все знает о заговоре и требует объясниться. Испуганный Оха, увидев заряженный мушкет, что-то невнятно лепечет.

И тогда Кристиан стреляет.

Конечно, он хотел только напугать Оху. При всем его желании он не смог бы убить полинезийца холостым патроном. По легенде, он выстрелил поверх головы тубуайца. Но этого было достаточно. Оха в ужасе развернулся и побежал в лес.

В ту пору питкэрнские полинезийцы еще не очень умели пользоваться огнестрельным оружием. Они испытывали благоговейный ужас перед смертоносной палкой в руках европейцев. А уж если раздавался грохот выстрела…

Сам того не желая, Кристиан донельзя обострил ситуацию. Плохая дружба между англичанами и полинезийцами в одну секунду превратилась в опасную вражду. Вслед за Охой в горах скрылся и Титахити. Скрытый конфликт стал открытым. Теперь на Питкэрне появились партизаны.

Нужно было что-то решать, и немедля.

Плененные таитяне клянутся, что ничего не знали о заговоре. И европейцы предоставляют им шанс доказать свою верность: отправляют одного из них, самого крепкого и здорового, Манарии, на разведку, пообещав, что убьют оставшихся Теимуа и Ниау, если он не вернется и примкнет к беглецам.

Но Манарии вскоре возвращается и докладывает диспозицию. Он нашел Тараро на западной стороне острова, в лесу за высокой горной грядой. С ним Нэнси и Титахити, а вот Охи почему-то с ними нет. Манарии разговаривал с Тараро и попытался, что называется, втереться к нему в доверие. Таитянин сказал раиатеанину: белые не знают, что он, Манарии, сбежал. Сейчас он вернется в поселок, украдет еду и оружие, и они вместе придумают, как напасть на белых. Что ответил подозрительный Тараро неизвестно, но Манарии спокойно ушел.

Европейцы решают расправиться с мятежными полинезийцами руками других полинезийцев. Они снова посылают к Тараро Манарии, на сей раз с «подарками»: заряженным мушкетом и тремя большими лепешками из плодов хлебного дерева, испеченными женщинами поселка. В одном из этих «пудингов» – яд. Задача Манарии: отравить Тараро, застрелить Титахити и вернуться в поселок с живой и невредимой Нэнси.

Задание, прямо скажем, было далеко не из легких. В одиночку против троих… Но Манарии, видимо, сам рвался услужить европейцам и поэтому смело направился в лес.

Тараро, встретив Манарии, с самого начала заподозрил неладное. Он отказался есть пудинг, который весьма настойчиво предлагал ему таитянин, и Нэнси дала ему кусок своей лепешки. Дальше Тараро потребовал отдать ему мушкет, и Манарии понял, что весь замысел рушится. Он сказал, что пришел не один, что за перевалом их ждет его женщина, Марева. Возможно, он добавил, что, дескать, остальное оружие у нее, надо лишь пойти туда и забрать. И Тараро поверил.

Вчетвером они двинулись сквозь заросли вверх по узкой горной тропе, и теперь Манарии нужен был лишь удобный момент, чтобы выстрелить в Тараро. Каким-то образом ему удалось усыпить бдительность осторожного раиатеанина и пропустить того вперед. Оказавшись сзади, Манарии, пока Тараро не видел, выхватил в мушкет, судорожно прицелился ему в спину и нажал курок.

Осечка! Мушкет, не самое совершенное оружие в руках неопытного стрелка, лишь громко щелкнул. Тараро развернулся, мгновенно оценил ситуацию и бросился бежать. Таитянин был крупнее и сильнее его, и шансов отобрать у него оружие в драке не было никаких.

Манарии в два прыжка нагнал Тараро и сбил с ног. Вцепившись друг в друга, мужчины кубарем покатились вниз, к ногам Нэнси и Титахити. Тараро закричал, зовя на помощь, но малодушный Титахити в ужасе спрятался в кусты. Тараро из последних сил крикнул снова, теперь уже обращаясь за подмогой к Нэнси.

И дальше произошло следующее.

Женщина подняла тяжелый камень, подскочила к борющимся на земле мужчинам и, недолго думая, обрушила страшный удар на голову Тараро.

Не Манарии, а Тараро.

Тоофаити, она же Нэнси, молодая полинезийка с острова Хуахине, не моргнув глазом, убила не таитянина Манарии. Она хладнокровно размозжила череп своему мужу, Тараро. Вместе с которым добровольно отправилась на «Баунти» к англичанам, делила все невзгоды долгого четырехмесячного плавания в поисках последнего убежища, с которым прожила на Питкэрне больше года. И к которому сбежала от своего нового, белого мужа.

Надо полагать, несчастный Тараро умер мгновенно и поэтому не успел осознать чудовищного коварства и предательства своей жены.

Так на острове произошло первое убийство. С тех пор место, где погиб Тараро, называется на Питкэрне Talaloo’s Ridge – Талалоо Ридж (Гребень Тараро).

Можно ли найти какое-либо разумное объяснение этому поступку Нэнси? Почему она сначала, вольно или невольно, своей песенкой выдала заговор полинезийцев, потом вдруг, бросив Уильямса, присоединилась к Тараро, а затем, в конце концов, жестоко убила его? Был ли изначально в ее действиях некий хитроумный план? Или она следовала внезапным и крайне изменчивым порывам своей загадочной полинезийской души?

Ветер над Питкэрном

Вариант первый. Нэнси просто промахнулась. Метила в голову Манарии, а попала в Тараро. С самого начала она была со своим мужем, но убила его случайно. Наверное, эта версия не покажется такой уж бредовой, если представить, что двое мужчин клубком перекатывались в грязи у ее ног. Попробуй попади…

Вариант второй. Нэнси всегда была на стороне европейцев. Ведь не секрет, что жены полинезийцев завидовали женам англичан. Может быть, она давно за что-то возненавидела Тараро и все ждала подходящего случая, чтобы расправиться с ним? Но тогда почему она не сделала этого раньше? Например, еще во время их совместного проживания, до того, как ее забрал к себе Уильямс? Или позже, уже в горах? Неужели Тараро был настолько бдителен, что всегда оставался начеку?

Вариант третий. Нэнси была чрезвычайно неуравновешенной психически. Ее поведение подчинялось сиюминутным настроениям, которые периодически резко менялись на противоположные. От гнева к нежности, от любви к ненависти. Эти непредсказуемые зигзаги психики и толкали ее на непредсказуемые действия.

Так или иначе, поведение Нэнси и по сей день остается неразрешимой загадкой.

Когда эти трое, Манарии, Нэнси и Титахити, вернулись в поселок, британцы, надо думать, испытали облегчение. Главный зачинщик мятежа, Тараро, был убит, Манарии доказал свою преданность, а Нэнси с лихвой искупила свою вину. Изумленный Уильямс простил ее и, несмотря на неожиданно раскрывшиеся и весьма небезопасные грани ее характера, впустил обратно в дом. Титахити был наказан: его сильно избили и затем отдали в рабство Айзеку Мартину и его жене Дженни. А Манарии поручили завершить карательную операцию: найти и уничтожить последнего сбежавшего полинезийца – Оху.

Его все чаще и чаще видели рядом с поселком. Он, видимо, давным-давно раскаялся и все искал повода, чтобы вернуться. Но боялся. Их несостоявшийся заговор потерпел полное поражение: белые обо всем узнали раньше времени, им пришлось бежать в лес, они потеряли друг друга… А потом Тараро убили, а Титахити оказался в плену. И теперь Оха остался совсем один. Без товарищей, без женщины, без дома.

Но прийти и упасть в ноги европейцам – слишком унизительно для потомка тубуайских вождей.

А тем временем белые уже вынесли ему смертный приговор. И услужливый Манарии опять вызвался привести его в исполнение. Хоть и предыдущее задание было выполнено успешно – главный заговорщик Тараро был убит, – но сам Манарии явно оплошал: не смог ни отравить, ни застрелить раиатеанина, и если бы не Нэнси, то неизвестно, как бы все обернулось. Поэтому он с удвоенной энергией рвался реабилитировать себя в глазах англичан.

Штормовая волна на Сэйнт-Полс

Наивный, он, наверное, мечтал когда-нибудь сравниться с ними, стать одним из них…

Тем не менее, британцы разрешили ему взять с собой на дело еще одного таитянина – Теимуа. Ка-кую такую награду пообещали им европейцы за то, что они убьют несчастного безоружного юношу? Дать им по женщине? Участок земли? Никаких сведений на этот счет не сохранилось.

Как и следовало ожидать, Манарии и Теимуа заметили Оху недалеко от поселения, в лесу. Они окликнули его, но он тут же спрятался. Тогда они прокричали, что пришли с миром и принесли еду. Полинезийцы очень редко отказываются от угощения, а Оха к тому времени несколько суток питался чем попало. Он вышел из укрытия, и коварные таитяне встретили его очень дружелюбно.

О чем они говорили за совместной трапезой? Наверное, Манарии и Теимуа уговаривали Оху вернуться в поселок, уверяли его в дружбе и всячески пытались усыпить его бдительность. И им это удалось, Оха совсем расслабился. В конце концов, в знак окончательного примирения Манарии предложил ему, по старинному полинезийскому обычаю, расчесать его волосы. Оха безропотно согласился, и таитяне спокойно перерезали ему глотку.

Так на Питкэрне произошло второе убийство. Которое, по сути, было ни чем иным, как казнью. Но самом деле больше походило на жертвоприношение.

Юного тубуайца убили, в общем, просто так. Разумеется, без суда и следствия. Формально – за несостоявшееся преступление, за неосуществленное намерение. За то, что дал повод его подозревать – убежал в лес, испугавшись мушкета Кристиана. Впрочем, это было неважно. Эта кровь нужна была белым островитянам, чтобы показать возроптавшим полинезийцам, кто на острове хозяин. Оху принесли в жертву.

Тараро и Оху убили, а не поймали и не наказали. Их убили, чтобы другим неповадно было. Чтобы раз и навсегда «повязать» полинезийцев их кровью.

Три четверти века спустя о чем-то очень похожем писал один великий русский писатель: «…подговорите четырех членов кружка укокошить пятого, под видом того, что тот донесет, и тотчас же вы их всех пролитою кровью, как одним узлом, свяжете. Рабам вашими станут…»11.

В общем, так все и произошло. Никаких дивидендов от своей рабской преданности полинезийцы не получили. Наоборот. Тубуаец Титахити, как уже было сказано, стал рабом Айзека Мартина, а таитяне – Манарии, Теимуа и Ниау – попали в батрачество к Куинталу, Маккою и Миллзу. Начался второй период истории острова Питкэрн, «рабовладельческий».

Как и предыдущий, «первобытнообщинный», этот период продолжался недолго.

Кто бы мог предположить, что два первых кровавых убийства Тараро и Охи станут лишь робкой репетицией страшной трагедии, случившейся на острове два с половиной года спустя.

Раскол

С 1791 по 1793 годы внешне все выглядело вполне благополучно. Люди все реже с тревогой вглядывались в горизонт, опасаясь появления незваных гостей. Все трудились, не покладая рук. На смену временным хижинам пришли крепкие добротные дома, делянки мятежников превратились в ухоженные усадьбы. Земля исправно плодоносила трижды в год, выпущенные свиньи и козы расплодились до невозможности, и никакого недостатка в еде островитяне не испытывали. Вслед за Четвергом Октябрем родились Мэттью Куинтал Младший, Дэниел Маккой, Элизабет Миллз, а также второй ребенок в семье Кристиана – Чарльз.

Примерно в 1792 году Теваруа, жена Мэттью Куинтала, родила мужу второго ребенка, Джона. Но мальчик умер, не прожив и недели. Однако эта смерть была лишь исключением. Жизнь налаживалась.

Но чем больше процветали семьи мятежников и их вахин, тем тяжелее становилась жизнь мужчин-полинезийцев. Они с утра до ночи работали на мини-плантациях своих хозяев, и на них четверых приходилась всего одна женщина – Марева. И рожать от них она, похоже, не собиралась. Самое ужасное, что некоторые из европейцев стали считать их своей собственностью. Особенно свирепствовали, естественно, Маккой и Куинтал. Эти два закадычных приятеля, выходцы из самых низов, впервые в своей жизни почувствовали себя «помещиками» и хозяевами жизни. Они начали безмерно упиваться властью над беззащитными полинезийцами и всячески притесняли их.

История сохранила несколько примеров. Однажды Теимуа украл немного плодов ямса, а потом Манарии стащил свинью у Маккоя. В обоих случаях обоих полинезийцев жестоко высекли.

Из девяти мятежников, поселившихся на Питкэрне, четверо (Куинтал, Уильямс, Смит и Мартин) отведали плетки на «Баунти», а еще двое (Миллз и Маккой) наверняка были знакомы с поркой в своей предыдущей жизни. Но тогда они все были бесправными матросами, а здесь, на острове, власть принадлежала им. И они, конечно, не придумали ничего лучше, чем скопировать наказания Английского Королевского Флота. Раньше пороли нас, а теперь – мы!

Впрочем, у некоторых садистская фантазия пошла дальше. Сохранилось предание, что кому-то из полинезийцев после порки кто-то из британцев втирал соль в незажившие раны.

Как к этим бесчинствам Маккоя и Куинтала относилась более цивилизованная часть островитян – и прежде всего Кристиан и Янг, – неизвестно. Но есть все основания полагать, что уже тогда между мятежниками начался раскол.

Впрочем, первая трещина между ними возникла, конечно, гораздо раньше, еще на Тубуаи. Но тогда, почти четыре года назад, у простых матросов был командир, которого они сами и выбрали – Кристиан. И горячие головы, вроде Куинтала и Маккоя, тогда вынуждены были подчиняться.

А здесь, на острове, с субординацией было покончено. Хоть все по инерции и продолжали называть своего бывшего предводителя «мистер Кристиан», но теперь кое-кому из мятежников захотелось самому стать лидером.

Речь в первую очередь идет о Мэттью Куинтале. Его первым высекли на «Баунти», и он первым активно поддержал мятеж, но по своей сущности он всю жизнь, если так можно выразиться, был вторым. Ему не хватало мощи и грубости Чёрчилла и ума и благородства Кристиана, и поэтому во время мятежа он стал лишь их правой рукой. На Тубуаи он попытался было заявить о своей самостоятельности, и один раз даже ослушался приказа Кристиана, заночевав на берегу, но на большее его не хватило, и он позорно дал заковать себя в кандалы. На Таити он взял себе в вахины молодую и красивую Теваруа, но самая лучшая девушка, Мауатуа, досталась другому – все тому же везунчику Кристиану.

Наверное, Куинтал не любил Кристиана. Наверное, завидовал ему и побаивался его. Так бездомная дворняга злобно издалека смотрит на породистую собаку. Как знать, может быть, и на Питкэрн он отправился еще и потому, что там, на далеком острове, надеялся наконец-то стать первым. Стать выше этого красавчика Флетчера.

Но выступить против бывшего предводителя в открытую Куинтал так и не решился. Это всего лишь гипотеза, но, воз-можно, именно Куинтал начал сколачивать на Питкэрне нечто вроде «оппозиции». Насколько известно, Кристиан жил с семьей на острове достаточно обособленно, часто впадал в депрессию, иногда на несколько су-ток уединялся в пещеру к западу от поселка (сегодня она так и называется – Christian’s Cave, Пещера Кристиана). И Куинталу было все легче устанавливать на Питкэрне свои порядки.

Пещера Кристиана

Можно предположить, что вокруг него сплотились такие же отъявленные разбойники, как он сам: Маккой и Миллз. Очевидно, что постепенно к ним примкнули и слабохарактерные Мартин и Браун. А вот остальные держались особняком. Уильямс никогда не вмешивался во внутренние дрязги островитян, а Смит явно симпатизировал Янгу, который всегда находился как бы в стороне, но при этом оставался лояльным к Кристиану. Давно, еще на борту «Баунти» (а, скорее всего, еще раньше – на Острове Мэн) Янг и Кристиан дружили, но на Питкэрне их дружба почему-то разладилась. Может быть, отсутствие настоящего друга – одна из причин, из-за чего Кристиан так тосковал.

Так или иначе, существует версия, что к 1793 году мятежники окончательно разделились на две неравных « группировки»: с одной стороны – Куинтал, Маккой, Миллз, Мартин и Браун, а с другой – Кристиан, Янг, Смит и Уильямс. И можно только гадать, к чему бы, в конце концов, привело это скрытое противостояние, если бы в сентябре 1793 года внезапно и страшно не дала о себе знать третья сила – полинезийцы.

Глава вторая

АД

Резня

«… – Но все равно армия нам потребуется. Для охоты. Охотиться на свиней… – Да, на острове водятся свиньи…»

Уильям Голдинг «Повелитель мух»

(перевод Е. Суриц)

Какая именно несправедливость со стороны белых стала для полинезийцев последней каплей – неизвестно, но в один прекрасный, а точнее, несчастный день Теимуа и Ниау, захватив с собой два мушкета и патроны, ушли в горы.

Удивительно, но, к тому времени европейцы, видимо, были уже так разобщены, что не подняли тревогу, как два с половиной года назад, когда сбежал невооруженный Тараро. Или, может быть, англичане уже настолько привыкли к рабской покорности полинезийцев, что это стало в порядке вещей – доверять им оружие? В общем, складывается впечатление, что они попросту не обратили внимания на исчезновение двух стволов и двух таитян.

Между тем, это был самый настоящий заговор, тщательно продуманный и спланированный. Полинезийцы учли неудачный опыт покойных Тараро и Охи, и на сей раз подготовились гораздо лучше.

Бомба замедленного действия взорвалась в воскресенье, 20 сентября 1793 года. Эта страшная, «черная» дата вошла в историю острова Питкэрн как Massacre Day – День Резни.

Эти события настолько прочно укоренились в родовой памяти питкэрнцев, что давно стали частью островной мифологии, превратились в предание о Мятеже на Питкэрне. В наши дни любой старожил на острове в красочных деталях расскажет, как было дело.

Итак…

…Был день сентября 20-й, года тысяча семьсот девяносто третьего от Рождества Христова.

Стояла прекрасная весенняя погода, и ничто, казалось, не предвещало трагедии. На календаре – воскресенье, но с утра пораньше, пока солнце еще не раскалило воздух, вышли все девять белых мужчин поработать на своих делянках. И не было с ними их верных вахин – на рассвете отправились они, как обычно, собирать плоды и птичьи яйца. И детей взяли с собой.