Мне должно это нравиться

Его рука трогает мою щёку. Я отворачиваюсь. Он большим пальцем к моим губам.

– Попробуй. У меня есть ещё, – хочет протолкнуть его внутрь. – Лизни.

Сжимаю зубы. Выкручиваю шею до рези. Лишь бы держаться подальше от него. А он надвигается. Теперь его рука вплотную к его животу. Другой обхватывает мою голову. Заставляет повернуть лицо к нему. Его тело нависает надо мной. Закрывает собой свет. Только чернота одежды. Слишком тесной. Обтягивающей каждую выпуклость.

Я зажмуриваюсь.

– Оближи, и я тебя покормлю, – его слова падают на меня сверху.

Рука сжимает подбородок. Я дёрнулась. Он схватил крепче. Надавил. Как в тисках. Зубы сводит от боли. Щёки будто проткнули узкими полыми трубками. Мой рот сам распахивается, поглощая вместе с воздухом его палец. Он трётся об мой язык, заполняя вместе со слюной всё внутри солью. Я скребу ногами по полу как рухнувшая птица, разгибаю их. Пинаю воздух отчаянно, раз, раз, и ещё, до тех пор, пока не попадаю по чужому телу.

Он делает шаг назад, отпуская моё лицо. Сгиб его пальца между верхними и нижними зубами. Я ощущаю круглый кончик костяшки. Зубы соскальзывают с неё. И я сжимаю челюсть изо всех сил.

Вскрик. Он выдёргивает. Отшатывается. Я сплёвываю на пол его кровь вместе со слюной. И осмеливаюсь смотреть ему в глаза. Неприкрыто, с вызовом.

Человек в маске поворачивается ко мне спиной. Он идёт в центр комнаты. Резким движением поднимает с пола пакет. Вздёргивает его как пыльную тряпку. Упаковки с чипсами сыплются на бетон.

Возвращается ко мне. Рывком поднимает на ноги. Кричу.

Шорох у поясницы. Я больше не прикована к стенке. Только узел наручников за спиной.

Он позади. Цедит на ухо:

– Тебя следует проучить, – и подталкивает к двери.

Крыша. Плоская. Куски рубероида разбросаны как взрытый асфальт.

Ему скользко. И он теряет равновесие. Я на мгновения свободна от его рук. Но мне эта свобода – падение. Ловит. Толкает вперёд. Мои ботинки носками упираются в бетонное возвышение. За ним – край.

Нажим на шею сзади.

– Не надо! – хриплю.

Небо заваливается за спину. Десяток этажей до смерти. Зажмуриваюсь. Край крыши врезается в рёбра. Воздух тяжёлой пощёчиной в лицо.

Не смотреть вниз. Не смотреть вниз.

Он трясёт меня. Я кричу. Я сорвусь. Там смерть. Так страшно. Ничего больше никогда не будет.

– Достаточно? – спрашивает. – Достаточно, чтобы ты стала послушной?

Он держит меня лишь одной рукой. Одна секундная слабость – и меня не будет. И я молюсь, чтобы он был сильным. Достаточно сильным, чтобы удержать меня в своих руках.

– Я буду, – мычу я. – Буду.

Он подхватывает, разворачивает резко, по плечам ладонями. Я рухнула на бетон.

– Лижи, сука, – под нос свою руку.

Костяшкой большого пальцы ткнулся в губы. Раздвигает их силой. Цепляет ногтем уголок рта. Лезет внутрь. Я принимаю. На его ране кровь запеклась. Рубцом на гладкой коже. Он погружает палец в мой рот полностью. Я обнимаю его, зажимаю между языком и нёбом. И сосу.

– Смотри мне в глаза.

Я встаю на колени, приподнимаю голову. В прорезях чёрной ткани глаза зверя. Над его головой проносятся вороны, чёрные как смоль на фоне тусклого серого неба. Их карканье сливается с его ласковым:

– Хорошо. Ты заслужила еду.

Он вытаскивает палец медленно. Я не смыкаю губы. Дышу ртом. Будто воздух сможет очистить. Слюна набегает в щёки. Противно будет её глотать.

Он сжимает моё лицо и заставляет подняться.

– Но сначала…

Его зрачки расширяются. Меня начинает трясти. Я переставляю ноги медленно. Перед глазами моргающее небо.

Успеваю сделать вдох.

На моей голове пакет. Он сжат так плотно на шее, что ни капли влажного воздуха не проступает внутрь.

Я подхвачена. Разложена на бетоне. Его тело надо мной. Как сквозь шлем голос:

– Однажды я так уже делал, – его рука шарит по моему животу. Пальцы проскальзывают под резинку трусиков. – Познакомил одну девку с миром запретного наслаждения, – приторным голосом, и довольный стон, когда нащупывает клитор. Надавливает другой рукой на шею. – Я душил её и ласкал одновременно. И когда она начала терять сознание, я вошёл в неё, и она окатила простыни от струйного оргазма. Ты хочешь так?

Он переворачивается на спину, утаскивая меня за собой. Я вижу небо. Не его лицо в чёрной маске. Спасибо. Последним увидеть небо.

Прозрачный полиэтилен бьёт меня по губам. А когда я выдыхаю – исчезает ненадолго. И снова бьёт. Эти шлепки по губам я запомню навсегда. В них нет боли. Но они приводят в животный ужас. И этот шорох. Такой противный звук. Как стрекочущие насекомые в высокой траве – а тебе в неё падать.

Своим животом упирается в мою поясницу. Моё тело поднимается и опускается, вторя его дыханию. Одна его рука ластится к моему телу. А другая уничтожает мою жизнь. Накатывает паника. Я что, сейчас умру? Сейчас?!

Нет! Нет! Нет!

Виски сводит от асфиксии. Сосуды каменеют, или набухают, или рвутся. Внизу живота колет. Я больше не могу выдохнуть. Только протяжный, бесконечный вдох, который травит меня углекислым газом. Ноги трясёт, бьёт об бетон, выпрямляет. Немеют кончики пальцев на руках. А потом немота расползается дальше, к плечам, к сердцу.

Я не хочу! Не хочу!

Что-то изменяется.

Исчезает давление. Отступает паралич. Я лежу на животе. Жадно хватаю воздух, который сочится сквозь распахнутые края пакета. Прозрачный полиэтилен лезет к глотке. Ему навстречу рык из грудной клетки. Горло сводит от судороги. Как будто хочу сказать, но заикаюсь. Подавить тошноту. Дышать. Язык беспомощно мечется во рту, пытаясь вытолкнуть пакет. Руки дёргаются. Хотят помочь. Развяжи меня!

Он срывает пакет. Воздух.

Подхватывает меня и ведёт по крыше. Или несёт. В темноте лестница. Ступени бесчисленные. Я не попадаю по ним. Тело на весу. Давление на животе. Он обхватил меня одной рукой.

Я начинаю брыкаться. Кричу. Лицо липкое и мокрое. Щёки зудят. Глаза щиплет. Слёзы застилают их. Он чуть не убил меня. За что? За что это мне?

Щелчок. Я на полу.

Меня трясёт. Волосы свалились на лицо, лезут в распахнутый рот. Повсюду вой. Мой.

– Успокой её, – говорит он.

Меня так бьёт дрожью, что наручники звенят за спиной. Быстрым ритмом. Дзыньк. Дзыньк. Дзыньк. Дзыньк. Как тикающая бомба их лязг.

Руки на моём плече. Я вздрагиваю и замираю. Они другие. Нежные. Едва ощутимые, как у маленькой девочки.

– Как тебя зовут? – её голос у моего лица. Она распутывает мои волосы осторожно, отодвигает их.

Я уставилась на девушку. Она сидит передо мной на коленях. Одетая. Совсем не испуганная. Улыбается как добрая медсестра. С заботой гладит моё плечо.

– Тише. Я Маша. Постарайся дышать глубоко и ровно.

Мы были в парке. Больше всего я боюсь холода. Однажды в новостях показывали про девочку, которая потерялась зимой в лесу. Когда нашли, она была уже мертва от переохлаждения. Её тело накрыли смазанным пятном на экране. Но моё детское воображение вскрыло эту пелену. И я запомнила то, что увидела.

Я замёрзла уже после десяти минут прогулки. Но Серёжа так увлечённо рассказывал о делах в ресторане, что мне не хотелось его перебивать. Какая я молодец, что упросила его туда устроиться. Теперь я из надёжного источника знаю, как идут дела в «Северном сиянии».

Деревья расступились. Перед нами склон. Горки. Серёжа повёл меня туда.

– Давай прокатимся? – предлагает.

Я обвожу толпу. На вершине несколько взрослых. Болтают, поглядывают на стайку детишек, которые задают суету на горке.

– Катаются только дети. Как-то неудобно.

– Да ладно, Пулька, так наоборот будет ещё веселее. Ну? – его пухлые губы растягивает ухмылка. – Толика беззаботности, и ты, наконец, начнёшь смеяться. Хочу, чтобы эти грустные серые глаза засияли.

– Мы испортим твою одежду, – оглядываю его дублёнку.

Он, конечно, не пойдёт на попятную. Теперь со мной он старается быть упорным, всё доводить до конца. Почувствовал, что я стала слабой. И так незаметно, потихонечку, стал пробираться в мою жизнь. И забрался дальше, чем можно было предположить. Иногда, как сейчас, например, на меня накатывает – как озарение – какого хрена происходит? Это что, Серёжа рядом со мной? Тёти Наташин Серёжка? Я теперь позволяю ему называть меня «Пулька». Яна-Яна, так ведь только папе было можно. А я изображаю покладистую девочку. Разве это не предательство самой себя?

– Куплю новую. Скоро о таких мелочах даже задумываться не придётся.

– Ты же говоришь, что дела плохи.

– Теперь, когда я стал управляющим, всё изменится максимум за год. У меня уже столько вариантов. Я вторую неделю мониторю статьи про успешных владельцев ресторанов. Выписал стратегии. На их основе составлю индивидуальную, подходящую «Сэси».

– Чего?

– Я так называю наш ресторан. Коротко и ласково.

– Даже не думай менять название, – мой тон выходит угрожающим, и Серёжа хмурит густые брови. Складка на переносице поднимает золотые волоски на дыбы.

– Я и не собирался. – Его широкий подбородок уходит назад. – Просто, мою кошку так звали в детстве, вот я и… сокращённо же…

– Я поняла, извини.

– Ничего. Давай попросим у кого-нибудь тюбинг. Вот там вроде бесхозный.

Серёжа подходит к одному из взрослых и спрашивает разрешения прокатиться.

– Прошу, – подкатывает к моим ногам красно-чёрный тюбинг, усаживается к краю, и предлагает мне сесть перед ним.

Я опускаюсь в «лодку», прижимаю колени к груди. Серёжа сталкивает нас с вершины двумя фрикциями. Сжимает меня со всех сторон.

Визжу. Для приличия. Мне не страшно совсем. Признаю – даже нравится. Неровности ледовой горки задают скольжению рваный ритм. Потом нас начинает крутить. Мой попутчик хохочет, и вибрация его грудной клетки щекочет затылок.

Край тюбинга подрезает слой снега, и холодная россыпь бьёт в щёки.

– Держи меня! – кричу я, зажмурившись. – Держи меня, не отпускай!

Несколько секунд самых крепких объятий в нашей с ним жизни друг для друга.

Конец спуска. Там, где чёрный лёд полудугой врезается в снег, мы подлетаем. Зависаем в воздухе. Серёжа обхватывает меня ещё крепче. Накрывает подбородком мою голову. Будто боится выронить огромный стеклянный шар.

Снова прилипли к земле. Снег останавливает нас медленно. Объятия не слабеют. Ещё держит меня в своих руках, пока я не заканчиваю смеяться.

– Всё, давай вылезать, – я высвобождаюсь.

– Тебе понравилось? – Серёжа отряхивает рукав дублёнки, выбивает снег как пыль из ковра.

– Спрашиваешь? Очень! Дай помогу, – нежно толкаю его локоть, заставляя развернуться ко мне спиной. Сбиваю последние снежинки с окаёмки воротника.

– Пойдём в обход? – он кивает на подножие склона.

– Только надо вернуть хозяину эту штуку.

– Разумеется. Подождёшь?

Серёжа поднимается в гору легко. Его мощная спина недвижима, как железный щит. Держит верёвку тюбинга сгибом одного пальца.

Спуститься решает, сев пятой точкой на узкую линию льда. Он едет быстро. Хохочет. Зажмурил искрящиеся серые глаза так, что появились лучистые морщинки. Его лицо раскраснелось от смеха и холода. Такой довольный. Заражает настроением, и я рефлекторно улыбаюсь. Он похож на простого русского парня со старых картин, где художники рисовали весёлые гуляния в деревне, когда в нашей стране ещё были цари и перевязанные красными лентами праздники.

Мы начинаем путь обратно. Вдоль остекленевшей речки, мимо спин рыбаков в тулупах. Пар их дыхания ветер гнал к нам, с запахом спирта на голодный желудок.

К городу. Ещё так долго. Под локтями бетонного памятника. На перекрёсток, где светофор будет отсчитывать сто двадцать секунд прежде, чем мы сможем перейти дорогу. И тротуар, параллельный проспекту: широкому, безапелляционно прямому.

– Спасибо, что уговорила меня туда устроиться. Такое поле для деятельности. И отличные перспективы. Владелец, конечно, всё запустил. Как ты узнала про это место?

– От подруги. Ей там очень нравилось раньше, до кризиса.

– Теперь она к нам не ходит?

Зажмуриваюсь, мотаю головой.

– Пригласи её к нам через полгодика. Она обалдеет, как всё изменилось.

– Хорошо. Я бы… я бы хотела пойти к вам работать.

– Серьёзно? Это из-за меня?

– Думаю, нашим с тобой отношениям пойдёт на пользу общее дело.

– Общее прошлое, общее дело. Мы всегда будем вместе. Не боишься мне наскучить? – задорно хмыкает.

– Я буду стараться не сделать этого.

Заебало притворяться!

– Мне нравится, как розовеют твои щёки на морозе, – сытая улыбка.

– Признак здоровья.

– Честно? Не поэтому. Кажется, что ты краснеешь от смущения. Это забавляет.

– Думаешь, после наших объятий на льду меня может смутить прогулка под руку.

– Не это. Мой взгляд.

– Что в нём? Такого.

– Ты видишь по нему, что я хочу тебя поцеловать, – тянется ко мне.

– Серёж, как ты думаешь, сколько у меня было мужчин?

Его размеренный шаг даёт сбой.

– Я бы не хотел об этом думать, – после того, как прочистил горло кашлем.

– А ты подумай.

– Какое это имеет значение?

– Имеет. Сказать?

– Нет.

– А зря. Тогда бы ты знал, что меня уже не смутишь желанием поцеловать.

– На что ты рассердилась?

– Слишком долго идти. А мне ещё надо поговорить с родителями про переезд. Собрать вещи.

– Почему ты не хочешь, чтобы я тебе помог?

– Если что, мне поможет Дэни. Она обещала поехать со мной.

– Ну конечно. Вездесущая Дэйнерис. Она не твой жених, это не её обязанности. И мне не нравится, что я не знаю адреса. Как будто ты не хочешь, чтобы я мог найти тебя.

– Родители тоже не будут знать. По крайне мере, первое время.

– Значит, Дине ты доверяешь больше, чем людям, которых знаешь с детства?

– Дело не в доверии. А в притязаниях на мою самостоятельность.

– Тебе не нужно становиться самостоятельной. Каждая девочка посчитает твою судьбу завидной. Ты ещё до того, как съехать от родителей, нашла мужчину, который готов заботиться о тебе всю жизнь. Тебя бережно передают из рук в руки.

– Хорошо, что не по рукам, – бормочу я.

– Зачем ты так? – ловит меня, приобнимает, шарит рукой по моему боку. – Ужасный у тебя пуховик, Пулька. Почему так резко изменился стиль одежды? Раньше ты носила… мягко скажем, вещи пооткровеннее.

– Не знаю. Давай продолжим идти, – высвобождаюсь.

– С твоей фигурой нужно носить пальто в обтяжечку. Иначе никто не догадается, что в этом ворохе тряпья прячется идеальная фигурка.

– В пальто холодно.

– Значит, шубка. Хочешь, прямо сейчас зайдём? Что-нибудь приглядишь. Это будет мой тебе подарок к новоселью, м?

– Серёж, не спеши. Ты только выходишь на новую должность.

– И что? Моих сбережений хватит, даже если в «Сэси» и за пять лет ничего не изменится. Я много работал, Яна. Потому что всегда надеялся, что мне выпадет честь взять ответственность за тебя. Перед глазами пример твоего отца. И я очень старался.

– Я знаю. Ты – молодец. Только я больше не потребитель, понимаешь? Меня всё это уже не прёт. Вещи не доставляют мне удовольствия. Я не вижу счастья в том, чтобы ими обладать.

– В таком случае, обладание чем сделает тебя счастливой?

– Собой.

Серёжа хихикает.

– Что? – я всматриваюсь в его краснеющее от гогота лицо. – Ну тебя! – толкаю его ладонью в лоб, сдвигая шапку. – Дурачок. Ждём здесь, – я останавливаюсь у магазина бижутерии и поворачиваюсь к Серёже.

– Чего ждём?

– Дэни. Она обещала забрать меня отсюда в пять.

– Зачем? Я бы отвёз тебя, – он стягивает шапку. Его светло-русый ёжик вмялся на затылке. Причёсывается широкой ладонью.

– Ты и так потратил на меня много времени сегодня.

– Если ты передумаешь устраиваться в «Сэси», у нас скоро появятся обычные поводы для ссор. Серёжа, ты уделяешь мне мало внимания! – делает свой голос визглявым. – Работа тебе дороже семьи! – смеётся. – Так хочется ссориться с тобой из-за пустяков. И тут же мириться. И чтобы моя Пулька снова много разговаривала. Хочу, чтобы ты делилась со мной всеми мелочами из своей жизни. Ты ведь когда-нибудь расскажешь мне всё?

– Ты и так всё знаешь, – вымученно улыбаюсь. – Думаю, даже больше меня. Некоторые события выпадали из моей памяти, когда я перебарщивала с алкоголем.

– Больше, чем пересказ событий. Я хочу попасть вот сюда, – он упирается указательным пальцем в мой висок. Меня передёргивает. Будто ствол приставил. И взглядом давит, подавляет: – Хочу знать, что ты думаешь. И думала, когда происходило то или иное в твоей жизни. Не только хорошее. Всё плохое тоже.

– Всё будет. Со временем, – я уже начинаю раздражаться на Дэни, за то, что она опаздывает.

– Зачем откладывать? Давай начнём прямо сейчас. Вот сейчас: что ты чувствуешь? – он вплотную, целует кончик брови, поток его дыхания заставляет меня прикрыть глаза. Целует в скулу. Его пальцы подрагивают, хотят сжимать сильнее, пока поцелуи подкрадываются к моим губам. Шепчет: – Тебе хорошо?

Я открываю глаза. Внимательно всматриваюсь в Серёжино лицо. Отблески мигающих авариек за моей спиной тонут в его расширенных зрачках, снова вспыхивают рыжим на коже, задавая всему его образу нечто демоническое.

– Эй, голливудская парочка! – голос Дэни позади. – Мне пора вас разлучить.

– Как всегда вовремя, – устало выдыхает он.

– Увидимся, – целую его в щёку.

Сажусь рядом с Дэни.

– Помаши Серёженьке ручкой, – блеет она.

Мы отъезжаем.

– Сегодня мы неплохо прогулялись, – пытаюсь придать своему голосу нотки радости. – Я же говорила, всё налаживается. Я ещё чувствую раздражение, когда нахожусь с ним, но всё реже.

– У меня к тебе серьёзный разговор. Только ты не нервничай.

– После таких слов трудно не нервничать.

– Извини, что порчу тебе настроение после свидания. Но я подумала, что ты должна знать.

– Ты видела Серёжу с другой девушкой? – слышу надежду в собственном голосе.

– Нет, Серёжа здесь ни при чём. Сегодня, когда ездила к тебе забирать сумку… Твоя мама позвала меня на чай, разумеется. Заставила съесть кусок пирога. А когда я вышла. Под дворником машины. Кое-что нашла.

Изучаю её лицо. Сглатываю.

– Что?

– Открой бардачок. Оно в самом верху.

Я дышу быстро. Даже чуть покачиваюсь. Ещё два коротких выдоха, и отщёлкиваю замок. Черная пасть раскрылась.

Жёлтый огонёк подсвечивает конверт. Белый. С пустыми графами «кому» и «от кого».

– Ты его читала?

– Конечно нет!

Беру конверт в руки. На всю лицевую сторону косо наклеена полоска бумаги. Капсом, чёрными буквами, простым шрифтом «Times New Roman» напечатано «ТВОЕЙ ЯНЕ».

5. Костя

Я даже не смею подойти к ней. Просто наблюдаю со стороны.

Саша окутана красотой. Над головой раскинуты по дереву тёмно-жёлтые гирлянды. Дымка от бенгальских огней проплывает медленно, как мистический туман обступает её фигуру. Фонтаны-фейерверки золотыми столбами бьют за её спиной. Саша держит обеими руками бокал, наполовину полный шампанского, и её пальцы гладят кружево богемского стекла. На плечах шубка из белого меха с серебристыми кончиками. Идёт к её серым глазам, их долгим разрезам, чуть приподнятым у внешних уголков, аккуратно подведённым чёрными линиями. В ней есть что-то схожее с красивым северным зверем. С волчицей, пожалуй. Нечто благородно-воинственное.

Губы сомкнуты, грустные. Какие теперь её губы на ощупь? Нельзя разобрать, пока не проведу по ним пальцами. Спущусь к шее. На ней тяжёлое ожерелье из крупных бусин.

Давит на горло желание.

Линия платья закрывает ключицы. Вниз взглядом по краю распахнутой шубки. Юбка в пол. Всё скрыто, кроме щиколотки. Чуть выставила ножку в мерцающей туфельке вперёд, вспорола тонкий слой пушистого снега на плитке каблуком. Насколько разрез её юбки высоко? Выше коленки? До середины бедра?

Сглатываю. Получить эту женщину снова, вернуть её себе – не меньшая жажда, чем брать в первый раз. Это будет в сто раз сложнее, после всего, что я сделал.

Саша встречается со мной взглядом. И тут же отводит глаза. Не единой морщинки над переносицей. Губы разомкнулись, и она что-то ответила собеседнику. Вымученно улыбнулась. Бросила на меня ещё один взгляд. Быстрый. Ничего не значащий для окружающих. Только для меня красноречивый.

Она поворачивается ко мне спиной. И уходит на аллею, освещённую двумя рядами низких фонарей.

Я следую за ней.

– Привет, Костик, – приторным голоском справа. Её подруга Ангелина. Машет мне кончиками пальцев.

Я киваю, и убыстряю шаг. Здесь я уже не надменный. Больше не преуспевающий. Я смотрел на них сверху вниз всегда. Потому что моей целью были не деньги, а власть. Власть над жизнью. Я вступал в схватку с самым жестоким и коварным противником, продумывал каждое своё движение, чтобы победить не кого-нибудь, а саму смерть. А что они? Конкурировали с людьми, считали цифры и разрабатывали бизнес-стратегии. Я думал, что я лучше их.

Саша идёт медленно. Красиво. В волосах переливаются камни на заколках, удерживающих её всегда уложенные в причёску волосы. Она распускала их только для меня. Как я раньше этого не замечал?

– Я знала, что ты придёшь, – она немного поворачивает голову в мою сторону, когда я поравнялся с ней. – Только поэтому держусь спокойно. Не думай, что мне не тяжело.

– Спасибо, что согласилась поговорить.

– А был выбор? Ты стоял там так долго. И смотрел. Это было невыносимо.

– Извини. Я думал, ты не замечаешь.

– Я узнала тебя в толпе. По тому, как ты идёшь, двигаешься. Мне не нужно смотреть тебе в лицо, чтобы узнать.

– Мне приятно это слышать.

Она легонько улыбается. Я должен попросить прощения. А вместо этого наслаждаюсь её неравнодушием.

– Ты хочешь помириться ради своего отца?

Мой взгляд ползает по её губам, искривлённым в горькой усмешке. Как же хочется поцеловать её. Убедиться, что она скучала. Ждала. Примет меня любого, после каких угодно проступков. Отвечаю:

– Нет.

– Что – нет?

– Я сожалею о том, что так поступал с тобой.

– Наглая ложь. Ты собираешься вернуться домой. И хочешь прибрать к рукам всё, что раньше тебе принадлежало.

– Я хочу исправить ошибки.

– Звучит не очень романтично.

– Романтика – это не ко мне. Ты же меня прекрасно знаешь.

– Кое-что в тебе поменялось, – она позволяет себе поразглядывать меня несколько секунд. – Появилась неуверенность в манере держаться. Совсем немного. Но я сразу различила.

– Возможно…

– Но это не делает тебя менее привлекательным. Или более достижимым. По-прежнему. – И добавляет тихо: – Всё остальное по-прежнему.

Я выдаю усмешку:

– Сколько их было после меня? Других, чтобы забыть.

Саша довольно рассмеялась:

– Вот видишь, я не ошиблась. Ты пришёл, чтобы заявить права на свою собственность.

– Так сколько? Десять? Двадцать? Я не шучу. Мне необходим ответ.

– Ты – самонадеянный ублюдок. Думаешь, нужно так много, чтобы забыть тебя? – Зажмуривается ненадолго и довольно выдаёт: – Их было три.

– Всего? Почему так мало?

– Нужно было именно это число. За каждый раз с ней, о котором я знала.

– А о которых не знала?

– Не буду мстить. Тебя заводит, что я больше не принадлежу тебе, так?

– Я хочу начать всё с чистого листа.

– Так не бывает. Ты – тот же.

– Нет. Человек не может остаться прежним после того, что произошло.

– Теперь я буду обязана ЕЙ, если у нас всё сложится? – её губы оскорблённо вздрагивают.

– Я обещаю, что если ты позволишь мне… добиваться тебя, ты не пожалеешь.

– Ах вот как? Теперь мужчина просит разрешения на то, чтобы добиваться? Нет, не так. Теперь Константин Лисковец просит?

Саша отпивает из бокала, морщится, вытягивает руку и переворачивает его вверх дном. Шампанское прорезает узкое и глубокое отверстие в высоком сугробе. Следом падает бокал.

Мы поворачиваем вправо, следуя за резким изломом аллеи. Здесь узкая тропа. И теперь мы идём плечом к плечу.