Место Карантина

Бревич верил Лотару – потому что не имел причин не верить. Он и сам видел фальшь во многом вокруг, но при этом что-то постоянно, ежеминутно намекало на поспешность его суждений. Даже улыбки девчонок из баров будто стыдили: все не так просто. За неустроенным, примитивным внешним скрывалось внутреннее, до которого не докопаться так сразу… К концу недельного загула Иван вдруг стал чувствовать, что зря теряет время. И решил остаться еще дней на десять – уже без Лотара, улетевшего в свой Эссен.

Из туристического Сукхумвита Бревич переехал в тихий пятизвездочный отель в Читломе и сразу будто попал в иной мир. Весь день, до сумерек, он просто бродил без цели по улицам жилых районов, где не было ни одного иностранца. Солнце палило, пот струился с него ручьями, а вокруг текла незнакомая ему жизнь без всякого намека на фейк. Бревичу не мешали ни духота, ни пыль, ни узкие улицы без тротуаров, ни чадящие бензином скутеры. Он жадно разглядывал все кругом, а вечером с удивлением отметил, что это был лучший день его поездки.

Рядом с отелем располагался скромный офис экскурсионного агентства. Бревич зашел туда на следующее утро – просто из любопытства, проходя мимо. За столом сидела девушка – она подняла на него глаза, и он понял, что во всем Таиланде нет и не может быть никого прекраснее.

«Welcome, – улыбнулась она. – Меня зовут Нок. Если вам нужна экскурсия, то это ко мне».

«Да, экскурсия, – кивнул Иван. – Или, может, несколько экскурсий…»

Отчего-то он изрядно смутился, чего с ним не случалось уже давно. Ему хотелось разглядывать ее, не отрываясь, поэтому он смотрел то в сторону, то вниз, в пол.

«Хорошо, – Нок продолжала улыбаться. – Давайте выберем даты».

«Можно прямо сегодня. И потом еще… Пожалуй, три экскурсии. Или нет, пять», – пробормотал Бревич. Он просто не мог себе представить, что вот сейчас она исчезнет из его жизни и последующие дни – абсолютно пустые и скучные – потянутся без нее.

К его удаче, дела турагентства шли не очень бойко. Иван вздохнул с облегчением и тут же выкупил все экскурсионное время до своего отъезда.

В тот же день они отправились в парк Муанг Боран и провели там несколько часов. Время пролетело незаметно – им как-то сразу стало легко друг с другом. Теперь, когда его правам на Нок ничто не угрожало, Иван расслабился и повеселел. Она, в свою очередь, перестала его бояться. Сначала он показался ей слишком большим, чужим и грозным, но первая же его несколько растерянная ухмылка убедила ее, что он не нанесет ей вреда.

Муанг Боран – Таиланд в миниатюре – произвел на Бревича впечатление. Нок показала, как выглядит место, где она провела все детство – северная провинция Пфетчабун. У пруда стоял дом на сваях – почти точная копия ее жилища. Они заглянули внутрь, прошлись по комнатам, она рассказала про своих родителей – небедных фермеров, выращивающих кукурузу и рис. Отец был крайне консервативен – ей вообще не разрешалось дружить с мальчишками. «Парни отвлекают, – говорил он, – а ты должна получить стипендию в университет!» По вечерам и выходным он сидел у телефона и сам отвечал на все звонки… Нок говорила об этом с некоторым ожесточением в голосе, но тут же добавляла, что любит свою семью больше всего на свете. И ни на что не обижается – просто она была первым ребенком, на ее примере они учились иметь дело с детьми…

Иван задавал вопрос за вопросом и понемногу – в самом парке и за поздним ланчем – узнал всю историю ее жизни. Нок было двадцать восемь лет, из которых последние двенадцать она провела в Бангкоке. До того она ни разу не выезжала за пределы своей деревни, где жила обычной жизнью деревенской девчонки: помогала на ферме, убирала в доме, ухаживала за буффало, купала их в реке. Много времени проводила в лесу с соседскими детьми – они придумывали множество игр, а в сезон дождей, когда река разливалась, прыгали прямо с веток деревьев в желтую воду и плавали наперегонки… То было очень счастливое время, но потом пришла пора взрослеть, и старшие классы школы Нок провела уже в столице, у незамужней сестры отца. Та следила за ней очень строго, и вообще в большом городе не было ни глотка свободы по сравнению с деревенским раздольем. Не было простора, леса и буффало, везде сновали машины и суетились люди.

Нок свыклась с городом уже в университете – она получила-таки стипендию к безмерной гордости отца. Он устроил торжество для всей деревни и даже дал согласие на переезд Нок из дома тети в университетское общежитие. Учиться ей нравилось – к тому же, у нее обнаружилась способность к языкам. Это позволило ей побывать в Австралии по программе обмена, а также найти работу в хорошем отеле. Там за пять лет она доросла до административной должности, но вдруг ощутила тягу к независимости и открыла собственное турбюро. Бизнес шел неровно, но Нок не унывала – все же у нее были отдельная квартира, старая Хонда и множество планов…

Про что Нок не рассказала Ивану, так это про свою личную жизнь, с которой у нее ладилось не очень. Проблемы начались с переезда в Бангкок – она чувствовала себя провинциалкой, не похожей на местных детей. Черты ее лица выдавали нестоличное происхождение – к тому же, она была слишком высока для тайки. Ситуацию скрашивала довольно-таки светлая кожа, но она все равно стеснялась своей внешности, к чему добавлялась непривычка к общению с противоположным полом, как результат неусыпной бдительности отца. До самого конца школы ее мучила неуверенность в себе, и лишь в университете Нок воспрянула духом благодаря успехам в английском. В двадцать лет у нее появился тайский бойфренд, такой же студент, как она. В соответствии с традицией, мнением подруг и ожиданиями семьи, она считала, что должна выйти за него замуж, завести детей и прожить с ним всю жизнь, но этому не суждено было сбыться. Через два года мама «жениха» заявила, что свадьбы у них не будет – ибо Нок с севера, а северные девушки известны своей ленью.

Это было воспринято как катастрофа – всеми и особенно ее подругами. За время переживаний Нок проделала большую душевную работу, изменившую ее восприятие жизни. Она решила, что ей больше не интересны, во-первых, ничьи мнения, во-вторых, ровесники-тайцы и, в-третьих, тайские мужчины в целом – ввиду наличия у них заботливых мам.

Позже у нее завелись один за другим два любовника-иностранца. С ними ей было проще – не требовалось делать вид, что она скудоумнее, чем на самом деле, не нужно было повторять раз за разом «О, я так глупа!» или «О, я так занудна!», заботясь о мужской самооценке. Видимо поэтому, проведя лишь пару недель с первым своим фарангом17, Нок стала считать его «мужчиной навсегда». Это, однако, не нашло взаимности: вокруг было слишком много соперниц, у избранника разбегались глаза. Через месяц он с ней расстался – Нок вновь довольно долго переживала этот факт, но в конце концов пережила.

Затем она познакомилась с другим европейцем, они встречались около года, после чего он неожиданно покинул Таиланд и перестал отвечать на письма. Нок даже не удивилась, приняв это как должное. Ей уже было ясно: все дело в карме. В любви ей суждено терпеть неудачи, да и к тому же подходящих ей мужчин в мире так мало, что встретить их едва ли реально. Потому остается лишь успокоиться и не принимать любовные драмы близко к сердцу.

Конечно, это легче было сказать, чем сделать, однако Нок сумела убедить подруг в искренности своей новой «доктрины». Ее стали считать похожей на женщин Запада – прогрессивной и независимой, знающей, чего она хочет от мужчин, и строящей отношения исключительно с холодным рассудком. Нок говорила – и себе, и другим – что вокруг сердца у нее появилась стена, и лишь она сама решает, когда и насколько приоткрыть в ней дверцу. Это звучало убедительно вполне – ей верили и даже завидовали иногда. Жаль лишь, что на практике концепция прогрессивности реализовывалась как-то вяло: уже около года у нее не было бойфренда.

Тем не менее Нок старалась не терять оптимизма. В своей ситуации она искала плюсы – например, благодаря «стене» вокруг сердца можно было без опаски общаться с мужчинами, быть с ними непринужденной и раскованной, что помогало бизнесу. Так случилось и с Бревичем – тем более она сразу, по-женски, почувствовала его личностную силу. С сильными людьми ей было легко – они не искали поводов для самоутверждения. С ними можно было не притворяться – это Нок ценила больше всего…

Они вернулись в Бангкок ближе к вечеру, и Иван, чуть помявшись, пригласил ее выпить кофе. «Ну конечно, – пошутила Нок, – как я могу отказаться? Ведь мое оплаченное время еще не кончилось!» Это сильно смутило Бревича, он стал косноязычно оправдываться, что, в свою очередь, смутило Нок. Они поднялись в бар на крыше его отеля с хорошим видом на город. Уже темнело, зажигались огни. Обстановка была весьма романтична, но Иван не понимал, куда и как развивать события дальше. В результате он просто проводил Нок до машины и отправился ужинать, досадуя на свою неловкость.

На следующий день они поехали в Аюттайю, древнюю столицу Сиама, павшую под натиском бирманских племен. Нок пришла в другой одежде, сделала что-то неуловимое с волосами и стала совсем иной. Бревич даже не сразу ее узнал, она же встретила его ироничной шуткой, как старого знакомца – ей уже не нужно было к нему привыкать. По дороге, исполняя обязанности гида, она рассказывала что-то историческое, но Иван слушал вполуха, больше делал вид, повернувшись к ней и разглядывая ее профиль. Профиль Нок был куда интереснее – он будто сам по себе намекал на самые захватывающие из историй. Все они вместе создавали вокруг нее прочную оболочку, казавшуюся непреодолимой. Непреодолимость чрезвычайно раздражала Бревича, он размышлял над ней почти всю дорогу.

На парковке Нок купила свежий кокос и воткнула в него две трубочки. «Я – аддикт кокосового молока», – призналась она Ивану, приглашая присоединиться. Так, с кокосом в руках, они вошли в ворота старого города и долго бродили среди камней и руин, статуй Будды и полуразрушенных храмов.

Подойдя к каналу, окружающему крепостную стену, Нок сказала: «Бирманцы вели осаду полгода, но Аюттайя не сдавалась, пока кто-то не выдал им секрет – как проникнуть внутрь через потайные шлюзы».

«Да-да», – рассеянно кивнул Иван, думая, кто бы выдал секрет ему – как пробраться к душе Нок через какие-то неведомые входы. Увы, их не было ни на одной карте. Он, конечно, подозревал, что тоже может нравиться ей, но не имел понятия, что на самом деле творится у нее в голове.

Потом опять был бар на верхнем этаже отеля. Вновь он почему-то не стал приглашать ее на ужин и лишь проводил до машины, но при этом Нок несколько раз коснулась его рукой, а на прощание, будто оступившись, прислонилась к нему на миг.

«Ого, – сказала она, – ты наэлектризован, между нами проскакивают искры!»

Ее слова и ощущение ее гладкой кожи невероятно разволновали Бревича. Он отправился бродить по улицам, свернул не туда, целый час плутал в темноте, одуревая от духоты, а потом, в отеле, наспех переодевшись, вернулся в бар, уселся за тот же столик и долго отпаивался ледяным джин-тоником, размышляя над происходящим.

Происходило странное, несоотносимое ни с чем. Он был взрослым мужчиной и всегда знал, чего он хочет, можно ли этого достичь и как это сделать. Сейчас он не был уверен ни в первом, ни во втором, ни в третьем. Нок притягивала его безмерно – несмотря на предупреждения Лотара о коварстве таек. Несмотря на его прошлое и весь опыт русского бизнесмена, повидавшего очень многое. Он твердо верил: если что-то выглядит слишком хорошо, чтобы быть правдой, значит это не правда, это подделка. Это трюк города-фейка – но где, в чем этот трюк был скрыт, что он из себя представлял, Бревич не понимал и не желал гадать. Он хотел лишь одного – как можно скорее вновь увидеть девушку, очаровательнее которой он не знал. Вновь испытать невероятное удовольствие – быть с ней рядом, наблюдать за ней, говорить с ней. Она, в отличие от прочих женщин, так естественна во всех своих проявлениях! В то же время она умна и по-особому, экзотически сексуальна. Жаль лишь, что он так и не может взять в толк, как же именно вести себя с ней дальше…

Мысли Бревича суетились, метались, сталкивались, мешали друг другу. Со стороны, однако, никто не сказал бы, что его изводят сомнения. Он сидел с блаженной улыбкой на лице, откинувшись на спинку стула и глядя вдаль. Поверх небоскребов, в полное звезд небо, в жаркую бангкокскую ночь.

Глава 7

Утром Нок повезла Ивана на западный берег реки Чао Прайя. Целью был обязательный для туристов храм Утренней зари, а после они выбрались на узкое шоссе, свернули к югу и провели полдня в пригороде Тонбури, жизнь которого будто не изменилась за последние сто лет. Бревич жадно разглядывал все вокруг – старые дома в зарослях кустарника, почти их поглотившего, небольшой плавучий рынок «для своих», ферму орхидей между каналами-клонгами, местных жителей на велосипедах в лабиринте тесных улиц, над которыми смыкались листья пальм. Таиланд открывался ему еще одной своей стороной. Время от времени Бревич даже начинал чувствовать что-то особое – к стране, к ее людям – но не успевал осознать это чувство. Ему было не до того: все его помыслы занимала Нок.

Она еще изменилась на третий день – будто сбросила часть покровов, и Иван мог теперь видеть глубже внутрь. Многого, впрочем, он не разглядел, лишь отметил, что весь ее облик, все улыбки, жесты, несмотря на городскую одежду, находились в гармонии с окружающим, включая неухоженность и нищету. На обратном пути, глядя из окна машины на переплетения кустов и лиан, на плавучие цветочные ковры в небольших прудах и заводях, Бревич думал о парниковом тайском климате: здесь все взрастает очень быстро, обильно, буйно. Так же и тайки растут во влажном тепле, как яркие причудливые цветы. В парнике рождается и выживает многое – быть может, с этим связана их терпимость к проявлениям жизни в разных ее формах? Изначальная благосклонность ко всему живущему – даже и непривычному, не похожему ни на что. И умение любить жизнь, какой бы она ни была. А в общении они, как цветы, раскрываются постепенно, не сразу…

Потом был ланч в ресторане у реки. Там они сидели долго, Нок рассказала ему про свою первую любовь и неслучившуюся свадьбу, а он ей, неожиданно для себя, про жену, с которой они давно потеряли интерес друг к другу. Затем Нок привезла Ивана в отель; он, как обычно, пригласил ее на кофе. Они пошли к лифту, касаясь друг друга руками. На ходу она достала какой-то буклет из сумки, Бревич наклонился, чтобы лучше видеть, вдохнул запах ее волос и вдруг почувствовал такую с ней близость, что следующий шаг случился сам собой.

Он сказал, как бы в полушутку – мол, кроме бара в его отеле есть и другие занятные места. Например, его номер – да, и кстати: он привез из России заморскую водку, которую она не пробовала никогда в жизни. Нок рассмеялась – нет, она не пьет крепкие напитки. Ха-ха, рассмеялся и Бревич, тогда у него есть еще секрет: может даже где-то в углу завалялась пара кокосов. Ого, удивилась Нок – тоже в полушутку, с лукавой улыбкой – от такого, конечно, трудно отказаться…

Все это произносилось легко и весело, без всякого стеснения и смущения. Иван так и не понял, приняла ли она его всерьез, согласилась пойти к нему или нет. В лифте, однако, он нажал кнопку своего этажа. Нок не возражала. Выйдя из кабины, они пошли по коридору, все так же касаясь руками. В номере он сразу обнял ее. Она не сопротивлялась.

После они оба почувствовали острый голод, отправились в китайский ресторан по соседству, с аппетитом ели, много смеялись. Бревич то и дело ловил себя на мысли, что ему не было так хорошо уже много лет. Нок стала еще красивее после секса – он был горд своей девушкой, сидящей рядом. И был горд собой – чувствуя будто новую молодость, мощный прилив сил. Жизнь лишь начиналась, и он, казалось, был способен на столь многое…

Всю оставшуюся неделю они провели в Бангкоке, не выбираясь за его пределы. Встречались утром, около одиннадцати; Нок придумывала маршрут, везла Ивана в новое место, где город являл ему очередное свое лицо. Часа через два-три становилось совсем уж жарко, и они искали хороший салон для фут-массажа, а затем кафе для ланча – тут инициативой вновь владела Нок. К быту Ивана и особенно к его еде она относилась с большим вниманием – переспрашивала, все ли ему по вкусу, не слишком ли остро, хочет ли он еще пива. Ревностно интересовалась его мнением о тайских блюдах и чередовала восточную кухню с западной, хоть сама не любила фаранг-фуд и почти все оставляла на тарелке.

После ланча они шли в номер и там проводили время до ужина. Нок всегда возила в машине вечернюю смену одежды – ужином распоряжался Иван, что означало дорогие рестораны и бары с живой музыкой. Затем они вновь возвращались к нему, а рано утром Нок уезжала к себе, никогда не оставаясь на завтрак. Почему-то ей казалось, что так она сохраняет тень имиджа «хорошей девушки».

Лишь только за Нок захлопывалась дверь, Иван начинал по ней скучать и к моменту их встречи успевал серьезно затосковать. С ее появлением, впрочем, жизнь сразу налаживалась – она была великим лекарем любой тоски. Начиналось новое калейдоскопное действие, одно сменяло другое – город, Нок, еда, снова Нок, ее голос, ее слова, ее тело… Декорации, образы, звуки, запахи сталкивались, перемешивались, и это хорошо отражало сумятицу в его голове. Все затихало и останавливалось лишь ночью. Нок засыпала мгновенно и не просыпалась до утра, а Бревич долго лежал без сна. Он смотрел на ее лицо – поражаясь без устали предельной гармонии его черт. И пытался разъяснить себе содержание и смысл их «истории».

Безусловно, история была замечательна, экстраординарна. И – столь же непонятна, как и в первый день их знакомства. Нок заняла непривычно большое место в его душе, однако он не мог ни очертить его границ, ни тем более дать ему названия. Точно так же ему оставалось лишь гадать, что она сама думает про него и их связь. Каждый день он узнавал о Нок много нового и все равно чувствовал, что она для него – тайна за семью печатями.

Иван знал, что Россия богата на женщин, которые щедры в любви. Он вспоминал их – москвичек и петербурженок, плотнотелых девок из Новгорода и Самары, темнооких казачек с Дона, русоволосых, жадных до ласки девчонок из пустеющего Подмосковья… Многие были хороши на свой лад, многие радовали его по-своему – не оставляя ничего в запасе, делясь и сами получая взамен. Бревич был уверен, что его давно нельзя ничем удивить, однако Нок сумела стать чем-то неожиданным, новым. Она не делала ничего особенного в постели, просто была абсолютно искренна. Ее запах, аромат гвоздики, постоянно держал его в предвкушении близости. Каким-то образом она умела мгновенно возбудить его обычнейшими прикосновениями. С ней он будто вернулся в молодость, во времена горячечных желаний. Он снова сделался неудержим, постоянно готов, на все способен – но дело, конечно, было не только в этом.

Иван пытался сформулировать, в чем именно – и всякий раз пасовал. Он лишь чувствовал, что находится в зоне необычайного душевного комфорта, который Нок создает без всяких усилий. При этом она отнюдь не была податливо-послушна, у нее на все имелось мнение, которое она даже и не думала держать в себе. Как-то раз она сказала: «Ты принимаешь решения, я следую за ними и за тобой – но если я не согласна с чем-то, я сообщу об этом сразу». Так она и поступала, удивляя его сочетанием женской мягкости и непоколебимой твердости, проявляемой в бытовых мелочах. Твердость, он видел, не была связана с желанием непременно настоять на своем. Нок лишь хотела уберечь его от вещей, которые ему, скорее всего, не понравятся – чтобы он, находясь с ней, не испытывал отрицательных эмоций. Это казалось непривычным – его прежние женщины не были столь цельны в своей заботе. И почему-то он чувствовал: ее интерес к своему мужчине не иссякнет скоро; он надолго…

Тут, на категориях времени, Бревич яростно себя одергивал. Как бы ни хотелось думать иначе, он не сомневался, что их роман закончится с его отъездом. Слишком разные судьбы, далекие страны – с этим, он понимал, очень трудно спорить. На расстоянии ничто не живет, и несхожесть культур быстро станет проблемой… Мысль была тягостна; чтобы отвлечься, он ругал себя, пытался представить все с другой стороны, сбросить розовые очки. Напоминал себе услышанное от Лотара: тайки – все без исключения – мастерицы приврать. Лотар прожил здесь долго, у него было время разобраться. Наверняка у Нок есть какая-то своя «повестка», свой корыстный мотив…

Бревич поворачивался, смотрел на ее лицо, на черные волосы, рассыпанные по подушке. Тут же становилось ясно: Лотар ни при чем. Ложь, корысть… Какая чушь! Нок лишь отдавала, ничего от него не требуя. Даже порывалась платить за себя – такое Бревич видел впервые. Если у нее и был скрытый план, трудно даже вообразить всю его изощренность.

Он вздыхал, ворочался, иногда вставал и шел пить воду. Вернувшись, менял тактику, говорил себе – мол, смешно представить, чтобы такая девушка могла всерьез увлечься им, немолодым, некрасивым, угрюмым. На ней самой розовые очки – она напридумывала себе небылиц, пусть даже и без всякого расчета. Тайки любят воображать всякое, они живут в фантазийном мире, полном призраков, духов, грез. Скоро пелена спадет с ее глаз, и она увидит: он много старше ее, потрепан жизнью, вовсе не позитивен. Между ними языковой барьер и огромное количество заморочек, бороться с которыми – немалый труд. Нок прозреет, нет сомнений, потому – нужно просто пользоваться моментом. Тем более что она, по счастью, не пристает к нему с разговорами – ни о будущем, ни о каких бы то ни было чувствах.

Это действительно было так, хотя однажды она спросила Ивана, словно в шутку: «Как ты думаешь, ты мог бы меня полюбить?» Иван мучительно застеснялся, закашлялся, и Нок тут же стала исправлять ситуацию: примеривать одежду у зеркала, строить смешные рожицы, делать селфи. Больше эта тема не поднималась ни разу – до последнего дня перед отъездом, который настал внезапно и неотвратимо.

Была суббота; с утра Нок повезла его в буддистский храм. Одарив монахов едой, они провели два часа на церемонии медитации. Процесс захватил Бревича – своим устойчивым, неторопливым ритмом. Тайцы – молодые и пожилые, юные, совсем дряхлые – приходили, снимали обувь, садились на деревянный помост, закрывали глаза. С трех сторон стояли камеры, на больших экранах проплывали сосредоточенные, умиротворенные лица. Бревич наблюдал за этим наимедлительнейшим действием, почти бездействием, как за остросюжетным фильмом. В его упорном, безостановочном развитии будто была скрыта квинтэссенция всех реалий. Теперь она приоткрывалась ему – по чуть-чуть – и даже тайский речитатив из репродуктора обретал смысл. В нем, наверное, говорилось о другой жизни, в которую Бревич хотел бы превратить свою.

Он спросил Нок, о чем эти слова. Она сказала – это слова Будды. О душе и об отражениях в ней. О том, что все имеет конец и не имеет конца. О том, что сделанное тобой кому-то вернется рано или поздно – с неизбежностью предопределенности.

«Я так и думал», – кивнул Иван. Ему казалось, все это и впрямь было в его мыслях.

«The ocean tastes of salt, but its dharma has the taste of freedom18», – перевела Нок.

«Я так и думал», – пробормотал он, вспоминая ее запах гвоздики, ее сладко-соленый вкус.

«Let those who can hear respond with faith19», – еще перевела Нок.

«Да, – сказал Иван. – Я так и думал».

Ему вдруг страшно захотелось веры – не в какого-то из богов, а в то, что происходит вокруг него. Что это не фантазия, которая рассеется уже завтра, а нечто незыблемое, реальное. Захотелось, чтобы течение их истории с Нок вошло в тот же медленный, медитативный ритм – или даже вовсе остановилось.

Но нет, остановка была не предусмотрена, невозможна. Церемония закончилась, к помосту вышел пожилой монах и стал беседовать с присутствующими, а Иван с Нок пошли к машине. Она поехала к себе, а Бревич вдруг почувствовал навалившуюся усталость и, вернувшись в отель, проспал до сумерек тяжелым, свинцовым сном.

Вечером они встретились в торговом центре, который славился своим кинотеатром – Иван сказал, что не прочь посмотреть новый американский боевик. На самом деле, он хотел купить Нок прощальный подарок, считая это своей обязанностью. Его план был прост – привести ее к дорогим бутикам, где она сама выберет что-то на свой вкус. Это всегда работало в России, но тут Нок отказалась наотрез. И пошутила, глядя в сторону: «Если ты хочешь оставить мне что-нибудь, чтобы я тебя вспоминала, то не волнуйся – я и так вряд ли смогу тебя забыть».

Тогда Бревич просто взял ее за руку и повел на второй этаж, к ювелирным салонам, зная, что на людях она не будет протестовать в открытую. Не обращая внимания на ее округлившиеся глаза, он зашел в первый попавшийся магазин, где на них налетела стайка мяукающих продавщиц с цепкими, хищными зрачками. Иван нахмурился, засопел, но тут рядом оказался пожилой менеджер-китаец, сразу оценивший ситуацию. Он одним движением мизинца отогнал продавщиц прочь, потом, видя, что Нок чувствует себя неловко, усадил ее за журнальный стол в стороне, на котором тут же появилась чашка кофе, а сам вполголоса провел с Бревичем пятиминутный разговор. По его окончании Иван купил браслет за несколько тысяч долларов, сам надел его на тонкое запястье Нок, и они ушли из магазина, провожаемые завистливыми взглядами.