Место Карантина

После фильма был ужин на крыше одного из небоскребов. По просьбе Бревича им дали угловой столик у ограждения – они сидели, как на носу корабля, взмывшего над городом на гребне мощной волны. Уже спустилась ночь, Бангкок простирался под ними, словно звездная карта. Рядом мерцал неон подсветки, все вокруг казалось фантастическим, сказочно-зыбким.

Нок попросила сфотографировать ее на фоне ночного города – и подошла к ограде, повернулась к нему серьезным, строгим лицом. Ветер подхватил ее волосы, разметал их; она подняла руки, браслет скользнул от запястья к середине предплечья, сверкнув алмазными искрами. Тонкое платье облепило ее тело, вся она будто изготовилась к полету, почти уже оторвалась от пола, чтобы унестись – ввысь, прочь… Это длилось лишь несколько секунд, но Бревич пережил, вобрал в себя жест за жестом, миг за мигом – навсегда впечатав их в память. Ему даже казалось, что он услышал слова – наверное, слова Будды. Ход вещей замедлился наконец, все застыло, остановилось. И – тут же понеслось вновь.

Жизнь продолжалась, время текло неумолимо – в звоне посуды и музыке из бара, в угодливых улыбках официантов, в быстрой смене напитков и блюд. На календаре была все та же суббота – и уже подходила к концу. Несмотря на романтику обстановки, ужин как-то не клеился, разговор не вязался. Нок вела себя странно, говорила глупости, заказывала коктейли и отставляла их в сторону, упрекала Ивана, как бы в шутку, что он старый, толстый и совсем не говорит по-тайски. Бревич пытался острить в ответ, но выходило плохо – к тому же, она почему-то не понимала его английский.

В ту ночь они оба мало спали – просто лежали, обнявшись, после короткого, необязательного секса. Утром Нок повезла его в аэропорт. Регистрация прошла быстро; после они стояли несколько минут у ВИП-турникета, чуть касаясь друг друга, как подростки. Нок, собрав все силы, сказала положенные фразы – про комфортный полет и про то, что она будет рада когда-нибудь увидеть его вновь. Иван угрюмо молчал. Она добавила с улыбкой: «На эту тему есть много штампов, даже не нужно ничего придумывать, можно просто почитать в Интернете. И успокаивать себя сколько влезет – мол, у каждого своя жизнь. Мол, нужно двигаться вперед…»

Бревич хотел обнять ее в последний раз, но она вдруг отпрянула, вгляделась в его лицо и воскликнула чуть ли не с ненавистью: «Только не вздумай меня забыть!» И через секунду уже обнимала его сама, льнула к нему, прижималась всем телом. Он шептал ей что-то, в душе зная: «забыть» – это именно то, что он намеревается сделать. То, что правильно, разумно для них обоих, и – чем скорее это произойдет, тем лучше.

В зоне вылета он выключил телефон, вынул и выкинул тайскую сим-карту. На пути к самолету бормотал себе что-то в духе Лотара, вспоминая, как мантры, свои подозрения и ночные раздумья. Но язык ворочался с трудом, а в салоне лайнера все слова перестали что-либо значить. Он вдруг понял отчетливо, с предельной ясностью, что раздумывать было вовсе не над чем и что Нок просто любила его изо всех сил своим большим азиатским сердцем – каждую минуту, каждый миг. Тут же он осознал, как это безумно горько – никогда больше ее не видеть. С болью этого осознания он мог бороться единственным способом, который знал – алкоголем. Потому в течение всего полета Иван Бревич был серьезно пьян.

Глава 8

После отъезда Ивана Нок провела ужасные три недели. Дым рассеялся, стало ясно: мир для нее изменился навсегда. Новой его сутью была пустота – до того она не представляла, что пустого места может быть так много. И еще она поняла кое-что про стены вокруг сердца – их свойство в том, что они истончаются с каждым часом, если ты счастлив с кем-то. Ее собственная «стена» исчезла без следа после их первой совместной ночи. Теперь уже не имело смысла скрывать это от себя самой.

Ей некому было пожаловаться, не с кем поделиться. Подруги не поняли бы ее – «хорошая» тайская девушка не может лечь в постель с женатым фарангом на третий день знакомства. Если же, с некоторой натяжкой, приплести сюда веление прогресса, объяснить все равенством полов и просто желанием поразвлечься, как это делают мужчины, то не вполне понятно, при чем тут сердечные терзания. «Прогрессивная» Нок должна контролировать ситуацию, а не влюбляться и терять голову – даже и несмотря на опостылевшее одиночество…

Как-то вечером она смотрела тайский телеспектакль, героиня которого обнаружила, что может пробираться в другое время через старое зеркало на стене. Там, вполне ожидаемо, у нее случилась любовь. Случилась драма, грозящая раздвоением, бездной несчастий и морем слез. В конце концов ей пришлось выбирать между реалиями и зазеркальем; в качестве выбора героиня швырнула камень в коварное стекло, закрыв себе дорогу в другой мир навсегда… Вытирая глаза, Нок пошла в ванную и там долго смотрела в зеркало над умывальником. С его помощью было не попасть ни в далекую страну Россию, ни в недавнее время, когда Иван обнимал ее, был с ней рядом. Однако же она знала: иной мир существует и раздвоение – вот оно, налицо. Ей тоже придется сделать выбор – с зеркалом или без – и что-то должно подать об этом знак.

Знак не заставил ждать себя долго. Вскоре Нок, поднявшись по лестнице на станцию надземки, вдруг почувствовала себя плохо. У нее помутнело в глазах, она опустилась прямо на перрон, потеряв сознание на несколько секунд. Пожилая женщина, стоявшая рядом, помогла ей подняться, отвела к скамейке, спросила, что с ней произошло. Нок сказала: «Я видела тьму». Действительно, во время обморока ей мерещились ужасы и страхи, какие-то пугающие тени, которые она не хотела вспоминать.

На другой день она узнала, что беременна. «Откуда ты родом?» – поинтересовался врач и пошутил про плодородие ее земли, провинции Пфетчабун. Нок улыбнулась ему в ответ – радостно, почти безмятежно. Странным образом известие успокоило ее, она поняла – вот он, жест судьбы.

Ее мысли и чувства прояснились, картина мира выстроилась окончательно. Она с легкостью ответила себе на вопросы – казалось, их было множество, но на деле значимость имели лишь два. Об аборте нельзя было даже думать – по буддистским понятиям это был бы страшнейший грех, невосстановимая порча кармы. Значит, сказала себе Нок, у нее будет ребенок. И признала тут же: отец ребенка, Иван – это единственный человек, с которым она хочет жить. Дело было не только в чувствах – ее влюбленность никуда не делась, но к ней добавилось кое-что еще. Сознание Нок вернулось к базовым установкам, перед нею встал вызов – создать своему ребенку достойную жизнь. Ответ на вызов был очевиден: Бревич. Он был решением всех проблем, оптимальным образом заполнял все бреши.

Чтобы окончательно укрепиться в своем мнении, она сделала то, что на ее месте сделала бы любая тайка – пошла к предсказательнице судьбы. Та, молодая еще женщина с крупными и властными чертами лица, сразу cпросила: «Ты беременна, не так ли?» Нок молча кивнула. Предсказательница разложила карты, долго разглядывала их, двигала по столу, потом заявила со вздохом: «Твои шансы остаться одной или быть с мужчиной, которого ты любишь, примерно равны, половина на половину. Тебе, конечно, это не нравится, но, поверь мне, фифти-фифти – не так уж мало. Твой мужчина, я вижу его: большой, высокий, много старше тебя. Фаранг, конечно».

Нок сказала робко: «У него есть жена».

«Что с того? – предсказательница пожала плечами. – Жена, по всему судя, больше ему не интересна. Раз она допустила такое, значит, это никчемная женщина – он ее оставит и потом никогда не вспомнит. У него просто не было причин задуматься, а теперь – теперь есть ты и то, что у тебя в животе!»

Тем же вечером Нок начала действовать. У нее сохранилась бизнес-карточка Бревича, но пользы от этого оказалось мало. Два ее электронных письма вернулись обратно – их не пропустила спам-защита корпоративного сервера, о которой Нок, конечно же, не имела понятия. На другой день она позвонила на служебный номер, но и это ни к чему не привело. Заграничные контакты Ивана ограничивались Германией, и его секретарша, неплохо владея немецким, почти не говорила по-английски. Англо-тайский выговор она не поняла вовсе и не посчитала нужным вникать в ситуацию дальше, а просто положила трубку. Нок позвонила еще раз – с точно таким же результатом. Тогда, поразмыслив немного, она приняла невероятное на первый взгляд решение: лететь в Москву, чтобы найти там Ивана и поговорить с ним лично.

Если бы Нок могла обсудить это с кем-то, ее разубедили бы и поездки бы не случилось. Путешествие без попутчиков в далекий западный мир и тем более в холодную, недружелюбную Россию показалось бы чем-то немыслимым любой из ее подруг. Но советчиков не было, подруги оставались в неведении. Родителям она тоже не сказала ни слова – известие о беременности стало бы для них ударом, несмываемым стыдным пятном. Безусловно, ее отец озаботился бы тут же поиском хоть какого-то жениха из местных – чтобы заплатить ему за молчание и тем самым спасти честь семьи. Это не устраивало ее совершенно, потому она сочинила историю про отпуск в Сингапуре, а сама забрала из банка все сбережения и отправилась в неизвестность.

Нок приземлилась в аэропорту Шереметьево поздней ночью в конце ветреного, сырого марта. Ее номер в дешевом отеле оказался ужасен и мало приспособлен для житья. Все утро ее тошнило, она ничего не могла есть, да и не знала, где и что едят в этой непонятной стране. На улице было холодно, шел мокрый снег с дождем. С трудом объяснившись с пожилым консьержем, Нок попросила вызвать ей такси. Таксист долго кружил по переулкам, потом привез ее все же по требуемому адресу, выставив совершенно несуразный счет. Спорить Нок не могла; расплатившись, она вошла в здание и показала карточку Бревича хмурому охраннику с мятым лицом. Возникло замешательство, потом ей сказали, что его нет, но он должен быть позже. Она села на диван у стойки ресепшена – испуганная, уставшая и абсолютно неуместная в безликом офисном холле.

Ивану тоже было непросто после возвращения из Бангкока – та же пустота окружила со всех сторон и не собиралась отступать. Тем не менее, он не допускал сомнений в окончательности их разрыва. Живя в разных частях света, отношений не сохранить – в этом Бревич был уверен твердо.

Он вернулся к привычной русской жизни, окунулся в работу, много пил. Пару раз пробовал спать с дорогими путанами, но это оставило лишь ощущение брезгливости и еще большей тоски. Потом он вдруг предпринял неожиданный шаг – съехал от жены и инициировал процесс развода. Все ее попытки добиться объяснений не увенчались успехом – Иван избегал любых контактов.

Днем, в суете и хлопотах, ему удавалось почти не думать о Нок, но пьяными вечерами воспоминания накатывали неудержимо. Он сдавался – им и своим мыслям. Со стаканом в руках мрачно бродил по комнатам наспех снятой квартиры, подходил к окну, смотрел на ночную Москву, в которой не было ничего от Бангкока. Застывал – на полчаса, на час – потом наливал еще виски и садился за компьютер. В Сети бродил по форумам и блогам, искал истории, похожие на его собственную, ожидая от них исцеления, отрезвления. Ему хотелось убедиться, что он поступил правильно – порвав с Нок раз и навсегда, не пытаясь возвести песчаный замок. Но, как назло, ему попадалось иное, чужие замки стояли прочно. Тайские подруги не были идеальны, не отличались ни утонченностью, ни интеллектуальной изысканностью, ни какой-то особой мистерией – все это, скорее, следовало искать в русских. Но при том в них словно был вживлен очень мощный источник женской истинности – той, что ищет каждый и найти которую непросто. Непросто ее и описать, разъяснить, она не всегда бросается в глаза, но, распознав, ее нельзя ни с чем спутать – и в тайках ее было много. Так же, понимал теперь Бревич, много ее было в Нок – как много было и самой Нок в каждой минуте, проведенной вместе. Нет, она не выпячивала себя, не навязывалась и не была болтлива; просто все ее содержание предлагалось ему – предназначалось лишь для него, формируя тем самым властное ощущение принадлежности друг другу. Это была незнакомая ему ранее щедрость, которой она даже не замечала, для нее она была естественна, как дыхание… Бревич вспоминал свое прошлое, двух жен, одну несостоявшуюся невесту и десяток постоянных любовниц. Все они любили подчеркивать – мол, я отдаю тебе всю себя! Тогда ему казалось, что они и вправду предлагают ему немало, теперь же эти их слова вызывали лишь саркастическую усмешку.

Читал он и о другой стороне тайских женщин, об их коварстве в мщении и бешенстве в ссорах, об инфантильной поверхностности их суждений и взглядов, о неумении планировать наперед. Все это почему-то не отменяло их удивительной притягательности, что была глубже и шире быта, денег, житейских дрязг, а также всех расхожих сентиментальных грез. В близости с ними присутствовала незримо какая-то необъяснимая человечность, будто бы способная уберечь, как ангел-хранитель, от разочарований и душевных ран. Она, наверное, была иллюзорна, но за эту иллюзию хотелось цепляться. Ее пытались, более или менее коряво, описать прочие; ее же помнил и пытался анализировать сам Бревич – без какого-либо успеха. Тонкие материи не давались пониманию, не желали облекаться в слова. Оставались лишь горечь и ощущение, что он отказался прочувствовать до конца что-то очень важное в этой жизни…

Иван злился и еще больше пил. Потом выискивал, как лекарство, истории другого рода. Читал с кривой усмешкой откровения секс-туристов, двойников Лотара – о «победах» в любви за деньги, об обманах и плутовстве, неверности и лжи хитрых, полуграмотных «фей» из баров. Это отрезвляло; понемногу Бревич, казалось, вставал на путь «выздоровления». Иногда он даже подумывал, не завести ли себе содержанку азиатской внешности – например, татарку или бурятку – чтобы выздоровление ускорилось. Именно в это время Нок появилась в Москве.

Бревич пришел в офис через полтора часа – почти вбежал в здание, не глядя по сторонам. Кивнув охране, он направился было к лифтам, но его окликнула ресепшионистка, показала глазами на диван и неуверенно произнесла: «Вот…» Иван застыл на месте, потом медленно подошел к Нок, та встала ему навстречу. «Почему ты здесь?» – спросил он. Нок сказала: «Я беременна твоим ребенком». Они молча смотрели друг на друга несколько секунд, затем Иван отменил все дела, посадил ее в машину и повез к себе.

Дома Нок, снимая обувь, прислонилась к стене в коридоре и прошептала: «У меня кончились силы». Он осторожно раздел ее, отнес в спальню и уложил в постель. Она тут же уснула; Бревич долго сидел у кровати, лишь несколько раз отлучившись на кухню за глотком спиртного. Но алкоголь не действовал на него; теперь, рядом с Нок, он чувствовал себя совершенно трезвым. И трезво осознавал, что эти минуты – лучшие в его сорокашестилетней жизни.

Последние годы Иван очень хотел сына – наследника, продолжателя рода. Он не раз заговаривал об этом с женой, они будто бы даже пытались зачать ребенка, но у них ничего не выходило. Бревич подозревал, что она предохраняется тайком – беззаботно-комфортная жизнь была ей слишком дорога, и дети не вписывались в ее модель счастья. Как бы то ни было, теперь это не имело значения – услышав от Нок неожиданную новость, Иван почувствовал, что в его голове все встало на свои места. Логический круг замкнулся, мысли обрели полнейшую стройность. Он увидел себя в начале пути – к созиданию чего-то важнейшего, настоящего. И на этом пути для него не существовало преград.

Следующие три недели они почти не расставались. Затем они поженились – из-за беременности врачи не советовали Нок лететь в Таиланд, и свадьба состоялась в России. Бревич проявил свои сильные стороны во всей полноте – никаким помехам было не устоять перед его напором. А также перед его возможностями – с десяток чиновников нежданно обогатились, но зато все бюрократические вопросы были сняты в нереально быстрые сроки. Столь же быстро – и очень жестко – он закончил развод с женой, отдав ей то, что она, по его мнению, заслуживала: квартиру в центре Москвы и немного денег. Та опешила и заикнулась было о полноценном разделе капитала и бизнеса, но Бревич припугнул, нажал, пригрозил оставить вообще ни с чем, и она подписала все бумаги. В результате прекрасным апрельским днем Иван и Нок стояли перед распорядителем Академического ЗАГСа.

На свадьбе присутствовали лишь их семьи – отец и мать Бревича, родители Нок и ее младшая сестра Пим. Иван познакомился с новыми родственниками по Скайпу – это было непросто и происходило в несколько этапов. Сначала Нок поговорила с мамой; та, поохав и немного поплакав, быстро уяснила, что случившееся с дочерью – не фантазии, а необратимый факт, который нужно принять как есть. Они принялись обсуждать главный вопрос: как сказать отцу, что Нок, гордость семьи, беременна, находится на краю света и выходит замуж за чужеземца, с которым не знакомы ни они, ни их соседи. Обсуждение шло два дня, был разработан подробный план, но и он не помог избежать отцовского гнева. Разъяренный родитель кричал и ругался, наотрез отказывался признавать очевидное, обвинял их обеих в безрассудстве, утверждая, что фарангам верить нельзя, что Нок, конечно же, стала жертвой обмана, что Иван скоро ее бросит и все семейство потеряет лицо. Нок, впрочем, держалась невозмутимо, она знала, что на ее стороне и мать, и Бревич, и будущий ребенок – и в конце концов здравый смысл возобладал над эмоциями. Отец сменил гнев на милость и согласился поговорить с Иваном, что и было проделано в присутствии Нок и ее сестры.

К удивлению всех, они как-то сразу нашли общий язык, а затем Бревич организовал их приезд в Москву и обеспечил роскошное времяпровождение. Он не только оплатил расходы и в первый же день церемонно передал главе семейства щедрый син-сот, «выкуп» за невесту, но и предусмотрел насыщенную программу с участием тайскоговорящего гида. Это очень впечатлило всю семью, и родители Нок пришли к осторожному согласию, что ей неожиданно и необычно повезло. Отец, правда, добавил, что с Иваном нужно все же быть настороже. Нужно держать руку на пульсе и быть готовыми ко всему. Мать привычно согласилась с ним, не видя причин спорить. На самом же деле ей по-настоящему понравился большой молчаливый человек с мрачным лицом, которое мгновенно преображалось, когда он смотрел на ее дочь.

После свадьбы, прошедшей по-домашнему спокойно, Бревич пообещал, что через год они с Нок приедут в Таиланд надолго. Он даже согласился на еще одну свадебную церемонию – в тайском стиле, по буддистским обрядам. Это окончательно расположило к нему ее отца – тот уже представлял, с какой завистью на Ивана будет смотреть вся деревня. Так, на мажорной ноте, семья Нок отбыла домой, а у молодоженов началась совместная жизнь, полная приятных хлопот.

Бревич стал редко бывать в офисе и вообще охладел к бизнесу. Он знал, что это вызывает недоумение, что коллеги вовсю судачат о начальнике, съехавшем с катушек, но ему было плевать. Вскоре он понял, что безумно влюблен – впервые в своей жизни. Также он ощутил во всей полноте, что это такое, владеть тем, что ты любишь – а к ответственности за свои владения ему было не привыкать. На осторожный намек Нок, что ее семья надеется на материальную «подпитку», Бревич лишь пожал плечами. Для него, привыкшего платить за всех и всем, это казалось вполне естественным. К тому же, размер ожидаемой помощи был смехотворен по его меркам, а сам факт ее наличия приносил ему множество очков в глазах жены. Для нее это было лучшим из его мужских качеств, и она в ответ была рада проявлять все лучшее в себе. Иногда он шутил сам с собой: говоря бизнес-языком, их брак был очень выгодной «сделкой». Может потому он и влюбился, как пацан, на старости лет?..

Впрочем, усмехаясь и подтрунивая, он умел взглянуть на происходящее всерьез, без шуток. Взглянуть и признать: ему в самом деле улыбнулась удача. Без сомнения, это была полоса счастья, незнакомого до того. Мнения других, слухи и сплетни не волновали его абсолютно; не пугала теперь и разность культур – он напоминал себе, сколько глупостей и претензий обрушивали на него девушки одной с ним культуры, говорящие на том же языке. И еще он знал: Нок будет по-настоящему любить их ребенка. Это было неизмеримо важнее остального.

Время текло стремительно, бурно, ярко. Бревич был переполнен позитивной энергией, ему казалось, он может свернуть горы. Большую часть этой энергии он направлял на организацию их текущей жизни. Все лучшее, что могла предложить столица, от врачей до салонов красоты, было выявлено, проверено и предоставлено в распоряжение Нок. Иван нашел привычную для нее еду и кучу фильмов с субтитрами на тайском – включая даже классические советские комедии, над которыми они оба смеялись до слез. Он показывал ей Москву, водил в картинные галереи и на спектакли Большого, от которых она была в восторге. Перед сном они долго болтали – о том, в какой стране лучше жить, или о том, на кого будет похож их сын – уже было известно, что Нок ждет мальчика. Заботиться о ней было необычайно приятно; Бревич чувствовал, что каждая минута его существования осмысленна до предела. Он жил в идиллии наяву, знал это и даже не удивлялся. Почему-то это казалось естественным, и по-другому не могло быть.

А затем идиллия обратилась трагедией.

Глава 9

Новую жизнь Ивана Бревича окружали не только слухи и сплетни. У как минимум одного человека она вызывала острую ненависть. Этим человеком была Инна Витзон, его предыдущая жена.

Инна выросла в очень правильной, очень «московской» еврейской семье. Диплом престижного в СССР Иняза дал ей повод считать, что она осчастливила Бревича, выйдя за него замуж. Так же думало и ее семейство, несмотря на то что именно от Ивана полностью зависело их благополучие. Бревича все это заботило мало – он не принимал своих родственников всерьез. Для Инны же всегда и все было серьезно, занимая строго определенное место. В ее жизни не могло быть незначимых мелочей – ибо она сама была очень значимой вещью.

Теперь – определенно и всерьез – Инна ненавидела бывшего мужа. Ненависти было так много, что она не могла уместиться внутри и обязана была излиться – какой-то страшнейшей местью. Странным образом это сближало Инну с женщинами Таиланда, которые, все в одном лице, как она считала, стали причиной ее жизненной катастрофы. То, что она теперь ощущала в отношении Бревича, совпадало с изречением обманутых тайских жен: «Death is not enough20!»

Суть катастрофы заключалась, впрочем, не в супружеской неверности – на нее Инна легко закрыла бы глаза. Их отсутствие интереса друг к другу было взаимным, и у обоих не раз случались связи на стороне. Суть крылась в другом: Инну потрясло до самых глубин души то, как именно Бревич завершил их брак. И этого она не собиралась прощать.

За годы их супружества у нее тоже накопилось немало претензий. Накопилось и раздражение – в основном от того, что она никак не могла почувствовать вкус удавшейся жизни, хотя все атрибуты «успеха» были налицо. Виноватым в этом она считала Бревича – поскольку больше винить было некого. Он к тому же не желал видеть в ее сетованиях никакой глубины – лишь бесцеремонно заявлял в ответ, что Инне нужно перестать бездельничать и чем-то себя занять. Это оскорбляло ее, она считала – и часто жаловалась своим подругам – что муж ее не понимает и не хочет понять.

Потому, когда Иван, вернувшись из Бангкока, объявил о намерении развестись с ней без всяких на то причин, Инна, опешив поначалу, быстро пришла в себя. Она почувствовала, что перед ней замаячил достойный ее проект – появилось дело, заниматься которым можно увлеченно и долго. Смысл проекта состоял в том, чтобы выпить из Бревича всю кровь. Измотать его изнурительнейшим процессом, отсудить побольше – и еще больше, еще… У Инны появился блеск в глазах, она преисполнилась энергии, будто помолодела. Вскоре силами двух адвокатов был разработан план действий, полный коварных ходов, но тут в Москву прилетела Нок, и все пошло насмарку. Бревич повел себя бескомпромиссно, разъяснив и ей, и ее адвокатам, как он с помощью своих связей может оставить ее ни с чем, без жилья и без денег. Он звучал убедительно; ей пришлось принять его условия, но при этом злость, которую она затаила, была безмерна. Инна сформулировала для себя как данность: Бревич нанес ей непоправимый урон. Дело было не в деньгах – она все же получила не так уж мало. Дело было в том, что он в одночасье лишил ее вдруг найденного содержания жизни. И за это, сказала она себе, Бревич должен ответить.

За несколько бессонных ночей у нее в голове составилась изощренная схема. Главная роль в ней отводилась семейной паре Даниловых – «Саньку», имевшему с Бревичем свои счеты, и его жене Татьяне, которую Инна знала еще с институтских лет. Тогда они были близкими подругами, но после дружба уступила место зависти и злорадству. Теперь это пришлось очень кстати.

Первый шаг казался самым сложным, но удался легко: встретив «Санька», будто бы случайно, неподалеку от офиса, Инна пригласила его на кофе, и уже через несколько дней он стал ее любовником. Вниманием и лестью она умело разожгла его страсть, а потом вдруг объявила о разрыве.