«Сон Водолея… наивная история»

– Юрий Апранин, – в свою очередь представился наш путешественник, стараясь держаться бодро, – как видите, довольно бурно отдохнул в Вильнюсе, так что придётся от этого отдыха ещё немного отдохнуть и дома, – и он попытался засмеяться.

– Вы знаете, что я вам скажу, – подхватил разговор словоохотливый попутчик, – разрядка иногда бывает просто необходима человеку, – он оживился, – нужно иной раз просто, что называется, пойти в разнос, выплеснуть накопившуюся статику как в физиологическом, так и в морально-психологическом плане! – он сделал рукой широкий жест, выплёскивая эту самую статику в окно.

– Вы, судя по всему, преподаватель или психолог, – Юрий кое-как собрался и пытался рассмотреть собеседника.

– Я профессор истории, – не отводя взгляда, уже более спокойно ответил тот.

– Да, что касается разрядки, то вы, наверно, правы, но теперь неделю, как минимум, только чай, – Апранин тяжело вздохнул в сторону, сделал мученическую мину и они понимающе рассмеялись.

Сосед наверху беспокойно зашевелился и повернулся на другой бок, а собеседники, спохватившись, разом умолкли.

– Тогда, Юрий, я пошёл за чаем, гулять, так гулять, – выдержав некоторую паузу, с лукавой улыбкой прошептал профессор и осторожно вышел из купе.

Апранин осмотрелся, встал, заправил разворошённую постель, убрал пустую пивную бутылку со стола и выглянул в коридор. В его направлении, сопровождаемая рыжим историком, шла проводница, стройная красивая девушка, и несла в руках два стакана чая в подстаканниках. Юрий осторожно, стараясь не шуметь, распахнул дверь и чай оказался на столе. Девушка сказала, что если что-нибудь потребуется ещё, то нет проблем. Она приветливо посмотрела на Апранина большими серыми глазами и бесшумно вышла, закрыв за собой дверь.

– За знакомство! – шёпотом воскликнул Марк Александрович, попутчики подняли стаканы, звякнули ложки, и, отпив по глотку, они принялись неторопливо размешивать осевший на дне сахар.

Юрий посмотрел в тёмное стекло, представил себе лицо минуту назад ушедшей проводницы, и снова, как уже не раз бывало с ним, она показалась ему знакомой.

Он смотрел на плывущие у горизонта огни и думал о том, что зря всё так остро воспринимает в жизни, прямо как маленький ребёнок, что синусоида его настроения и душевного состояния слишком разбросана по вертикали и мельчит по частоте. Ну да мало ли что бывает, нельзя же заниматься бесконечным самокопанием и всё анализировать. Это постепенно может стать навязчивой идеей, а потом закончится шизофренией. Лицо сероглазой проводницы снова посмотрело на него из окна, да так реально, что он даже повернулся и взглянул на дверь.

– Людям свойственно расстраиваться и переживать по пустякам. Хотя, очень важно, что именно мы имеем в виду? – как бы читая его мысли, прервал нависшую тишину профессор, до этого искоса, и не очень откровенно, наблюдавший за своим собеседником

– Причин расстраиваться в нашей жизни хоть отбавляй, Марк Александрович! Только успевай поворачиваться, – угрюмо покачал головой Апранин.

– А я берусь доказать вам, Юрий, что все человеческие переживания настолько банальны и запрограммированы, что вообще не имеют смысла, даже самые, казалось бы, аргументированные! – разгоняя похоронную атмосферу оживился собеседник.

– Как же не переживать, если жизнь у человека одна и не всё получается так, как хочется, – бесстрастно продолжал отпевать профессорский оптимизм Апранин.

– Хорошо, Юра, я могу вас так называть? – вежливо осведомился ночной гость, и, увидев, что тот кивнул чугунной головой, зажмурившись от боли, он улыбнулся и продолжил. – Так вот, когда вы ходили в детский сад и имели какие-то свои детские проблемы, казавшиеся для вас тогда неразрешимыми, или даже полной катастрофой, скажите мне, как вы на них посмотрите через 5 – 10 лет, уже учась в школе? А?

Юрий измученно посмотрел на собеседника, не зная, что сказать.

– Именно! – продолжал тот, поднимая градус разговора, – Они вам покажутся невинной игрой, потому что истинный смысл вашего посещения детского сада был совершенно другим и известен был только вашим родителям, определившим вас туда. Вам же он станет понятен только тогда, когда вы подрастёте и сумеете, дистанцировавшись от детсадовского возраста, взглянуть на себя, маленького и капризного, со стороны. И далее в жизни происходит то же самое, – Скляров удовлетворённо откинулся назад.

– Да, конечно, истинный смысл детского сада был в том, что бы развязать руки родителям и дать им возможность спокойно работать и кормить семью, в том числе и меня, – прозаично подтвердил Апранин банальную мысль, пытаясь понять воодушевление собеседника, и к чему это было сказано.

– Совершенно верно! – продолжал возбуждённо шептать профессор. – Далее, когда вы становитесь взрослым и самостоятельным, теперь уже ваши школьные экзамены, за которые вы так переживали, покажутся вам милым воспоминанием в своей наивности. А ваша первая школьная любовь, за которую вы переживали еще больше, считая, что если не увидите ее сегодня, то жизнь ваша немедленно закончится!? Она явится вам через годы такой небесной чистотой, с которой в вашей оставшейся жизни сравнить уже будет нечего, и ваш мужской цинизм отметит это, в глубине сознания, как время упущенных возможностей, забывая о том, что иначе-то и быть не могло в том возрасте. И так все дальше и дальше!

– Что ж, и тут вы правы, мы все умны «задним числом»! Как там говорят: если бы молодость знала, и если бы старость могла, или ещё лучше, знал бы прикуп, жил бы в Сочи…, – произнёс Юрий избитые изречения прыгающим голосом, держась за голову и отхлёбывая горячий чай, но ночной собеседник, никак не отреагировав на них, продолжал.

– Вскоре все камни будут разбросаны, наступит время их собирать, и вот тут я хочу вас утешить: энергия молодости превращается в мудрость зрелости. Я не говорю о старости, поскольку человек доживает до нее, в основном, по двум причинам: либо никак не соберет то, что разбросал (ну, дурак, не может сделать выводы из того, что совершил), либо мудрость его так значительна, что он необходим для прозрения своих соплеменников, что бывает, кстати, гораздо реже. Но есть еще один вариант, когда старик не в силах примириться со своим возрастом, он не устал, не хватило событий, поэтому так, как он живет, так он жить не хочет, а помереть не может. Тупик: его жизнь не растрачена, собирать ему нечего, помирать не с чем, а вернуться в юность невозможно.

Нагрузка на мозговые извилины Апранина была хоть и не велика, но так не своевременна, что он хотел уже было оборвать разговор. Однако горячий чай потихоньку ослаблял железный обруч на голове и, увидев добродушное лицо профессора, он решил пока не делать этого и посмотреть куда тот клонит и что будет дальше, тем более что сон окончательно улетучился.

– Что же? Вы призываете молодость, – изобразив активность в разговоре, отвечал он, пытаясь вникнуть в не совсем понятную тему, – жить одним днём, всё на свете пробовать, ничего не боясь, экспериментировать, глупить и лезть к чёрту на рога?

– Позвольте, Юрий, ответить вам вопросом на вопрос, хотя это несколько и неучтиво: а когда же ещё, если не в молодости, извините, лезть к чёрту на рога, как вы очень точно выразились? Когда с теплого горшка будет проблематично встать или когда спина не гнётся и песок сыплется из известного места? – профессор, сменив позу, покачался из стороны в сторону.

– Но посмотрите вокруг, – не унимался Апранин, подхватывая разговор, – все пекутся о здоровье, берегут его, хотят пожить подольше и максимально сохранить молодость.

Это называется проще – законсервировать жизнь, а ведь она всё равно кончится, вот в чём штука! – и Скляров, саркастически усмехнувшись, кивнул на верхнюю полку над собой. – Человек спит, а жизнь проходит.

– Таким образом, получается, что вообще ничего не имеет смысла, так как всё конечно? – Юрий, наконец нащупав нить беседы, задавал этот провокационный вопрос, на который никогда в своих поисках и рассуждениях не находил ответа.

– Во-первых, резоннее жизнь не растягивать всеми силами во времени, а наполнять её событиями и делами, так сказать увеличивать удельный вес, – неторопливо продолжал Марк Александрович. – Согласитесь, что так и интереснее и приятнее. Это в любом случае лучше, чем сидеть сложа руки и трястись за каждый день. Жизнь человека, ведь она, так же как и учеба в школе, состоит из двух этапов: собственно учебы и сдачи экзаменов. Судьбой люди называют доставшийся на экзамене билет, а критерий оценки – закон Мироздания, периодически доводимый до неблагодарного человечества пророками, коих люди, напуганные своим собственным ничтожеством, как правило, побивали камнями, или распинали на крестах.

– Вы имеете в виду Будду, Христа и Магомета? – чуть слышно проговорил Юрий, уже вслушиваясь в каждое слово профессора и напрочь забыв о головной боли.

– Ну, это как минимум, потому что они говорили истину открытым текстом. Но ведь еще были поэты, писатели, драматурги, композиторы, художники, архитекторы, философы, учёные, которые хоть и косвенно, ассоциативно, так сказать, через свой талант и гений, но воплощали в жизнь те же самые идеи и божественное начало, что и пророки. Посланники Неба действительно выполняли прямое поручение Создателя и, поскольку они являлись носителями Его воли, Его энергии, части Его самого, то, в этом смысле, были сыновьями Бога по самой своей сути. Они были

вынуждены говорить иносказаниями, притчами, сравнениями, проводя параллели с окружающей людей действительностью. Ведь, согласитесь, трудно было бы объяснить даже Ньютону устройство, принцип действия и вообще смысл, предположим, компьютера, современным языком. А ведь Ньютон – гений по человеческим меркам! Чего же ждать от остальных?

– Да, Марк Александрович! И говорили, и проповедовали, и на крест шли, и музыку, и картины, и книги, но ведь человек ничуть не стал лучше за эти несколько тысяч лет, – упорно ставил «тупиковый», как ему представлялось, вопрос, заинтригованный Апранин, теперь уже всеми силами провоцируя продолжение разговора.

А профессор, и не собиравшийся спать, продолжал, – Безусловно, человечество, следуя своей божественно-животной природе, с остервенением держится за ее вторую часть, всячески попирая первую и вспоминая о ней, как правило, только в предсмертных конвульсиях, когда, откровенно говоря, что-то исправить в жизни почти невозможно. Вот уж, воистину, страсти правят миром! В результате род человеческий, за малым исключением, делится на две неравнозначные части: кто имеет и кого имеют. Драка между этими ребятами идет нешуточная, и все, естественно, забывают, что могильному червяку совершенно безразлично, кто перед ним: богатый или бедный, академик или мусорщик.

– Червякам-то может быть и безразлично, а Небу?! Ведь неспроста мир построен на сплошных противоречиях: богатых и бедных, успешных людей и неудачников! – не сдавался Юрий.

– Создателя эти категории потребителей интересуют мало, – и профессор покачал головой. – Его интересует именно то меньшинство, терзаемое поисками смысла жизни, устройства Мироздания, стремлением заглянуть за грань непознанного, находящегося за пределами планетарной, животной сущности человечества. Призрачное ощущение причастности ко Вселенной, к мировой гармонии, ко Всемирному разуму побуждают это двуногое существо напрягать свои мозговые полушарии в поисках своего места в нём. Создаются различные теории, религиозные течения и верования – одно причудливее и оригинальнее другого. Приводятся доводы и создаются поводы.

– Да уж, Марк Александрович, тут просто никуда не денешься, все как у Гамлета, – решил блеснуть эрудицией Апранин, – Кто бы стал терпеть превратности судьбы, когда бы мог дать себе расчет одним ударом кинжала. Но нет стопроцентного доказательства бессмертия души и человек терпит, изо всех сил цепляясь за жизнь любым способом, и наступая на горло соседу! – подвёл он черту.

Воцарилось молчание в полутёмном купе. Собеседники смотрели в ночное окно, в котором покачивались тёмные очертания бегущих назад перелесков, телеграфные столбы и плывущие огоньки у горизонта, будто звёзды далёких галактик. Весь вагон спал, включая их соседа на верхней полке, и Юрий подумал, а задавался ли этот увалень такими вопросами хоть раз в жизни, и сам себе ответил, а на кой ему всё это нужно. Нормальный, видно простой мужик, живёт, работает, любит жену и воспитывает детей. Придёт время – помрёт, и чего ему об этом «париться» раньше времени и воду в ступе толочь день и ночь?

– Вы говорите, нет стопроцентного доказательства бессмертия души? – профессор оторвал свой взгляд от окна и в упор посмотрел на Апранина немигающим взглядом. Создалось ощущение, что он смотрит прямо в его душу, решив оттуда видимо сейчас же и достать ответ о бессмертии, отчего Юрию стало не по себе и он даже поёжился.

– Древние говорили: имеет смысл только то, что имеет будущее, – продолжал ночной собеседник. – На первый взгляд мир хаотичен, жесток и непредсказуем. Чаще всего наше умилённое и сентиментальное представление о гармонии в нем не идет дальше бабочки, сидящей на цветке, или майского полнолуния под пение соловья. Наверно потому, что это более всего волнует кровь, пробуждая инстинкты, и обостряет генетическую память язычников.

– Но от этого никуда не деться, Марк Александрович, потому что человек часть животного мира, часть природы и инстинкты ему свойственны в такой же мере, как и любому другому живому организму. А жестоким мир представляется человеку потому, что жизнь хрупка и конечна, а угрозы смерти на каждом шагу, вот и страшно жить, потому что можно помереть! – сказал Юрий, скорее поддерживая разговор нежели споря, обнаружив, что голова его совершенно прошла и мысли более не путались, как двадцать минут назад.

– Что касается жестокости мира, то, справедливости ради надо сказать, он не более жесток, чем школьный учитель, задающий урок и ставящий двойку за его невыполнение. Вспомните, ведь в детские годы приглашение родителей в школу по такому поводу иногда воспринималось как смертная казнь для взрослого человека, – профессор отпил из стакана и продолжил. – А вот теперь, что касается хаотичности. Как вы думаете, Юрий, как поведёт себя папуас из Новой Гвинеи, попавший в Нью-Йорк? Да он с ума сойдет от потрясения, которое явит ему простая улица с автомобильным потоком! Несчастному будет казаться, что все автомобили едут с единственной целью: переехать именно его. Непонимание происходящего, друг мой, создает ощущение полной незащищенности и враждебности. Вот обезьяны, крокодилы и попугаи в джунглях на островах – это понятно, и хотя в лесу погибнуть от ядовитых змей и пауков, от леопардов и тех же крокодилов шансов в тысячу раз больше, чем под колёсами авто, все равно для папуаса это родное и понятное.

Профессор помолчал, пододвинулся к столику, взял почти остывший стакан, стал помешивать ложечкой и, глядя в тёмное окно, продолжил.

– Человек проклинает жестокость мира с его болезнями, войнами, преступлениями, потому что не понимает смысла своего существования. Он со страхом и трепетом смотрит в ночное небо с надеждой увидеть нечто, что нарушило бы его одиночество, даже не подозревая, что он сам пришел оттуда и туда же вернется. Вот вы, например, никогда не задумывались, почему в звёздное небо можно смотреть часами, бесконечно?

– Ну, во-первых, это очень красиво, – нерешительно начал Апранин. – Потом, это взгляд всё-таки в иные миры, ну и, кроме того, вдруг пролетит что-нибудь, НЛО, например, ведь столько разговоров об этом, вот бы увидеть! Да и вообще ночное небо тянет к себе своей бесконечностью и загадочностью.

– Всё это так, дорогой мой, но вы не сказали самого главного. Человек, сам толком не понимая, что с ним происходит, подолгу смотрит на звёзды, словно пытается что-то вспомнить, что-то неуловимое. Как будто это всё уже было и не хватает самой малости, чтобы до конца понять, что же именно было. Но эту малость ему преодолеть почему-то так и не удаётся. Вы играете в шахматы или только в преферанс? – внезапно переключился Марк Александрович, видимо, вспомнив «прикуп» и «Сочи».

– Так, немного, можно сказать, умею передвигать фигуры. Думать более чем на два – три хода вперёд не получается, наверно у меня не тот, не математический склад ума, – засмеялся Юрий, – а преферанс был, но уже давно в офицерской гусарской молодости! Однако причём же здесь шахматы?

– Почему я спросил про шахматы… Потому что лучшего примера для понимания непредсказуемости и хаоса не найти! Вот смотрите! Дилетанты и любители будут драться до голой доски, в надежде на победу, пока не обдерут королей как липку, не так ли? Так! А всё потому, что неумение просчитать ситуацию более чем на два – три хода создают иллюзию самопроизвольного и непредсказуемого развития игры. В то же время два гроссмейстера могут предвидеть картину битвы довольно полно уже в дебюте, а через два десятка ходов исход партии будет им совершенно ясен, при практически целых фигурах. Для большинства же будет непонятно, почему они прекратили игру!

– По вашим словам, Марк Александрович, получается, что жестокость, хаотичность и непредсказуемость окружающего мира – это субъективное восприятие человека, основанное на его невежестве и несовершенстве, где животная, эгоистическая сущность господствует над божественной, так что ли? Ему так кажется, он так чувствует? И стоит человеку дать знания, как сразу…, – Апранин попытался подобрать окончание фразы, но профессор опередил его.

– Человек не ощущает себя частью Мироздания, его составляющей, не понимает, что его дом это вся Вселенная, а планета где он находится в данный момент, – временное пристанище, временное воплощение в данной командировке на учебу, если использовать земные понятия. Учебные тесты, задачи, упражнения – это есть человеческие пороки, способы решения которых определены десятью заповедями, как математическими формулами и теоремами, известными людям в течение тысячелетий. Даже частичное выполнение любой из них требует от человека невероятно огромных усилий.

– Значит, опять-таки стоит только человеку дать полную информацию об устройстве мира, – продолжил Юрий прерванную мысль, – и убедить его самого в этом, как он станет шёлковым, забудет дорогу в кабак и пойдёт в церковь? Помилуйте, но ведь сколько было пророков, святых, и сколько столетий церковные институты проповедуют всему миру о загробной жизни, а всё без толку!?

– В том, что вы говорите, Юрий, много горькой правды, но всё же это и так, и не так! Видимо, теперь нам самое время вспомнить о теневой сущности божественного начала в человеке, о том ведомстве, которое оставляет в каждой религии и в каждом вероучении, пожалуй, одни только загадки. Этот департамент люди любят отправлять то в центр планеты, то в царство мертвых, то на шабаш на Лысую гору в полнолуние, то в геенну огненную, – короче в самые гиблые, с точки зрения обывателя, места. Даже если бы князя тьмы не существовало, человек его все равно бы придумал, чтобы переложить вину на другого и оправдать своё звериное существо перед Небом. Но на самом-то деле все иначе и каждый, безусловно, получит своё.

– То, что каждый за себя, а Бог за всех, Марк Александрович, это само собой! Но упоминая зло и человеческую мерзость вы сказали, что Сатана вовсе здесь ни при чём, или его, как вы намекнули, и вовсе нет, если я вас правильно понял? – неторопливо, как бы взвешивая слова, проговорил Апранин и от неожиданности такого смелого открытия даже привстал.

– Все низкое, подлое уже от рождения, заложено в потемках сознания человека, – спокойно продолжал профессор, улыбнувшись и жестом приглашая Юрия присесть. – Там изначально перемешаны ангел и питекантроп. С таким гибридом не сравнится ни одно животное планеты. По алчности, вероломству, кровожадности и по изощренности способов достижения цели на своем пути человеку нет равных. В добавок ко всему, он еще и двуличен. Конечно, как говорится, нет ничего тайного, что не стало бы явным, но процесс развенчания сволочи может очень и очень затянуться. Тем более что компромиссная людская общественная мораль, призванная скрывать истинное положение вещей, способствует этому в полной мере. Как же быть? Возникает ситуация, когда жизнь прошла и закончилась, а человек ушел из нее, не став ни лучше, ни хуже, чем был тогда, когда её начал?!

– То есть вернулся назад неопознанным, не узнанным и не выявленным на вшивость!? – воскликнул Апранин с видом человека, открывшего закон Всемирного тяготения.

– Совершенно верно! Ну, почти так! – улыбнулся Скляров. – И вот, чтобы обострить ситуацию до предела, спровоцировать человека на поступки, заставить его, скромнягу, раскрыться, выбирать, ошибаться, преодолевать собственные пороки и делать из всего этого выводы на основании известной ему информации в виде религиозных постулатов, доводимых до землян через пророков, – вот для чего необходимо теневое ведомство в царстве Бога.

– Да-а-а! – только и смог произнести ошеломлённый Юрий, только что узнавший, что чёрт с богом заодно! – Но, скажите на милость, Марк Александрович, для чего весь этот сложный мир? Зачем поселять на Земле человека, ставить его в такие драконовские условия, да ещё издеваться над ним целую жизнь? – он смотрел на собеседника неотрывным взглядом, боясь пропустить хоть один звук.

– Вот тут-то мы и приближаемся к главному, – профессор, смакуя изумление собеседника, выдержал «мхатовскую паузу» и отхлебнул из почти пустого стакана остывший чай. – Что касается Земли, как планеты, то ее удел – это прохождение жизненного пути для людей, находящихся в достаточно широком, но совершенно определенном диапазоне духовного совершенства.

– Значит ли, что всё это нужно для духовного роста человека? – вставил в разговор зародившуюся в мозгу туманную догадку Апранин.

– Разумеется. Проходя от жизни к жизни, в последующих воплощениях кто-то духовно растёт, кто-то топчется на месте, а иные опускаются. И хотя, как уже говорилось, диапазон духовности определенный Создателем для Земли довольно широк, некоторые из людей выходят за его границы! Горе тому, кто выпадает через нижний рубеж этого диапазона. Изгоя ждет планета, где нравы её жителей не оставляют надежд на благополучие в новом воплощении. Уклад жизни викингов и даже каменного века покажутся несчастному раем небесным в сравнении с лютым дружелюбием и таким же альтруизмом новых его соплеменников. Вот вам и Ад, уважаемый Юрий!

– По-моему, Марк Александрович, – тихо проговорил Апрапнин, глядя в пол, – это первое, да, пожалуй, и единственное объяснение преисподней на современном языке. В «Божественной

комедии» много говорится, всё подробно описывается, но у Данте Ад какой-то лубочный, в него как-то не особенно верится, и тем более, что он всё же здесь, на Земле, вернее под землёй! А тут…

– Данте многого, да практически ничего не знал о Мироздании, о бессмертии человеческой души в силу её бесконечных жизненных воплощений, а не в силу бесконечного ожидания Страшного Суда, и поэтому, как писатель и философ, пытался втиснуть своё видение преисподней в прокрустово ложе библейских сюжетов и религиозных догм. Вспомните, ведь в те времена вольное или ошибочное толкование веры в Бога запросто могло привести любого человека на костёр! Так вот, конечно, при примерном поведении, несмотря на обстоятельства, можно надеяться вернуться в следующем воплощении на планету подобную Земле, но это совсем не просто. Дело в том, что память о прошлой жизни при новом воплощении временно отключена, инструкций, в виде заповедей, как жить, может не оказаться, и все придется испытывать на своей собственной шкуре опытным путем. А вот общественная мораль существует в каждом обществе, и там тоже будет. Какова она у людоедов и насколько совпадает с «не убий, не укради, не возжелай», я полагаю, говорить глупо. Однако диапазон земной духовности имеет не только нижний, но и верхний предел. Уходящих на повышение, так же как и падающих вниз, немного, но они есть. Основная же масса топчется на месте, поочередно приближаясь то к одному, то к другому полюсу. Уходящих наверх ждет совершенно другое предназначение, от ангелов хранителей и селекционеров цивилизаций, подобных земной, до создателей таких цивилизаций на подготовленных планетах.

– Так что же, получается, безысходности нет в принципе, рано или поздно, но всё поправимо, и любой грех можно искупить? – воодушевился просвещённый ученик.

– Ну, конечно! Это людям нужна смертная казнь, а Создатель ею не пользуется. Он селекционер, а не палач. Он даёт нам знать, какими бы хотел нас видеть, и терпеливо ждёт, пока мы вырастем, как ждут мама с папой. Они же не убивали нас за двойки и разбитые окна, а кормили нас, воспитывали и любили. Процесс очеловечивания земли насчитывает уже многие сотни тысяч лет, цивилизация сменяет цивилизацию, потрачено время, энергия, а человек, как вид, не становится лучше, вы же сами, Юрий об этом сказали полчаса назад, и как бы нет ощутимого прогресса на пути замысла Создателя, касательно человечества в целом! А? Каково? Что же всё псу под хвост, дорогой мой? – профессор тихо рассмеялся и довольный произведённым эффектом расслабленно откинулся назад. Затем приподнялся и, наклонившись к Апранину, уже серьёзно произнёс, – Но самое интересное состоит в том, что такую цель никто и не ставил!