«Сон Водолея… наивная история»

Однако, нет худа без добра, решили земляне, так как можно, по крайней мере, все выпить и съесть, что заготовили перед Великим Постом, в ожидании Второго Пришествия. Люди постепенно успокоились и, обпившись и объевшись, сонно расползлись по своим норам, думая о хлебе насущном, о погоде и о курсе валют.

Дымчатая невесомая гардина светилась квадратным оконным проемом и лунный свет, пройдя через замерзшее стекло, мягко улегся посреди спальни на ковре в виде маленького голубоватого бассейна. В комнате было призрачно, светло и волшебно. Шум затихающего города почти не доносился в глубину двора и поэтому, казалось, ничто и никогда не нарушит эту тишину.

В спальне находилась молодая женщина. Она не спала. Она задумчиво лежала на старом плюшевом диване, укрывшись пледом и заложив левую руку за голову, а правой теребя бахрому покрывала. Ей было лет тридцать пять, она была хороша собой, имела миниатюрную красивую фигурку, тёмные волнистые волосы в короткой стрижке, большие карие глаза и собственное суждение по любому вопросу.

Инна Валерьевна, а именно так звали нашу героиню, была современной и достаточно эмансипированной женщиной. Ее кругозор простирался от теории эволюции Дарвина до учения тибетских монахов, хотя она и была простым, но хорошим банковским работником, род деятельности которого мало сочетается с философией и романтикой, исключая разве что романтические выкрутасы «дебета с кредитом» на банковских выписках.

Было бы несправедливо отметить только профессиональную деятельность Инны Валерьевны. Дело в том, что она не упускала ни малейшей возможности наставить на путь истинный заблудшую душу, а также вселить в человека надежду и оптимизм.

Как уже говорилось, Инна Валерьевна была хорошим работником и светлым человеком, конечно, если не пытаться вывести ее из душевного равновесия разговорами о дисциплине труда или зарплате, после чего, сами понимаете, что может быть. Но кто без греха?! Выпустив «праведный пар», Инна Валерьевна быстро брала себя в руки и снова ее любовь к «ближнему» была безграничной.

Для очень уверенной в себе женщины, любые жизненные ситуации, как правило, носят приключенческий характер, и таким же способом разрешаются.

Мужчины обожали Инну Валерьевну, ежеминутно отполировывая ее взглядами, ежечасно признавались в вечной любви, просовывая через стеклянный парапет шоколадки и цветочки, а наиболее смелые, ну, или подвыпившие, вовсе не скрывали своих самых дерзких и страстных желаний. Нельзя сказать, чтобы ей это не нравилось, скорее наоборот, и флирт, для поддержания всеобщей восторженности, она считала не только возможным, но и необходимым делом, тем более, друзья мои, что это было в крови.

Муж был значительно старше Инны Валерьевны. Он был главным экономистом и хроническим председателем профсоюза на одном из промышленных предприятий. Их бездетное семейство, занимало уютную квартиру улучшенной планировки в центральном районе города.

Как ни горько, но приходится признать – всё было в этой семье, кроме любви к супругу. Нет, дорогой читатель, Инна Валерьевна очень уважала своего мужа, ценила многие его качества, заботилась, но она не любила его и не имела супружеских отношений с ним уже много лет! То ли сыграли роль природный эгоизм и гордыня капризной женщины, то ли голова закружилась от внимания противоположного пола и захотелось свободы, то ли еще что, но, так или иначе, отношения с мужем сводились к ведению совместного хозяйства.

Вначале война на чувственном фронте имела характер затяжного межэтнического конфликта, то разгораясь, то утихая, но как-то постепенно через некоторое время «сошла на нет». Стороны устали от противоборства и успокоились, в то же самое время, стараясь на дразнить гусей и друг друга открытыми побочными романами.

Друзья мои, человек предполагает, а Бог располагает, и поэтому-то случился роман у Инны Валерьевны через некоторое время после вышеупомянутых событий. Был, правда, еще один маленький и скоротечный, но он не достаточно сильно тронул сердце молодой красавицы, и поэтому мы не будем на нем останавливаться. А этот…

Он был тоже банковским служащим, но работал в отделе кредитования, расположенном на втором этаже, куда из зала обслуживания, где в окошечке восседала наша красавица, вела блестящая винтовая лестница. Ему изменила жена, он был очень хороший, и в Инне Валерьевне проснулась мать Тереза.

Протянутая рука помощи и сострадания была с благодарностью принята и душевная пустота заполнена, причем взаимно. Ну а отношениям, дорогой читатель, как известно, стоит только начаться и, через несколько месяцев страсть полыхала, как римский пожар Нерона, всполошив банк с первого этажа до последнего, угрожая окружающему миру финансовым кризисом и дав пищу для пересудов на год вперед.

Любовь слепа, а трудности объединяют. Любовники стояли насмерть, и негодующая общественность с тайной завистью отступила. Запоздалые попытки неверной жены восстановить статус-кво и омрачить счастье влюбленных также не увенчались успехом. Страсти постепенно улеглись, случившееся было принято трудовым коллективом как неизбежное зло и местная достопримечательность, а жизнь Инны Валерьевны в новом качестве снова выровнялась и пошла своим чередом. Дома был надежный крепкий тыл, а на работе молодой пылкий любовник, время от времени робко предлагавший замужество.

Но от добра добра не ищут, и Инна Валерьевна всегда умело находила нужные слова, чтобы мягко, но убедительно охладить супружеские поползновения возлюбленного.

Природная инертность, стремление к бесконфликтности и нетерпимость Инны Валерьевны к резким переменам в жизни, дали свои плоды. Несмотря на то, что страсть постепенно перешла в привязанность, а затем в привычку, она тем не менее позволяла длиться близким отношениям в течение нескольких лет.

Но что вечно в этом мире? Совершенно верно – ничего!

Привычка хороша для стариков, доживающих век, но не для романтиков, шагающих по костям обыденности и прагматизма.

Инна Валерьевна не узнавала сама себя. Она отрицала себя прежнюю и пугалась этого. То она спрашивала свой внутренний голос, то обращалась к философии великих, то молитвенно взирала на звездное небо в поисках ответа на вопрос: что с ней происходит. У нее росли крылья, а лететь ей было некуда! Она хотела счастья, большого, настоящего, неделимого, навсегда, а его-то и не было.

Так вот, в то время когда все человечество томилось ожиданием Конца Света, Инна Валерьевна ждала перемен в своей судьбе. Предчувствие ей подсказывало, что что-то должно произойти. Когда и где она не знала, но непременно должно. Что-то важное, значимое, способное перевернуть всю ее жизнь.

Жизнь была перевернута, когда в банк чёрт занёс Апранина и они встретились!.

Годы одиночества сделали своё чёрное дело – сражённый вишнёвым взглядом, Юрий себя тоже не узнавал! Нахальство и вызов собственной судьбе, дремавшие в этом скромном и, в общем-то деликатном человеке всю его сознательную жизнь, взбаламутили бесовское болото и тормоза отказали. Инна Валерьевна была приглашена из-за окошечка в зал, взята за руку, глядя глаза в глаза, были сказаны соблазнительные милые дерзости, оставлен телефон и тут же он ушел.

Как вы понимаете, интрига была несусветная, а значит, обреченная на успех.

Однако этот коварный негодяй почему-то больше не появлялся, не звонил, а шесть цифр, записанные на полях календаря смущали, мешали работать и вообще мешали жить.

Что такое подготовленная почва, агрономы знают – на ней любой чертополох взойдет и, что характерно для дела, брошенного на самотёк, даже в первую очередь чертополох. Так, дорогой читатель, и случилось!

Нервы красавицы не выдержали и через неделю она позвонила сама, с ходу, вполне деликатно и сдержанно, по её твёрдому убеждению, заявив практически незнакомому человеку, что обещать и не позвонить, это – свинство, и положила трубку.

Весна едва вступила в свои права, а любовники не могли надышаться друг другом. Создавалось впечатление, что работе оставлялось свободное от любви время. Ночи напролёт телефонные аппараты передавали в оба конца города милые интимные глупости, и абсолютное понимание по всем вопросам жизни и смерти, мироустройства и философии, как на всенощной в церкви повторяясь в разных вариациях по нескольку раз. Краснея и бледнея, от услышанных откровений и признаний, запотевшие от разгорячённого дыхания телефонные трубки в изнеможении укладывались на телефонные аппараты не раньше четырёх часов утра.

Бывший любовник не мог взять в толк произошедших перемен в отношениях, а осторожная Инна Валерьевна, не допуская несчастного до себя, туманно говорила, что она якобы его любит, но не так, как прежде, и поэтому не может быть с ним, тем более что ей всё время нездоровится(!)… Мужики, как телята, вот и этот, воспринимая бредовое враньё за «чистую монету» ходил кругами в ожидании выздоровления и возвращения благосклонности любимой.

Лето шло волшебно, под соловьиные трели у лунной дорожки на озёре, под тёплым бархатом звёздного июльского неба и прочее, и прочее, и прочее…

В начале августа Апранина позвала «на подвиг» его работа.

Отцовская шинель

Дорога была дальняя, дорога была в Сибирь, имея своей целью возвращение долгов от нерадивых партнеров по бизнесу.

Юрий ехал вдвоём с компаньоном, билеты на самолет из Москвы лежали в кармане, дорожные сумки упакованы, машина летела к столице, и времени было навалом. Это оказалось очень кстати, поскольку асфальт магистрали Брест-Москва хоть и выглядел ровным, однако был покрыт водяной плёнкой, и гроза, сопровождавшая их уже несколько часов, не давала никакой надежды на расслабление.

Машину слегка водило из стороны в сторону, но это уже не вызывало особой тревоги, вот только донимали встречные и попутные фуры, обдавая их «мерс» облаком жидкой грязи вперемешку с мелкими камнями. Налетая, этот шквал забивал стекла и, казалось, вот-вот сбросит их с дороги в преисподнюю.

Они старались не останавливаться, хотя скорость постепенно снижали, поскольку день уходил, сумерки всё более и более овладевали небом, которое и без того смотрело на мир серой беспросветной пеленой.

Уже остались далеко позади Ярцево со своим «Оазисом», петляющей дорогой и ужасно узким мостом, сафоновские терриконы, перекресток на Вязьму с вереницей ларьков и магазинчиков.

Гагаринский перекресток встретил их, как всегда, бесконечным рыбным базаром по обочинам автомагистрали и вывешенными полотенцами с изображением американских флагов, долларовых купюр в рост человека, загорелых красавиц и красавцев во всех позах и ракурсах. Это буйство дешёвых красок и лубочной экзотики сиротливо трепыхалось на натянутых как струны веревках, и продавцы с тоской поглядывали на безразлично уносящиеся во мглу автомобили.

Наконец Голицино, светофор, пост ГАИ и далее поток машин становится практически сплошным.

Приближение Москвы чувствуется буквально во всем: и в рекламных щитах, призывающих любить радио «Эхо Москвы» и Кока-Колу, и в сверкающих АЗС, и в шикарных коттеджах и виллах стыдливо выглядывающих из-за пробегающих вдоль дороги перелесков, и в бесконечных, в своем разнообразии и стилях, разного калибра кафе, ресторанчиках и небольших гостиниц, приветливо подмигивающих гирляндами огней, предложением охраняемых автостоянок, замечательной кухни, саун, с любым сервисом и прочее и прочее…

Автомобиль они оставили на платной стоянке, пообедали в ресторане аэропорта, и скоро «Боинг-737» уже брал курс на восток, бережно и неторопливо огибая вечернюю, разлившуюся морем пульсирующих и перетекающих огней, Москву, покинув Шереметьево и развернувшись прямо на сияющую над горизонтом полную луну.

Летя навстречу новому дню, лайнер преодолел ночь за три часа и прибыл в аэропорт Толмачёво утром, а ещё через час приятели осваивали двухкомнатный номер в гостинице «Новосибирск» напротив железнодорожного вокзала «Новосибирск Главный». Нагрянуть к должникам кредиторы решили утром следующего дня и безо всякого предупреждения.

Жиц Яков Ефимович, генеральный директор акционерного общества открытого типа, имел рост метра полтора с каблуками, а ширину такую, что, попадись навстречу ему в узком коридоре, невольно возникал вопрос, что проще: обойти или перепрыгнуть? Короткие, но очень широкие брюки заканчивались на груди Якова Ефимовича и удерживались широкими подтяжками. Голова, с остатками шевелюры, торчащей как уши у филина, была низко и плотно втиснута безжалостной природой в узкие плечи и на ней, на голове, красовались огромные очки в тёмной роговой оправе. Очки имели большие круглые и толстенные стёкла, как у телескопа, отчего глаза Жица тоже выглядели большими и круглыми, дополняя, в свою очередь, сходство с ночным пернатым хищником.

Уже вплотную подойдя к семидесятилетнему рубежу Яков Ефимович ни о каком пенсионном бытие даже думать не хотел, поскольку, в силу природной коммуникабельности и напору, был вхож во все бюрократические и властные кабинеты и участвовал во всём, что имело президиум и банкет.

Главной задачей последнего отрезка своей жизни он считал всемерное укрепление собственной значимости и, надо сказать, весьма в этом преуспел. Несмотря на то, что серьёзные и деловые люди начинали уже посмеиваться над петушиным имиджем Якова Ефимовича, тем не менее, от его услуг отказываться не спешили.

Превратившись в «свадебного генерала» Жиц всё равно не упускал ни малейшей возможности «побанковать» в каком-нибудь мероприятии.

И вот соблазнившись на очередную авантюру, он заключил-таки договор на поставку сырья с посреднической фирмой Апранина, с которым и встретился на одной из текстильных ярмарок в столице. Расфуфырившись как индюк, напустив туману, и наобещав золотые горы, он убедил Юрия в том, что ни одно мало-мальски важное события за Уральским хребтом не имеет место быть без согласования с ним! Информацию о сибирском Клондайке Апранин естественно сообщил партнёрам в Вильнюс, откуда получил солидную предоплату на закупку сырья, которую тут же и перечислил через банк всесильному Жицу, будучи абсолютно уверенным в успехе, поскольку имел на руках обоюдно подписанный контракт.

Гром грянул к Новому году, когда Яков Ефимович, не отправив ни грамма продукции, прислал Апранину по почте голые документы на якобы отгруженный товар, чтобы закрыть бухгалтерский текущий год, не попав на дополнительные налоги, в очередной раз пообещав непременно произвести поставку до весны. Не имея возможности воевать за три тысячи километров, Юрий решил подождать и, не поднимая напрасного шума, закончить всё полюбовно.

Зима прошла в ожидании, а весна в бесконечных телефонных звонках, переговорах и очередных обещаниях Жица. Но не знал Юрий главного.

Не мог он знать, что ещё год назад Яков Ефимович, на одном из заседаний, одурев от собственного куража, разрекламировал на всю округу полученную от Апранина предоплату. Мало того, на банкете, и, в последовавшей за этим, бане пообещал деньги, на несколько месяцев, разумеется, кому бы вы думали, дорогой читатель, руководителю одной из местных администраций, и перевёл их на следующий же день!

Хронический дефицит местного бюджета как чёрная дыра поглощает безвозвратно любые подвернувшиеся средства. Поэтому, когда «хитромудрый», как ему самому казалось, Жиц напомнил чиновнику о сроках, то ему, в свою очередь, тоже напомнили о каких-то «покрытых мхом и плесенью» долгах и посоветовали обо всём забыть, пообещав, разумеется, поддержать в случае осложнений с кредиторами.

Летом Яков Ефимович, вконец завравшись, стал прятаться от телефонной осады Апранина, пока в одно прекрасное августовское утро не увидел его самого, да ещё в сопровождении напарника, на пороге собственного кабинета. Возникла продолжительная пауза под классическим нафталиновым

брендом «Не ждали!». Жиц, разом ещё больше постарев, как хамелеон принял землистую окраску и, глядя сквозь запотевшие стёкла роговых телескопов, заикающимся голосом растерянно пригласил вошедших присесть.

Постепенно завязался разговор, в котором Юрий проявляя всю свою дипломатичность, попытался пролить свет на причины свинства и перспективы разрешения проблемы. Увидев конструктивное и довольно спокойное поведение оппонентов, и поняв, что его не станут убивать немедленно, Яков Ефимович ожил, на столе появился кофе и, побеседовав ещё около получаса на отвлечённые темы, собеседники расстались, договорившись встретиться завтра в это же время и за пару дней закрыть все вопросы по долгам.

Однако, когда Апранин со своим спутником на следующий день появились в условленное время в приёмной, то встретили они там закрытый кабинет и двух довольно крепких молодых людей. Один из них, криво улыбаясь и не глядя в глаза, сообщил бесстрастным голосом, что генеральный директор в командировке и надолго, а потом пространно добавил, что в ближайшее время им сюда вообще лучше не проходить. На резонный вопрос Юрия, почему не приходить, второй из вышибал, развернувшись на поворотном кресле секретарши и нагло уставившись на Апранина, проговорил, жуя жвачку и растягивая слова, что здесь начинают ремонт, а это не безопасно. На последних словах он сделал особенный акцент, по слогам. Говорить больше было не с кем, не о чем, и кредиторы ушли.

Через несколько дней, приятель Апранина, видимо предчувствуя «жареное», поспешно покинул своего компаньона и улетел восвояси, сославшись на неотложные дела, а Юрий остался воевать один.

Главный бухгалтер Якова Ефимовича, носил более прозаическую фамилию, нежели у его шефа, Козлов, и звался Василием Сергеевичем.

Если Яков Ефимович более всего на свете любил заседания в президиуме, а на банкетах мороженое на десерт, то Василий Сергеевич более всего любил, естественно «за глаза», и при каждом удобном случае, обличать Якова Ефимовича перед всем миром в свинстве, жадности и необязательности. Впрочем, читатель с достаточным жизненным опытом, конечно же знает, что перед внешней опасностью, такие люди всегда объединяются единым фронтом.

Тем не менее, на звонки Апранина Василий Сергеевич охотно отвечал, не упуская счастливой возможности облить шефа дерьмом и покрыть последними словами, хотя ясно было, что всё это спектакль и конца ему не будет.

Идти в офис было бессмысленно, да и, похоже, не безопасно и Юрий целыми днями бродил по городу, мучительно раздумывая, как поступить.

Новосибирск, тем августом был солнечный, и зелёный, периодически умываемый короткими и тёплыми грозами. Длиннющий и высоченный мост через Обь, по которому довелось гулять озадаченному Апранину, соединял на левом берегу ухоженный пляж с раздевалками, шезлонгами, огромными разноцветными зонтами и мулатками, а на правом, где обитал наш герой, рок-фестиваль, гремящий уже целую неделю и практически круглые сутки.

Но Юрию было не до песен.

Почти две недели в городе и никакого результата, думал он, стоя вечером у полуоткрытого окна своего номера на двадцатом этаже. Недавняя гроза уже освобождала небо и бесконечную

перспективу мегаполиса, оставив во всю ширину и высоту над ним три огромные цветастые радуги, вложенные одна в другую, как матрёшки.

Да, две недели не дали результата по возвращению долгов, но создали ощутимое напряжение в отношениях с бывшим партнёром, а ныне должником, находившемся в родных стенах. Юрий, как непрошенный «варяг» все отчетливее это ощущал. Пружина сжималась.

Одевшись, он вышел из отеля и бесцельно побрёл по вечерней мокрой улице. Было уже довольно темно, но фонари ещё не зажглись.

Небольшой уютный ресторанчик «Киса и Ося» привлёк его внимание своим названием и Апранин вошёл поужинать. Посетителей было немного, и в приглушённом свете ничто не отвлекало от неторопливо льющегося романса, который исполняла стройная молодая женщина в длинном чёрном платье с обнажёнными красивыми руками. Левую руку она положила на полированную крышку большого чёрного рояля, за которым сидел молодой человек в строгом костюме с бабочкой и длинными чёрными волосами, собранными сзади в хвост.

Вечер романса и счастливая музыкальная парочка у «Кисы и Оси» нагнали на Апранина такой тоскливый настрой, что, вернувшись в свою «гостиничную тюрягу» и полежав с закрытыми глазами минут двадцать, он встал, взял лист бумаги и почти без исправлений написал:

Город чужой. Полвторого ночи.

Полмира во мгле сейчас между нами…

Лежу один, от бессонницы корчась,

Молчит телефон как могильный камень.

Ни звука, ни вздоха в гостиничной келье.

Сибирский мрак за окном распластался.

Мир опустел. Прошло две недели.

Лишь твой поцелуй на губах остался.

Лишь блеск твоих глаз, твой взгляд зовущий

На запад, туда, где полоска света

Еще не пропала. Я знаю лучше

Уже не будет, спасибо за это!

В пустое окно простираю руки

И сердце несется, в ночи сгорая.

К тебе прижимаюсь, и нет разлуки,

И нет ничего, только ты, родная!

Но утро опять принесет прохладу.

А я не хочу отпускать твои губы.

Я сплю, я в объятьях твоих и не надо

Будить так безжалостно, просто и грубо.

И реквием день меняет на скерцо.

А я без тебя дышать не умею…

И не оторвать, только вместе с сердцем.

А как бессердечному жить, Водолею?

Так писал Апранин, вспоминая об Инне Валерьевне, и, проговорив с ней по телефону, со дня приезда, половину месячной зарплаты, никак не мог урезонить собственную тоску расставания.

Однако вернёмся, друзья мои, к нашим главным баранам, и вернём к ним нашего подвижника.

Решение, вернее один из возможных его вариантов, пришло через пару дней, как всегда неожиданно, когда около полуночи Юрий вернулся в свой номер из бара гостиницы, где просидел за бокалом пива весь вечер. Ночные пташки, увидев его подавленный вид, оставили свои вначале активные попытки пробудить хмурого молодого человека к плотской жизни, и переключились на других. Когда бар опустел, Юрий, как уже было сказано, поднялся наверх, решил взять себя в руки и стал размышлять.

Жиц исчез скорее всего потому, что он, в свою очередь, реально боится Апранина, рассуждал Юрий, поскольку не знает, кто с ним приехал и имеется ли у него в городе поддержка. То, что в первый день он пришёл к нему не один, наталкивало на такую мысль, и это давало Юрию возможность для блефа.

Нужно было найти уязвимое место противника, и Апранин его нашёл. Он даже подскочил на кровати от прорвавшегося озарения и долго сидел, потирая виски ладонями, лихорадочно соображая, как удобнее подступиться к осуществлению задуманного.

Он включил телевизор, так как о сне можно было забыть. Еле дождавшись утра и наскоро перекусив, Юрий направился к ближайшему киоску, где купил путеводитель по городу. В первом же адресном бюро его ждала удача, поскольку искомое сочетание фамилии, имени, отчества и возраста оказалось единственным.

Координаты были найдены, маршрут по карте проложен и уже через час сквозь входной проём своей собственной квартиры на Апранина смотрел изумлённый Жиц. Преодолев, наконец, речевой паралич, и не приглашая Юрия в дом, Яков Ефимович с кривой улыбкой и дрожащими руками, запинаясь сообщил, беспокойно поглядывая Апранину за спину в коридор, что после командировки он заболел, но «теперь уже всё прошло и теперь уже точно всё будет хорошо». Наконец, с трудом пытаясь выправить путанную речь, он подытожил короткий разговор тем, что ждёт его завтра в девять утра у себя в кабинете для решения вопроса.

Расчёт Юрия оказался верным и через два дня один контейнер с товаром был оформлен на железнодорожной станции и получены отправные документы. Более того, Жиц даже оплатил Апранину гостиницу за две недели его проживания и был подчёркнуто предупредительным и вежливым, обещая второй контейнер предоставить к отправке «на днях».

Юрий хорошо знал, что обратной стороной трусости и унижения являются мстительность и подлость, и поэтому беспокойство не покидало его. Что эта тревога не беспочвенна, он увидел в тот же вечер, в день оформления контейнера. При получении ключа администратор отеля сообщил Юрию, что, представившись знакомыми, его спрашивали по фамилии двое молодых людей и интересовались в каком номере он проживает. Кроме того, около часа ночи его разбудил телефонный звонок, но, услышав голос Апранина, звонящий ничего не ответил, секунду помедлил и молча положил трубку.

Уставший за день как собака, Юрий не стал строить в своём воображении излишние страшилки и, решив, что сегодня уже ночь и ничего непредвиденного не произойдёт, перекурив, погасил в номере свет. Сквозь узорчатый тюль огромного, почти во всю стену, окна в комнату проникал лишь голубоватый отсвет от вокзала и от очень ярких прожекторов, размещённых на высоченных мачтах и освещающих подъездные станционные пути. Дневная суета брала своё и, сладко вытянувшись под одеялом, наверно впервые за две недели, он быстро и безмятежно уснул.

Трудно сказать сколько прошло времени, но среди ночи его разбудил будто бы шелест каких-то крыльев по лицу. Он стал машинально отмахиваться руками, но они налетали снова и снова. Юрий хотел открыть глаза и не мог понять, получилось ли, потому что в номере была сплошная темень. Он попытался двинуться и снова неудача, двинуться не может и снова крылья по лицу и шелест, и жутко.