Пасынок Вселенной. История гаденыша

Итак, призрак напрягся и я это почувствовал.

– Кто-то идет, – сказал он из темноты.

– Что значит – кто-то? – усмехнулся я.

– Ну да, – согласился он и отступил во тьму.

Я тоже услышал шаги. Разумеется, две пары ног. Поступь легкая, а у нее… Черт, даже звук ее шагов показался мне сексуальным. Ну что мне, в самом деле, член узлом завязать? Хотя, как я подозреваю, эта красавица тащится совсем не от секса.

Итак, вскоре показались они собственными персонами в развороте. Она – в простых джинсах и такой же простой белой рубахе, он… в чем и был ранее. Только что тапки одел. Ну, это само собой – в подвале пол холодный. Она выглядела в своем простом наряде потрясающе. Он – нет.

– Ну, снова здравствуй, – радостно проговорил он.

– Привет, – дружелюбно отозвался я, глядя исключительно на нее и плюхнулся прямо на пол.

– Как самочувствие? – спросил он.

– Пока еще не решил, – сказал я и скрестил ноги. – А твое?

– Ну, я, в некотором роде, счастлив…

– Я не у тебя спрашиваю, – бросил я ему.

– А-а… – Он повернулся к ней и передал мой вопрос: – Солнце, как ты себя чувствуешь?

Она рассмеялась и ответила:

– Прекрасно. Теперь – прекрасно.

Я склонил голову набок, изучая ее. То есть, за ним я тоже наблюдал, отслеживая все – мимические проявления, осанку, равновесие, координацию движений. Мало кто может себе представить сколько можно получить информации просто наблюдая за тем как человек двигается. Этот двигался хорошо. Но… Я бы не назвал это координацией хищника. Вполне возможно, он тягает железо, занимается какой-нибудь там йогой… На ринге он не был никогда. И никогда не дрался. По-настоящему. У него на лбу светилась самодовольная печать человека, который никогда в жизни не получал по морде и потому полагает, что такое попросту невозможно. Что ж, если я изыщу возможность, буду рад его разубедить.

А она была прекрасна. Даже из положения в котором я оказался по ее вине, я не мог этого не признать. И она смотрела на меня… Нет, я не уверен, что я был для нее всего лишь экспонатом коллекции. Ее это заводило, несомненно, да. Но и… Я ее интересовал и совершенно по человечески. Мыслительный ряд женщин, вообще-то, – темный лес. Но то что на уровне рефлексов они воспринимают мужчин, в первую очередь, как объект для продолжения рода – тут уж из эволюции слова не выкинешь. Любовь, интерес, жалость, смесь материнского инстинкта и инстинкта самки, ищущей пару, оценка генофонда плюс возможность защиты и обеспечения… Виктор когда-то много рассказывал мне об этом. Он вообще любил говорить о женщинах. И я так подозреваю, женщин он любил не меньше моего. Правда, довелось ли ему посидеть в клетке – не знаю. Думаю, в той или ной форме – да.

Сейчас я не собирался усложнять. Она смотрела на меня и я видел, чувствовал, что, помимо всего прочего, я ей нравлюсь. Просто нравлюсь. Хотя, что это значило в таких извращенных обстоятельствах – большой вопрос.

– Итак, – продолжил брат, – обстановка тебя устраивает?

– Нет, – быстро ответил я. – Не хватает позолоты, полога над койкой и парочки чернокожих шлюх… Нет, пусть одна будет азиатка. Потом поменяем, как надоедят.

Он рассмеялся.

– Мне нравится твой настрой.

– А мне не нравится мое положение, – ответил я. – Но мне нравится твоя сестра. Так что я какое-то время готов потерпеть.

Настало ее время рассмеяться.

Я демонстративно почесал затылок и поинтересовался:

– Ну, и что мы будем делать?

Он скрылся где-то за пределами пригодного для обзора пространства и вскоре вернулся с двумя стульями в руках. Один поставил сестре, на другой водрузился сам.

Я посмотрел по сторонам. Опуститься еще ниже, чем я уже сидел не представлялось возможным. Поэтому я просто подпрыгнул на заднице, обозначая повторную посадку. Он проигнорировал мою клоунаду. Она смотрела во все глаза.

– Итак, с чего бы нам начать? – проговорил он.

– Расскажи о себе, – попросила меня сестра. А потом добавила: – Пожалуйста.

И вот этим «Пожалуйста» и взглядом она рассказала мне столько… Не знаю, может, они никогда не сталкивались со зверями вроде меня (я не уверен, что где-то на просторах земной фауны еще есть другие такие же), бывали ли они на допросах и все такое. Но в одной фразе я получил изрядно информации для размышления. С ней можно было… как это говорится? Работать. Она, конечно, потрясающе красива, и явно не дурочка, но я – хищник из другого ареала обитания. Она не просто не приучена бояться таких как я, она вообще не понимает как со мной надо поступать. Мои повадки для них – китайские письмена. Хотя, надо помнить все-таки где я в итоге оказался со своими повадками и раздутым самомнением царя зверей. Лицо попроще сделать, что ли? Ибо кто сидит в клетке – тот, в итоге, и дебил.

– И что же тебе рассказать? – поинтересовался я.

Чуть было не добавил какую-нибудь пошлость типа «Солнышко» или «Радость моя», но вовремя прикусил язык. Это было бы страшной ошибкой. Виктор учил меня, что в речи чертовски важен ритм и некая… мелодика, что ли? Всем известно, что одно слово, интонация способны сделать фразу прекрасной или наоборот гнусной. А вслед за этим словом изменится отношение к твоей речи вообще. А изменить его после будет чертовски сложно. Это не наука, это искусство. Невозможно такое просчитать не сделавшись заикой. Ты просто либо это чувствуешь, либо нет. Ну, плюс словарный запас, разумеется. У Виктора, несомненно, был такой талант, и он считал, что он есть у меня. Жизнь покажет. Как говорил гений «Почему «Я тебя не забуду» звучит любовно, а «Я тя запомню…»31.

– Давай начнем с твоего настоящего имени, – предложил брат.

– Его не существует, – бросил я даже не посмотрев в его сторону и продолжая попытки погрузиться взглядом в глаза сестры. Надо сказать, это занятие доставляло мне совершенно искреннее удовольствие. Глаза были огромные, сине-зеленые, бездонные. И, если не зацепиться за ресницы, можно было нырнуть так глубоко… Кайф.

Она сделала изрядное усилие (я почувствовал), чтобы отвести взгляд. Кажется, эти гляделки немножко ее смутили.

– Как это не существует? – удивилась она.

– Ну… Что такое настоящее имя?

– То, которое тебе дали родители, конечно.

Потихоньку наш разговор перетекал в двустороннее общение. То есть между ей и мной. Брат пока еще этого не понимал и не чувствовал, но ментально в этом общении он присутствовал через раз.

– Не-а, – весело возразил я. – Настоящее имя – это кодовое слово с которым ты себя идентифицируешь. Так, просто для информации.

– Ну, хорошо, – опять влез этот неинтересный брат. – И с каким словом ты идентифицируешь себя?

– Ни с каким. Не приучен. Мой психологический код состоит из совершенно других вещей, нежели у вас. Родителей своих я не знал, другим людям никогда не верил. Так что… Я никто.

Он смотрел на меня с восторгом. Она – с недоверием и… сочувствием? Да-да, именно к этим берегам и подкрадывалась наша подводная лодка, грохоча винтами. Это очень важно – сочувствие, заинтересованность… Только не перегнуть палку.

– Интересно, – сказал брат.

– Правда? – равнодушно спросил я. – Не знаю, я привык. Да и сравнивать мне не с чем. Кстати, раз уж на то пошло… Вы представиться не хотите? То есть, твоя сестра обладает ярко выраженной индивидуальностью и все такое. Ее ни с кем не спутаешь. Но ты… Просто неудобно постоянно звать тебя «Эй ты, сволочь». Имя есть?

– Меня… – начала было она, но он ее прервал.

– Останемся пожалуй инкогнито. На равных, так сказать.

Кажется, термин «сволочь» его не особенно обидел. Собственно, я и не рассчитывал. Но подразнить стоило.

– Когда ты убил в первый раз? – спросил брат.

– Это важно?

– Это интересно. Я привык изучать историю предметов своей коллекции.

Я поморщился. Но решил сказать правду. Какая разница? Все равно никакой внятной информации они не почерпнут, а сочинять мне было лень.

– Мне было четырнадцать. Я защищался.

– Ты хотел убить? – спросил брат.

– Не знаю. Я не задумывался. Просто так вышло. На тот момент это казалось оптимальным решением.

– А потом ты сожалел?

– О чем?

– О том, что его убил.

– А это бы что-то изменило? – удивился я.

Он пожал плечами.

– Но потом. Другие люди. Ты чувствовал потребность…

– Стоп-стоп, – запротестовал я. – Так дело не пойдет. Баш на баш.

– В смысле? – не понял он.

– В смысле теперь моя очередь спрашивать.

– А тебе не кажется, что ты не в том положении? – усмехнулся он.

– Почему? – Я демонстративно попрыгал на заднице, посмотрел по сторонам. – Сижу, вроде, надежно, все удобно, падать некуда. Нормальное положение.

– Я говорю о том, что это я держу тебя под замком, а не наоборот. И разыскивать тебя явно никто не станет.

– Ой как тревожно это прозвучало, – фыркнул я. – Если бы я был на свободе, меня бы тоже никто особенно не разыскивал.

– Это я о том, что не стоит забывать кто тут главный!

Кажется, вот эта фраза выползла из самого его нутра. Ну конечно, быть главным, ощущать, что от тебя что-то зависит… Богатый, умный… Извращенец. Поиграть что ли на этом? Нет, не сейчас. Кроме того, с сестрой мне работать намного приятнее. А если попытаться сконцентрироваться на нем – все равно буду постоянно отвлекаться на нее.

– Ну и что? – поинтересовался я. – Что ты сделаешь? Поколотишь меня? Думаю, вряд ли ты осмелишься сюда войти. Навредить мне ты тоже не сможешь – это же все равно что поцарапать один из твоих мечей. Лишишь меня бурды из Мак Дональдса? Только спасибо скажу. Кстати, со жратвой надо что-то делать, ребята. Эту дрянь пусть едят жирные прыщавые геймеры и иже с ним. Мне бы чего-нибудь нормального. Я в этих вопросах без претензий, но… Не до такой же степени.

Они молчали. И вопрос кто же тут на самом деле главный висел в воздухе, тихонечко треща вокруг себя электрическими зарядами напряженности. Не знаю как они, но я это явственно ощущал. Кажется, сестра тоже. Брат то ли не показывал, то ли был так увлечен своим уязвленным величием, что вообще ни черта не мог заметить.

– С этим мы разберемся, – пообещал он, наконец. – Просто сегодня так сложилось. Но в остальном…

– А в остальном все просто, комрад, – усмехнулся я. – У тебя зависимость. Как, впрочем, у всех коллекционеров. Наркоман тоже держит шприц в руке, но кто от кого зависит… Героину плевать вколют его или нет, а вот наркоману – нет. Ну и кто хозяин положения?

– Странное сравнение, – усмехнулся брат. Кажется, он даже не обиделся.

– Мне лень выдумывать другое, – сказал я. – А посему предлагаю не меряться тут… – Я покосился на сестру. – …авторитетами, а наладить взаимовыгодное сотрудничество из того положения в котором мы, с радостью или нет, оказались.

Он задумался.

– И как, по-твоему, это должно выглядеть?

– Хочешь что-то получить – заплати. Хочешь, чтобы я ответил на вопрос – ответь на мой. На вопросы от вас, прекрасная леди, – я кивнул в сторону красавицы, – готов отвечать без очереди. В остальном, потом разберемся. Готов обменять пару ответов на приличный стейк и бутылку хорошего вина. За бар и кофе-машину с радостью напишу краткое эссе на тему «Как я докатился до жизни такой». Но твои попытки изображать из себя дознавателя из Спецдепартамента вызывают только ухмылку, ты уж поверь. Один мой знакомый говорил, что играть надо с теми картами, которые у тебя есть. Многие люди, правда, поступают наоборот. Ведут себя так, словно у них полна горсть козырей. И сами в это так искренне верят…

Он задумался. А я все смотрел на сестру, силясь поймать ее взгляд. Тщетно. Она избегала смотреть мне в глаза. А я задумался, хорошо это или плохо. Пока у меня не было ответа.

– А ты не теряешь самообладания в любой ситуации, – проговорил, наконец, брат.

– Ну, не знаю, – хмыкнул я. – Со стороны виднее, конечно. Но, если бы оно было так, я бы тут не сидел. Бывают моменты, – я выразительно посмотрел на сестру, – когда самообладание выветривается как запах.

Она улыбнулась мне ласково и благодарно. Даже самой красивой женщине на свете необходимо постоянное подтверждение этого факта извне. Так уж они устроены. Что ж, я готов был подтверждать это по сто раз на дню. Тем более, что со свободным временем у меня, кажется, теперь долго будет все в порядке.

13

«Ах, агент Старлинг, и вы надеялись вскрыть меня при помощи этого тупого инструмента?»

Ганнибал Лектер

Потянулись долгие дни моего странного заключения. Собственно говоря, с точки зрения некой отстраненно-извращенной логики, ничего странного тут не было. В коллекции содержалось множество предметов, имеющих отношение к убийству, в той или иной мере. Спрашивается, что, собственно говоря, должен делать со всеми этими предметами сам коллекционер? Ответ – ничего. Хранить, беречь и тупо кайфовать от наличия в собственности. Ну в самом деле, что ты станешь делать с мечом Миямото Мусаси32? Пойдешь на улицу головы рубить? Как бы самому себе ногу не оттяпать в порыве. Да и потом, спустя весьма короткое время, полиция с совершенно тривиальным огнестрелом тебя оперативно успокоит до полной неподвижности.

Вот и я, по сути, был таким предметом с которого следует сдувать пылинки, содержать в идеальном состоянии и никогда не пользоваться. Но я был предметом одушевленным, говорящим и мыслящим. Кроме того, ситуация вообще была уникальна – живой человек как предмет коллекции. Думаю, хозяин сам собой восторгался по поводу этой выдумки. И я был почти уверен, что рано или поздно это во что-нибудь выльется. Хозяин не успокоится на простом созерцании и наших беседах.

А беседовать он со мной любил, черт бы его побрал совсем. Кажется, я его очаровал. Я бы предпочел очаровывать его сестру, если честно. Приходили они и вдвоем и порознь. Мне больше всего нравилось когда появлялась она одна, и мы с ней просто болтали. Обо всем и ни о чем. Если отвлечься от моего положения, вполне светская болтовня… Нет, разговоры обо всем. О чем могут говорить мужчина и женщина, которых влечет друг к другу и которых разделяет стеклянная стена? О-о, вы себе не представляете! Если не скатываться на пошлости, это самая увлекательная, хотя (в виду наличия стены) и несколько извращенная форма общения.

– Почему ты начал убивать людей? – спрашивала она.

– Ты так об этом говоришь, словно это что-то исключительное.

– А разве нет? – удивилась она.

– Нет, конечно. По-моему, стремление к власти, богатству и убийство себе подобных – самое обычное дело в жизнедеятельности человека.

– Ты так думаешь?

– Да. Посмотри на коллекцию своего брата. Сколько предметов, устройств и прочих приспособлений для умерщвления ближнего. Думаю, если бы он собирал охотничье оружие, коллекция получилась бы намного меньше. Люди убивали друг друга и будут убивать. Что в этом особенного?

– Не знаю, – вздохнула она. – По-моему, это не совсем правильно.

Забавно. Мое положение она неправильным не находила? Что творилось у нее в голове? Но говорить об этом я не собирался. Вместо этого я спросил:

– А как правильно?

– Я не знаю, – призналась она. – Когда я была маленькой, мама читала мне сказки про всякие удивительные места, про волшебников… Вроде все как обычно, но я думала, что… Не знаю. Мне казалось, что отношение ко всему на свете из сказок – оно правильное.

– А где сейчас ваши родители? – осторожно спросил я.

– Умерли, – односложно ответила она, и я буквально как электрический ток по коже почувствовал, что не стоит развивать эту тему.

Вместо этого я сказал:

– Мне трудно судить. У меня было очень необычное детство. Можно сказать, что его, как детства, и не было вовсе. То есть, формально было, но… Единственное, чему я смог научиться – выживать в любых условиях. Ну, почти в любых. И все. Из меня, наверное, получился бы неплохой шпион. Какой-нибудь Джеймс Бонд, Фрэнк Мозес33.

– И почему не получился? – улыбнулась она.

– Я, наверное, недостаточно туп для такой работы и амплуа.

Она рассмеялась.

В другой раз она спросила:

– Тот, первый человек. Как ты его убил?

– Воткнул авторучку в сонную артерию.

– Ничего себе, – она посмотрела на меня недоверчиво. – А потом?

– А потом убежал.

– Нет, я имею в виду… Потом. Ты потом ведь тоже кого-то убивал?

Я вздохнул.

– Дай я угадаю. Вам с братом нужен был серийный убийца в клетке. Тот, кого тянет на убийства просто в силу психической организации. Ребята, вы ошиблись. У меня нет зоологической тяги кого-нибудь грохнуть. Я просто не вижу в этом ничего настолько ужасного, чтобы не сделать. Но я не маньяк. То есть, может и маньяк, но я могу без этого обойтись. Можно сказать, что я реагирую а окружающую среду. Помести меня в другую среду – я мухи не обижу. Но пока я тут, лучше меня не провоцировать.

Как оказалось позже, этим высказыванием я подкинул им одну совершенно дурацкую мысль. Спровоцировал, так сказать. Это произошло чуть позже.

– Ты совсем не похож на опасного человека, – сказала она как-то.

– Так и должно быть. В дикой природе хищник выглядит опасным чтобы предупреждать о своей опасности и предотвращать угрозы извне. В природе людей выглядеть опасным нельзя. Тебя моментально… Как бы это сказать… Определят. Но не оставят в покое. Ты можешь показывать клыки, распушать хвост, рычать, выгибать спину – в среде людей все это только повод для вызова звероловов. Тебя запрут, попытаются переделать, чтобы ты стал «как все», но уж наверняка не отстанут. Это вообще не в природе человеческой – оставлять кого-то в покое. Мы лезем друг к другу с такой беспардонностью… Знаешь, это тоже может быть причиной для убийство. Когда тебя достают.

Она подумала, а потом сказала:

– Есть такое изречение, не помню чье. Люди похожи на дикобразов, бредущих по ледяной пустыне – им холодно, они жмутся друг к другу и колют друг друга своими иглами.

– Красиво сказано, – кивнул я. – И, как и все красивые и мудрые фразы, по сути – полная чушь.

– Почему? – как будто даже обиделась она.

– Потому что дикобразы и сами не подозревают, что их иглы ядовитые. Они не способны понять что кого-то колют, равно как кто-то не понимают, что колют и их. Дикобразов это бесит, но сделать они ничего не могут. Потому что даже ледяная пустыня… Она то ли существует только в их воображении, то ли они сами ее такой сделали.

Они посмотрела на меня наклонив голову. В этот момент она выглядела особенно… Да, я мог бы в нее влюбиться. Но я вполне понимал, что даже любовь никак не повлияет на мое функционирование и мои действия. Теперь – не повлияет.

– Ты безжалостен даже к самому себе, – сказала она с такой печалью в голосе, что мне захотелось прямо тут и сейчас… Стоп, никаких пошлых мыслей. Они отвлекают.

– Я такой, какой я есть. И я не знаю каково это – быть кем-то другим. Может быть, если бы знал, мог бы и сожалеть. А так…

Кажется, она мне искренне сочувствовала. Черт, ну вот кто мне объяснит что творится у женщин в голове? Она меня жалела за то что было для меня вполне комфортной психологической моделью, но совершенно спокойно относилась к тому, что я сижу в клетке в которую она же меня и заманила.

С братом все было и проще и сложнее. Проще, потому что я сам был мужчиной и хотя бы примерно понимал как он мыслит. Правда, я не мог не признать, что он достаточно умен и изобретателен, и ухо с ним приходилось держать востро. Иногда он в беседах почти ловил меня и я как будто даже принимался рассказывать ему что-то из реальных обстоятельств моей жизни. Правда, я всегда вовремя спохватывался, и тогда не было для меня большего удовольствия, чем видеть в его глазах тщательно скрываемое разочарование. В сущности, мы с ним напоминали двух игроков в покер – каждый стремился угадать какая карта у другого на руках, блефует или нет. Правда, ставки были несколько неравны, а он являлся, помимо всего прочего, хозяином и игорного стола, и колоды, да и самого заведения в придачу. Однако же, у него был один недостаток, который я понимал и намеревался так или иначе использовать. Ну, хоть попытаться – все зависело от обстоятельств. Строго говоря, в обычной ситуации я бы не счел это недостатком – скорее наоборот. Дело в том, что ему… Как бы это сказать… Всего было мало. Он постоянно стремился получить все больше, придумать что-то новое. Как правило, мне нравится это качество в людях. Как ни крути – на этом строилась вся наша цивилизация. Кто бы что изобрел и придумал, если бы не было этого постоянно свербящего желания узнать, понять, этой нетерпимости к скуке? Однако ж, в том положении в котором находились мы, могло повернуться по всякому.

Он требовал от меня конкретики, ответов, рассказов, хроник, описания подробностей и прочего. Я мало что ему рассказывал. Во-первых, потому что не хотел, чтобы он отследил мои подвиги и узнал обо мне что-то лишнее. А так – я по прежнему мог прятаться за ширмой человека ниоткуда. Если ему совсем уж свербило, я принимался сочинять и врать. Вранье он чуял великолепно. Но, как говорил Виктор, чтобы почувствовать вранье, надо от чего-то отталкиваться. Должна быть отправная точка, позиция с которой ты решаешь что может быть, а чего быть не может. Плохие лжецы, как правило, выдают себя эмоциями. Либо тем, что несут откровенную чушь. Но, чтобы понять, что это чушь, надо же понимать и как выглядит правда.

Мой оппонент мало что обо мне знал, а я не собирался помогать ему узнать меня получше. С такой позиции я мог врать и сочинять сколько душе угодно.

Впрочем, все это позиционирование было практически обоюдным. Я вот например, как ни силился и ни хитрил, так и не смог ни из него, ни из нее вытащить главную информацию. А именно – кто они, к чертовой матери, такие, что большой босс криминального мира подчинился их извращенному коллекционерскому желанию заполучить зверушку типа меня и не стал разбираться со мной по-свойски? Кто они такие, что он явно и очевидно оповестил их о моем появлении в своем особняке? Откуда у них эта власть и влияние на людей, которые не признают над собой никакой власти и не терпят ничьего влияния? Этот вопрос оставался закрытым.

Иногда они приходили вдвоем. Это было неудобно. Присутствие сестры всегда сбивало меня с настроя. Иногда я не мог понять, как себя вести и что говорить. И будь я проклят, если они оба этого не понимали. В какой-то момент, я обнаружил, что они оба получают от моего наличия в клетке огромное наслаждение. От наших бесед, и, видимо, от недюжинной крутизны моей фигуры. Если на первых порах я любил рассуждать в том смысле, что им в этой клетке бы больше подошел к коллекции какой-нибудь доктор Лектер, то теперь вряд ли. Черт, я им понравился. Как детям нравится новая игрушка. Оставалось лишь понять, хорошо это или плохо. Поразмышляв, я решил – Инь Янь с ним. И то и другое одновременно. Есть и свои плюсы и свои минусы. Плюс был в том, что я был им интересен. Следовательно – ценен. Минус – в том же.

Время от времени в своем обычном полусумрачном состоянии появлялся призрак. Он по прежнему отказывался открыть мне дверь, но поболтать не отказывался. Бывало, что он заявлялся во время посещений моих тюремщиков. Просто стоял в отдалении и слушал разговор. Иногда изображал беззвучные аплодисменты, иногда откровенно крутил пальцем у виска, адресуя сию нелестную характеристику иногда кому-то из собеседников, иногда мне.

Так что, если разобраться, посетителей у меня была, может, и не чертова прорва, но и одиночеством и изоляцией подобное положение тоже не назовешь.

Однажды, когда они заявились оба – то есть, брат с сестрой, – я спросил:

– Ну, и что дальше?

– Ты о чем? – не понял он. Впрочем, они оба не поняли.

– Сколько я уже тут? Месяц?

– Около того.

– Вот я и спросил – что дальше?

Он пожал плечами.

– Дальше – все то же самое.

– Не получится, – усмехнулся я.

– Почему?

– Ну, сам суди. По сути, я просто человек, сидящий взаперти. Если у тебя есть меч там, топор, ствол какой-нибудь – ими можно любоваться, протирать от пыли, показывать друзьям, самому тащиться. Они однозначны, они предметы имеющие свое предназначение. А я – просто мужик в клетке. И вряд ли ты намерен протирать меня от пыли и полировать суконкой. Если тебе нужен был всего-навсего собеседник, то стоило ли меня сюда сажать?

– Ты не просто собеседник, – усмехнулся он.

Я поймал взгляд его сестры. Что-то мелькнуло у нее в глазах. Настроение у меня улучшилось.

– Но в остальном…

– Знаешь, а ведь ты в чем-то прав, – сказал он. – Я сам об этом размышлял…

Вот ведь пижон. Ни о чем таком он не размышлял, конечно. Но признать, что кто-то придумал и понял что-то раньше него – это ж нереально. Иногда, глядя на него, я поражался как можно быть таким умным и таким тупым одновременно.

– Мы что-нибудь придумаем, – пообещал он, наконец.

– Блин, – вздохнул я. – Вот что-то мне подсказывает, что ты действительно придумаешь.