Пасынок Вселенной. История гаденыша

Наконец, я разгрузился и вынужден был таки пройти в спальню. Поначалу она никак не отреагировала на мое появление. Я ждал. Мерзко ждать, зная все наперед, но я ждал.

– Это ты сделал? – спросила она, наконец. Сухим голосом, почти мертвым.

Я молчал. Ответ был очевиден. Но не для Дары. Не для обычного человека. Обычному человеку свойственна такая разновидность большой и прекрасной лжи как надежда. Вопреки логике, вопреки здравому смыслу, всему вопреки. И я знал, что скажи я сейчас, что это был не я, Дара поверит. Будет знать, что это вранье, но все равно поверит. Убедит себя. Правда, вряд ли ей от этого станет легче.

Она посмотрела на меня огромными блестящими сухими глазами и спросила снова:

– Ты?

Я пожал плечами. Но этого было мало. Ей нужен был ответ.

– Ты знаешь, – сказал я.

Да, я в курсе, я безжалостная скотина. Теперь я в лучших традициях сволочизма предоставлял ей самой выдернуть на поверхность этот груз. А чего вы от меня хотите? Пусть сперва вас подбросят в приют, а потом отдадут на воспитание серийному убийце, а потом отберут даже его, а потом убьют единственного друга, а потом определят в исправительное заведение, а потом попытаются изнасиловать, а потом станут в вас стрелять за то, что вы не позволили этого сделать, а потом-потом-потом, когда вы раз двадцать чуть не сдохнете, пытаясь выжить на улице… Понимаю, понимаю. Надоело уже выслушивать эти оправдания. Но я и не оправдываюсь, собственно.

– Зачем? – спросила она.

Я молчал.

– Если ты хотел меня защитить…

– Нет, – резко ответил я. – Защищать надо было до, а не после.

– Хотел отомстить?

– Нет.

– Наказать его? Что ж, ты его наказал.

– Я не суд, чтобы наказывать.

– Тогда зачем? И зачем так… зверски?

Я снова пожал плечами.

– Ты когда-нибудь задумывалась, что чувствует таракан, когда его давишь пальцем? Представь себе человека на его месте. Огромный палец опускается сверху, трещат кости, лопается череп, кровь брызжет изо всех щелей… Так что я еще проявил милосердие.

– Прекрати!

Я прекратил. В самом деле, ну что я пытаюсь ей объяснить и доказать? Глупо.

– Он не был тараканом. Он был человеком.

– С точки зрения таракана разница весьма сомнительная.

Она посмотрела на меня диким взглядом и прошептала:

– Ты сумасшедший.

– Может быть, – согласился я. – А может, просто не такой как все. Какая разница?

– Уходи. Я хочу, чтобы ты ушел.

И я стал собираться. Не говоря ни слова. А что надо было говорить? Оправдываться? Во-первых, я никогда не понимал что такое чувство вины. А во-вторых, это было бы бессмысленно. И я молчал.

Это тоже одна из моих способностей. Молчать. Большинство людей продолжают говорить, оправдываться, пытаются доказать что-то, прекрасно понимая, что доказывать нечего, что все очевидно и сами они не верят в свои слова. Но остановиться не могут. Я могу. Какой смысл что-то говорить, если все и так понятно?

Я собрал свои вещи – в основном, те, что купила мне она.

– Я почти полюбила тебя, – проговорила она тихо.

– Нет, – сказал я. – Не надо. Меня не стоит любить.

Она посмотрела на меня полным боли взглядом.

– Не надо меня любить. Я скажу тебе напоследок. Есть люди у которых нет музыкального слуха. Бывают люди не различающие цвета. Некоторые рождаются слепыми, некоторые – парализованные. У кого-то нет ног, рук, мозгов. А я… Я родился таким, что для меня нет любви. Так было всегда и лучше пусть так остается.

Она все смотрела на меня и взгляд ее стал потрясенным. Кажется, все-таки лучше было промолчать.

– Боже мой, мальчик, – прошептала она. – Ты всерьез так считаешь? Так о себе думаешь? Настолько себя ненавидишь?

Я себя ненавижу? Такая постановка вопроса никогда не приходила мне в голову. Ненависть к самому себе. Есть в этом что-то нездоровое. Безжалостность – так точнее. Когда-нибудь я умру и скорее всего не своей смертью (вот еще термин, которого я напрочь не понимаю «своя смерть – не своя смерть»). Но даже я не буду в числе тех, кто станет об этом сожалеть. Забавная логика.

– Как ты могла меня любить? – спросил я. – Как мужчину? Как ребенка? Как кого?

– Не знаю. Просто любила и все.

– Как приблудного пса? Не любила – жалела. Все всегда путают. Но вот пес показал, что у него есть зубы и все заужасались.

– Что ты…

– Покупая своим детям маленького пушистого щеночка или котенка, надо помнить, что покупаешь хищника.

– Уходи! – крикнула она.

– Да, – согласился я. – Пора. Я только хотел сказать – спасибо тебе за все.

Она посмотрела на меня непонимающим взглядом, и я ушел. Больше я ее никогда не видел.

30

«Я бы вас послала… да вижу – вы оттуда».

Фаина Раневская

Я ушел. Не попытался оправдаться, не попросил денег в дорогу, ничего такого. Я не горевал, не переживал особо то, что произошло и реакцию Дары. Чувствовал себя немного опустошенным и в преддверии нового этапа жизни, но не более того.

Наверное, мне стоило убраться из города – больше меня тут ничего не держало. Но я у меня не было ни денег, ни документов, ничего. Шляться в таком виде по улицам – это одно. А разъезжать по всей стране…

Я совершенно сознательно пришел к рынку. И привели меня сюда две причины. Вторая – любопытство. И я укрылся неподалеку, но все же на безопасной дистанции от разгрузочных ворот рынка и служебного входа. Спешить мне было некуда, а ждать я, как и всякий хищник, умел, видимо, от рождения.

И вот он появился. В переулок ввалился его громадный джип, подкатился, мягко переваливаясь на неровном асфальте, и замер у служебного входа в административное здание. Здоровяк выбрался наружу и тут же посмотрел по сторонам. Странно, раньше я за ним не замечал такой бдительности.

Я вышел из своего убежища, позволяя ему меня заметить. Он и заметил. Взгляд его буквально вцепился в меня. Я уж на секунду испугался, что сейчас он бросится за мной вдогонку. Но он не двинулся с места – просто стоял и смотрел. Потом поблизости появился один из рыночных мальчишек. Здоровяк подозвал его, ткнул пальцем в мою сторону и что-то сказал. Мальчишка посмотрел на меня и встрепенулся – явно узнал. Но здоровяк продолжал говорить и мальчишка послушно кивал. Засим, бросив на меня последний задумчивый взгляд, здоровяк скрылся за дверью служебного входа, а мальчишка направился в мою сторону. Ему явно не хотелось ко мне приближаться, и более эмоциональное существо это бы позабавило. Но я просто ждал. Пацан так и не смог заставить себя подойти близко – остановился метрах в пяти, явно готовый в любой момент дать стрекоча. Откуда ж ему было знать, что на такой дистанции я его достану играючи? Но разве мне это надо?

– Ну? – сказал я.

Пацан махнул рукой куда-то в сторону.

– Там, в конце улицы. Через час, – с усилием проговорил он.

Я кивнул. Знал это место. Там есть и где укрыться и куда убежать в случае чего. Вот ведь вопрос – здоровяк специально выбрал такое место для встречи, чтобы мне было удобнее, или у него само собой так вышло?

И я пошел в указанную сторону, и укрылся уже там, в переулке за мусорными контейнерами.

Ровно через час знакомый джип подкатил на указанное место. Но я не вышел из укрытия. Здоровяк выбрался из машины. Он не озирался, не пытался высмотреть меня по темным углам и среди немногочисленных прохожих. Черт, он явно понимал меня лучше меня. И явно давал себя рассмотреть. Я буквально чувствовал его терпение – он знал, что я рядом, знал, что я наблюдаю и давал мне шанс убедиться, что это не ловушка. Непростой тип, ох непростой. Он тогда спросил откуда я такой взялся. А мне было чертовски интересно откуда такой взялся он. На рынке.

Я чувствовал в нем то, что нельзя было просто объяснить. Все то же ощущение… Не знаю, он, конечно, не был похож на Виктора ни в чем, но… они казались слепленными из одного теста, что ли.

Как мне казалось, у здоровяка были ответы на вопросы, которые я так и не смог для себя сформулировать. Ведь Виктор меня явно чему-то учил – это не было ни просто воспитательными беседами и разговорами обо всем и ни о чем, какие происходят между хорошим Учителем и способным учеником. Он словно к чему-то меня готовил. К чему?

Как-то я спросил у него можно ли научиться такому самостоятельно.

– Можно, наверное. Даже наверняка. Чаще по жизни так и происходит. С тем у кого достанет на это ума, времени и возможностей. Привходящие обстоятельства, знаешь ли. Ну и желание учиться, само собой. Тоже редкая штуковина. Современный мир, при всех благах, кои он обрушил на голову человека, оставляет очень ограниченный круг возможностей. И для безопасности, и для комфорта трусости – по многим причинам. Но для этого ведь сперва надо признать, что тебе есть чему учиться. А мы же все такие умные. Такие гордые. Мы скорее сдохнем, чем признаем, что в чем-то не разбираемся. Как это говорится – у нас все разбираются в медицине, политике и педагогике. То есть, в том, в чем не разбирается вообще никто. Удобно-то как… И эта идиотски-горделивая формулировка «Мне это не надо», или «Это не мое». Ты хоть представляешь себе скольких людей озарение о смысле жизни и прочей фигне посетило на больничной койке, когда уже понятно было, что им не жить? И тут их пронимает. Я понял! Я понял! Усе… Поздно. Пора на кладбище. Как говорил Лис «Если дырка в голове – поздно пить зеленку».

Я не знал кто такой Лис12, но Виктор его упоминал часто. Должно быть, веселый был тип.

Наконец, я заставил себя выйти из укрытия. Он меня, разумеется, заметил сразу. Посмотрел пристально и полез обратно в машину. А я, нарушая все заповеди, сел на пассажирское место.

Здоровяк потянулся было к ключам зажигания, но я его остановил:

– Не надо.

– Пацан, ты сам ко мне пришел, – удивился он.

– Но это не значит, что я вам доверяю.

– О! – усмехнулся здоровяк. – Мы перешли на «вы». Прогресс. Становишься вежливым, как человек загнанный в угол.

Я счел за благо промолчать. Он тоже какое-то время ничего не говорил, откровенно меня рассматривая, а потом не выдержал:

– Ну? И что тебе надо?

– Мне надо убраться из города.

Он поморщился.

– Звучит как реплика из дешевого боевика.

– Плевать как звучит. Мне надо исчезнуть.

– Дело твое, – он пожал плечами. – И при чем тут я?

– Мне нужны деньги, документы и все такое…

Он посмотрел на меня как на сумасшедшего.

– Ага. А еще явки, пароли, места закладок оружия и имя связного.

– Оружие – это неплохо. Но лучше не надо. Я заплачу.

– Слушай, пацан, ну откуда ты такой взялся? – вздохнул он.

Но я уже понимал, что поступил правильно, обратившись к нему. Он не собирался ни сдавать меня в полицию, ни хватать и бить морду. На подобный случай, моя рука в кармане сжимала рукоять ножа… Правда, в данном конкретном случае и против этого типа, я не думаю, что он бы позволил мне им воспользоваться. Но он со мной говорил. Не дал пинка, не отмахнулся – он говорил. Я его чем-то зацепил. И я подозревал чем. Он чувствовал во мне примерно то же, что я чувствовал в нем.

– Вас интересует история моего происхождения?

– Для начала было бы неплохо, – согласился он.

Я посмотрел прямо перед собой. На улице начинался дождь и первые капли обосновались на черном блестящем капоте джипа и на лобовом стекле.

– Меня учили ничего о себе не рассказывать.

– Кто учил?

– Один человек.

– Только один? – удивился он.

– Да, а что?

– Да нет, просто ты ведешь себя как агент Союза Девяти и общества девочек-скаутов одновременно. Я уж подумал грешным делом, что некое тайное общество использует тебя для достижения своих до поноса коварных планов.

Я встрепенулся. На секунду он заговорил, как говорил обычно Виктор. Даже голос как будто стал похож. А может, у меня воображение разыгралось, выдавая желаемое за действительное. В самом деле, если мне чего-то по настоящему и не хватало в этой жизни – так это общества Виктора.

– Нет, – ответил я. – Это был один человек.

– Хороший человек? – поинтересовался здоровяк.

– Не знаю, – я пожал плечами. – Хороший для кого?

– Вообще.

– Вообще не бывает. Но тогда скорее нет.

– Почему?

– Потому что его арестовали как серийного убийцу, – сказал я, глядя здоровяку в глаза.

Кажется, это на него произвело впечатление. Он долго ничего не говорил, а потом спросил осторожно:

– Ты сказал «арестовали как». Думаешь, он невиновен?

– А какая разница? – вскинулся я. – Его приговорили и, наверное, уже казнили. Какой смысл теперь гадать?

– Тихо, пацан, тихо.

– Это не имеет значения, – с нажимом проговорил я.

Он усмехнулся.

– Пользуясь твоими формулировками – не имеет значения для кого?

– Теперь уже ни для кого.

– Правда? – хитро глянул на меня здоровяк. – А по мне так для одного человека точно имеет значение. Ну, все, молчу. А то еще поколотишь.

– Вы издеваетесь? – удивился я.

Он пожал плечами.

– Я ничего о тебе не знаю, пацан. Кроме того, что ты какой-то не такой. Ну, то есть насколько я могу судить. Ты вот и красивый, и умный, и весь из себя… Но как-то все у тебя не правильно. И у тебя, и вокруг тебя. Как будто…

– Пасынок Господень, – сказал я.

Здоровяк удивленно посмотрел на меня и спросил:

– Ты это сам придумал?

– То, как складывается моя жизнь… Это единственный вывод, который напрашивается. Вы ведь тоже совсем не тот, кем вас все считают.

Он изумленно задрал бровь, посмотрел на меня с этаким прищуром, подумал, а потом спросил:

– И кем, по-твоему, меня все считают?

– Ну, не знаю. Этаким негласным императором рынка.

– Хм… Император рынка – это комплемент или издевка?

– Это термин. У каждого свое отношение. Я слыхал про одну мудрую старушку, которая говорила, что не видит чем слово «жопа» хуже слова «фельдмаршал» – все зависит от способа применения13.

Тут он откровенно заржал.

– Нет, слушай, в самом деле – откуда ты такой взялся?

– Вы уже спрашивали, – напомнил я.

– И ты не ответил.

– И не отвечу.

– Почему? А, да, точно. Тебя так учили. Ты прям какой-то… Давай так. Попробуем нарыть компромисс. Тебе нужна от меня некая услуга. Но тебе придется заплатить.

Я насторожился. Он был чертовски непрост и вполне мог придумать такую плату, которая поставила бы меня в тупик. Поэтому я поспешил сказать:

– У меня есть кое-что.

– Да ну?

И тут я совершил ошибку. Я полез в карман и выволок оттуда золотую цепь, перстень и еще несколько достаточно дорогих, на мой взгляд, побрякушек снятых с сутенера. Они были чистые – кровь я давно смыл. Но он каким-то способом догадался, понял, как-то узнал. Помрачнел и спросил:

– Тот сутенер два дня назад – это ты?

Я слишком поздно понял, что сглупил. Но что ж теперь было делать?

– Парень, да ты настоящий монстр.

Действовать мы начали почти одновременно.

Он схватил меня за руку.

Кончик моего ножа застыл в миллиметре от его горла.

– Шустер ты, – похвалил он.

– Я монстр, ты прав, – прошептал я. – Но монстрам тоже надо выживать. Тот, кто меня учил, говорил, что мы вынуждены играть с теми картами, которые сдает нам Великий Обманщик. Я такой, какой я есть. Таким уродился. Так что ж мне теперь, покончить с собой ради всеобщего блага?

Он задумчиво смотрел мне в глаза. Так, словно не было этого лезвия у его горла.

– Покончить с собой? – переспросил он. – Нет, это как-то совсем радикально. Можно по-другому…

Я так и не понял что произошло. Рука у меня онемела, а нож каким-то немыслимым образом оказался у него в руках. У него даже выражения лица не изменилось. Виктор учил бить на середине фразы. Но это… Это был высший пилотаж.

Он сидел и задумчиво рассматривал мой нож. Словно это была некая подделка ценного артефакта.

– У меня только один вопрос, – спокойно сказал он. – Все это – про то что ты монстр и все прочее – ты это сам придумал? Ты действительно так думаешь, или ты себя в этом убедил?

Я не отвечал. У меня появилось знакомое неприятное чувство. Я про него почти забыл, но вот теперь, когда оно вернулось, до меня дошло, что раньше я его не понимал, а потом не замечал его отсутствия. Но теперь, когда ощутил это снова… Я был в чьей-то власти. Сперва приют, потом Шестерка. Черт, вот чего я не осознавал. Я не могу больше оказаться в клетке. Виктор мог быть кем угодно и каким угодно, но он никогда не вызывал у меня чувства несвободы. Он никогда не давил и не приказывал, что я должен делать. Он просто объяснял про действия и последствия. Решения я всегда должен был принимать сам. Да, это было тяжело, неудобно и страшно. Но теперь я не мог жить по другому. Поневоле начинаешь понимать зверье, которое не размножается в неволе.

– Так что? – сказал загадочный здоровяк. – Сам придумал для себя это амплуа?

– В вас когда-нибудь стреляли? – поинтересовался я.

– Много раз.

– Пытались изнасиловать?

– Н-нет, до такого не доходило.

– Вы умирали на улице от голода?

– На улице – нет.

– Вашего лучшего друга убивали? Вашего Учителя объявляли серийным убийцей?

– Я сам серийный убийца, – сказал он странным голосом. – Был когда-то.

Если бы я уже не сидел, то непременно бы сел.

– Всякий профессиональный солдат, если рассуждать строго в соответствии с определением, – серийный убийца. Ни один маньяк не покрошил столько народу, сколько простой солдат на войне. Дальше идут оправдания, есть тысяча причин, чтобы одних объявить психопатами, а других героями. Но, с точки зрения определения…

– Одни убивают, другие придумывают для них обвинения или оправдания, – сказал я.

– Точно, – согласился он.

В машине повисла какая-то мрачная тишина.

– И что теперь? – спросил я, наконец.

– А что теперь?

– Потащите меня в полицию?

Он задумался, и я снова ощутил приступ несвободы. Когда твоя судьба в чьих-то руках… Черт, хоть кто-нибудь из обывателей задумывался насколько это неприятно? Как гиря, привязанная к мошонке.

– Зачем мне это? – спросил он, наконец. – По всем признакам, ты своей судьбы не избежишь.

– Как и все прочие.

– Может быть, – согласился он.

– А с документами поможете?

Он бросил на меня косой взгляд.

– Что? – спросил я.

– А ты готов заплатить?

Я неуверенно посмотрел на жалкую кучку золота у меня в руках.

– Убери эту бижутерию, – посоветовал он мне. – Может, еще пригодится.

– Так чего же вы хотите?

– Чего я хочу, – задумчиво проговорил он. – Я сделаю тебе документы, дам денег на первое время и прочее, как ты выразился. И я найду где ты сможешь переждать, пока все это будет готово.

– А взамен?

– А взамен, если ты не хочешь говорить о себе, ты мне расскажешь о том, кто тебя обучал.

– О Викторе? – растерялся я.

– А, так его звали Виктор. Тоже неплохо. С этого и начнем. Я хочу знать о нем все. Готов поделиться?

– Зачем вам это надо? – растерялся я.

Он задумался. Думал долго, глядя куда-то перед собой, в дождь за стеклом, а потом спросил:

– Этот твой Виктор, как он выглядит?

– Зачем вам…

– Невысокий, крепкий, коротко стриженный? Волосы пегие от проседи?

– Но как вы…

– Кажется, его не казнили.

– Почему?

– Я уже минут пять за ним наблюдаю, – сообщил мне здоровяк.

Я глянул в ту сторону куда он пялился. Чтоб я с табуретки навернулся. Там, за пеленой дождя, как всегда на границе света от фонаря и только наступившей темноты маячил мой призрак. Но что же тогда получается?

– Вы его видите? – растерянно проблеял я.

– Ну, я же не слепой, – удивился здоровяк.

Он вдруг неожиданно шустро распахнул дверь и выскочил из машины. Но куда ему было угнаться за призраком. Того уже и след простыл.

– Вот, слинял, – удивленно проговорил здоровяк, возвращаясь в машину.

– Это не Виктор, – трясущимся голосом повторил я.

– А кто? Ты словно призрак увидел.

И тут я заржал. Это было что-то типа истерики – ну насколько я мог позволить себе истерики. Здоровяк терпеливо ждал, пока я успокоюсь.

– Так кто это был? – спросил он, когда мне полегчало.

– Я не знаю, – честно признался я. – Честно сказать, все это время я был уверен, что он мне мерещится.

Здоровяк смерил меня оценивающим взглядом, потом сказал:

– Вот что, парень. Нам обоим не помешает успокоиться и подкрепиться. А ты давай, начинай рассказывать.

– Зачем вам это?

– А зачем тому трупу с которого ты все это стянул, – он кивнул в сторону золотых побрякушек у меня в руках – нужны были эти цацки? Хочу. А тебе нужны документы. И помощь.

Ненавижу, когда мне нужна помощь. Я мог бы дать себе слово, поклясться, что никогда больше не буду нуждаться нив чьей помощи. Наивные клятвы наивного мальчишки. Но чувство все-таки мерзкое.

Если тебя не съест кто-нибудь побольше, – говорила та змея. Что ж, попробуем сделать так, чтобы не съел. Кажется, ко мне возвращалось присутствие духа. Я готов был врать и обманывать. Но не сейчас. Пока это не требовалось. Тот редкий случай, когда чтобы получить информацию, надо сперва рассказать правду. И, поскольку я не знал и не мог предположить какая часть правды может оказаться важной, я решил не врать. До поры.

И я начал рассказывать.

31

«Не полагайтесь слишком сильно на кого-нибудь в этом мире, потому что даже ваша собственная тень покидает вас, когда вы в темноте».

Шейх-уль Ислям ибн Таймийя

Его звали Грэг. Не знаю почему, мне это имя показалось не подходящим. Ну да откуда родителям было знать? В мире куча людей таскают неподходящие имена. Дело привычки.

Он поселил меня в тихом загородном доме. Поначалу я постоянно искал подвох, ловушку в каждом его действии, но потом решил – вряд ли. Зачем ему это надо? Он мог бы просто скрутить меня и отволочь в полицию, Мог просто дать по башке и выбросить труп в канаву. С его силищей и навыками это не составило бы труда.

Грэг ничего такого не сделал. И на тайного педофила и бойлавера он был похож примерно так же как слон на балерину.

Он привозил мне еду, и мы подолгу беседовали. Я рассказал ему про Виктора, про то чему он учил и как учил.

– Этот человек – монстр, – задумчиво проговорил Грэг, когда я закончил свой рассказ.

К слову, удивительно, но это заняло у меня три дня. То есть, не буквально три дня, но по быстрому не получилось. Я и сам не осознавал до этого момента сколько всего рассказал мне Виктор, сколько показал и сколькому научил. И все это при том, что я не знал о нем самом ровным счетом ничего.

– Монстр, – повторил Грэг, явно смакуя этот термин.

И вот что странно – в нем не было ничего уничижительного, ужасного или злого. В устах Грэга это звучало как… Ну не как восхищение, но уж точно уважительно.

– Был, – поправил его я.

– Что? – не понял Грэг.

– Про мертвых надо говорить «был», – объяснил я. – А то поднимутся из могилы – хлопот не оберешься14.

Грэг оценил мою шутку неопределенным хмыканьем, а потом спросил:

– Ты уверен, что он мертв?

– Ну… насколько я знаю… А с другой стороны… Кого тогда мы видели там, в переулке?

Грэг долго молчал, глядя в пустоту. Очень долго.

– Странная история, – сказал он, наконец. – Конечно, никакой он не серийный убийца. Просто не вписывается такой типаж в образ маньяка.

Я не знал что ему ответить. С одной стороны, я тоже не вписывался в типаж, наверное. Но за мной уже было два трупа.

– То, чему он тебя учил… Проклятье, если даже всего лишь треть того, что ты мне рассказал – правда… И как у тебя мозг не закипал?

Я пожал плечами. Кто сказал, что он у меня не закипел? И кто сказал, что то, какой я теперь есть, это, хотя бы отчасти, не последствия этого закипания. Мозг кипит у взрослых. У обычных людей. Потому что у них есть сформировавшееся мироощущение, есть принципы, есть броня самообмана за которой они прячутся от реальности и от самих себя. Все это – как кастрюля в которой что-то может закипеть. Но у ребенка, подростка, сознание в тысячу раз гибче. Так что не думаю, что мне грозило закипание мозга. А если и грозило, я бы этого попросту не заметил.

– Жить с такой философией и таким багажом… – не унимался Грэг. – Да еще научить этому пацана… Да еще так, чтобы пацан хоть чему-то научился… Да еще сохранять такое чувство юмора… Каждый из пунктов в отдельности – просто охренеть. А все вместе… И ты о нем ничего не знаешь? Совсем?

– Это часть искусства, – сказал я, пожимая плечами. – Никто о тебе ничего не знает.

– Искусство? Он это так называл?

– Он вообще это никак не называл. Говорил, что пытаться придумать название когда оно не нужно – идиотизм.

– А ты называешь это искусством?

– Первый раз сегодня назвал, – сказал я. – Для краткости. А как еще называть? «Эта хень»?