Впусти ветер

– То есть я – всего лишь игрок?

– И да, и нет. Ты игрок – да, но ты – лишь часть себя.

Я отказывался принимать услышанное, но выбора у меня особо не было. Если я хотел разобраться во всем, надо было идти до конца.

– А с «собой» я вообще могу увидеться? – скривив подобие улыбки, спросил я.

Старик молча встал. И пошел куда-то вглубь леса. Я направился за ним.

Через какое-то время перед нами появилась дверь, в которую старик вошел и исчез. Не мешкая, я отправился следом. И, переступив дверной порог, очутился в длинном белом коридоре. Старик сидел в холе на кресле.

– Вот, это ты, – сказал он, когда я подошел ближе.

Я внимательно огляделся. Кроме нас со стариком вокруг никого не было.

– Что, я – коридор? – попытался пошутить я.

Он улыбнулся:

– Этот дом – квинтэссенция уровней человека, что творят реальности.

– Уровней говоришь… И на каком же уровне находимся мы сейчас?

– На самом низшем. Тут находятся линии твоей жизни. Это – уровень игрока, активной части человека.

Я посмотрел вглубь коридора. Конца его я не видел. Стены по обе стороны были усеяны дверями.

– А что за дверями?

– А как ты думаешь? – ответил вопросом на вопрос старик.

Что ж, я уже начинал догадываться и сам.

– Линии жизни, да?

– Верно, – старик одобрительно кивнул головой.

Я задумался.

– То есть за этими дверями есть жизнь, в которой повесилась Энн, жизнь, в которой покончила с собой Мэри и та, в которой бросился под машину я сам?

– Все, кроме последней. Ты же самоуничтожился. Эта ветвь реальности продолжает разыгрываться, но не в твоем доме.

Чушь какая-то. То ли все слишком сложно, то ли я очень недалекий игрок.

– Так, ладно. С этим более-менее ясно. А что на других этажах?

– Другие уровни.

– А мне туда можно?

– Можно, а куда ты хочешь?

– Ну если бы знал, что на них, я бы сказал.

– Давай так. Подумай, что именно тебя интересует. Не спеши. Времени тут нет.

Меня интересовало слишком много, чтобы понять, с чего вообще лучше начать.

–Ты говоришь – я лишь активная часть человека. А что из себя представляет пассивная часть? Ну та, что придумывает, как повернуть сюжет?

Старик встал и направился к лифту, которого я даже не успел заметить. Я последовал за ним. Когда мы зашли, он нажал на вторую копку сверху. Всего кнопок было не так много, как я ожидал. Через какую-то долю секунды мы оказались уже на месте.

Предпоследний этаж выглядел, как и первый, только коридор был в разы короче, а именно – упирался в одну единственную дверь. Старик взглядом показал на неё, приглашая там побывать.

Открыв дверь, я очутился в небольшом белом зале. С потолка свисала до самого пола огромная хрустальная люстра. В углах стояли расписные вазы с цветами. Больше внутри ничего не было. Разочарованный, я оправился к старику.

– Но тут же никого нет!

– Конечно там нет никого, потому что я здесь.

– Что – Ты? Это Ты моя пассивная часть?

– Точнее будет сказать, что я – та часть твоего сознания, которую ты не осознаешь.

– Хочешь сказать, что нету никого, кто придумывает эти дурацкие сюжетные линии? Что это я сам делаю?

– Именно это я тебе и говорил еще в начале нашего знакомства.

– То есть… – я переваривал информацию, – Мы с тобой одно, просто обычно я тебя не осознаю?

– В целом, да.

– Но почему ты – старик?

– Для того, чтобы тебе было проще со мной общаться.

– А с чего ты решил, что мне так будет проще?

– Это особенность любой активной части. То, как вы воспринимаете информацию, получаемую от собеседника, во многом зависит не от самой информации, а от того, как этот собеседник выглядит. Я – старик, потому что именно он ассоциируется у вас с мудростью. Бог, к примеру, в подавляющем большинстве умов рисуется именно стариком.

– Ну а как же ты выглядишь в действительности?

– Это, кстати, тоже одна из ваших особенностей, позволяющая с такой легкостью манипулировать игроками: вам всегда надо знать, как выглядит то или иное существо, объект, явление, да что угодно. Посредством зрения вы получаете до девяноста процентов информации о внешнем мире. Но при этом даже не научились пользоваться до конца своими глазами.

– Спасибо за лекцию конечно, но все же хотелось бы получить ответ на вопрос.

Старик улыбнулся.

– Видишь вазу за мной?

Я оглянулся. За спиной старика стояла белоснежная ваза с белыми орхидеями.

– Ну вижу.

– Существовала ли она в твоем мире до тех пор, пока я не обратил твое внимание на неё?

– Не понимаю, как это связано с тем, как ты выглядишь в действительности.

– Ответь, скоро поймешь.

– Ну допустим, что нет. Раньше же я её не видел.

– А теперь полностью перенеси свое внимание на эту вазу. Абсолютно. Тотально. Задействуй все органы чувств, чтобы как можно больше информации получить о ней. Забудь обо всем другом.

Я попытался сделать то, чего хотел от меня старик. Я не понимал, зачем это нужно, но терять мне все равно было нечего. Впервые, наверное, за всю свою жизнь я так всецело отдался выполнению задания.

Первое время все было прежним. Но чем больше я всматривался в эту вазу, в цветы, тем больше стал замечать деталей: сначала небольших, затем все более мелких, и наконец – совсем микроскопичных. До меня стал доноситься едва уловимый запах цветов, я вдруг даже услышал, как вода движется по стеблям, слегка поскрипывая. Я так увлекся, что потерял счет времени и забыл обо всем на свете. А когда вдруг вспомнил о том, что надо сообщить о своих впечатлениях, понял, что вокруг нет ничего кроме этой вазы и цветов. Испугавшись, я стал озираться по сторонам, и прежние очертания былого окружения постепенно стали проявляться, пока наконец окончательно все не стало прежним.

– Что это было? – ошеломленно выпалил я.

– Это был мир. Так, как он выглядит в действительности.

– Что? Но там же не было ничего, кроме вазы?

– Все верно. Ничего в действительности – и нет. А ваза была лишь потому, что ты направил на неё все свое внимание, тотально. Лишь внимание наблюдателя способно проявить тот или иной объект, как бы выхватив его из безбрежного океана непроявленного неизменного вечного НИЧТО.

– Ну, а почему же тогда подобного не случается в обычной жизни? Не скажу, что всегда, но бывало, что я также всецело отдавался чему-то одному.

– Этому есть два объяснения. Во-первых, в обычной жизни внимание игрока слишком распылено, даже когда он чем-то всепоглощающе увлечен. Но общая тенденция все же наблюдается – частично теряются детали, которые при прочих условиях были бы им ухвачены. А во-вторых, слои, в которых разворачиваются линии жизни, твои во всяком случае, имеют очень низкую частоту вибраций. То есть на все нужно больше времени. Из-за чего эти слои и кажутся застывшими, неизменными.

Я по привычке хотел возразить, слишком иррациональным и диким мне казалось то, что говорил старик. Но какой-то своей частью (очевидно той, которую представлял этот старик) я чувствовал, что это правда.

– Скажи, а что находится на остальных этажах дома?

– Другие твои уровни.

– Например какие?

– Уровень эмоционального тела, уровень ментального тела, другие твои проявления в мирах с большей частотой вибраций, уровень сердца, уровень…

– Ну все, хватит!

Мне надоел этот чертов дом. Какой в нем прок? Удивительно, но мне вдруг дико захотелось обратно, в свою квартирку, поваляться на диване, выпить холодного пива, прогуляться по лесу. Пребывать в мире, в котором ничего нет, где всепоглощающе НИЧТО лишает важности радость, печаль, смех, слезы – на редкость скучно. Я вдруг понял наконец, в чем смысл жизни, в чем смысл разыгрывания бесконечных переплетающихся паутин судеб…

– Я хочу домой… – мои слова прозвучали скорее как мольба, чем как желание.

– Ну так иди.

– Что, и дверь можно выбрать любую?

Старик лишь кивнул.

Я не сомневался. Я точно знал, куда хочу вернуться.

– Скажи, а другие параллельные мои жизни – будут существовать?

– Разумеется.

– А в каждой я буду все помнить?

– Это уж как пожелаешь.

Странно, но только одну жизнь я хотел прожить осознанно.

***

Открыв глаза, я увидел свою квартиру. В воздухе еще пахло духами Мэри.

Рядом на кровати лежал её телефон.

В дверь позвонили. Я захватил забытый Мэри телефон и пошел открывать.

Она стояла на пороге с распухшими от слез глазами.

– Я …

– Вот, – я протянул ей телефон. – Позволь еще на прощанье обнять тебя?..

Мэри промолчала. Я знал, что никогда ее больше не увижу, и что есть мочи обнял ее. Она не противилась.

__________

Когда шаги Мэри перестали слышаться, я вернулся в квартиру.

Я отпустил её, ведь для того, чтобы любить человека, не обязательно просыпаться с ним в одной кровати.

Сев на то самое место, где она сидела перед уходом, я посмотрел в окно. По небу безмятежно плыли облака. Они-то уж точно знали цену настоящего.

Я подошел к окну и распахнул его настежь, впервые за много лет, и тут же ворвался ветер.

Вот, чего мне действительно так не хватало – ветра.

Ветра, который бы внес свежесть в мою затхлую квартиру, ветра, который бы внес свежесть в мою затхлую жизнь.

Он трепал мои волосы, и я чувствовал его прикосновения не только на своей коже, но и на своей душе: он сдувал пыль былого с настоящего, обнажая всю его прелесть. Что и говорить, под пеплом прошлого сложно различить красоту настоящего.

Удивительно, но меня больше не беспокоила вся та метафизическая муть, что приключилась со мной. Сон ли это или я правда побывал там, за чертой – мне было совершенно не важно. Я знал наверняка: настоящий я – вот тут, сейчас, а не где-то там. И с жизнью может происходить только одно – она продолжается, несмотря ни на что. Вопрос лишь в том, пойдешь ли ты за ней или похоронишь себя под горами пепла.

Ветер трепал мне волосы, а большего я и не желал.

Я обрел долгожданный покой.