Узурпатор ниоткуда

Жоам внимательно выслушал историю Балтазара, и с одобрением кивнул. Людей с подобными судьбами он, вероятно, повидал немало.

Майк тем временем молча теребил колоду карт – ему не терпелось сыграть со мной, естественно, победить и отправиться завтра утром в Руздану – снова посмотреть на столицу своего будущего королевства. Я понял намек, и мы, оставив Жоама беседовать с Балтазаром о деталях, взяли выпивку, перебрались за другой стол, и Новински принялся сдавать карты. Он предвкушал выигрыш, но я лишь про себя усмехался; дело в том, что американские проповедники, на которых я сделал определенную сумму денег, иногда играли со мной в покер, и очень удивлялись, когда я быстро постиг тонкости блефа. Правда, Майк все же мог быть гораздо лучшим игроком…

В чем я скоро убедился. Миссионеры-сектанты были сущими детьми по сравнению с Новински. Майк отлично владел лицом; он мог поднимать ставки на двадцать долларов вверх, имея лишь дохлую пару четверок на руках, и я никак не мог понять, какая комбинация может быть у него, когда он прикупал карты.

Зато он отлично понимал, что если я меняю две карты, то имею, скорее всего, тройку, если одну – то две пары. И сорвал банк пять раз подряд, пока я не понял, что позорно и очень быстро проигрываю.

Я решил немного его запутать. Для начала несколько раз сказал «стою», не давая Майку переть буром, задирая ставки. Это сработало. Трижды мы оставляли банк, затем мне пришел стрит, и я отыграл больше сотни. Но и Майк был парень не промах: не успел я опомниться, как он вновь забрал хороший банк на тройке валетов, а я сидел с двумя парами и наивно полагал, что дело на мази.

Пора было начать блефовать. Сдав себе явный мусор, я изобразил, будто подавляю улыбку, и начал гнать вверх. И это сработало! Майк вообразил, будто у меня действительно хорошая кобразил, будто подавляю улыбку, и начал гнать вверх. быть у него, когда арта, и устремился за мной. Все три круга я поднимал ставки на двадцать долларов, Майк – на пять, десять и пятнадцать. Затем мы поменяли карты: я – одну, Майк – четыре. Мне «повезло»: я получил пару пятерок. Если Майк прикупит чуть лучшую комбинацию, я пропал. Но мне повезло без кавычек: Майк «встал» и бросил карты. У него тоже была пара – четверка треф и джокер. А мне можно было какое-то время улыбаться без блефа.

Так мы провели еще полчаса. Майк – я это видел – оказался в растерянности: надо полагать, он не ожидал, что парень из России умеет более-менее грамотно играть в американский покер. Хороших комбинаций не было ни у него, ни у меня, но Майк однажды открыл редкостный роял-флэш, да по два раза каждый из нас хорошо вылез на чистом блефе; однако я пасовал трижды, а Майк – только единожды. После всего этого из пятисот виртуальных долларов у меня осталось лишь двести, и я продолжал проигрывать. Наконец мне снова пришел стрит, на котором я взял лишь сорок долларов – Майк понял, что у меня хорошая карта и пасанул, но на следующую сдачу я открыл флэш, и мой противник со стоном бросил карты – я сорвал почти триста.

И мы вновь вернулись к исходному счету. С начала игры прошло больше часа, но никто из нас даже не думал сдаваться. Жоам несколько раз подходил к нашему столу, но, видя такие дела, не вмешивался.

К исходу второго часа я понял, что устал, тем более, что позади была бессонная ночь. Майк устал меньше, но тоже порой делал промахи. Он в очередной раз сдал карты, я посмотрел, но выдать себя мне не позволила лишь усталость: четыре короля. Чистое каре! Можно драться.

Я заявил десять; Майк ответил тем же. Я сказал «еще пять»; Майк подумал и поднял на пятнадцать. Я для вида подумал и заявил, что равняю. Мы прикупили: я – одну карту, Майк – две. Я снова заявил десять, Майк – пятнадцать. Порядок. И я начал поднимать по двадцать пять долларов еще шесть кругов кряду. Майк выглядел так, как будто понял, что попался, но каждый раз накидывал по десятке. Наконец он сказал «хватит», и мы открылись.

Это надо же было так влететь! Не успел я сказать «каре королей», как наследник престола усмехнулся и заявил «покер». У него были два туза и два джокера – пусть не чистый тузовый покер, но это тоже было каре, а джокер, как известно, идет за любую карту. Я остался с жалкой полусотней воображаемых долларов.

«Сдаешься?» – спросил Майк. – «Ни в коем случае! Я сдаю!» – сказал я и сгреб колоду.

В подобной борьбе прошел еще час. Я выиграл целых четыре сотни, причем без всякого блефа и хороших комбинаций, на одних парах. Потом Майк едва не подловил меня с довольно мерзкой картой, но я рискнул прикупить все пять, и это сработало: я неожиданно открыл каре двоек с одним джокером, оставив мистера Новински на отметке в двести сорок баксов. Но соображал я с каждой минутой все хуже, и в один прекрасный момент до меня дошло, что счет опять примерно равный, но Майк нахально поднимает ставки по двадцать пять на круг, а я сижу с тремя тройками, шестеркой и валетом. Черт с тобой! Я тоже пошел в гору. Майк оценил это, сказал «равняю», и поменял одну карту. Одну! Это было довольно тревожным сигналом. И я тоже поменял одну, что вряд ли было таким уж адекватным решением. Но оно помогло. Я снес шестерку, в взамен получил еще одного валета. Это уже что-то!

А Майк продолжал задирать. Когда он в десятый раз сказал «двадцать пять», я понял, что он положил в банк все, что у него оставалось, и если моя карта круче, то завтра в Руздану отправляться мне.

– Стою, – сказал я.

– Открываемся, – сказал Майк. – Флэш!

– Фулл-хаус! – ответил я. – Ты продул, Майк!

У Майка отвисла нижняя челюсть, а глаза выпучились. Он смотрел на стол, где лежали наши открытые карты, и не мог поверить, что это действительно произошло. Наконец он перевел взгляд на меня, а в его покрасневших глазах светились – пусть меня закопают, если это не так! – восторг и восхищение.

Он встал и протянул мне руку. Я последовал его примеру. Еще с минуту, наверное, мы трясли друг другу руки, при этом Майк уверял, что ему наплевать на проигрыш, главное – он получил истинное наслаждение от игры и благодарил за это меня. Напоследок он заявил, что редко встречал подобных игроков в покер даже в Штатах, и выразил надежду, что мы еще как-нибудь обязательно сразимся, когда ставкой тоже будет что-то весьма существенное.

И мы выпили еще целую бутылку самогонки, на которую кто-то в шутку, наверное, приклеил этикетку от шотландского виски.

… Аэродромные плиты качались не хуже, чем палуба торпедного катера на волнах. Я с трудом тащился через летное поле к жилому «офицерскому» бараку, где Жоам расквартировал меня, Майка и «тайсонов». Майк остался в кантине – ему хотелось выпить еще, а я уже не мог; все-таки американец, в отличие от меня, нынче выспался. Каким-то образом подкашивающиеся ноги завели меня за полуразвалившуюся постройку известного предназначения, и я почти протрезвел.

За сортиром без особого почтения организовали кладбище. Для тех, кто погиб в результате неведомой болезни, удара ножа, укуса ядовитой твари или еще чего-нибудь подобного. От старости вряд ли кто бы здесь умер. Так вот, могил я насчитал пять. При этом в глазах у меня не двоилось. А должно быть четыре, потому что еще вчера я своими глазами видел три. Первые две – это заирские рекруты, один из которых погиб в драке, а другой был укушен змеей. Третья – это ненумерованный «тайсон», застреленный Алваресом. А в четвертой, явно свежей, должен лежать еще один заирец, которого сегодня днем отправил на тот свет опять-таки наш командир. Но кто тогда лежит в пятой? В пятой, аккуратненькой такой могилочке, тоже совсем свеженькой?

Я пытался убедить себя, что там похоронили парня, который стрелял из спаренного пулемета по «Гилу» и был скошен очередью. По крайней мере, я не помнил, чтобы его отправили кормить акул. Но, черт возьми, я не помнил и того, чтобы его принесли в лагерь! Я даже не помнил, чтобы его снимали с катера на берег!

Тогда что же – получается, его оставили валяться на верхней палубе у пулемета, с тем, чтобы капитан-француз позже сам позаботился об акулах? Это очень походило на правду. И если так, не значит ли это, что в пятой могиле лежит Джон Катлер, которому Жоам обещал сохранить жизнь в обмен на информацию?.. Ну, а если даже и так, то ты уверен, парень, что хочешь знать это наверняка?

Я не был в этом уверен. Так же, как и в том, буду ли спрашивать Алвареса о судьбе злополучного нигерийца. На которого мне, если честно, было глубочайшим образом наплевать… Поэтому я скоро добрался до своей койки, согнал с дырявого одеяла ночную ящерицу и повалился спать, с большим трудом содрав ботинки и комбинезон. Завтра мне предстоял непростой день.

Глава шестая

Погода портилась. После того, как закончился сопровождавший нас в походе ливень и несколько дней ярко светило солнце в сопровождении относительного безветрия, затянул довольно ощутимый и на удивление холодный зюйд-вест. Температура воздуха упала градусов до двадцати трех – двадцати пяти, то есть, до температуры, характерной для России, но не слишком свойственной Анголе. Негры даже слегка приуныли.

Что касается моей персоны, то подобная погода меня вполне устраивала, но лишь до того момента, пока наша моторка (вновь взятая как бы напрокат у знакомого старичка в Форт-Элвише) не начала раскачиваться на крутых и высоких волнах с амплитудой этак метра три. Мотор взревывал, соленые брызги летели в кокпит, и Балтазар был вынужден работать черпаком почти без отдыха.

Словом, поездка оказалась та еще. Я старался не думать об акулах и не отходить далеко от берега, несмотря на потенциальную угрозу быть захваченным какими-нибудь пиратствующими отморозками. На этот случай Жоам выдал нам лишь один автомат, да и тот следовало выбросить в море по мере приближения к Руздане во избежание вполне понятных проблем.

Почти весь путь прошел по довольно мутной воде красновато-желтого цвета – сказывалась близость могучей Конго, выбрасывающей тонны ила и песка в океан. И лишь когда в пределах видимости появились желтоватые крепостные стены Рузданы, цвет волн вновь стал бирюзовым, таким же, как и в районе Форт-Элвиша.

Волны эти не по-детски бились о скалы, над которыми возвышались стены города. В такой прибой нечего даже и думать, чтобы подойти ближе, да этого и не нужно было делать. Слева от стен и скал располагалась небольшая бухта, защищенная волнорезом, и в акватории наблюдалось два-три небольших судна сугубо гражданского вида. Справа, то есть, южнее, имелся почти пустынный пляж, куда я и направил лодку.

Балтазар оглянулся на меня, мы кивнули друг другу, и негр аккуратно опустил автомат за борт. Мы остались без оружия, если не считать складных ножей. Коротких, сравнительно безобидных и ни в одной точке земного шара не могущих повлечь за собой ночевку в каталажке для их владельцев. Определенный риск заключался лишь в тройке специальных сигнальных ракет, каждая размерами с сигару и в футляре от настоящих сигар, но без них никак. Не рацию же с собой тащить! Дальнобойным и компактным уоки-токи Жоам, к сожалению, не располагал, а сотовая связь в этом медвежьем углу, что вполне понятно, отсутствовала как класс.

Высадка на берег прошла трудно. Пляж был не самым уютным – камни и галька, волны с уханьем обрушивались на берег и с громким шорохом откатывались назад. По мере приближения к берегу нас подхватила волна, и мы, словно серфингисты, несколько секунд катились в лодке по ее бегущему склону. Затем лодку накрыла водяная гора, и меня, наполовину захлебнувшегося, с нечеловеческой силой потащило назад в океан, и если бы да Силва не схватил меня в последний момент за ногу, еще не известно, смог бы я выбраться на пляж. Выкатив меня на гальку, Балтазар на четвереньках, будто бегемот, тяжелыми скачками выпрыгивал из воды, борясь с отступающей водой. Волны играли лодкой как щепкой, но сильный, дующий с моря ветер был нам только на руку. Следующий вал выбросил лодку на гальку пляжа. Мы с Балтазаром схватили ее за леера и подтянули повыше. Было такое ощущение, что тащил только Балтазар, да и то вопрос, чувствовал ли он тяжесть.

Однако он тоже отфыркивался и отдувался. Одежда «тайсона» была насквозь мокрой, да и я выглядел, словно только что искупался в океане. Из-под колпака мотора текли струйки воды, и я не стал бы сейчас даже и пытаться его заводить. Лодка нам скорее всего больше не пригодится, но мало ли что… Словом, Балтазар принялся вычерпывать из нее воду, а я постарался продуть топливную систему мотора – на всякий пожарный. Не хотелось думать о том, что лодку, вполне возможно, сопрут, да и терять время было глупо, но не хотелось входить в город мокрым как мышь. А на плотном ветру, да под высоким солнцем наша одежда должна высохнуть быстро.

Одеты мы были просто и без изысков. Жоам сказал: ничего, даже самую малость напоминающего стиль «милитари» на нас быть не должно. Поэтому, покопавшись в наследстве прежних хозяев аэродрома и реквизировав часть амуниции у кого-то из нигерийцев, мы превратились в обычных африканских граждан. На Балтазаре красовались сравнительно целые джинсы и почти белая тенниска с эмблемой Уимблдона. На голове – коричневая бейсбольная кепочка с длинным козырьком. Мне нашли костюм, состоящий из бежевого батника и шорт такого же цвета, а к нему – побитый пробковый шлем. Я был обут в страшноватые рыжие ботинки с перфорацией, Балтазар – в видавшие виды кроссовки. Головные уборы мы едва не потеряли в борьбе со стихией, но нехитрые меры предосторожности помогли, и все осталось при нас. Так же, как и несколько долларовых бумажек разного достоинства и плюс к ним необходимые вещи и документы. Балтазару вручили удостоверение какой-то мифической организации, изъятое у Джона Катлера, у меня же был «честный» паспорт, выданный на имя Андриуса Маскявичюса, гражданина Литовской республики, с отметками, подтверждающими легальное прибытие в Анголу. И еще у меня была карта с надписями, сделанными, по всей видимости, покойным Робертом Кейджем. Майк, кстати, без труда их перевел. Я запомнил.

Пятерка рахитичных негритят дошкольного возраста внимательно наблюдала за нами, и осталась в полном восторге от наших действий. А когда мы уселись на валуны обсушиться, дети подбежали к нам, что-то галдя по-своему. Балтазар беззлобно порыкивал на них, словно большой черный пес.

Я подумал, что юные африканцы, будучи, как и любые другие дети, пронырами по натуре, могут оказать нам информационную услугу – наверняка они знают все, что происходит в этой дыре, а транспортное сообщение с экспедицией – для Рузданы целая эпопея. Я поделился своими соображениями с Балтазаром, он одобрил идею. И, подозвав одного шкета, быстро о чем-то с ним заговорил.

Тем временем я выкурил сигарету из пачки, лежавшей в полиэтилене с деньгами и паспортом (Балтазар, несмотря на свои бандитские замашки, оставался подобно Майку правильным американцем – то есть, некурящим). Большой негр закончил беседу с маленьким, причем Балтазар показал мне «ОК», и через минуту мы двинулись по протоптанной тропинке к городской окраине – лачужкам, похожим на точно такие же окраинные лачужки в Банги, в Лагосе или в Луанде. В любой стране, надо полагать, нищета выглядит почти одинаково.

Да и Руздана как таковая весьма смахивала на большую деревню. К тому же формально она не являлась столичным городом, в отличие от того же Лагоса. Не увидел я на узких загаженных улицах ни автобусов, ни «матату». Несколько повозок, влекомых бесхвостыми «солеными» быками – вот и весь транспорт. Да еще древний «Фольксваген» однажды обогнал нас, отчаянно сигналя. Машина, по всей видимости, направлялась к центру города, куда держали путь и мы с Балтазаром.

Пока шли, да Силва рассказал мне, что он выяснил у мальчишки. Действительно, «толпа белых людей с большим танком без пушки» высадилась в Руздане около месяца тому назад с прибывшего в гавань белого теплохода. Теплоход тот вскоре отчалил, а «большой танк» остался. Белые люди уехали на «танке» в джунгли, но «танк» почти каждый день приезжает на ратушную площадь, иногда даже остается здесь на несколько дней. А теплоход несколько дней назад прибыл снова, и с него выгрузили кучу железных бочек и фанерных ящиков.

До центра оказалось не слишком далеко – получаса нам хватило, чтобы пересечь половину города. Я уже стал думать, что Жоам перестраховывается – ведь для захвата этого аула достаточно двадцати бандитов… Мы повернули за угол, вышли на центральную улицу, и я подумал, что несколько ошибся в своих расчетах.

Поперек улицы стоял бронетранспортер. Настоящий БТР-60 советского производства – внушительный и опасный. Колеса не лысые, зеленая краска сравнительно свежая. Наверху сидит мордоворот в каске, обозревает ландшафт. Три пулемета – два штатных: 7,62 и 14,5 миллиметров, да один зенитный, установленный самодеятельно. Еще две дополнительных опции: гранатомет и огнемет… Пожалуй, пострашнее голландского «ДАФа» будет. Неплохое зрелище для остужения горячих голов.

– Надеюсь, это не тот «танк», о котором говорил мальчишка? – спросил я.

– Лучше надейся, что он здесь единственный, – проворчал Балтазар.

Надеяться на это не пришлось. Еще один БТР мы увидели на «ратушной площади» перед зданием, которое Жоам то и дело называл «дворцом». Алварес здорово льстил этому сооружению. Довольно крепкое трехэтажное здание больше походило на общагу где-нибудь в Мухосранске, но развевающийся над крышей флаг явно указывал, что здесь находится местная власть. Сама ратуша была обнесена высоким металлическим частоколом, у ворот торчали два типа в камуфляже, на вид ничем не слабее Балтазара, и такие же гориллы стояли на часах по обе стороны от подъезда ратуши. Два зенитных орудия наверняка были исправными и готовыми к неожиданным событиям. Рядом с бронетранспортером стояла еще одна машина, изначально задуманная как военная, но выполненная в виде представительской.

– «Хаммер», – сказал я Балтазару, – показывая на внедорожник. – В Штатах на таких кто ездит?

– В Далласе – банкиры. В Нью-Йорке – продюсеры. А в Мексике – местные гангстеры, – ответил да Силва. И, похоже, шутя.

– Я серьезно, – сказал я.

– И еще адвокаты, – добавил Балтазар. Я не стал больше приставать к человеку с глупыми вопросами и заметил:

– Но здесь такая машина может принадлежать только одному человеку.

– Мэру? Резонно. Только вот этот флаг, – Балтазар показал пальцем, – мне неизвестен. А я думал, что знаю об этих местах все.

– Не ангольский?

– Нет. Наверное, местный мэр мнит себя императором.

Флаг был трехцветный: зеленая и черная горизонтальные полосы, на их фоне – белая многолучевая звезда.

Пока я вспоминал цвета штандарта Анголы (сверху – красный, снизу – черный, а на их фоне – местный аналог серпа и молота), к нам подошел антрацитового цвета мужик в камуфляже и малиновом берете, который потребовал убираться вон от президентского дворца, где нечего делать праздношатающимся бездельникам.

Чтобы не обострять обстановку, мы покинули площадь и прошли на зады «дворца». Там обнаружился еще один БТР, а чуть далее – несколько зданий казарменного вида и парк, в котором крепкие парни в камуфляже играли в футбол.

– Похоже, тут вполне приличный гарнизон, – заметил я.

– Непонятно только, за чей счет все это содержится, – проворчал Балтазар, глядя на нищую и несомненно тяжело больную старуху, сидящую на обочине дороги в пыли с протянутой рукой. Прежде чем да Силва успел меня остановить, я бросил бабке долларовую бумажку. Старая негритянка проворно схватила ее и выкрикнула пару слов на португальском, правда, нисколько не напоминающих «убригаду, сеньор».

– Что она сказала? – спросил я.

– «Поганый богач», – вот что она сказала, – усмехнулся бывший адвокат. – Если она кому-нибудь сообщит, что ты швыряешься банкнотами, за тобой поскачет все население Рузданы, и у нас появятся большие проблемы.

К счастью, старуха осталась сидеть на прежнем месте. Чуть в стороне от казарм стояло громадное развесистое дерево, каких я в жизни не видел, а к его необхватному стволу был гвоздями, варварски, прибит стенд. На стенде висела газета на португальском языке, но наплыва читателей что-то не видно.

– Прочти что-нибудь, – попросил я да Силву.

«Тайсон» стал переводить вслух:

– Газета называется «Наблюдатель свободной Контвигии». Вот что пишут: «Педру Батишта, великий президент нашего независимого государства, потребовал от мировой общественности ускорить процесс интеграции свободной Контвигии в мировое сообщество. Сеньор Батишта заявил, что Контвигия готова присоединиться к ряду мировых и континентальных организаций, соблюдая принципы отказа от членства в военных блоках и отказа от участия в вооруженных конфликтах. «Наша мирная страна, – заявил президент в интервью газете, – никогда не станет пособником международного терроризма или других сил, чья деятельность направлена на дестабилизацию обстановки в странах мира…» Дальше читать?

– Не надо. Давай из другой статьи. Может, там поинтереснее есть?

– Похоже, всякая чушь… А вот что-то близкое к нашим делам: «Открытие заброшенных шахт в Долине Камней Тумана должно стать большим стимулом для дальнейшего подъема экономики Контвигии. В настоящее время готовится подписание соглашения с независимой компанией по разработке недр «Квинси лимитэд», которая взяла на себя финансирование и поставку оборудования для рудников. Следующим шагом подобного сотрудничества станет установка буровых в сегменте устья Конго, принадлежащем нашей стране»… Все государственные секреты выданы в обычной прессе, – усмехнулся Балтазар. – А вот еще интересная информация: «Восстановление воздушного сообщения между Рузданой и другими аэропортами региона – не только вопрос времени. В первую очередь оно будет зависеть от того, насколько быстро окупятся вложения в добычу полезных ископаемых. «Реставрация аэропорта, – сказал наш великий президент Педру Батишта, – будет означать и приток туристов со всего мира, для которых будут созданы превосходные условия. Отели и туристические базы, отдых на воде и охота в девственных лесах Контвигии неизбежно повлекут за собой открытие новых рабочих мест, а значит – повышение благосостояния наших граждан»… Батишта, Батишта… Какая-то уж очень диктаторская фамилия. Кажется, в Сальвадоре такой был. Или еще где-то.

– Точно, – сказал я, разглядывая приложенное к статье фото черного брыластого мужчины. – Только кубинского диктатора звали Батиста.

– Чего ты ерунду говоришь? – удивился Балтазар. – Я, если хочешь знать, курсовую работу писал о нарушениях прав человека в диктатурах Центральной Америки. – На Кубе всю жизнь Кастро сидел.

– А до Кастро кто?

– Так это когда было, – пожал плечами «тайсон». – Кого это сейчас волнует… А, вспомнил. Кажется, в Никарагуа был Батиста.

– В Никарагуа был Сомоса, – опять возразил я.

– Точно ведь, Сомоса! – воскликнул Балтазар. – А ты откуда это все знаешь? Такие вещи ведь только узким специалистам известны. Или ты тоже какие-то работы писал по похожей теме?

– Да, приходилось, – неопределенно ответил я. Не объяснять же ему, что когда-то в нашей стране каждый школьник знал едва ли не всех иностранных лидеров поименно. – А вот это по-моему, тот самый аэропорт, – сказал я, показывая на увенчанное шпилем здание перед большим плоским полем.

– Это больше похоже на рынок, – заявил Балтазар.

Мы оба оказались правы. Когда-то здесь действительно был аэропорт, теперь внутри здания устроили подобие супермаркета с закусочными. На летном же поле возникла стихийная барахолка, не слишком, впрочем, запруженная народом, но соваться туда совсем не хотелось. Уж слишком мрачными и напряженными казались местные жители. Взрослые были в большинстве своем истощенными, детишки – рахитичными. Несмотря на наши скромные наряды, Балтазар и я выглядели здесь чужеродными элементами.

– Тут одним подъемом экономики не обойдешься, – сказал да Силва. – Жоам говорил, что американцы в принципе могут прибрать к рукам эту страну. Вероятно, так было бы лучше для всех.

– Не уверен, – сухо сказал я. Черт, еще один «демократ» на мою голову свалился.

– Я тоже не уверен, – все же сказал бывший адвокат. – Любая иностранная экспансия всегда шок для страны. Как и пронунсиаменто. Но здесь, по-моему, при любом исходе хуже не станет. Потому что хуже просто некуда.

– «Пронунсиаменто» – значит «переворот»?

– Да. Это насильственный переход власти от одной хунты к другой. Обычно так называли подобные вещи в Южной Америке. Но и здесь, если Жоам сделает свое дело, произойдет примерно то же самое.

… У коридора, куда еще несколько лет назад проходили для посадки в самолет, торчал крепкий вооруженный парень в малиновом берете. Справа от него стоял, видимо, бездействующий металлоискатель. Немного в стороне – рентгеновский аппарат. А дальше должна быть дверь направо… Мне ее отсюда не было видно, и я подошел чуть ближе. Точно, вот она! Почему же этот участок помещения показался мне таким знакомым? Уж не потому ли, что в прежние годы я частенько мотался по делам воздушным транспортом? Сколько же вот таких коридоров я прошел за свою жизнь?..