Узурпатор ниоткуда

С нашего борта выстрелила пушка – по ушам сразу же ударили гигантские ладони. Выстрел был удачным – на палубе «Гила» что-то сейчас же полыхнуло.

Но это не остановило нигерийцев. Теперь их пулеметы били без остановки. Раз… Два… Три… Пять… Уже десять, если не больше, пулевых отверстий появилось в крыше рубки, под самыми ногами сидящего наверху пулеметчика, и прямо над нашими головами. Раздался страшный грохот, и рядом с катером поднялся огромный водяной столб. Спарка наверху вдруг резко замолчала, будто наткнулась на неожиданное препятствие.

Мы вновь выпалили из пушки… Еще раз… И еще… Пулеметный огонь стал реже, однако автоматные очереди продолжали бить с прежним азартом. Один из наших бойцов вскрикнул и с шумным всплеском упал за борт.

Тогда Жоам подкрутил кремальеру на пульте, потянул на себя левый рычаг и, сорвав крышку, нажал кнопку. Торпеда выскочила из своего отсека и помчалась вперед, оставляя за собой белый пенный след.

Шаг был рискованный. Алварес, конечно, и не думал топить яхту – она ему была ох как нужна самому. А попади он в корпус судна, и, вполне возможно, наша миссия закончится, так толком и не начавшись.

Но Жоам рассчитал правильно. Торпеда прошла метрах в десяти от кормы «Гила» и умчалась в безбрежные просторы океана.

Еще несколько раз тявкнул автомат, и все стихло. Защитники «Гила» оценили угрозу быть потопленными в водах залива, где хозяйничают акулы, и прекратили огонь.

– Подходи вплотную, – потребовал Жоам в наступившей оглушительной тишине.

Француз немедленно дал ход, и катер приблизился к «Гилу» борт в борт.

– Абордаж! – скомандовал Алварес, высунувшись.

С дикими воплями восемь оставшихся в живых негров швырнули крючья на палубу яхты. Затем, выдав несколько очередей в воздух, принялись перепрыгивать через планшир, с намерением разорвать на части любого, кто встанет на их пути. Однако исход боя уже не вызывал сомнений. Кроме того, я заметил, что с борта «Джерико» в воду полетело чье-то тело. Пробковый шлем закачался на волнах, и я сделал вывод, что наемники таким жестом открыли вакансию командира.

Но вдруг с надстройки ударил автомат. Пули защелкали по рубке катера, и Жан-Поль сказал «мерд», когда одна из них зацепила его ногу. Впрочем, абордажная команда не стала долго раздумывать. Не прошло и минуты, как огневая точка была обезврежена. На палубу свалился труп плешивого пигмея, известного нам как Роджер Буш.

Что касается его напарника, толстого типа по имени Джон Смит, то его просто скрутила команда, когда почуяла, что дело пахнет керосином. И, предъявив Жоаму готового к употреблению начальника экспедиции, заявила, что вправе рассчитывать на иной исход, нежели приглашение пройти за борт… Где действительно нарезали круги три или четыре большие акулы, уже позавтракавшие двумя людьми, упавшими в воду.

Глава пятая

Майк Новински, наверное, испытал ни с чем не сравнимое облегчение, когда увидел небольшой возвращающийся отряд. Из переговоров по рации он, конечно, понял, что дело в порядке, но все равно, весь извелся, пока мы не вернулись в лагерь.

Вернулись мы только во второй половине дня. Жоам был в восторге от работы, проделанной абордажной командой. Он, как потом признался мне, до последнего момента беспокоился насчет того, что нигерийцы нарушат радиомолчание и потребуют помощи от кого угодно. Однако, этого не случилось. По всей видимости, вооруженная яхта была отнюдь нелегитимна с точки зрения международного сообщества, а продувная физиономия радиста, скалившего зубы при виде связанного Джона Смита, тоже говорила о многом.

Транспортное судно вообще не доставило нам никаких проблем. Когда Жоам лично убедился, что весь его экипаж составляют ухари, частью своей бездомные, которым все равно, за кого воевать, лишь бы жрать давали, просто оставил на мостике одного из своих людей и велел держать постоянную связь с лагерем. На «Гиле» командир оставил двоих. Двоих мы потеряли при атаке, и Жоам считал, что это в порядке вещей.

Так что катер доставил к берегу восемь человек, не считая француза: нас с Жоамом, пятерку боевиков, а также плененного мистера Смита, который теперь, в ожидании, когда мы отобедаем, сидел в одной из комнат под стражей и готовился к неприятностям.

К проблемам готовился и Жоам. Его эйфория от удачной утренней акции прошла, теперь он что-то этакое постоянно прикидывал, загибал пальцы и даже сидя в кантине за обедом рисовал на столе точки и линии острием ножа. На месте Алвареса я бы тоже думал о ближайшем будущем – все же захват судов в наши дни чреват сами понимаете чем, через два дня наемников будет нечем кормить, да еще надо рассчитаться с Мусафаром, который наверняка будет неприятно удивлен, если случится вдруг отсрочка по платежам.

Но Майк почему-то вообразил, что все уже сделано. И когда Жоам изложил ему вкратце о предстоящих задачах, погрустнел. Меня это слегка удивило – американец был неглуп, но, может быть, он уже видел себя сидящим на троне во дворце Рузданы и размахивающим угонкой? Черт его знает, чужая душа – потемки.

Вот и Алварес, несмотря на много дней, которые я провел с ним в походе, а теперь уже и под пулями, по-прежнему оставался для меня загадкой. Насколько я могу быть уверен в нем? В том, что он не воспользуется мной как разменной монетой в своих играх? В том, что он оставит меня в живых и после того, как сделает свое дело? Я не злопамятный, но с того момента, когда командир дал мне в брюхо, чтобы убедить нигерийцев в своей лояльности, мне стало казаться, что для достижения своих целей Алварес пройдет по чьим угодно головам. Или все-таки есть какие-то границы?

– Пойдемте, навестим нашего друга, – сказал Жоам мне, Майку и еще одному негру по имени Франку, которого командир прикидывал на роль нового «адъютанта».

Мы как раз пообедали (как обычно, кашей-размазней с бананами, которую варили заирские рекруты, да найденными в ангаре мясными консервами, вроде исправными, но странного вкуса), закурили, и я даже вознамерился было вздремнуть. Но после этих слов сразу встряхнулся. Как же забыть про парня, который устроил мне веселое утро в Лагосе, да еще заставил здорово понервничать не далее как вчера!

Мистер Смит, связанный и набычившийся, сидел на полу в углу комнаты, ранее предназначавшейся, видимо, под бытовой склад или что-то в этом роде.

– Ну вот, Джонни, мы снова встретились, и почти в том же составе, – произнес Жоам, усаживаясь на пол – никакой мебели тут не обнаружилось. Майк, Франку и я тоже расположились на полу.

Смит выругался.

– Разве что не хватает нашего друга Джорджа… Нет, Роджера Буша, – сокрушенно покачал головой Жоам. – Но он вообразил себя защитником средневекового замка, а в наши дни такое геройство сурово карается.

– Ну, чего надо? – с досадой спросил Смит.

– Имя? – совсем уже другим тоном потребовал Жоам.

– Чье? – осведомился Смит.

– Франку, – вздохнул Жоам и что-то добавил на португальском.

Негр подошел к толстяку и отвесил тому здоровенный пинок в лицо. Нигериец повалился на пол, жалобно выругался… Потом все же сел в прежней позе, хлюпнул разбитым носом и злобно посмотрел на нас.

– Что у нас еще на сегодня намечено? – произнес Жоам, не обращаясь напрямую ни к кому. – А, допрос. После дружеской беседы, которая еще не началась даже… Так не будете ли вы так добры назвать ваше имя? Настоящее имя. А потом отвечать на вопросы без помощи обуви моего адъютанта?

– Черт с вами… Меня зовут Джон… Джон Катлер.

С этими словами он быстро взглянул на меня. Жоам тоже взглянул на меня – ему ведь было известно о моих приключениях в Лагосе.

– Мне называли это имя, – сказал я. – Только я слышал, что Джон Катлер – англичанин, белый. Потом, когда мы с вами встретились в аэропорту, почему-то вы сказали, что этот Катлер ждет меня где-то в другом месте. Интересно, куда же вы меня собрались увозить?

– Я посчитал, – сказал Жоам, – что этот человек стоит не одну сотню тысяч, если переводить стоимость ваших услуг в доллары.

– Ну и отдали бы мне его, – пробурчал Катлер. – Это обошлось бы вам дешевле, чем устраивать абордаж и терять людей.

– И потом всю жизнь думать о том, что я продешевил… Нет, дорогой Джонни, еще не было случая, чтобы я не нашел ответа на свой вопрос.

– Ты спросил, как меня зовут, я ответил.

– Это еще и не допрос даже, а просто начало дружеской беседы…

Катлер зло хлюпнул носом. Кровь продолжала течь из его ноздрей и капать на одежду.

– Продолжим. – Алварес разжег потухшую сигару. – Как называется тот неправительственный и некоммерческий фонд, на который ты работаешь?

– Фонд? – озадаченно спросил Джон.

– Фонд, – повторил Жоам.

Было видно, что Катлер мучительно пытается сообразить, когда это он имел глупость неосторожно проронить это слово.

– Ну?

– ТАФИМП, – сказал наконец толстяк. – Трансафриканский фонд интернациональной медицинской помощи. Я руковожу одной из его служб.

– Уж не той ли, которая оказывает помощь оружием и транспортом?

– Именно. И меня весьма удивляет, что ты, получив эту помощь, повел себя, как заурядный…

Я не знал точного значения этих слов, и даже не смог разобрать, что сказал Катлер. Но Алварес, видимо, понял точно, с кем его сравнивают, потому что не поленился встать и уже лично дать пинка Катлеру по уху.

– Продолжим, – спокойно сказал он и опять сел на пол. – В прошлый раз ты сказал, что цена за ваши услуги состояла из денег, которые уже уплатил Кейдж, и из этого парня. Почему он так дорого стоит?

– Белые люди в Африке ценятся…

– Ни один человек, даже белый, не может столько стоить, – убежденно заявил Жоам. – Разве президент или премьер какой-нибудь круто вооруженной страны. Ну, глава швейцарского или хотя бы французского банка, пожалуй… А кстати, тебе ничего не известно о французах, которые закупают слоновую кость? Фамилия Монтескье тебе известна?

– Известна, – сказал Катлер. – «Монтескье и компания». Они находятся в Банги, и Кейдж, кажется, говорил именно о них. Правда, я не знаю точно, занимаются ли они слоновой костью или чем еще…

– Спроси, чем занимается ТАФИМП, – посоветовал я Жоаму.

– А я знаю, – ответил Жоам. – Да и многие знают. Эта контора торгует людьми. Отлавливают туристов, похищают беременных женщин, покупают у бедняков детей по всей Африке, а потом в Штаты и Европу спецрейсами летят так называемые биопрепараты… Но ведь ты же не можешь стоит в двадцать раз больше, чем другой обычный донор… Или можешь? Слышишь, Джонни? Может ли он стоить больше, чем другой мужик с подобными данными?

Джонни заявил, что ему это неизвестно. Уверенным таким тоном. Жоам подобрался к толстяку, раскочегарил свою сигару, и ткнул Катлера в щеку ее тлеющим концом. Нигериец дернулся. Жоам отвел руку с сигарой чуть в сторону.

– А теперь подумай, что будет, если у меня дрогнет рука, и я попаду тебе в глаз, – спокойно сказал он.

Катлер заорал, что он – лицо подчиненное, а зачем его шефам понадобился русский парень – до сотрудника его уровня такая информация не доводилась. Алварес сказал, что Катлер врет, поскольку – по его же собственным словам – выходило так, что Кейдж заключал сделку именно с ними, то есть, с Катлером и так называемым Бушем. Катлер заявил, что он не врет, и что вполне возможно, Бушу было известно больше, да и то вряд ли, поскольку руководство, которое знает всю подоплеку, сидит в уютном офисе, а заниматься грязной и опасной работой посылает таких, как Катлер и таких, как Буш.

Жоам задумался. С одной стороны, сказанное походило на правду, с другой…

– У меня нет времени, – грустно сказал Алварес, поднимаясь с карачек в полный рост. – Я бы мог, конечно, послать запрос в ТАФИМП, но там, скорее всего, скажут, что знать не знают такого человека, как Катлер. Я бы мог отправить толковых парней в Лагос, и они рано или поздно узнали в чем дело. Но времени у меня действительно нет. Завтра мне предстоит новое и очень трудное дело, и толковые парни нужны мне будут здесь. И вообще, есть предчувствие, что мне осталось два или три дня до… Словом, я предлагаю тебе еще одну сделку…

– Расстрелять меня через полчаса или разобрать на части к утру? – спросил Катлер. – Ни за что не поверю, что ты оставишь меня в живых.

– А вдруг? – усмехнулся Жоам. – Мне это нетрудно. Да и патрон сэкономлю. Через пару дней я навсегда уйду отсюда. Оставлю тебя здесь… Может быть, ногу тебе вывихну, а потом вправлю, чтобы ты за нами не увязался. Тут неподалеку есть пара деревушек, где еще не все от СПИДа вымерли. Доползешь, глядишь, когда-нибудь и доберешься до дома… Если там, конечно, тебя снова на работу возьмут.

– Неужели в партизанских главарях иногда жалость просыпается? – усмехнулся Катлер.

– Я – христианин, – серьезно произнес Жоам, извлек из-под куртки католическое распятие и поцеловал его. – В отличие от твоих соотечественников я не совершаю убийств, кроме тех случаев, когда оказываюсь в безвыходном положении.

Катлер, кажется, хотел было съязвить насчет безвыходных положений, но одумался. И уставился на меня.

– Пусть он выйдет, тогда скажу… Даже нет, пусть выйдут все, кроме тебя.

– Ты еще условия будешь ставить? – возмутился Жоам.

– А ты подумай, почему я тебя об этом прошу. И потом, ты же всегда сможешь передать мои слова… Если захочешь.

Алварес снова задумался. Ненадолго. Потом подошел к толстяку, проверил, хорошо ли тот связан, достал люгер.

– Выйдите все отсюда, – сказал он. – Франку, держи обоих возле пожарного щита, и сам стой там. Пяти минут нам хватит.

Пришлось подчиниться. Я был уверен, что подвоха на этот раз не ожидается, но любопытство по-прежнему жгло. Действительно, почему я так дорого стою?

Жоам вышел из комнаты минуты через три. Он что-то сказал Франку, и тот скрылся в комнате, где сидел Катлер.

– Пойдемте, выпьем, – сказал нам Алварес. – Рекомендую выпить и лечь отдыхать. Завтра у всех нас будет сложный день.

* * *

Но отдохнуть нам сразу не удалось. Когда мы вошли в кантину, там разгоралась драка – два заирца сцепились с солдатом из Тонга-Со. Жоам недолго думая разрядил пистолет в одного из рекрутов, второй тут же отскочил и забился под стол. Долгого расследования не проводилось, как сразу выяснилось, здесь возникла стихийная потасовка на этнической почве. Алварес сообщил всем присутствующим, что и впредь будет поступать так же, при этом не будет делать различия между заирскими и ангольскими драчунами. Потом велел убрать падаль, и мы сели за стол, из-под которого убрался рекрут, которому повезло больше.

Жоама рассердил этот инцидент, и даже выпивка не смогла улучшить его настроение. Невозможно было и вытянуть из командира информацию о том, что же, черт возьми, сказал ему незадачливый нигериец.

Лишь после третьего стакана виски командир принялся излагать план дальнейших действий. Об отдыхе он уже не вспоминал, хотя и заявил, что ближайшая ночь отводится на сон. Утром будет продолжение.

Продолжение должно стать скверным событием для американской экспедиции, что находится километров в тридцати к северу отсюда, в той самой Долине Камней Тумана. Но напрямую идти туда опасно, потому что устье Конго состоит из широких протоков и островов, кишащих крокодилами, а северный берег принадлежит Заиру. Правда, никаких пограничных и таможенных служб там нет, да и ни к чему – крокодилы справляются лучше, и жалованья не требуют. За узкой полосой территории Заира и начинается Контвигия. Долина, захваченная (Алварес так и сказал – «захваченная») американцами, примыкает к границе и тянется вдоль нее до самого побережья, откуда до Рузданы – единственного в Контвигии города – еще километров пятьдесят. Следовательно, придется снова побывать в Форт-Элвише и взять катер для отъезда в Контвигию. По всей видимости, от морского берега до Долины вряд ли удастся пройти и остаться в живых, поэтому эмиссары Жоама должны проникнуть в лагерь американцев через Руздану – именно оттуда янки должны были попасть в нужное место.

Эмиссарам Жоама придется убедить начальника экспедиции в том, что они – люди Кейджа, который – вот беда-то какая! – свалился с приступом страшной болезни, и не факт, что его вылечат. Надо выпытать, какие планы у экспедиции, чего она ждет по мере захвата Рузданы, и так далее. А ночью… Ночью надо будет сделать так, чтобы большинство или хотя бы самые опасные члены экспедиции были нейтрализованы. Потому что на рассвете лагерь американцев будет захвачен людьми Жоама, которые приплывут на транспортной яхте к северному берегу, пересекут заирскую территорию и перейдут границу Контвигии.

Рискованно? Конечно. Крокодилы, трясина и заирские боевики. Зато он, Жоам, убивает пятерых зайцев зараз: ликвидирует американскую экспедицию, получает транспорт для доставки оружия, рассчитывается с Мусафаром, попутно обрекая его на месть янки, а заодно решает проблему хотя бы одной кормежки своей банды в двести с лишним человек, которая имеет привычку периодически что-то бросать в свои вечно голодные животы, а если такого не получается, то начинает искать нового работодателя. Конечно, в солдатах Тонга-Со он уверен, но в заирских рекрутах – ни в коей степени, а в сброде, присланном из Нигерии – и того меньше. Поэтому времени терять нельзя, и Руздану нужно взять если не послезавтра, что через два дня – просто обязательно.

– А теперь давайте решим, кто должен идти к американцам, – сказал Жоам.

– Разумеется, человек, который знает о планах Кейджа. Хотя бы в том объеме, который известен нам, – сказал я.

– Думаю, американец и должен идти к ним, – заметил Майк.

– Э, парень! – заметил Алварес. – Забудь про то, что ты когда-то был американцем! Ты – контвигиец, при этом, что вполне возможно, первое лицо нового государства.

– Слишком долго я прожил в Штатах, – вздохнул Майк. – Уж извини, Жоам, но ты не родился в стране, которая учила тебя каждую минуту гордиться тем, что ты – гражданин самой могучей державы мира…

– Сейчас это не имеет значения, – сухо сказал Алварес. – Ты решил связать судьбу с родиной предков, а это значит, что Штаты для тебя теперь не более, чем одна из множества чуждых и враждебных стран. Привыкай, парень… Впрочем, если я правильно понял, ты не против отправиться за реку, и это уже хорошо.

– Я тоже готов, – сказал я. – К тому же туда вряд ли пойдет один человек.

– Да, это работа не для одного, – согласился Жоам. – Но вас вместе я не отпущу, это определенно. Уж до дворца в Руздане я просто обязан дотащить хотя бы одного из вас. Я тоже не смогу идти – кроме меня некому будет командовать ночной операцией. Значит, придется отправить одного из вас, а напарника придется выбирать среди моих солдат… Беда только в том, что никто из них сроду не выбирался из джунглей, а цивилизованный человек такого сразу распознает…

– А если сказать, что этот солдат – проводник? – спросил Майк.

– Я даже не знаю, говорит ли кто-то из них по-английски, – сказал Жоам. – Ладно, давайте сначала решим, кого из вас я смогу отправить…

– Меня, – хором произнесли мы с Майком.

Алварес переводил взгляд с физиономии Майка на мою и обратно.

– Не могу сказать, что эта миссия безумно опасна, – сказал он. – Но случиться может всякое. И потому Майка мне не хотелось бы отпускать…

– Это несправедливо, командир, – сказал Новински. – Ты уже брал Андрея с собой, когда отправлялся за катером.

– Мне нужен был человек, который в состоянии хотя бы управлять мотором. А я выяснил, что кроме Андрея, этого не умеет никто, даже ты. Впрочем, теперь и его мне отпускать страшно…

– Что же такое сказал Катлер? – произнес я негромко.

– Не в Катлере дело, – проворчал Жоам. – Давайте так. Вы сможете решить этот вопрос между собой?

– Жребий? – спросил я у Майка?

– Карты есть? – спросил он у Жоама.

– Есть, – ответил Жоам.

– В покер играешь? – спросил Майк меня.

– В покер? – переспросил я.

– Да. В американский покер?

– Когда-то играл, – произнес я с не самым уверенным видом.

– То есть, умеешь, да?

– Ставка – миссия к американцам? – спросил я.

– Конечно, – ответил Майк. – Победитель едет. Метнем как бы долларов по пятьсот.

– Банк во сколько кругов?

– Без ограничения. И с джокерами, – заявил Новински.

– Согласен, – сказал я.

* * *

Перед строем разношерстных, хотя и почти одноцветных, головорезов, Жоам ходил туда-сюда в ожидании, пока на плац сгонят весь личный состав. На летном поле толпилось примерно двести тридцать африканцев: чуть меньше сотни заирских рекрутов с девятью ангольскими десятниками, чуть больше сотни вновь прибывших нигерийцев без командира, да оставшиеся в живых представители «элитных войск» из Тонга-Со. Среди прибывших на плац рожи были еще те, кое-кто делал вид, что откровенно кладет на воинскую дисциплину, но о тяжелой и одновременно быстрой руке Жоама уже знали все. Поэтому ему не пришлось долго ждать, пока «тайсоны», наскоро произведенные в командиров взводов, соберут отряд и создадут видимость строя.

– Кто знает английский язык, выйти из строя! – по-английски скомандовал Жоам.

Солдатня, в большинстве своем ничего не понявшая, невнятно загудела. Жоам что-то произнес по-португальски и еще на каком-то местном наречии. Бойцы немного притихли. Жоам снова перешел на английский.

Тогда зашевелилась шеренга нигерийцев. Человек пятнадцать довольно уверенно вышли из строя. Алварес кисло смотрел на них; наверное, он рассчитывал на большее, особенно если вспомнить, что государственный язык в Нигерии именно английский. Возможно, кое-кто из наемников был завербован в другой стране, кто-то действительно не знал английского, а иные просто не сочли нужным об этом докладывать. Проходя рядом с наемниками, Жоам обращался поочередно к каждому из них на английском, выслушивал странные лающие фразы, кривился, и отправлял несостоявшегося кандидата обратно в строй.

Так он пообщался со всеми пятнадцатью, и всех вернул в строй. Достойного претендента не оказалось. Даже Франку с его жутким произношением ботал на международной фене не в пример лучше. Похоже, Алварес стал подумывать насчет Франку, но неожиданно из строя вышел один из «тайсонов», кажется, номер три.

– Что тебе нужно? – спросил Жоам на португальском.

– Я говорю по-английски, – неожиданно на отличном «америкэн» доложил наемник.

– Имя? – спросил Жоам, ничем не выдав своего удивления.

– Балтазар да Силва. – На моих глазах головорез стал превращаться в дисциплинированного солдата.

– Ты португалец?

– Я американец.

– Останься…

Алварес дал команду расходиться всему воинству, сам же повел «тайсона», Франку, Майка и меня обратно в кантину.

– Я полагаю, хоть ты и американец, но африканского либо португальского происхождения, верно? – спросил Жоам.

– Мои родители – бразильцы, – ответил да Силва. – Они переехали в Соединенные Штаты еще в семидесятые годы. Отец получил гражданство. Я родился уже гражданином Америки. Все очень просто.

– В каком городе родился? – заинтересовался Майк.

– В Нью-Йорке, – коротко ответил да Силва.

– Каким образом оказался в Заире? – продолжил Алварес.

Да Силва отказался от предложения закурить и сказал, что его родители были достаточно состоятельны, чтобы он, Балтазар, по окончании школы отправился учиться в Йельский университет. Причем не на кого-нибудь, а на юриста. (Майк, лучше нас знавший американские реалии, уважительно кивнул). Университет да Силва вполне благополучно окончил, тем более что в футбольной команде факультета он не сидел на скамье запасных… Но с практикой дело не заладилось. То ли пресловутая политкорректность в случае с ним давала сбои, то ли внешность громилы привлекала далеко не всех, но по какой-то причине Балтазар вскоре мог бы претендовать на звание «самого низкооплачиваемого адвоката в Нью-Йорке». Понимая, что в громадном мегаполисе количество юристов близко к предельному, Балтазар перебрался в Даллас, штат Техас, но и там дело не пошло. И однажды, чтобы не превратиться в неудачника, адвокат совершил некий проступок, который принес ему около ста тысяч долларов. А затем его «сдали». Кто-то из немногочисленных друзей позвонил и посоветовал драпать. Что да Силва и сделал. Не будучи обремененным ни семьей, ни недвижимостью, он в одиночку пересек мексиканскую границу и в одночасье стал «джентльменом удачи». Кроме американского футбола, да Силва не был чужд бокса, а знание права, кроме всего прочего, помогло ему стать своим среди нескучных людей, которые занимались специфическим бизнесом в приграничных районах. Дальше – больше. Владение португальским языком и желание боссов развивать незаконную торговлю с Африкой закинули Балтазара в Анголу. Пока он вел переговоры с заокеанскими коллегами, полиция США и Мексики провела совместную операцию, успешно при этом закончившуюся, в результате чего бывший адвокат опять остался не у дел. Возвращаться обратно было не к кому, да и Африка затянула. И теперь Балтазар да Силва, выпускник Йельского университета, плотно ввязался в беспошлинную международную торговлю живым сырьем, да еще и экспедированием оного.