У истоков литературы. Учебное пособие

Противопоставление лошади и бизона в таких памятниках первобытного искусства, как рисунки на стенах пещер Ляско, соотнесено не только с различиями левой и правой стороны, красного и чёрного цветов, но и с противопоставлением между четом и нечетом, которое найдено и в целом ряде других произведений первобытного искусства.

В мифологиях разных народов всегда трактовали чётные числа, связывая их с левой стороной, с женским началом, как символы зла, тьмы или смерти (вспомните поговорку «беда не приходит одна»). Многие древние культуры связывали парные числа с завершением, законченностью жизненного цикла, поэтому всегда преподносили покойникам дары (в том числе цветы) в чётном количестве. Славяне погибшим воинам, которые защищали свою родину, дарили на похоронах два цветка и говорили: «Один цветок усопшему, второй богу».

Нечётные числа, соотносимые с правой стороной, с мужским началом, древние люди считали наоборот символами везения, счастья и успеха (например, непарным должно быть число подкладываемых под курицу яиц; число сватов в обряде сватовства невесты и т.п.). У греков нечетные числа символизировали мужское, активное начало, а четные, соответственно, женское и пассивное. Китайцы в нечетных числах видели отражение принципа «янь» – небесного, постоянного и благоприятного, а в четных – противоположный ему принцип «инь» – земной, изменчивый и неблагоприятный.

Древние пифагорейцы считали нечётные числа символами света, добра и жизни. Для них нечётные числа символизировали правую сторону, или сторону удачи. А вот чётные числа напротив, символизировали левую сторону – сторону тьмы, зла и смерти.

Однако чёткое определение чисел как благоприятных и неблагоприятных невозможно: несчастливыми могут быть как чётные, так и нечётные числа. Хотя некоторые совпадения существуют.

Во многих культурах плохой славой пользуется число «2» как младшее из чётных чисел: оно считается дьявольским числом, т.к. два одинаковых предмета, двойные или сдвоенные предметы могли, по поверьям, принести неудачу и даже смерть. Рождение близнецов часто воспринималось как несчастье; опасными считались сросшиеся плоды, яйца с двумя желтками, две одновременно горящие свечи и т.п.; не следовало вдвоем пить воду, мести пол, утираться одним полотенцем, качать колыбель и др., дважды совершать какое-либо действие (так, дурным глазом будет обладать ребенок, которого дважды отнимали от груди; магические ритуалы не поручались женщине, которая была дважды замужем, и т.п.). Чрезвычайную опасность представляли люди, обладавшие двумя душами. Вместе с тем число «2» могло наделяться способностью противодействовать нечистой силе. В обрядах опахивания села в случае мора должны были участвовать близнецы; часто нечистую силу отгоняли с помощью двух предметов или орудий (например, чесальных гребней).

Наоборот, число «3» как младшее из нечетных чисел (а в архаическом сознании это именно тройка, а не единица!) является благоприятным, святым, символизирующим совершенство. Отсюда и предписание – для верности совершать ритуальные действия трижды (перекреститься, плюнуть, постучать по дереву), и такие выражения, как «треклятый» (т. е. трижды проклятый) или «треволнение» (т. е. очень сильное волнение). Пифагор и Аристотель считали это число воплощением гармонии и законченности. В странах Востока тройка – священное число: у китайцев оно символизирует святость, законность и совершенство, а японцы чтят как бесценные реликвии три «священных сокровища»: меч, зеркало и драгоценный камень. В античной мифологии насчитывается множество сказочных женских триад: Грайи, Грации, Гарпии, Горгоны, Парки, Фурии и др., а у кельтов – три Матроны. В фольклоре народов мира обычно фигурируют три царских сына или три девицы. Главный герой сказки разгадывает три загадки, проходит три испытания, делает выбор между тремя дорогами, имеет три желания или три волшебных предмета и т. д. В русских былинах прославляются подвиги трех богатырей: Ильи Муромца, Добрыни Никитича и Алеши Поповича. Во всех политеистических религиях власть над миром поделена между тремя верховными богами: египетская божественная тройка представлена Осирисом, Исидой и Гором; индуистскую тримурти составляют творец Брахма, хранитель Вишну и разрушитель Шива; греческая триада включает в себя Зевса, Посейдона и Аида, причем печатью священного числа «3» отмечены даже атрибуты их власти – тройная молния Зевса, трезубец Посейдона и трехглавый адский пес Аида.

Автор исследования о символике палеолита М. Кениг приводит много примеров, из которых видно, что число 3 играло какую-то особую роль ещё в палеолите, причём не только у кроманьонцев, но и даже у предшествовавших им неандертальцев. Сакральный характер тройки проявляется и в обрядах, и в поверьях многих народов земли. Например, ритуал, заключающийся в том, что девушка, вступив в брак и уходя в дом мужа, трижды обходит вокруг очага своего дома, существует не только у индоевропейцев, но и у кавказцев. Чеченцы и ингуши при присяге три раза обходили вокруг гробницы предков; перед празднеством выдерживался пост в течение трёх суток, затем празднество продолжалось тоже трое суток. И осетины, и древние евреи выпекали ритуальные треугольные лепёшки, индейцы Гудзонова залива троекратно курили, приветствуя восходящее солнце.

В древности существовало понятие о трёх началах бытия. Они, например, в африканской мифологии называются «реками», а в древнерусских трактатах – «нитями жизни». Эти силы обозначались цветовыми и другими символами. Так, у африканцев белое обозначает благо, чёрное – зло, красное – жизнь. У древних семитов было представление о трёх категориях этических оценок, которые символизировались этими же цветами: белое – честь, чёрное – позор, красное – грех.

Семерка, как и тройка, – волшебное, магическое число, знак совершенства, космического порядка и завершенности цикла. Эту символику во многом предопределили семидневные фазы луны и семь известных в древности небесных тел нашей солнечной системы. В семерке воплощалась и главная тайна мироздания, поэтому неразрешимую загадку мы называем «тайной за семью печатями». В каждой религии это звездное число ассоциировалось с божественными силами. В Древнем Египте семерка – эмблема Осириса, символ его бессмертия; в культе иранского Митры – семь степеней посвящения… В истории человечества магическое число «7» олицетворяло все самое великое и чудесное. Древние греки восхваляли семь выдающихся мудрецов античности, семь непревзойденных шедевров архитектуры и искусства, именуемых Семью чудесами света. Великий Рим, гордый властитель Древнего мира, стоял на семи холмах. В этом геологическом факте римляне усматривали особую милость и благоволение богов к Вечному городу и его гражданам.

Сакральность тройки и семёрки продолжается в числе «9» (трижды три), так что сказочные «тридевять земель» – это еще одна метафора чего-то совершенного и запредельного. Девятка – утроенная триада, символ абсолютного совершенства и законченности. Доказательства тому человек находил и в космосе, и на земле, и даже под землей. Готовясь к выходу в большой мир, человеческий плод девять месяцев зреет и набирается сил в утробе матери. В солнечной системе, образующей мир ближнего космоса, вращаются девять планет. В греческой мифологии законченную полноту совершенства олицетворяют девять прекрасных муз. Девятка часто фигурирует также в магических текстах и ритуалах (особенно лечебных), где используются 9 камешков, 9 щепок, 9 угольков, вода из 9 колодцев: «Найди 9 никогда не кошеных лугов и когда на них вырастет трава высотой в 9 пальцев, собери 9 парней, пусть они ее скосят новыми косами, а 9 девушек пусть их соберут новыми вилами, потом это сено надо варить в 9 новых чанах, этой водой помойся и тогда выздоровеешь».

Приведём несколько примеров обрядов и обычаев, связанных с числом 9. В Сардинии похоронный обряд длился 9 дней. По верованию этрусков, молнию насылают «девять богов». В Англии в день летнего солнцестояния зажигали 9 огней, а в других странах в этот день в костре должно гореть 9 пород древесины. У осетин на Новый год готовили один пирог большого размера и девять маленьких, у древних германцев жертва из 9 животных считалась наиболее значимой, а на торжественных пиршествах подавалось 9 блюд. В Дантовом аду – 9 кругов, о девяти кругах подземного мира говорится в мифах Скандинавии и доколумбовой Америки; девятый вал при шторме считается самым опасным.

Выбивается из ряда благополучных нечётных число «13» – самое роковое, несчастливое число, символ разрушения и смерти. Истоки страшной символики числа «13» таятся во тьме веков. В мифологии древних египтян мистическая лестница, ведущая к Высшему Знанию, насчитывала 13 ступеней, причем последняя из них символизировала загробный мир. В скандинавских мифах имеется рассказ о роковом пире в Валгалле – небесном дворце Одина, куда были приглашены 12 богов, однако гостей оказалось 13 – незваным явился жестокий бог хаоса и раздора Локи, чьи козни привели к смерти светлого и прекрасного Бальдра. Причину мистического страха перед этим числом нетрудно понять, если учесть, что древние евреи обозначали «13» и слово «смерть» одним и тем же знаком. Даже в современную цивилизованную эпоху черная магия «мёртвого» числа продолжает влиять на суеверных людей и целые народы. В США, Англии и Франции на домах невозможно обнаружить такого номера, а в кинотеатрах и салонах самолетов за двенадцатым креслом сразу следует четырнадцатое. В календаре особое опасение вызывает «черная пятница» (пятница, 13-е) – считается, что несчастливый день недели удваивает таинственную разрушительную силу рокового числа. Страх перед ним и в наше время настолько распространен, что психологи обозначили его специальным термином – «трискайдекафобия».

Среди учёных распространено мнение, что левая сторона – это потусторонний мир, мир, казавшийся человеку чуждым, более сильным, непонятным («чужой» мир, мир «наизнанку»), а правая сторона – это мир людей («свой», наш мир). В мифах эти миры неразрывно связаны между собой. Похоронные и поминальные обряды, обряды кормления могил и встречи «дзядов» (белорус. – «деды», предки) содержат в себе целый ряд моментов, указывающих на то, что оба мира жизненно необходимы друг другу. Мир творится из хаоса, поэтому любое движение в мифах всегда начинается «оттуда», из того, «иного» мира. Жизнью следует называть не только наше присутствие здесь, а цикл: жизнь в том мире – жизнь в этом мире – жизнь в том мире – жизнь в этом мире и т. д. Переходы осуществляются с помощью рождения и смерти. Иной мир столь же реален для архаического человека, что и земной.

Интересно предположение Н. Л. Пятковой о том, что люди накапливают энергию в «том» мире и приходят в «этот» мир, чтобы её потратить: «там» берем, «здесь» тратим. Поэтому «логично было бы предположить, что в мифе человек, герой и даже бог умирают, погибают тогда, когда их существование теряет свой смысл, когда энергия, взятая ими в потустороннем мире, оказывается истраченной. Смерть – это поход за силой. Во всех календарных обрядах и обрядах жизненного цикла мы встречаем имитацию биологической смерти, инсценированную участниками обряда. Они умирают „понарошку“, но этого оказывается достаточно, чтобы, …пережив смерть, попасть в потусторонний мир, напитаться силой там и вернуться в наш мир… Следовательно, чем чаще „умираешь“, тем дольше живешь… Подобная логика прослеживается во всех мифологических текстах и обрядовых действиях… При этом вовсе не обязательно, чтобы смерть была буквальной: вспомним инициационные или шаманские „смерти“…» [24]. Смерть в мифологическом сознании всегда воспринимается не как конец, а как переход. Весь мир для древнего человека – это путь между жизнью и смертью.

Ещё раз подчеркнём: левая сторона – это «чужой» мир, а правая – «свой», причем в мифологическом мышлении всё «своё» воспринимается положительно (оно «своё», и поэтому оно хорошее), а всё «чужое» воспринимается как потенциально опасное, как потенциально враждебное.

В древнейших представлениях «своё» и «чужое» пространство мыслятся как совокупность концентрических кругов: в самом центре находится человек и его ближайшее родственное окружение, а степень «чужести» пространства возрастает по мере удаления от центра, от «мира своих» (человек, дом, двор, село, поле, лес). «Русское слово „пространство“ указывает на развёртывание мира от центра вовне – мир „простирается“, – пишет В.А.Соловьёва. – В волшебных сказках герой часто отправляется как раз на периферию, в зону хаоса, полную опасностей, так как там обитают злые силы, таящие смерть. Победа героя над ними означает освоение самого этого места, приобщение его к организованному культурному пространству или уничтожение самого места, чтобы не завелась впредь вредоносная сила» [28].

Центр горизонтального пространства – территория обитания «своих» людей, а вся остальная земля за её пределами относилась к «чужому» пространству. Рассматривая себя как центр мира, люди выработали устойчивые обычаи: например, отправляясь в дальнюю дорогу, они кланялись «на все четыре стороны». Этим самым они обращались к «своему» миру, стремясь обрести поддержку и благословение своим начинаниям. Своеобразный центр имели и микропространства. Так, в доме центральными считались печь, красный угол, матица (центральная потолочная балка), которые всегда освящались при переезде в новый дом. Возле них начинались семейно-бытовые обряды и ритуалы.

«По горизонтали пространство чётко разделялось на „левое“ и „правое“, – утверждает В.А.Соловьёва. – Правое соотносилось с положительным, „чистым“, а „левое“ – с отрицательным, „нечистым“… Связью между разными точками пространства является путь. Чаще всего это два крайних предела: „свой“ и „чужой“ миры; культурно организованное человеком пространство – непространственный хаос; видимое – невидимое царства. В волшебных сказках герой живёт в неопределённом „некотором царстве“, из которого он отправляется в ещё более неопределённое „государство“, а то и „туда, не знаю куда“, движется из какого-то условного центра на окраину. Путь совершается обычно по кругу: суточный, годовой путь Солнца… Линейный путь героя по принципу „ухода“ и „возвращения“ всегда сопряжён с трудностями (огненная река, великаны, Баба Яга, Змей) и требует героических усилий. Поэтому он должен соблюдать строгие правила при переходе из одного места пространства в другое: выдержать предварительные испытания, выполнить условие не оглядываться назад. Достижение конца пути и возвращение приводят к добыванию какого-либо средства на благо рода или к уничтожению противостоящих жизни злых начал» [28].

В.А.Маслова предлагает своё понимание мифологической модели пространства, согласно которой границы вселенной расходятся «от человека» концентрически всё большими и большими кругами: человек – дом – родина – чужбина [19].

Самый ближний круг, микрокосм – это сам человек. Его граница – тело и одежда, прикосновение к которым расценивается как нарушение норм.

Следующий круг мифологической модели пространства – дом человека, его ближайшее окружение. Основная функция дома – защита и ограничения. Дом – это мир, приспособленный к человеку и созданный им. Принадлежность человеку – основной функциональный признак дома. Элементы дома – крыша, печь, дверь, окно, порог, пол – это границы дома. Верхняя граница – крыша, защита сверху (покров) – отсюда русское выражение «дать приют под крышей». Окно – тоже граница дома, как и порог, который считался местом жительства духов и домового. В древности под порогом погребали детей, некоторых предков, души которых якобы охраняли жилище. До сих пор о пороге существует множество суеверий: нужно оказывать почтение порогу, поэтому нельзя становиться и садиться на порог, прыгать через него; ни в коем случае нельзя наступать на порог не живущему здесь человеку – с этим связан обычай у многих народов переносить невесту через порог. В представлениях славян порог – защита для человека. Дверь – это средство связи с миром. В фольклоре – закрытую изнутри дверь нельзя без разрешения открывать снаружи.

Выход за порог дома, за дверь, тем более за околицу села – это покидание собственного обжитого пространства, переход от «своего» к «чужому», что связано для человека с началом приключений, испытаний и опасностей. Но между «своим» и «чужим» миром есть ещё одна, самая сильная граница – кладбище, где мёртвые как бы охраняли своё пространство.

Последняя граница вокруг человека – это граница «своей» земли, родины. Там – за границей – находится «чужое» пространство, которое отождествляется с потусторонним миром. У древнего славянина переход через эти границы требовал смены костюма, а часто и внешности; изменения норм поведения, деятельности.

Важно отметить, что граница (рубеж), разделяющий «свой» мир и «чужой», – самое опасное место, где человека часто подстерегают повороты судьбы. Во-первых, потому, что граница – место наибольшего удаления от центра «своего» мира, а значит, это место, где максимально ослаблены силы «своего» пространства. Во-вторых, потому, что граница – это место, где начинают действовать законы «чужого» пространства. Все люди, имеющие контакт с другими мирами, располагаются и в мифологии, и в фольклоре, и в литературе на границе своего пространства: на окраине села, города, на опушке леса, на берегу моря и т. д.

В мифологическом мышлении границы между свои и чужим, между левым и правым, жизнью и смертью реально, материально существующие. Всякое «своё» место огорожено и оформлено в противоположность внешней стихии «чужого» и мрачного. «Своё» мыслится как обжитый и сокрытый «град» («огород», «огороженное место»), или как «дом», границами которого становятся стены, крыша, порог, дверь (вход-выход). В древних мифологиях и фольклоре «Своё» и «Чужое», царства живых и мертвых чаще всего отделяют реальные или мифические горы и реки, а также дороги и перекрестки (распутья, росстани (развилки)). Так, например, реальные или мифические горы представляли собой «ось мира», как границу «Своего» и «Чужого», вход в мир духов, подземный или небесный в индийской, китайской, корейской, японской, тибетской и других мифологиях. В китайской мифологии таковыми считались несколько гор (Тайшань, Дунъюэ, Куньлунь и другие), которые являлись границами между реальным и «подземным» Китаем, входом в «нижний» мир. Именно в горах с героями китайских «рассказов об удивительном» происходят всякие превращения и встречи с миром духов («чужих»).

Часто в фольклоре и древних мифологиях границей «Своего» и «Чужого» является реальная или сакральная река (в последнем случае, погружение в ее воды означает смерть). Так, например, в китайской мифологии Жошуй («слабая вода») – особая река, протекающая под священной горой Куньлунь и разделяющая мир мёртвых и живых; в мифологии эвенков, эвенов, нанайцев Энгдекит – шаманская река, которая соединяет верхний и нижний миры; в древнеиранской мифологии волшебный мост Чинват переброшен через водную преграду, разделявшую мир мёртвых и живых; у врат подземного Хеля (Нифхеля), скандинавского царства мёртвых, течет река Гьёлль; в античной мифологии на крайнем западе за рекой Океан, омывающей землю, находится вход в мрачные глубины Аида, который охраняет пёс Кербер (Цербер), в свою очередь, Аид окружают и пересекают подземные реки – Ахеронт, Кокит («река плача»), Стикс («ненавистная»), огненный Пирифлегетон (Флегетон), Лета («река забвения»); Дунай в представлениях древних славян – нарицательное слово, обозначающее далекую, незнакомую реку, глубокие воды, море, и, в том числе, «некий главный рубеж, за которым лежит земля, обильная богатством и чреватая опасностями… граница благодатной земли и вожделенная цель всех устремлений» [15, с.198—199].

В мифологии и фольклоре часто в качестве границы «Своего» и «Чужого» выступает дорога или перекресток (распутье, росстань (развилка)). Перекрестки дорог, а так же лесные чащи, заброшенные могилы и морское побережье – места действия злых духов бута (буто) в индуистской мифологии балийцев и яванцев; перекрестки и глухие места выбирались для культа китайского божества (бога или богини оспы) Доу-шэня; в древнекитайской мифологии на перекрестках (маогуй) или реке (чжуганьгуй) поджидают свои жертвы неупокоенные души (духи) умерших; греческая богиня колдовства Геката – «богиня трех дорог» (тройной власти на небе, земле и под землей), «обитает» на распутье или перекрестке дорог, где ей обычно приносили жертвы; в славянской мифологии колдун или любой человек, сознательно вступающий в союз с нечистой силой, вызывает черта в нечистых местах – на перекрестке дорог (и в бане), сняв с себя крест; в русских сказках камень на развилке дорог с предостерегающей надписью («Направо пойдешь…») маркирует границу между мирами.

Различные мифосистемы находят «совпадающие выражения для характеристики мира, лежащего по ту сторону границы»: то, что не дозволено у нас, дозволено у них. У «Нас» господствуют «законы, хорошие установления и порядок», у «Них» – беззаконие, плохие установления, беспорядок. «Своё» пространство хорошо знакомо, привычно, обжито, устроено, упорядочено, безопасно и отгорожено от незнакомых, непривычных, опасных мест, где живут «чужие».

Кто же эти чужие? «Чужие» – обитатели потустороннего запредельного, хаотического, перевернутого мира, монстры и чудовища, всякого рода нечисть (черти, ведьмы, привидения, призраки, вампиры, оборотни и т. п.), враги, чужеземцы. «Чужие» по внешнему виду необычны, странны, иногда похожи на монстров. Во всех мифологиях «чужие» являлись «… своеобразным олицетворением неподвластных человеку и потому темных и пугающих сил природы», «все силы, угрожавшие традиционному укладу» [36, с.237—238].

В фольклоре разных народов «своих» (живых) от «чужих» (мёртвых), которые не пахнут, отличает специфический запах. Стражи границы (Баба-Яга, великаны, людоеды и т. д.) чувствуют этот запах: «Пахнет человеческим (русским) духом!». Например, Яга узнает врага по запаху: «Фу-фу-фу! прежде русского духа слыхом не слыхано, видом не видано; нынче русский дух на ложку садится, сам в рот катится».

В фольклоре и мифологиях древних народов «Чужое» пугает. Поэтому путешествие в чужие края наполнено риском и опасностями.

Странствия в чужих землях навсегда изменяют героев (Гильгамеш, Одиссей, Ясон и аргонавты и др.), превращают их из «своих» в «чужих»: спустившиеся в ад, ушедшие из дома странники, могут сгинуть на чужбине или вернуться неузнаваемо преображенными, оскверненными.

Разделение пространства на «своё» и «чужое» отчётливо прослеживается в заговорных текстах. Т. Н. Свешникова, анализируя только один фрагмент лечебных заговоров – формулу отсылки болезни – приходит к интересным выводам:

1. В заговорах болезнь отсылается в чужой, иной мир, в мир мёртвых. Далекими, чужими считаются такие элементы пространства, как лес – черный, глухой, немой, пустой, сырой, темный, дремучий («отнесите его в тёмные леса, в далёкие края, за синие моря, на желтые пески», «поди в тёмные леса, в зыбучие болота»), горы – крутые, высокие, вершины гор, горы, не имеющие названия («быть тебе по болотам, по гнилым колодам, за тёмными лесами, за крутыми горами, за жёлтыми песками», «посылаю за быстрые реки, за высокие горы, за темные леса», «понеси их за горы высоки, за леса дремучи, за моря широки, за реки глубоки, за болоты зыбучи, за грязи топучи»), море, глубь моря, край моря, «Окиян», болото («понеси её в сине море», «поди на Окиян море», «пошлю я вас во чисты поля, во сини моря, во гнилы болота»). Интересны также отсылки болезни на край земель, на край вод, в глубь земли и под землю, в сырую землю, под гнилую колоду, под смоляной пень. Все перечисленные места отсылки болезней – это не что иное как граница, последняя черта, за которой начинается чужой мир, или это сам чужой мир.

2. Исследователи текстов заговоров обычно отмечают тесную связь мира заговора с миром крестьянского дома, с крестьянским бытом, деревенскими занятиями, ремеслами и полевыми работами. Поэтому изгнание болезни в чужой мир обычно сопровождается формулами, из которых явствует, что в чужом мире в отличие от своего мира всё устроено совершенно по-иному, при этом перечисляются бытовые подробности, очень точно характеризующие свой мир. Вообще чужой мир, как известно, может описываться как обратный своему, т.е. свой мир со знаком минус. Так, например, болезнь отсылается туда, где петухи не поют, куры не кудахчут, собаки не лают, кошки не мяукают, коровы не мычат, т.е. в тот чужой мир, где нет домашних животных («где люди не заходят, там петух не поет», «где скот не бродит; где люди не ходят, и кони не бродят, и птица не летает»). Эти формулы нередко включают в себя прилагательное «черный», которое усиливает их отрицательную символику: «Где черный петух не поет», «Где черная собака не лаяла», «Черная кошка не мяукает», «Черная корова не мычит». Часты отсылки болезни туда, где девица косы не заплетает, где молодец топора в руках не держит, где у молодца [из-под топора] щепки не летят; где молодец молотом не ударяет: где молодец не гикает, где у доброго молодца детей не бывает; где дитя малое не плачет. Болезнь изгоняется также туда, где топор не стучит, где топор не рубит, где бык в ярмо не впряжен, где зеленую траву не косят, куда крылатая птица не залетает, и удалый молодец на коне не заезжает, «где нет ни дня, ни ночи, ни солнца, ни луны», «где солнце не огревает, где люди не ходят и не бывают».