Полная версия
245-й… Исповедь полка. Первая чеченская кампания. Книга 1-я
Пока шла притирка – офицеры друг друга не знают, солдаты – тоже. Это была каша… Все нарушения дисциплины пресекали каленым железом, чтобы не дать этому развиться. Если кто-то попадался, наказывали его так, чтобы другим неповадно было. В период формирования от солдат, замеченных в чрезмерном пьянстве, неуставных отношениях – избавлялись сразу же. Позиция генерала Сметаны, который сопровождал к нам личный состав, была такая: «Мы привезли вам отличных солдат, а вы из них сделали уродов, и хотите их нам назад вернуть! У нас все отличники! Это самые лучшие солдаты! У нас лучше нет! Это самые лучшие солдаты на Дальнем Востоке, а значит и в России!» Разговаривать с ним было тяжело: он никого слушать не хотел. Когда генерал и сам видел, что хулигана привез, а не солдата, все же это понимал.
«Лишь бы скорей отправить…»
Федор Сергеев:
– День и ночь, пока получали людей и оружие, никто из полка не уходил. Открыли все парки, заводили БМП в мороз – градусов 25. Мой круг обязанностей был далек от исполнения обязанностей по штатному расписанию: принимать солдат, размещать. Все офицеры в эти дни были на все руки. Кто был под рукой у командира полка, тот и выполнял приказы. Первая неделя формирования – это был ужас! Сначала солдат даже размещать негде было, в клубе в кресла посадили. И солдаты – практически все дембеля, одни отморозки. Основная масса солдат сразу поняли, что поедут в Чечню. Человек двести сразу же придумали себе болезни и слиняли в санчасть, в госпиталь…
Офицеры и прапорщики стали приезжать в последний момент до отправки. Гоняли солдат день и ночь, хоть чему бы научить. Ротных назначили, а взводных нет, в этом была еще беда. Солдат много, а командовать ими некому – взводных не хватает. Командование торопило: лишь бы скорей отправить, всеми правдами и неправдами.
«За всем не уследишь…»
Анатолий Кушнарев, психолог полка, майор:
– Привезли солдат с Дальнего Востока – и такая у них была дедовщина! Одного из таких отморозков солдаты сами же кончили в Чечне, за издевательства. Я его еще предупреждал, чтобы вел себя нормально, а то нарвешься на пулю.
Круг моих обязанностей был – следить за психологическим состоянием личного состава. Но это в книжках все хорошо пишется. За всем не уследишь. Начинаем беседы с этими отморозками. Мы хотели отправить их обратно на Дальний Восток, но генерал, который их привез, не хотел их забирать. Тогда – кого на губу, кого куда, вроде притихли. В те дни больше занимались подготовкой к отправке, чем изучением психологического состояния личного состава, чего душой кривить…
Как-то чувствовалось, что командир полка Морозов хотел оттянуть отъезд, чтобы провести боевое слаживание в полном объеме – не удалось…
«Вы не доедете до войны!»
Олег Шатохин:
– Уже на второй день стал замечать, что некоторые солдаты с синяками ходят. Кто? Где? Когда? Все вроде бы на глазах целый день. Один из солдат раскололся и рассказал, что бьет их бабстовская мафия. Есть такой городок на Дальнем Востоке – Бабстов, из него в батальоне человек 12—15, все – бандиты конченые. Верховодил у них некто Иванов – сволочь отмороженная. Эти бабстовские сразу просекли, что мы их в лицо никого не знаем, фамилий тоже не запомним. Утром на разводе они – чик и в санчасть, якобы больные, там отираются, потом в казарму пробираются и весь день спят. Вечером другие солдаты приходят с занятий никакие, из сугробов, и эти бабстовские начинают у них деньги отбирать, бить. В общем, не дедовщина, а похуже даже.
Комбат майор Васильев часов в десять вечера, перед отбоем, построил батальон, человек он был мягкий: «Мужики, мы же едем воевать…, тран-тан-дан», а они стоят с наглыми рожами, и говорят ему из строя: «Что ты пи… шь» Я одному такому наглецу: «А что ты так улыбаешься? На!» – Он: «А что руками-то?» – «Я могу и ногами!», и начал их бить. Васильев мне: «Олег, ты не убей, смотри!», – «Все равно убьют, так лучше я их здесь!» Они – хоп, сразу поняли, что замкомбата с ними нянчиться не будет. «Вы, рожи, – говорю им, – не доедете до войны, здесь поубиваю! Лично завтра на разводе проверю: если хоть одной обезьяны не будет в строю и в поле – в лесу закопаю, по одному. Уедем – кто вас будет считать здесь кроме меня, а по весне оттаете. Разойдись! Отбой!». Иду, слышу – мне в спину говорит кто-то: «Замочим тебя еще до Чечни!» – «Посмотрим – кто кого!»
Непросто складывались взаимоотношения между солдатами и офицерами… У каждого из них была своя правда, пусть и спорная…
«Боевого братства быть просто не могло…»
Андрей Д., по штатному расписанию – снайпер, командир отделения:
– Просто бесит, как офицеры о солдатах отзываются, да и не слишком-то они геройствовали в экстремальных ситуациях. Весь героизм выпирал, когда они с чеченами из оппозиции водку жрали, а потом у них на глазах солдат дубасили. И о том, как их солдаты по ним же стреляли, тоже молчат.
Есть лишь несколько офицеров, которых я могу считать офицерами, Морозов и Жуков в первую очередь. Были и обычные беспредельщики, и трусы. И бороды они отпускали там не потому, что им бриться нечем было, а чтобы снайпер, не дай бог, не узнал в них офицера Российской армии, и все знаки различия с себя поснимали. Я не говорю о том, что все такими были, но основная масса.
Да, были среди солдат преступные элементы, но в основном это были дальневосточные пацаны, которые выросли в таких условиях, что научились не бояться и драться за себя и свою жизнь. И не надо сейчас нас смешивать с грязью. Это офицеры должны были найти общий язык с 18-летними пацанами, а не пытаться показать нам, какие они крутые командиры. Я лично разговаривал с молодежью в Чечне, так они откровенно смеялись над нашими отношениями с офицерами. Каждая собака там знала, как офицеры относятся к солдатам. Полк героический, не спорю, но отнюдь не благодаря этим, так называемым героям, а скорее тем офицерам, что были там до них и, естественно, солдатам. Немаловажную роль играет в общей сплоченности внутренняя жизнь подразделения. Если было взаимоуважение и понимание в разведроте, этого никто не отрицает, и когда я туда попал, то сразу увидел и почувствовал разницу в отношениях между солдатами и офицерами.
А некоторым офицерам, может быть, и вспоминать особо нечего? Кроме пьяных оргий. Все бороды отпустили, с чеченами обнимались, как с родными. У ротного были в палатке два солдата, он их истопниками сделал, так одному богу известно, когда они отдыхали. Днем они занимались заготовкой дров, приготовлением пищи для господ офицеров и всякой другой бытовухой, а ночью им нужно было топить для них печь. Сам не раз видел у них фонари на рожах. Чуть температура упала, не дай бог уснул – снизу сапогом по лицу. И били их, кому только не лень было. Пацаны, бедные, на грани жили. Некоторые офицеры сами водку жрут чуть ли не каждый день, а стоило солдату чуть с запахом спалиться, и все круги ада обеспечены. И били, и током пытали, а какими словами обзывали – говорить не хочется.
Пацаны на постах стояли порой без сна по двое суток, а когда засыпали на посту, следовало избиение. Я не говорю, что меня лично это коснулось, но я это все видел, и по крайней мере в яме за штык-нож, который даже не получал, я сидел. И свое 19-летие я встретил именно в этой яме. И это я рассказываю лишь малую часть того, что там творилось. Никакого боевого братства быть просто не могло, нам не на кого было равняться. Был ротным Жуков – была дисциплина, не стало Жукова – пришел новый, и началась анархия. Офицерам можно, почему нам нельзя? И пошли солдатики в разнос. Но в бою даже последний забитый солдат показывал себя с лучших сторон, а что много глупостей совершали, так не их это вина.
«Принял роту, но ее не было…»
Виталий Зябин, командир разведывательной роты, старший лейтенант:
– С пятого января, когда в полк привезли солдат, и до пятнадцатого, мы из машин не вылезали. Домой на два-три часа забежал, поцеловал жену и снова бегом в полк.
В декабре я принял должность командира роты, до этого был командиром взвода в третьей роте первого батальона. Принял роту, но ее не было. Пока не прислали с Дальнего Востока 55 человек, чтобы было по штату. Все они служили, кто в учебке, кто в разведывательных подразделениях. Заменили из них всего несколько человек. Только братьев Громовых прилетевшая за ними мама забрала, а больше никого. Приняли людей, день-два на получение оружия, и началось боевое слаживание роты. Процесс знакомства с людьми и боевое слаживание шли одновременно. Буквально перед выездом из разведбата командиром взвода пришел Игорь Булатов, из 47-й дивизии – старший лейтенант Павел Лапшов и техник.
Занятия с личным составом роты проводили начальник разведки 22-й армии и его офицеры, а также офицеры разведбата. Солдаты освоили БРМ-к, приборы спецразведки, радиостанции. И хорошо освоили, ребята натаскались так, что потом даже с помощью техники определяли, кто идет – человек, корова или бык.
«Специфики ведения разведки не знали…»
Вячеслав Стрепихеев, начальник разведки полка, майор:
– В разведку мы выбирали из пехоты самых лучших, и не ошиблись, наверное. Солдаты были физически крепкие. А вот о военной службе у них были только общие понятия – пострелять, побегать, попрыгать. Специфики ведения разведки не знали. Сразу же выяснилось, что уровень обучения механиков-водителей был очень слабый. Когда приехали в Чечню, то, особенно ночью, вместо механиков-водителей первое время ездили офицеры, но скоро и штатные водители натаскались.
Выдали всем оружие, может быть, кому-то досталось и с ржавчиной, не помню, но почистили. Я свое оружие, автомат и пистолет, хранил дома: не было места в оружейной комнате и пирамид для автоматов.
«Что-то умели, но не все…»
Вячеслав Петров, зам командира взвода разведроты, прапорщик:
– Служил в полку еще в Германии, остался на контрактную службу. Когда нам объявили, что полк разворачивается, командир разведроты старший лейтенант Виталий Зябин предложил мне должность замкомвзвода, я согласился.
Когда привезли в полк людей с Дальнего Востока, то в разведроту мы отбирали сами. Смотрели, кто что умеет, часть из них на боевом слаживании отсеяли, кто физически не подходил или по моральным качествам. До отправки узнать и изучить удалось только сержантов, и то – более-менее. Ребята к нам пришли в основном из разведывательно-десантных рот, со спецназа были, некоторые из пехоты. Что-то умели, но не все, что нужно.
«Пиджаков» у нас в роте не было…»
Владимир Левкович, командир взвода инженерно-саперной роты, лейтенант:
– Люди в нашу роту пришли разные, мало было времени на их изучение. Ни один командир нормального солдата в другую часть не отправит, всегда старается избавиться от балласта, а тут такая возможность – Чечня. Отбирать людей в роту у нас не было возможности. Готовились капитально, хотя времени не было – мороз, не мороз – на это никто внимания не обращал. Очень интенсивно занимались, с утра до вечера. Каждый взвод занимался на отдельной точке. Основы – поднатаскали сразу, но все же мало было времени на боевое слаживание.
Командиром нашей роты был капитан Николай Николаевич Тимко, боевой офицер, прошел Афганистан, Ленинакан. Командиры взводов – Дмитрий Мерзляков, штатный, кадровый офицер, очень грамотный сапер, и Влад Паникар – головастый был парень. «Пиджаков» у нас в роте не было.
«Я мужик или кто?»
Богдан Баглий, командир хозяйственного взвода, старший прапорщик:
– Жена мне говорит: «Может, ты откажешься ехать?» – «Нет. Поеду. Хочу испытать себя, как мужик. Я мужик или кто?».
В полк я попал третьего января 95-го года, прикомандирован был из 278-й бригады. Когда в полк стали прибывать люди с Дальнего Востока, мне, как командиру хозяйственного взвода надо было из них выбрать тех, кто умеет готовить пищу. Надо было получить кухни, имущество, продукты… До самой погрузки в эшелон заканчивали в час-два часа ночи, а в шесть – подъем, и снова: получение имущества, техники, продуктов. Мой взвод был подготовлен нормально. Срывов никаких не было.
«Идёшь по казарме – один мат стоит…»
Александр Коннов, заместитель командира полка, подполковник:
– Офицеры – постоянно кто-то прибегает, кто-то убегает, запомнить не успеваешь – кто такой? Начали присылать офицерский состав. Жизнь пошла… Оружие привезли – валом, и в ящиках автоматы, и россыпью, как угодно. Начали вооружаться…
А вечером в казарме на двухъярусных кроватях – солдат на солдате, тесно. Идешь по казарме – один мат стоит, никто нормально ничего не говорит. Я сам там одурел окончательно, потому что, что такое зам командира полка – это самому нужно быть, как собака. Я до утра ходил с мегафоном. Мрак, сумасшедшей дом…
«В какой люк прыгнуть…»
Олег Шатохин, капитан:
– Полтора суток мы только принимали людей. Разместили всю эту ораву сначала в клубе, рассчитанном на четыреста человек. Прислали с ними и сержантов из учебок. Командиры отделений, наводчики-операторы, все были с удостоверениями.
Я на второй день пошел заниматься с экипажами, распределил по машинам и дал команду занять штатные места. И вижу, как наводчик-оператор с командиром БМП бегают по броне и думают, в какой же люк ему прыгнуть – они никогда не сидели там! Даже люка на башне не знают, в какой из них кому прыгать! Где он вообще в БМП сидеть должен! Мне чуть хреново не стало… Ну, пехоту можно быстро научить, а этих-то как научишь?
«Самому запускать двигатель не приходилось…»
«Гранит-60», механик-водитель БМП-2 6-й мотострелковой роты, сержант:
– В парке с техникой было гораздо уютнее, чем в роте. Помню, первый раз заводил свою БМП… Знал, как это делается, только в теории, благо книгу об устройстве и обслуживании БМП всегда держал под рукой. Поскольку в учебке техника была такая, что заводилась еле-еле, и глохнуть на ней было крайне нежелательно, на танкодроме при вождении техника всегда стояла заведенной, и самому запускать двигатель не приходилось, инструктор лез сам и заводил, если что. Чужому это дело не доверял. Ну, так вот – пытаюсь запустить подогреватель – никак, все вроде делаю, как надо, а он не фурычит, хорошо, что прапорщик, по-моему, Червов, подсказал подергать тумблер свечи туда-сюда. Подергал, свеча нагрелась, и подогреватель запустился. Видимо, окислились контакты от времени. После этого проблем с ним не возникало.
Пока я ковырялся по своей части, Емеля сидел в башне и тоже что-то ковырял, ставил пулемет и чего-то там ворчал. Периодически смотрю, как народ на соседних машинах суетится, пушки чистит, говорю ему: «Емеля, ты пушку-то разобрать можешь?», – «Могу, что ее разбирать-то?». И правда, парень оказался толковый. Пыхтел там что-то, стучал молотком, «пальцы» какие-то откуда-то вытаскивал, я ему, чем мог, помогал. Пушку разобрали, Емеля все запчасти аккуратно на броне разложил, и начал их протирать и смазывать. Ствол был полностью забит каким-то солидолом, почистили. Собрать пушку не успели, аккуратно накрыли брезентом и поехали в роту.
Наутро Емеля слег с температурой. Поехал без него, выделили мне временно другого наводчика, спрашиваю: «Пушку собрать сможешь?» – «Ага!», – отвечает. Собрал как-то не так, закачивать пружину начал – заклинило пушку. «Ну, все, – думаю, – пи… ц, повоюем». Наводчик этот потом куда-то смылся, больше его я не видел. Дальше я ковырялся в одиночестве.
В какой-то из дней приказали выгонять технику из парка. Завел машину, съехал со шпал, на которых стояла машина, и выехал из парка. Показали, куда поставить машину, поставил, заглушил двигатель. Остальные механики тоже начали свои БМП выкатывать, и тут произошел курьезный случай. Один из механиков служил у нас в учебке хлеборезом. Обучение на механика-водителя он тоже проходил, как все, т.е. «корки» имел. Тронулся с места, и въехал прямо в борт стоявшей в проезде БМП. То ли забыл, где тормоз, то ли перепугался. Может быть, и тормоз не работал, не знаю, но фальшборт машине он разворотил. Остальную технику наш ротный, по-моему, сам выгонял из парка. Потом принесли краску, зеленую и белую, и трафареты, я замазал старый бортовой номер и нашлепал на бортах и корме новый номер – «860».
Пока я занимался тюнингом своей БМП, подошли ко мне двое офицеров или прапорщиков, не помню точно, спросили: «Какие есть проблемы с машиной?». Ответил, что по моей части никаких особых проблем, а с башней полная ж…: пушку заклинило, наводчик болеет. Ребята запрыгнули на броню, разобрали пушку, ствол еле вытащили, собрали снова: «Все, теперь работает».
«Времени было катастрофически мало…»
Александр Коннов:
– В шесть утра подъем, и машина закручивается – опять стрельба, вождение. Из этих тысячи семисот оказались и матросы, и хлебопеки, и авиаторы. Никто ничего не умеет… Может быть, человек пятьдесят было механиков-водителей, наводчиков орудий столько же, а БМП-2 никто не знает. Надо было учить, хотя бы две недели. Времени было катастрофически мало. Но сделали, что могли.
В полку в эти дни работали офицеры дивизии, армии, все были разбиты на учебные группы. Присылаемые в полк из других частей округа офицеры убегают пачками, одних привозят – другие убегают, других привозят – эти убегают. Мои с Воронежа все держались: «Товарищ подполковник, мы уйдем только с вами!». – «Не позорьте, – говорю, – своих родителей, и себя не позорьте, все это когда-нибудь закончится. На роду написано, что убьют – значит, убьют, не написано – не убьют». Они все со мной так и пошли в Чечню. Хотя к лейтенанту Калашникову отец приезжал, он был у него полковник. Не ушел, поехал с нами. Потом орден Мужества получил, а так бы был дезертиром.
«Ребята, вам же в атаки не ходить!»
Игорь Бабанин, старший помощник начальника штаба полка по кадрам и строевой части, старший лейтенант:
– Написали рапорта, что не поедут в Чечню, командир зенитного дивизиона, командиры артиллерийских батарей и начальник вещевой службы полка. Я с ними беседовал: «Ребята, вам же в атаки не ходить!» – «Нет, всё… Жёны…» Когда дали ход рапорту командира зенитного дивизиона, оказалось, что он и не идет в Чечню, только батарея «Шилок». Он, седой, большой, всегда всё просчитывал, такой был положительный, его дивизион – лучшее подразделение полка, и такой прокол.
С нами в Чечню пошел прикомандированный к нам узел связи, для организации связи с «большой землей» (штабом армии, округа и другими органами центрального управления минобороны), хотя по штату он нам и не был положен. Они базировались также в Мулино. Его командование – старшие офицеры, не поехали, вместо себя направили старших лейтенантов, командиров взводов. Ребят командировали на должности сразу на три ступени выше. Толковые офицеры, с хорошими человеческими качествами. Прошли с нами всю компанию, ни разу не подвели. Потом, летом, на их замену стали приезжать те самые старшие офицеры, когда стало ясно, что не так страшен черт, как его малюют и можно, особо не напрягаясь, получить награды, звания и льготы.
Текучка офицеров в эти дни была колоссальная, да еще в сжатые сроки формирования. Офицеры убегали! Утром я привожу командиру батальона Цуркану командира взвода, он в обед ко мне приходит: «Лейтенанта этого нет, пропал». Вечером привожу другого – утром его уже нет. В бардаке 94-го года за это офицеров не наказывали. Из Германии в полк вообще не приехали восемь прапорщиков. Кто-то на Украине осел, кто-то перешел в другие части, и мы их задним числом увольняли. Сначала они в СОЧ (самовольно оставивших часть – авт.) числились, клеточки в штатке занимали.
Большая часть офицеров по штату на момент отправки полка в Чечню была. Полк офицерами укомплектован был на 90 процентов. Где-то взводных не хватало, но прапорщиками укомплектованы были на сто процентов. Прапорщик Эдик Андрюхин, он работал в отделении кадров нашей дивизии, просился, но я не мог оформить, не было должностей, потом один прапорщик заболел, и он пошел с нами на должности старшины минометной батареи второго батальона. Андрюхин был ранен, в госпиталь попал, жена к нему приезжала, общалась с ним, и вдруг нам через месяц после его ранения приходит сообщение, что он умер. Я был шокирован этим сообщением и винил в первую очередь себя, что не смог уговорить его работать у меня в строевой части. Не мог он бросить своих минометчиков, с которыми прошел трудности первых дней и где сложился настоящий воинский, мужской коллектив.
«Стрелял? Распишись три раза…»
Олег Шатохин:
– Скоро выясняю, что из личного состава, кто прибыл, очень многие из автомата вообще никогда не стреляли! А их прислали воевать! Приходит в полк указюха: чтобы каждый солдат отстрелял и расписался в трех ведомостях. Одна ушла в округ, вторая в армию, а третья у нас должна была остаться, чтобы никто не говорил, что наши солдаты это пушечное мясо. Чтобы никто не мог сказать, что наш солдат и автомата в руках не держал. О выполнении всех положенных упражнений по стрельбе речь вообще не шла!
Вызывают меня командир полка подполковник Морозов и его заместитель подполковник Коннов: «Тебе в течение завтрашнего дня нужно провести БСО (боевые стрельбы отделения – авт.), БСВ (боевые стрельбы взвода), РТУ (ротные тактические учения) и БТУ (батальонные тактические учения). БСО обычно готовят неделю. БСВ – больше, ротные учения – в течение трех-четырех суток проходят, а готовят их месяц. Все это даже в мирных условиях очень сложное дело – столько всего задействовано, одна постоянно меняющаяся мишенная обстановка чего стоит! Одних документов там столько требуется! – «Подождите, – говорю им, – А как это я…?» Зам начштаба полка майор Сирош говорит мне: «Олег, все документы мы за тебя отработаем, ты не переживай, штаб их уже готовит, твоя задача – выведи людей в поле!»
Утром я эту толпу – 462 человека – выгоняю в поле, в снег по пояс, – «Противник справа! Противник слева!», и начинаем стрелять в сторону. Учил сержантов управлять боем. То же самое было и с экипажами БМП. Кормили обедом всех прямо в поле. Котелки снегом вытирали. Да еще мороз тогда стоял минус 25 градусов каждый день. Не обошлось без ЧП: первый погибший у нас был при метании ручной гранаты. В той суматохе это ЧП, честно сказать, мы по-настоящему не осознали, хотя, конечно, жаль парня…
Александр Коннов, заместитель командира полка, подполковник:
– Это ЧП было при мне. Подошла рота, я бросил пять гранат, показал, как это делается. «Готовы?» – «Готовы!». Только пошел к гранатометчикам – сзади взрыв и вопли. Подбегаю – у парня обе ноги оторваны, я на него упал, ноги к себе прижал, чтобы остановить кровь. Фельдшер подбежал, перетянули ноги. Оказывается, он руку с гранатой поднял, а руки до такой степени замерзли, что гранату выронил под ноги и – взрыв.
Игорь Бабанин, старший помощник начальника штаба полка по кадрам и строевой части, старший лейтенант:
– Когда на учениях погиб солдат, я еще не имел опыта оформлять так называемую похоронку. В соответствии с приказом мы направляли извещение о гибели военнослужащего военному комиссару по месту призыва, а он уже обязан был известить родных погибшего. А тут еще приехали из военной прокуратуры: «Давай приказ о создании полка, о зачислении в штат Москвина».
Первым погибшим в полку был рядовой Олег Москвин. Короткая оказалась биография и жизнь у парня… Родился 21 октября 1974 года в Хабаровске. Учился в средней школе №77, затем поступил в Иркутский сельскохозяйственный институт на охотоведческий факультет. По воспоминаниям родных, симпатичный, высокий, с голубыми, как небо, глазами, Олег с детства ходил с отцом по тайге. Мечтал как можно глубже постичь ее красоту и тайны, стать биологом-охотоведом, как отец. Увы, жизненные обстоятельства вынудили его через два года прервать обучение в институте.
Повестка в армию, курс молодого бойца в одной из дальневосточных частей. В начале января 1995 года вместе с большой группой воинов-дальневосточников самолетом был отправлен в нижегородский гарнизон Мулино. А 10 января в семью Москвиных пришла телеграмма, что их сын трагически погиб на учениях от случайного взрыва гранаты, на которую он лег, чтобы никто не пострадал от взрыва.
Доставка родным печального «груза 200» оказалась сопряжена с возмутительной волокитой. Гроб с телом погибшего солдата почему-то «осел» в Улан-Удэ. Потребовалось вмешательство председателя Хабаровской краевой думы В. Озерова, чтобы родители могли похоронить своего сына.
